Когда гаснут звезды. Часть первая. Глава 4

В конце января после праздника дня памяти Ленина (22 января), в цеху случилась драка между Ксенией Митрюхиной и Марией Быковой. Дрались они из-за Семена. И та и другая окучивали мужчину, приносили ему обеды, караулили его у проходной, чтобы пойти вместе домой, зашивали ему дырки на рабочей форме. А тут слово за слово и Машка вцепилась в волосы Ксюши, да и та тоже не лаптем деланная, так же вцепилась, и теперь кружатся две женщины вдоль станков, нецензурно ругаются, как матросы. Вокруг них уже собралась толпа и вместо того чтобы разнять, улюлюкали и подначивали их. Увидев это безобразие, Марфа побежала разнимать девок, пытаясь словами унять их пыл, да только получила локтем в грудь от кого-то. Отпрянула она от дерущихся, схватилась за грудь:

- Ох, полоумные, убьете, дуры!
Тут прибежал Семен. Одной рукой он расцепил женщин и встал между ними:
- Вы чего представление устроили?! - гаркнул он им - Бригадира своего чуть не зашибли! Курицы!
Тяжело дыша, Маша посмотрел на него и рявкнула:
- А ты не лезь! И бригадирша твоя недоделанная пускай не лезет! Не ей тут командовать! Пускай ждет своего, а к чужим мужикам не лезет! Я и ей могу косы отодрать! Ей, Богу! Драться за тебя буду, Семен! Не остановишь! Убью любую вот этими руками!

- Дура ты, Быкова,- он плюнул её в сторону и подошел к Марфе,- Зашиблась?
В Марфе горела злость, хотелось накинуться на Быкову, обозвать как-нибудь пообиднее, но она только зыркнула на неё злыми глазами и, отряхнув с рабочего халата какую ту невидимую пыль, развернулась и пошла, куда-то в сторону.

За драку Быкову и Митрохину все равно оштрафовали, а Марфа стала еще больше нелюдимой и все больше избегать Семена.
В первых числах февраля Семен прокараулил её у общежития, схватил её за руку и произнес:
- Так нельзя, Марфа! Давай поговорим!
Марфа побледнела, хотела вырвать свою руку, но мужская хватка оказалась железной:
- Отпусти ты меня, черт рыжий! Совсем озверел!
- А ты сначала выслушай! Чего крутишь? Я кольцо достал! Замуж за меня иди! Слышишь? Замуж тебя зову!

Марфа испуганно уставилась на него:
- Чего ты, Семен! Не могу я за тебя пойти! Жениха жду с фронта...
- Да сколько времени он тебе не пишет? Да разве можно так закапывать себя живой для мертвых? Ведь погиб он наверняка или другую уже нашел! Много я такого там видел!
- Пусти ты меня! Бессовестный! Да как ты можешь так про Лёню! Да ты... ты его совсем не знаешь!
Но Семен крепко держал её руку и никак не отпускал:
- Для тебя только и живу, Марфа. Не отказывай. Без тебя сгину.
Марфа тут же раскраснелась:
- Не люблю я тебя, Семен. Прости...
- За то я тебя люблю! Марфа, что же ты наделать хочешь? Ну? Одумайся! Это же жизнь, а не игрушка!
- Правду тебе сказала...
- Марфа!
- Отпусти ты меня, Семен. Больно руку!
Семен отпустил её и сделал шаг в сторону:
- Я не сдамся, Марфа. Нечего тут крутить, все равно выйдешь за меня. Так и знай.
Марфа, молча, прошла мимо его и, повесив голову, ушла в общежитие. Всю ночь она проплакала в подушку. Ей было жаль себя, жаль Семена. Утром она снова пошла на смену, где у проходной её уже ждала Быкова. Она перегородила Марфе дорогу и сразу начала:
- Отдай мне Семена по-хорошему, бригадирша. Я драться за него буду, землю рыть! Тебе он все равно не нужен! Отдай его мне!

- Что же, он вещь что ли, что бы его отдавать? - возмутилась Марфа.
- Вещь не вещь, а куда бычка поведут, там он и окажется! Мне терять нечего, бригадирша! Хоть от работы отстраняй, хоть увольняй! Я все равно его у тебя заберу! Ей Богу!
- Эх, Маша - Маша...
- А ты не дразни меня, бригадирша! Говори: отдашь его или нет? Ну, чего молчишь?
Марфа молча махнула на неё рукой, развернулась и ушла на пропускной пункт. В конце смены Быкова снова подошла к ней, загородив путь в раздевалку:
- До греха не доводи, бригадирша! Отдай мне Семена! Ведь все космы повыдираю!
Марфа смотрела на неё, как на умалишенную:
- Да иди ты к такой-то матери! Забирай его! Только Семен не бычок, не пойдет, если не захочет!

