Ферапонтово

Был у меня такой жизненный период, когда я постоянно куда-то ездила, и по делам, и по зову сердца, так часто, как возможно. Мне очень тогда повезло, потому что, сидя на одном месте, я бы, наверное, просто задохнулась. ВПЕЧАТЛЕНИЯ  были мне необходимы. МИР  раздвигался передо мной, как театральный занавес, открывая одну сцену за другой, и он был  ОГРОМНЫМ,  но мое любопытство еще огромнее. 

Вот так однажды я и попала из Москвы прямо в  ВОЛОГДУ,  и шире – на  ВОЛОГОДЧИНУ.  Это была не просто поездка, как я теперь понимаю, -  ПАЛОМНИЧЕСТВО.   

И русский север принял меня в свои заиндевелые объятья. Это удивительный край, не похожий ни на какой другой. Я увидела кружевную Вологду, услышала мрачные легенды Софийского собора, поразилась молчаливой обширности Государевой крепости – Кириллова монастыря. Познакомилась с поэзией Николая Рубцова: в вологодском кремле как раз проходила посвященная ему выставка. «В этой деревне огни не погашены, /Ты мне тоску не пророчь», «Каждому на Руси /Памятник - добрый крест», - помните, да? Представляете, что может почувствовать человек, впервые услышав эти строки там, где сочинивший их поэт жил и умер?

И я попала в  ФЕРАПОНТОВО. Поздняя осень тогда была, почти зима, местами снег и лед. Только темно-серое озеро еще не замерзало и клокотало в низких голых берегах тяжелыми волнами. Очень холодно, и еще дикий ветродуй (видимо, там так всегда, - сколько потом читала про чужие туры в эти края, все вспоминают  ВЕТЕР).

Монастырек громоздился на горе, маленький и какой-то затерянный среди угрюмой суровости глухой глубинки в самую осеннюю ненастную пору. Чтобы подняться к нему, надо было вытерпеть пронизывающие ветряные порывы, а потом прятаться от них под стеной, чтобы послушать экскурсовода. Ни слова из этой лекции я не запомнила, так же как не увидела среди фресок в соборе хотя бы одну, которая стала бы для меня на отличку.

Это было нечто общее – ветер, свинцовое небо, зябкая сумеречная внутренность небольшого храма, похожего на пещеру, и его стены в уплывающих вверх, под купол, фигурах – все что-то голубовато-синее, полупрозрачное, с зелеными и розоватыми вкраплениями, с отдельными пятнами густого багрянца – ризой Богоматери. Но я тогда почувствовала  НЕОБЫЧНОСТЬ,  ДРЕВНОСТЬ  и  ПОДЛИННОСТЬ  этого места. Я там была, и я почувствовала.

Собор Рождества Богородицы Ферапонтовского монастыря уцелел среди бурь и потрясений многих веков. И, слава Богу, никому не пришло в голову тратить казну на «поновление» убранства сей смиренной обители. Вот на древний же  МИРОЖСКИЙ  монастырь в  ПСКОВЕ  не поскупились, когда его только-только отмытые из-под побелки средневековые фрески были из лучших побуждений церковного началия закрашены масляной краской какой-то мастеровой артелью – до сих пор эту краску не отмыли, не отчистили.

Да, Ферапонтову повезло. А мне повезло, что я там побывала.

Что случится с этим местом, донесшим до нас свое сокровище, дальше - сказать трудно, но отдаленность и труднодоступность, возможно, уберегут его от жадной суетности. Фрески ведь сами по себе крепкие: водяные краски наносятся на сырую известь, а она потом высыхает, образуя кальциевую броню.

Так вот, я тогда сделала  ПЕРВЫЙ  ШАГ  в постижении иконописи ДИОНИСИЯ и всего, что с этим связано (приемы строительства, церковные каноны и т.п.) Но главным оставалось сильное  ЧУВСТВО,  которое я вынесла из своей поездки. И оно немедленно отозвалось, когда я как-то прочла странную поэму-речитатив, вот эти строки:

«И ключница врата святые древлие ледяные храма ферапонтова открыла отворила
И там в чудовом ледовом дымном инее инее древлие Дионисия дымчатые лики молодые
…
И богоматерь в инее ледовом дымном Дитя лелеяла питала кормила
И груди были в инее…»

Это в вологодском Софийском соборе нам рассказывали, что зимой (а собор холодный – не отапливается)  ИЗМОРОЗЬ  поднимается от пола вверх по стенам, и фигуры святых  одеваются инеем. Собор в Ферапонтове выстроен был также. И у меня немедленно сложилась картина: мать и дитя среди голубоватых, будто покрытых снежным налетом стен дионисиева храма. Новая жизнь, новая весна «в серебристом зернистом дымном жемчужном перламутровом ледовом игольчатом святом инее…», тающем от ее тепла.

И я сделала  ВТОРОЙ  ШАГ  в своем постепенном, не прекращающемся паломничестве. Что до поэмы, то это «Песни Дионисия-богомаза», Тимур Зульфикаров. Вологодчина подарила мне имя еще одного поэта, можно сказать. С тех пор я много его читала.

Про фрески Дионисия говорят, пишут, рассуждают. С чем мы имеем дело, что это: отточенное мастерство, изящество линий и особая нежность красок, религиозный порыв, истинность веры? Почему так красиво и так трогает? То, что не забывается, и то, к чему возвращаешься.

А Дионисий, Денис, он ведь был мирянином, не монахом, и работал вместе с сыновьями. Известный в то время русский мастер. В разных городах побывал, в Москве, а потом занесло же его в такую даль. 

Даль далекая. Мне туда уже как-то не сподручно. Но первый шаг был сделан, теперь дорога сама ведет. ТРЕТИЙ  ШАГ  случился в период выставки  ФОТОГРАФИЙ  «Свет фресок Дионисия» в музее московского Храма Христа Спасителя. Фотограф  ЮРИЙ  ХОЛДИН  сделал снимки фресок, как никто до него, чтобы как можно точнее передать их цветовую гамму, используя пленку и фотобумагу. Если оцифровать фрески, эффект получится не тот: жесткое пиксельное изображение идет вразрез с пластичностью фресковой живописи. Холдин трудился над своим проектом больше десяти лет, а закончив работу – умер (погиб).

Поражает, конечно. (Если сможешь определить главный труд своей жизни, то и конец свой сможешь предугадать, ведь дело будет сделано. Так, наверное.)   

Теперь я листаю купленный на той выставке  АЛЬБОМ  с роскошными фотографиями- картинами. Читаю по картинам  АКАФИСТ-гимн Богородице. Храм-то был целиком посвящен Ей. Я уже кое-что знаю про фрески дионисиева собора (и есть теперь среди них те, что для меня на отличку). Протяженно-непропорциональные фигуры написаны такими специально, чтобы при взгляде снизу они не стали приземистыми. Три царя везут свои дары, а кони их ступают как по воздуху, ибо цель их поездки - чудо. Святая Елизавета показана такой же молодой и прекрасной, как сама Мария, потому что духовный свет не знает возраста. И так далее. 

И вот я пытаюсь подобрать светло-зеленые и голубоватые тона красок, чтобы срисовать из альбома удлиненные силуэты святых жен, чтобы побыть с ними дольше и ближе. В них есть не только художественная изысканность, не только каноническая святость – есть нечто притягательно-родное, понятное без слов - то тепло, которое плавит и снежный зимний иней, и усталую холодность души. Так уж сложилось. 
22.10.2025