Ольха

     Старый пень-ольховик на небольшой лужайке с годами полностью иссох на корню, зачах всем телом и мощь былую всю свою утратил.
     Но в лучшие младые годы три молоденьких ольховицы  пошли расти от его корня.
Старшая была на шесть годков взрослее средней, а младшая – младшее средней на те же самые шесть лет.
    Сок  его корней уж не давал возможностей для роста трём сестрицам.  Пришлось им разделиться и каждой свить своё гнездо сообразно своему нраву.
     С годами старшая ольха вся наливалась соком жизни. Трясла туда-сюда шикарной кроной кудрей. В ветвях окружных местных клёнов, вязов и дубов искала спутников надёжных. Но тихий шелест их листвы не приходился ей по нраву: то ствол худышка; то ветви длинные, как грабли; то запах больно липкий да вонючий. И под предлогом повышенья кругозора, но всё же в поисках своей мечты уехала она от мест родных подальше. Была, как дикий тот кустарник колючего перекати-поле,  - и там, и сям, и бог весть где. Среди растительности тех мест надёжного плеча и не сыскала так, хотя попытки завести лямур нигде не упускала.
     Росла и крепла средняя ольха. Блюла родимое гнездо и никакой работой не гнушалась: помазать, побелить избёнку; полить и прополоть растения на грядках; в саду порядок навести, да напоить телёнка. Не упускала средняя ольха оценивать и  женихов средь местной поросли, но выбор был особо невелик. Те, что постарше – разбежались по разным скалам и оврагам. На одногодок  не смотрела, а мелочь её вообще не интересовала.  Пришла пора овладевать широкими познаньями. Учась на стороне, про отчий дом не забывала и все свободные деньки работе на подворье отдавала.
     Тем временем младая поросль привыкла нежиться в постельке до полуденного зноя, лишь голосом давая из-за шторки указанья: подайте чаю, погладьте то, прикиньте это. Забота об обслуге младшенькой легла на плечи средненькой ольхи. И даже в дни приезда самой старшей они болтать уединялись, но, ни к какой работе во дворе не прикасались, а между тем ольха, что средненькой была, о помощи просила их. Просила подмести, в саду полить, скотинку накормить и напоить и снедь самим себе бы наготовить.  Но старшая лишь кроной шелестела, а младшая ей в рот с улыбкою смотрела.
     Пришла пора для всех остепениться и с благоверным пожениться.
     Уж средняя ольха нашла по нраву жениха. Уж “горько” все кричали и жениха признали на той лужайке, где старец-ольховик своё гнездо соорудил.
     И  младшая  средь  местного  застоя  вцепилась  веткой  в  сухостоя.
     А старшая ольха, на это глядя, всё вслух негодовала, слюну с отравою пускала, да языком, как ёжиком, колючки раздавала.
     Меж тем у средней из сестёр родился маленький отросток. Уж ножками он бегать начал и стал вопросы задавать: а почему у тёток, у моих своих нет деток – они б мне братьями  или  сестричками были.
     К тому уж времени у старшей ольховицы листва на кроне начала редеть. Пришлось ей к помощи дурман-травы прибегнуть и хитростью взять в оборот гулящего Фому. И хоть не верил он тому, что корень запустил под крону ольховицы, но устной обработке о том, что надо уж остепениться, от родичей своих он уступил. Чему старшАя ольховица была безумно рада и вскорости дождалась чада.
     Прошли метели, вёсны, стужи. Листва с дерев не раз уж осыпалась. Уж наши сёстры-ольховицы сами годами стали стары.  Судьба их вновь свела на родовом поместье, где принялись они делить имущество родного пня-отца. Особенно старшАя здесь старалась, стремясь всем завладеть единолично, но сёстры ей мешали...
     Тогда она решила по мелочам им пакостить чем нэть. Для достижения цели все средства хороши. В своих “успехах” она слегка уж преуспела – пошли скандалы меж сестёр. Нет совсем добра, коль меж своими вражда.
     МладшАя быстро отделилась и наблюдала сей делёж со стороны, не забывая тонкими намёками лить масло на огонь вражды: она прекрасно понимала, что всё подворье старика возьмёт она, когда сестрички вовсе поиссохнут. Острее жалит боль, когда её причиняет близкий.
     На родовом поместье всё ветшало: забор погнил, сарайчик рухнул, погребок пришёл в упадок и домик сам – на ладан дышит. И если средняя ольха стремилась всё наладить: подмазать, побелить, забор поставить, срубить ненужные древа, в саду порядок навести. То ольховица старшая не только ни к чему не прикасалась, но и жужжала, брызгая слюной-отравой,  пасквили сквозь зубы, стремясь как можно больше навредить хозяйственным рукам родной сестрички, чтобы отцовское гнездо совсем пришло в негодность. В душе она мечтала, а иногда и вслух произносила: “Уж лучше пусть всё рухнет, бурьяном порастёт и в прах рассыплется, чем средненькой хоть что-нибудь достанется”.  Про младшую старшАя думать позабыла, во всю надеясь, что ТА  союзницей ей будет. А младшая, меж тем, в делах деления наследства свою мечту лелеяла – единоличной быть хозяйкой. Большое горе, когда семья в раздоре.
     От одного корня ольховицы пошли, а ладу про меж себя не сыщут. Им бы сообща хозяйство поднимать да расширять свои владения, чтоб креп и рос лесок от дружных всходов. Но лес там не растёт, а ширится поляна лишь забвенья.