Быкова стояла на месте и как будто язык прикусила, а Марфа продолжила:
- Чего молчишь? Беги к Семену-то, а то и другие претендентки скорее его заберут.
- Не дождешься...,- прошипела Быкова и ушла в раздевалку.

Тошно было Марфе, мерзко и грязно на душе. Что же она наделала? Еще идет война, где то людей, как в мельнице перемалывает, судьбы губит и калечит, а они тут мужиков делят, как игрушки. В груди что-то заныло и сжалось. Стыд поднялся из глубины души. Противно, как противно! А вечером снова пришел Семен и уговаривал её выйти за него замуж. Марфа не выдержала тогда, отвернулась к стене с облупленной краской и заплакала:
- Уходи, Семен, не мучай ты меня...
- Тихо, тихо ты...,- пытался успокоить её Семен.
- Натворила я делов, Семен. Противно!
- А ты не думай сейчас ни о чем. Лишнее это. Плачешь?

Марфа вытирала слезы рукавом пиджака:
- Полно девок вокруг, что пойдут за тебя, а я не могу. Я люблю другого.
- Да разве я запрещаю любить? Люби себе на здоровье! Только за меня замуж выходи и все,- он развернул Марфу одной рукой к себе лицом и продолжил,- Никто мне больше не нужен. Так и знай. Я и на войне о тебе думал. Вот так. Поступил тогда с тобой, как сволочь. Испугался я тогда. Теперь-то тебя никуда не отпущу...
Марфа хотела снова отвернуться, но Семен вцепился в её губы и грубо поцеловал. Девушку резко обдало табаком, её замутило, она стукнула его три раза кулачком по груди и отстранилась к стене:
- Отпусти, сатана!- крикнула она и тут же побежала прочь по лестнице в сторону своей комнаты.

Через неделю Семен уже гулял с Машей Быковой и как будто не замечал Марфы. Легче стало ей тогда, даже заулыбалась. А вскоре ей предложили койку в новой общаге. Комната всего на три места, а не на шесть-восемь, как сейчас. Марфа сразу же согласилась, собрала все свои вещи и переехала в новый деревянный дом. Там в комнате уже жили две девушки: Наталья Кузнецова и Ольга Трошина. Они приветливо встретили её, сразу усадили её за стол, налили чай. С ними Марфа почувствовала себя как то спокойнее, как с давними подругами.

- Тебе уже отдельную комнату положено,- говорила Ольга,- А тебя к нам.
- Так строят еще. Некуда пока селить,- отвечала Марфа,- Да и одной не привычно жить. А тут все-таки люди.
- Верно. Одному жить не выгодно,- согласилась Наталья,- Вместе веселее и сподручнее даже.

Что у Ольги, что у Натальи война забрала всех близких. Обе они были беженками и остались тут при заводе. Спокойные, дружелюбные девушки сразу понравились Марфе.
Иногда вечерами девушки всплакивали, вспоминали свои последние дни на родной земле:
- Успела я в лесу только схорониться, а когда обратно в село вернулась, то шла уже по углям и по трупам и от хаты нашей только печь сохранилась, а рядом... виселицы... все мои там... ох, проклятые немцы... трижды проклятые... нелюди...,- вспоминала Ольга.

- А моих всех сожгли в бане. Я и сестра младшая в это время на речке были, белье полоскали. Слышим крики, побежали, а мне с холма дед Самойла рукой машет, чтоб не ходили, схоронились. Я его тогда сразу поняла. Спрятались мы с сестрой в лесу у речки, долго боялись выйти, а потом вернулись, а там... Ходили потом с сестрой по людям... а зимой сестра заболела и умерла. Перед смертью она мне сказала: " Наташенька, выживи и отомсти". А как я отомщу? Меня из-за зрения на фронт не взяли, просилась, не пустили. Теперь тут. Вот так.

