Переломанный Атлант

          Почему я так и не стал материалистом

          По-моему, психологи называют это вытеснением. Человек запихивает травмирующее событие в старый невзрачный саквояж и заталкивает его в самые дальние уголки памяти. Чтобы никогда не доставать оттуда. Да еще и наваливает сверху разновсяких впечатлений. Дабы уж наверняка…
          Я такой же. Просто в силу внешних обстоятельств мне пришлось раскапывать такие завалы и там, в самых темных подвалах, нашел причины многих событий своей жизни. Первоначально они казались мне стечением обстоятельств или дикой случайностью, ан! – оказывается, все не так однозначно. Не собираюсь здесь выворачиваться наизнанку, но одно происшествие своего детства опишу. Я так старательно его упаковал в грязную оберточную бумагу, так тщательно замотал шпагатом, так основательно спрятал в лабиринтах подсознания, что сегодня мне стыдно перед самим собой за проявленную слабость.
          Итак, мне шесть лет. Пик лета – июль. Жара. Мать привезла меня на пару-тройку недель к бабушке в маленький городишко, подальше от пыли, смога, безумных авто областного центра. Несусь на детскую площадку, главная достопримечательность которой – огромные, сваренные из труб качели, на которых особо смелые и сильные ухитрялись делать «солнышко». Детворы на качелях – уже человек шесть-семь.  Торопливо цепляюсь за трубу, вслепую ищу место для ног.
          Повизгивая, попискивая, раскачиваемся все выше. Дальше – я обнаруживаю себя в … нигде.
          Слышны крики: «Убился! Убился». Пацаны прыгают с качелей на землю.
Где-то внутри меня, если так можно выразиться, шевельнулась паника, но я тут же оказался перед входной дверью подъезда, поскольку появилось осознание: надо сказать маме, что я упал. Хватаюсь за ручку, а рука проходит сквозь нее. Новая паническая атака и мысль: мне нужно на второй этаж! Тут же оказываюсь перед дверью в квартиру бабушки. Пытаюсь нажать звонок, а рука вновь проваливается.
          Думаю, как же мне попасть в квартиру, и сразу же оказываюсь внутри.
          Мама с бабулей лепят пельмени, обсуждая какие-то свои проблемы. Подбегаю к ним и пытаюсь сказать, что я упал с качелей и лежу там, на детской площадке. А они пересмеиваются и не слышат. Вдруг мать встает и… проходит сквозь меня.
          В это время в квартиру врывается кто-то из детей с шокирующим известием. А я оказываюсь на улице, за спинами людей, толпящихся вокруг моего тела. Сирена «скорой».
          Смотрю на невнятный грязный мешок слизи и костей, который вызывает неприязнь, и вдруг понимаю, что это – я. Понимание возвращает меня в тело. Острая боль. Откуда-то мысль, что поломан позвоночник, и меня ждет инвалидное кресло. «Я буду горбатым!» - кричал я всю дорогу до больницы.
 
          В этом месте я остановился и, хотите верьте, хотите нет, но два месяца не мог заставить себя писать о дальнейшем… Тело отказывалось усаживаться за компьютер, а эмоциональный ум придумывал все новые и новые отговорки и «неотложные» занятия. Оказалось, что, даже вспомнив и заново пережив прошлое, я до конца не освободился от него…
          Последующее опишу кратко, пусть и сумбурно. Смешивая собственные воспоминания с рассказом матери и других членов нашей семьи.

