Режик

Низкорослый. Одевающий шарфик, когда болеет и атласную рубашку по торжественным случаям. Говорящий на матерном всегда, порой даже для того, чтобы просто выдохнуть воздух. Бережливый. Ре-жик.

- Раньше, как ни зайдешь в магазин, это, то, пахлаву, сибирские пряники, наши-то чем хуже, чернослив иванович, курага петровна, как откажешь. Косарь не меньше уходит, Все, я сказал. Мужик сказал, мужик письку дал. Три сотни и харэ. Она агм, агм, а нихуя не спичка, не переломишь. 

Закончил режиссуру массовых праздников в Химкинском кульке, навострил лыжи на постановки, думая, что с дипломом, а он у него был самого красноречивого цвета, ему будет улыбаться любой директор театра, ан нет – его и помрежем не захотели взять.

Мол, неправильно это, был монтировщиком, а теперь в такие высокие поднебесные посты. Но у меня образование, кричит он, а Усачев пожимает плечами, и худрук тоже отворачивается.

Он тогда чуть театр не спалил. Уже нашел канистру и бензин уже был готов слить. Остановили, дерево, расти дальше. 

Но он не сдался. Сперва стал осветителем, думая, что отсюда ему будет легче перепрыгнуть этот барьер. Оставался в ночную, ломал, удивлялся отрицательному балансу на счете, подзаряжал телефон.

 – Вот ***ня китайская.

– Это у тебя Ларка вампир энергетический. Начинаешь говорить и она все соки из тебя и токи из телефона.

Возвращались мы поздно.

– Это гиблое место, - он мне. - Вали отсюда.

Это было грубо. Мне было некуда «валить». У меня была семья и отрицание пока театр не вызывал. Было, конечно, тяжело, но это компенсировали коллектив и чай-кофе  с вкусняшками. Деньги на квартиру и возможность прогула. «Я отлежусь деньга два». Ладно.

Дима говорил, что если бы не бизнес, жить в Москве не стоило бы. Тут всем крутит именно мистер Б.

– Три сотни кредита взял в одном банке, три в другом. Полгода расплачивался. Кошельки плохо идут. Иногда, конечно, хорошо, но тут от места зависит. В торговых центрах очередь на полгода, там все деньги. Что у меня два перехода в спальнике.
Вот и результат – работаю в театре на двух ****ных ставках, слушаю затраханное руководство и не знаю, как скопить деньги на свадьбу.

Был у него брат, что уже тринадцать лет в Москве, вот он его и научил «делу». Правда у того было все намного шизее – шестьдесят магазинов в Москве и Питере, и оборот с них наверное куда больше. И в Китай за кошельками ездит сам. Никому не доверяет.

– Бизнес, брат, это такая штука. Если ты конечно не тапки шьешь или розы из шпона у метро продаешь. Вот читаю.

Он достал из сумки через плечо книгу. Читаю… «Стратегия миллионера».

– Через год-два надо становиться. Тут все четко, как и что. Подписано, что если не станешь, то можно написать петицию на ликвидацию Леонора Стейнбека.

– Был один Стейнбек. «Гроздья гнева» написал.

– Во, точно, гнев. Куда сейчас без гнева. Они говорят я грубый. А здесь так и написано, что без гнева и злости ничего не получится. Я даже стал на полу спать. Для жесткости. 

Его неделю не было. Скучно как-то. Привыкаешь к человеку. Поначалу думаешь, как ты с ним сработаешься, а потом и не можешь привыкнуть к его отсутствию.
Народ сидел. Серый покуривал. Его брат Пашка. наигрывал на басу, отрабатывая пальцы, без звука, что-то из «Гансов». Витя взбалтывал йогурт. С утра он выпивал по две зараз. Антон посмеивался над «Декстером». Место Режика пустовало. Старый компьютер на деревянном грубо сколоченном ящике.   

– Полгода с ним поработал, - рассказывал Витя. - Как его там зовут? Все Режик, Режик, ну думаю, его там назвали в Томбове. Ди-ма? Вместе грузеля тягали, потолки навешивали, я можно сказать жизнь ему доверял, но кому доверял? Диме, оказалось? 

Витя тоже был хорош своим равнодушием к городу. «Я не запоминаю. Есть место работы, и дом, а там неважно. Еда должна быть твердой». Но он был москвич и по присущей столичникам привычке быть спокойным, приобрел ленивую маску, которую можно и не менять по жизни.

Но жить с маской, как у Димы, нельзя. Быть всегда недовольным, искать квартиру, а на следующий день машину и не приобретать, конечно, так как денег недостаточно или просто быть безквартирным и безмашинным все же лучше, чем успокоиться.

Он был из того поколения Фредди Крюгера, которые мнили, что они тоже не могут спать, потому что он может явиться. Взаправду. Он верил в то, что так очевидно. Например, в то, что деньги спасут мир и город без наркотиков, и в политике должны быть умные. Эти шлифованные фразы часто звучали.

Он как будто ни черта не смыслил ни в политике, ни в городской жизни, и говорил, чтобы только делать вид. Ему так хотелось стать своим. Н мне кажется, что будь у него и квартира с припасами и машина и дача, он все равно останется тем самым диким человеком, приехавшим сюда заработать все деньги мира.

Можно вывести человека из деревни, а деревню из человека не вывести никогда… так о нем говорили.

Лара была другой.

– Я же и пить мог. Она меня дисциплинировала.

Он говорил о ней нежно, не любил когда в теме разговора «о ней» использовали хоть одно матерное слово.

– Опять косарь ушел. Я же говорю триста. Нет косарь, даже с лишком. Она мне глазами в поясницу вцепилась. А что я… сам ее научил не считать.

И однажды вот так неожиданно, никому ничего перевелся в другой театр. Посчитал, что время и деньги не находят знак равенства. Его долго уговаривала худрук, но он помня все старые обиды, и даже не воспользовавшись ситуацией, ушел.

– Но она же не заикнулась. А я? Есть же у меня гордость.

Через месяц он появился вновь. Я слышал, что он стал все чаще наведываться в питейники, и не смотря на то, что они с Ларой планировали ребенка, не сдерживался, а заливал.

– В общем надо валить. Две смены, но блин таких мутантов тягаем, ё! Когда гастроли, вообще.

Мы с ним ехали домой. «Какие же мы разные», - думал я. Я был из тех, который может работать на одном месте годами.

Он же не мог успокоиться, и вечно искал истины через новые квартиры, машины, соковыжималки, читал, зевал на скучных, на классических фильмах, записывал, какой планшет лучше. Он пытался быть лучше, чем есть на самом деле. Но он был таким, какой есть.

– Они все ничто. Ты – нечто, – вот что мне хотелось кричать.

А то, что он пытается разукрасить жизнь по образу и подобию их, это было неправильно.

- Знаешь, наверное, я вырежу себе печень, но вернусь на родину. Разведусь с Ларкой. Больно, но ***ли, я же из-за нее все это начал. Она же простая томбовская. Она же другая была. А тут и голос стала повышать. Это ****ец.

Конечно, он никуда не уехал. Продолжать приспосабливаться. Где-то даже получилось. Квартиру приобрел в Химках. Дочка родилась. Однажды встретил его на Арбате.

- Нихуя себе…, вот ****ец, это же… 

Он точно забыл мое имя. Мы поговорили с ним… ни о чем, он пригласил меня в театр, дал номер телефона, но я так и не решился. Было что-то в этих встречах трудное. Словно смотрелся в зеркало, наверное.