В конце марта зазвенела первая капель, запели птицы на голых деревьях, воздух стал пахуч и резок, а весеннее солнце освещало все вокруг, делая Заводское каким-то ласковым и родным.  В один из таких дней Марфа возвращалась к себе в комнату, как прямо у дверей к ней подбежал почтальон и сунул ей письмо. Марфа он неожиданности остолбенела, и минуты три рассматривала его, не понимая как будто что с ним делать. Уже войдя в комнату, она не снимая пальто, села за стол и, развернув письмо, стала жадно его читать.

" Дорогая, Марфочка, как ты там живешь? Наверное, ты потеряла меня? Я долго был без памяти, ничего не помнил, лежал в разных госпиталях... Ты прости... Вернусь скоро... Жди...". Марфа перечитывала письмо раз за разом, потом сняла пальто и села на кровать. По щекам её лились слезы от счастья, и она не успевала их вытирать.
В этот же день рассказала обо всем Наталье и Ольги. Те обрадовались за неё, даже вытащили остатки варенья к чаю. Такой день!

Марфа быстро написала письмо Леониду и теперь каждый день выглядывала по утрам в окно. А вдруг он стоит там и ждет её? По выходным ей было легче, она просто шла на вокзал и долго там сидела, высматривала в пассажирах Леонида. И так день за днем, пока иногда ей не стало мерещиться, что он стоит под окном. И тогда она выбегала на улицу и долго искала глазами свой мираж, а потом разочарованная, возвращалась в комнату обратно.

Наступил уже май, прошли первомайские демонстрации, запахло сиренью, затянул в его ветвях любовную песню соловей. Марфа шла после смены и по привычке вглядывалась в лица пришедших солдат с фронта. Она не сразу почувствовала, как кто-то её дергает за рукав пиджака. Марфа развернулась и увидела тут же Семена. Он немного шатался, не мог стоять как будто на месте, от него пахло водкой и чем кислым, противным:
- Марфа, здравствуй...,- проговорил он немного заплетающимся язык,- Здравствуй, говорю...
- Здравствуй, Семен. Почему третий день на работу не выходишь?
- Пью! Вот так! Марфа... сгину без тебя... сгину... Жить без тебя не могу...
- Сможешь, Семен, сможешь. Шел бы ты домой. Наверняка Маша ждет, волнуется...
- К чертовой матери её! Проклятье, а не жизнь! Жить не хочу! Гадина, а не жизнь!
Он отпустил рукав пиджака Марфы и сделал шаг вперед:
- Марфа... Марфа...

Девушка попятилась от него:
- Иди к жене, Семен. Иди, Бога ради!
- Ну и уйду! Только знай, умру из-за тебя! Слышишь? Слышишь?- он развернулся и пошел прочь.

Марфа посмотрела ему вслед. На душе стало как то не хорошо. Хотелось догнать его, успокоить, да не смогла. В тот же вечер Семена доставали из реки мужики. Хотел он утопиться пьяный, да не получилось. Маша же, его жена, сразу поняла в чем дело и заявила на Марфу, будто разваливает та их семью.
Слухи быстро разбрелись среди заводских, провели собрание и Марфу сняли с бригадирства, снова поставив звеньевой. Не дело это бригадирше иметь низкий моральный облик! За Марфу только и вступились Наталья да Ольга, а все остальные дружно её хаяли и клеветали.

Обидно было Марфе, плакала она ночами напролет, ходила с опухшими, красными глазами, на работе говорила с людьми только по делу. На Семена глаз не поднимала, старалась обходить его стороной, а тот тоже не подходил, как будто боялся.

К счастью скоро случилась долгожданная Победа. В этот день все разом забыли о Марфе и о других происшествиях. Поздравляли друг друга на заводе, на улице, накрывали столы во дворах, в комнатах с нехитрой закуской, пели песни, танцевали, плакали от счастья. На улицах хмельные люди целовали других хмельных людей, кричали "Ура" и гуляли до рассвета.

Теперь, что день, что ночь, все было едино. С этого дня все чаще и чаще можно было заметить новые лица на улицах поселка, солдат, инвалидов. Каждый день играла гармонь где-нибудь за углом, и распевались пьяные песни, плакали женщины, справлялись новые свадьбы. Вот и дожили до Победы!