          Мне сделали рентген, и врач-травматолог вынес вердикт: перелом первого шейного позвонка, который называют Атлантом, поскольку он поддерживает черепной свод. По словам этого грузного и громогласного мужчины, родственникам следовало готовиться к худшему: в девяносто пяти случаях из ста такая травма означает смерть в ближайшие две недели, в пяти – инвалидность. Количество выздоровевших – ничтожная доля процента. Что испытывала мать, узнавшая такой диагноз, три следующие недели дневавшая и ночевавшая в моей палате, представьте сами.
          Я же лучше всего помню, как врач, обращаясь ко мне, мягко рычал:
          - Ты, парень, родился с серебряной ложкой во рту…
          Считал пульс, проверял чувствительность ладоней и ступней, подскрёбывая их чайной ложечкой, назначал лечение и бормотал: «Родился с серебряной ложкой во рту». Я не знаю, почему он использовал английский вариант поговорки о невероятном везении, а не русский – «родиться в рубашке», но выражение я запомнил на всю жизнь, безотчетно сверяя с ним последующие удачи и провалы.
          Мне действительно везло.
          Сначала – Алла Буглак. Она прыгнула на меня и придавила к земле, когда я в бессознательном состоянии, инстинктивно пытался подняться. Она была всего года на четыре старше меня, то есть сама ребенок, но ведь поняла, что нужно делать. Над моей головой летали тяжеленные качели, и если бы не она, мои мозги собирали бы по всей детской площадке. В скобках: год спустя мы с матерью опять гостевали у бабули. Мать в окно увидела во дворе Алку и скоренько накидала в бумажный кулек конфет, вафель, яблок и мандаринов. «Она тебе спасла жизнь,» - сказала мне, - «иди поблагодари.» Я вышел сунул пакет девчонке, буркнул что-то и ушел: во-первых, ее не было в моих воспоминаниях, а во-вторых, я не хотел об этом ни говорить, ни помнить… Уже много-много позже, завернув в этот городок, чтобы пронаведовать могилы родных, я решил зайти к Буглакам и поблагодарить Аллу. Выяснилось, опоздал. Рак. И вместо радостной встречи с воспоминаниями случились печальные поминки. Благодарность надо выражать вовремя, можно и не успеть…
          Далее о везении. Врач «скорой помощи». Она сразу же засунула мне под голову какой-то лангет и прибинтовала ее к нему. Всю дорогу прижимала мои  плечи к носилкам, заставив мать держать мои ноги, чтобы я не крутился. То есть, действовала в высшей степени профессионально.
          В больнице, после рентгена, меня перенесли на наклонный щит, подвели под нижнюю челюсть бандаж, прикрепив его к изголовью. По обе стороны головы уложили клеенчатые мешочки с песком, плотно прижав к ушам. Ноги, руки и грудь пристегнули к кушетке, так что я оказался полностью обездвижен.
          Следующие две недели были настоящей пыткой. Болело и зудело все тело. Нестерпимо чесались лопатки и зад. А шевелить я мог только пальцами и зрачками. Щит подо мной был накрыт лишь простыней, и лежать на нем было нестерпимо жестко. Всех впечатлений было – книжки, которые мне читали, да спиртовые растирания, чтобы избежать пролежней. Ах да, утренний обход, когда этот громогласный врач появлялся в сопровождении других, царапал ложечкой мои кисти и ступни, и каждый раз повторял:
          - Ты, парень, родился с серебряной ложкой во рту…
          При чем здесь была какая-то серебряная ложка, я не понимал и не задумывался тогда. Но как же я ненавидел этого человека! Я воспринимал его как палача. Впрочем, не хочу живописать свои мучения, скажу только, что с тех пор не могу спать на спине. И многие лета после я ненавидел куриный бульон, которым меня поили тогда. Что испытывала моя мать, дневавшая и ночевавшая в палате, тоже оставим за скобками.
          Спустя пару недель мне сделали рентген, и лечащий врач сказал: «Чудо», - не забыв помянуть серебряную ложку. А еще дней через семь-десять меня выписали. Правда, выяснилось, что за это время я разучился ходить, но это была мелочь…
          Теперь вопрос: для чего пишу? Отнюдь не для того, чтобы выдавить из читателя слезу и те самым потешить свое самолюбие. В этом случае я бы сделал акцент на своих мучениях, страхах и страданиях матери. Но уверен – у каждого в жизни было свое нестерпимо горькое. Какой мерой мерить… И не хочу вопить, вот, мол, в Советском Союзе, в какой-то Тьфутаракани работали грамотные врачи. Но – поумирали, поувольнялись, поуезжали, перешли в частные клиники… Наверное, остались еще специалисты, но вот знакомая рассказывала, как проходила медкомиссию: из шести врачей только одна русская. И та – окулист. Остальные – три индуса и два кыргыза. Русский знают на уровне: «Как пройти к станции метро?»
          Не мои переживания важны, а опыт пребывания вне тела. Опыт, который я старательно похоронил вместе с тремя неделями пребывания в больнице. К которому не обращался более четверти века. Но который подспудно жил во мне, влияя на взгляды, предпочтения, выбор.
          Так, во втором классе, перед уроками ко мне подбежал Сашка Г. и спросил, произошел ли человек от обезьяны и является ли он сам животным? «Нет!» - ответил я. И тут весь класс – во всяком случае, в моем восприятии – поднялся на меня! «Человек – это думающая обезьяна! Ученые доказали!» – кричали. «Нет!» - стоял я на своем. Они кривлялись, как макаки, смеялись и орали. Когда вошла наша учительница Раиса Ивановна Огнева, я стоял посреди класса со слезами на глазах и твердил: «Нет!»
          - А ведь правда, что человек произошел от обезьяны? Что человек – это думающая обезьяна? – спросил у нее Сашка Г.
          Не знаю, что двигало нашей учительницей, желание ли утешить меня, убежденность ли в том, что человек нечто большее, о чем не говорят в педагогическом институте, но, приобняв меня за плечи, она сказала:
          - Нет! И больше не будем об этом!
          Для чего я пишу. В туманной надежде, что найдется читатель или читатели с похожим опытом. Что написанное слегка всколыхнет кого-то, и он, порывшись среди скелетов в подвалах памяти, оживит давно забытое, заваленное прочими впечатлениями, как никчемной ветошью, и ему станет легче дышать. А захочет - поделится этим опытом с другими...