ПЭТ

Странный звук! Серафима Кондратьевна подняла голову и поискала глазами источник беспокойства. Что-то такое летнее, будто сейчас  июльский зной, а не октябрь. Ах вот что! — над головой уверенно-неспешно пролетела толстая чёрная муха и пропала из вида на фоне шкафа.
- Батюшки, здрасте вам! Откуда это она пожаловала? — возмутилась Серафима. — На улице ноль по ночам! Спать пора, дурища, а не шляться тут у меня! А я уж думала, у меня глюки.
Подозрительное жужжание изводило Серафиму не первый день. Она внимательно обозрела всю комнату. Муха непринуждённо объявилась на кромке шкафного зеркала, деловито потёрла чёрные тонкие лапки — зеркало отразило их в удвоенном количестве — подумала немного, басовито жужжа, снялась с места в дальний перелёт к цветочным горшкам на окне и пропала в кроне гибискуса, стоящего над батареей.
- Понятно, — догадалась Серафима, — оттого, что отопление включили! И вот результат. И что, она собирается тут у меня проживать?
Серафима вспомнила, что срок жизни комнатной мухи — 72 дня. До февраля, что ли, эта нахалка тут надумала поселиться? Выгнать!
Она взяла в руку «дневник артериального давления», выданный в поликлинике, потыркала им в густую листву гибискуса, сердито приказывая:
- Выходи! Ну! Я знаю, что ты тут!
Когда и как гостья покинула куст, Серафима проморгала — муха внезапно обнаружилась уже на столе, на упаковке нимесулида, с интересом исследуя желтоватые таблетки в прозрачных пузыриках.
- Ну и что ты тут ищешь, глупая? Они несладкие, — поворчала Серафима.
Муха, кажется, приняла это за приглашение и взлетела на край стакана с чаем, с удовольствием трогая хоботком сладкую каплю.
Бить тетрадкой по столу Серафима не решилась. Надо спровадить её на улицу! Она открыла пошире форточку и подняла вихревые потоки, подгоняя туда муху:
- Туда, туда лети! Кыш, кыш!
Но муха уклонилась от указанного маршрута, а напротив, уселась на вазочку с печеньем, что привело Серафиму в негодование:
- Ага, будем вместе пить-есть, из одной посуды? Щас!
Она шарнула тетрадкой из всей силы по вазочке. Муха в изумлении повалилась набок, поперебирала беспомощно лапками, кое-как перевернулась на бочок и поползла инвалидно прочь, скрывшись среди рецептов, взметнувшихся от удара в разные стороны.
- Живучая, — растерянно прошептала Серафима. — Ну уж извини… Всё-таки тут тебе не место, понимаешь?
После мелких хлопот по хозяйству, пошебуршив на кухне и в шкафах, Серафима посмотрела старый фильм, который давно был у неё в планах, а на финальных титрах вдруг почувствовала какой-то словно непорядок. Будто чего-то не хватает. Чего? Жужжания… Муха молчала и не показывалась.
- Я её подбила-таки, — горестно решила Серафима. — Погибла она? Ну и зачем мне эта полная тишина? Могильная… Собаку-кошку аллергия не велит, так пусть бы хоть эта жужжалка голос подавала. Всё жизнь какая-то… Может, жива? Обиделась только, сильно. Забилась в какую-то щель и сидит-горюет, раны зализывает. Вот бедняжка…
На ночь Серафима Кондратьевна заварила себе травяного чаю и уселась к постели с чашкой и баночкой мёда. На столе вдруг увидела невредимой жертву своего недавнего нападения: та нерешительно замерла на самом краю и таращила шарики глаз, готовая сорваться прочь.
- Живая! — обрадовалась Серафима. — Ах ты хитрюшка. Ну ладно, не бойся, мир. Беру тебя в нахлебники. Будешь мой ПЭТ, как англичаны говорят. Надо тебе и прозвище. Жужей согласна? Ну вот и ладно — Жужа. Угощайся.
И подвинула мухе прежнюю вазочку с печеньем, добавив туда и половинку засохшей зефирки.