В общежитие девушки устроили по этому поводу "пир". Достали водку, поставили на стол квашеной капусты, картошки наварили и селедку на базаре достали. Пили втроем, плакали, пели песни и все не верили, что наступили мирные дни.
- Теперь то и замуж можно и детей родить,- говорила Наталья,- Теперь уже не страшно!
- Теперь мы ого-го дел наворотим!- весело подмигивала Ольга.
- Наворотим, и за себя и за тех, кого уже с нами нет...- добавила Наталья и выпила рюмку залпом.
В конце мая Ольга Трошина привела в комнату молодого солдата и объявила:
- Это Алексей и мы сегодня женимся!
Девушки тогда оторвались от своих дел и удивились разом:
- Когда же вы успели познакомиться? - спросила удивленно Наталья.
- Еще вчера. Мы все решили и это наше обоюдное решение!

Марфа и Наталья ахнули, потом быстро нарядились, как могли, и побежали с молодыми в загс, а после собрали закуски на стол и сидели справляли, так долго, пока Алексея не выгнала Меланья Серафимовна.

Через неделю Ольга переехала жить к Алексею в съемную комнату на краю поселка, а Наталья и Марфа остались одни. Каждый день Марфа просыпалась с рассветом и подходила к окну. Она все еще ждала Леонида.
- А может зря ты это?- заметила однажды Наталья,- Может, зря ты душу свою терзаешь?

Марфа опустила голову:
- Придет он. Знаю точно, что придет.
- Ну, смотри, как знаешь...,- махнула тогда на неё рукой Наталья,- А то тут о тебе уже спрашивали.
- Кто?
- Да так, один приезжий. Захаром звать, на стройке тут работает.
- Некогда мне по свиданиям бегать, да и жениха жду. Сама же знаешь.
- Вот и говорю; как знаешь... Сама с ним загуляю. Правда, он на одно ухо туговат. Говорит, на войне слуха лишился. А на лицо, так совсем, видный мужчина.
Иногда Марфе становилось так тошно, что она выходила во двор и сворачивала в яблоневый молодой сад, что высадили лишь этой весной. На сад он сейчас был похож меньше всего, но сидеть на скамейке возле молодых деревьев, с такими тонкими прутиками, вместо ветвей, было приятнее, чем в четырех стенах.
Вот придет Леонид и она обязательно его приведет сюда и во всем ему признается тут среди этих яблонь.

Вот только время шло, а Леонид все не приходил и писем не присылал. Наступил уже август, в комнату им подселили молоденькую девушку из деревни - Ирину Чернову. Она каждое утро дергалась и ругалась, от того, что Марфа вставала очень рано и часто начинала ходить туда-сюда, либо что-то ронять. Сложно было Ире привыкнут к новым подругам, не сразу с ними сдружилась.

В сентябре, в тот день, когда моросил холодный противный дождь, к Марфе пришла Ольга Георгиевна. Её было не узнать. Она была очень худая, бледная, сгорбившийся, как старушка, под её глазами виднелись черные круги. Марфа быстро сняла с неё мокрый плащ, усадила её за стол, налила чаю и села рядом:
- Что же в такую погоду гуляете, Ольга Георгиевна? Не ровен час, заболейте.
Женщина грустно улыбнулась и провела пальцем по каемке чашки:
- Тебя захотела увидеть. Может уже в последний раз...
- Что вы такое говорите?
- Я очень больна, Марфа. Очень. Но ты об этом не думай. Это судьба. Марфа...,- она тяжело вздохнула,- Я  хочу тебе кое-что передать,- она взяла осторожно в руки сумку, которую принесла с собой и вытащила оттуда бархатный черный мешочек,- Вот. Столовое серебро и перстень золотой. Не смотри так, не краденное. Даренное все, а передать и некому. Перстень жених мой когда-то дарил, да и серебро от него же. Держи, Марфа, теперь это твое.

Марфа сидела рядом и хлопала непонимающе глазами:
- Что вы...
- Бери- бери! Не смей мне отказывать! Дожила я до Победы, а теперь можно и на покой...
На глазах Марфы заблестели слезы:
- Что вы такое говорите...
- Подорвала я свое здоровье в эвакуации, Марфа. Сильно подорвала. Холод меня сгубил, да работа не по силам. Ничего не поделаешь. Знаю, осталось мне мало.
Марфа крепко обняла за шею Ольгу Георгиевну, потом вытерев слезы, села на свою кровать.

- Не переживай ты так, Марфа,- успокаивала её Ольга Георгиевна,- Всему свое время. Вот и мое время скоро придет.
Через неделю Ольга Георгиевна скончалась на больничной койке. На её похоронах было мало людей. Долго Марфа стояла над её могилой и роняла слезы, понимая, что на одного хорошего человека стало еще меньше на этой земле.
Глава 5. http://proza.ru/2025/10/23/915