Геннадий Гуськов

  Продолжу и закончу рассказ о Геннадии   Гуськове.

 Из Воронежского дома-интерната автором получено письмо с пожелтевшими фотографиями от одной из работниц той, тридцатилетней давности, бригады Хельви Хяккеля. Она прислала список самых первых работников, который будет полезно привести здесь.
1. Федор Полунин, инвалид 1-й группы, потеря трех конечностей.
2. Григорий Сидоренко, инвалид 2-й группы, менингоэнцефалит.
3. Иван Гончаров, инвалид 1-й группы, ампутация бедер, передвигается на тележке.
4. Екатерина Смирнова, инвалид 1-й группы, травма позвоночника, колясочница.
5. Валерий Чудаков, инвалид 1-й группы, шейник, парализованы ноги и руки, колясочник.
6. Алексей Павельев, инвалид 1-й группы, родовая травма, колясочник;
7. Петр Хорунжий, инвалид 1-й группы, ДЦП, передвигается в тележке.
8. Валерий Тетерин, инвалид 1-й группы, тяжелая форма полиомиелита, передвигается с трудом в коляске.
9. Хельви Хяккеля, инвалид 1-й группы, деформирующий полиартрит, передвигается на костылях.

Некоторых из этих первопроходцев уже нет в живых.   В итоге дело дошло до того, что мастерская под руководством Г. Гуськова собралась отделиться от дома-интерната, перейти на хозрасчет и, мало того, самой оплачивать добросовестную работу санитарок. В идеале эта ячейка должна была перерасти в систему тех самых производственно-жилых комплексов, управляемых выборными советами, то есть самими инвалидами. В будущем все комплексы в стране должны были объединяться во Всесоюзное общество инвалидов.

Конечно, Геннадий ориентировался,  прежде всего, на инвалидов с детства, каким был он сам, и на дома-интернаты, в которых вырос. Но надо учитывать, что именно в них молодые люди были поставлены в условия многолетнего прозябания, бесцельного и бесполезного доживания до естественного конца наравне с, действительно немощными, стариками и старушками, чей уход в другой мир не за горами. Концепция Гуськова устраняла эту несправедливость.
Начались хождения по инстанциям, точнее, «по мукам». От Гуськова с его идеями, казавшимися сумасбродными, отпихивались все чиновники – от райсобеса до Совмина СССР и ЦК КПСС.

 Одним из членов ЦК был живой классик М.А. Шолохов, живший в 300 километрах от Воронежа в станице Вешенской.
«Я дозвонился до великого писателя. «Напишите мне письмо как депутату, что вы никому не нужны, живете как бурьян в степи». (Я почему-то запомнил это сравнение).
 – «Нет, – отвечаю, – с тех пор, как начали работать, мы живем неплохо».
 – «Пишите, как я вам говорю», – строго приказал Шолохов.
 Мы состряпали письмо: дескать, провели эксперимент, надо создавать общество инвалидов на этой основе и так далее. Сели и поехали в Вешенскую. Подъехали к высоченному забору с глухими воротами. Вышел милиционер. Глядя на меня и на моего водителя на костылях с фигурой как вопросительный знак, изумился: «Таких еще здесь не было, пойду,  доложу секретарю, к самому я не вхож».
 Вернулся: «Помощник сказал, чтобы ехали назад, Михаил Александрович дурно себя чувствует». (Мы тогда не знали, что писатель страдал запоями.) Мы – ни в какую. «Ладно, – говорит, – сегодня секретарь Шолохова будет принимать в исполкоме, попробуйте попасть...»

Внесли меня в помещение, показали бумагу и фотографии секретарю. Тот почитает-почитает, потом на нас глянет и как захохочет, снова почитает, глянет – и в хохот. Смешными мы были очень. Станичники вообще показались мне странными: к инвалиду не подойдут, проси не проси, как к чумному. Разозлился я на этого помощника, но письмо все же вручил. Потом узнали, что Шолохов очень серьезно отнесся к нашему посланию и велел направить его в хорошие руки».

Так письмо с сопроводительной запиской Шолохова попало к председателю Совмина СССР А.Н. Косыгину, а в Воронеж зачастили чиновники разного ранга из Госкомтруда и Минсобеса. Были среди встреч с ними и неожиданные. В мае 1976 года в дом-интернат наведалась начальник управления «богоугодными заведениями» Минсобеса А. Н. Самарина. Побывав в бухгалтерии, она поразилась результатам работы мастерской.
«А как тратите вы деньги, не пропиваете?» – поинтересовалась она у Гуськова.
«Все пропить здоровья не хватит, да пропойце столько не заработать», – резонно ответил технорук.

«Но ведь вы нарушаете трудовую рекомендацию ВТЭК».
– «Есть грех, но ведь облсобес и исполком против нас, и ВТЭК никогда не станет с ними конфликтовать».
Видя, что технорук совсем опустил крылья, Анна Николаевна вдруг сказала примирительно:
«А впрочем, вы замечательное дело нашли, и я всеми силами буду вас поддерживать».
Спустя полгода, в декабре 1976 года, вышло Постановление Совета Министров СССР № 1010, в котором в порядке эксперимента предписывалось в нескольких республиках «решить вопрос о создании профессионально-технических училищ и учебно-производственных комбинатов с комплексом помещений учебного, производственного, жилищного и культурно-бытового назначения для инвалидов с поражением опорно-двигательного аппарата».

В постановлении также говорилось о «создании в домах-интернатах цехов и участков в качестве структурных подразделений предприятий для обучения и организации труда инвалидов».
Казалось бы, Геннадию Гуськову можно было ликовать – его голос был услышан в Кремле, но...
«Как-то вбегает ко мне в палату медсестра: «''Чайки'' во дворе!» Вызывают к директору. Все начальство, и интернатское, и даже обкомовское, в сборе, и незнакомая женщина спиной к окну. Сообразил, что это министр Комарова. Состоялся колкий с моей стороны и грубый с ее стороны диалог, который подхватил обкомовец:
«Послушай, Гуськов. Какая твоя жизненная задача? Принесли обед – покушал. Наелся – скажи спасибо. А ты какие-то постановления Совета Министров проводишь! Некому, что ли, в Совмине вместо тебя думать?»

 Опять вступает Комарова: «А он у вас хулиганит?»
– «Да нет, он же больной, но мы его каждую неделю моем в ванне».
– «Ишь, какой барин. Пусть ходит в общую баню!»
– «Да ведь мне самому не раздеться», – встреваю я.
«Ничего, постановления можешь писать и разденешься,  как миленький».
Тут настал черед маленького человечка, приехавшего вместе с министром: «Вы, Гуськов, видимо, не понимаете, о чем идет речь. Мы приняли решение вас отсюда удалить и приехали лишь убедиться, не ошиблись ли. И видим, что решили правильно». 

Сцена с ответственными людьми у окна под стать эсесовским методам психологической  обработки.

После этого вельможного визита летом 1977 года Гуськова сослали в Балашов. Расправа произошла утром. Ни позавтракать, ни оправиться директор не дал. Вошли три  милиционера  и смущенно погрузили неподвижного инвалида на носилки. В Балашове смутьян Гуськов подговорил ребят проверять на вес еженедельные «мясные» котлеты. Директором дома-интерната там был вылитый «голубой воришка» Альхен из «Двенадцати стульев».

Новый постоялец ему не понравился, и он сказал на прощанье: «Поезжай, Гуськов, в Верхнюю Красавку, там котлеты большие, вот там и взвешивай».
В Красавке директор был честным, но к этому времени Гуськовым был написан устав общества инвалидов, поэтому главную правду следовало искать вне дома-интерната, по мнению многих – в Москве, и Геннадий совершает побег в столицу.
«Помню, как-то в Москве, в один из моих приездов, мы собрались обсудить устав Всесоюзного общества инвалидов на квартире Юрия Астахова. Народу собралось много, среди них Юрий Мисюрев, Михаил Карев и другие – каждый предлагал свой вариант. Люди, и я в их числе, все подобрались о себе много понимающие, поэтому стоял каждый насмерть.

Мой вариант был распечатан в пяти экземплярах для удобства чтения, чтобы не со слуха обсуждать каждый параграф. Если после троекратного убеждения данный пункт не принимался, его убирали.
 За 4 часа статей семь удалось проработать, а всего было в моем варианте около 30 статей. Геннадия Толоватого пришлось увозить в его интернат. Причем привезти-то его привезли, а уложить  забыли, и он, бедолага, всю ночь просидел в коляске. Это я к тому, как трудно нам доставался устав».
Гуськовский проект устава предусматривал:
; «Немедленное предоставление каждому полноценной работы, соответствующей его склонности, способностям и возможностям;
; Предоставление каждому желающему полных возможностей для получения общего, специального, профессионального образования;
; Организацию и строительство производственных комплексов;
; Обеспечение доступа ко всем сокровищам духовной культуры;
; Создание условий для привлечения к доступным видам спорта и строительство специальных спортивных сооружений;
; Издание печатного органа;
; Осуществление представительства инвалидов в центральных и местных государственных организациях».
«Создание Всесоюзного общества инвалидов, подобного обществам слепых и глухих, позволит решить многие проблемы реабилитации инвалидов, а также значительно снизить остроту дефицита трудовых ресурсов в стране». Так писал Г. Гуськов позже, в августе 1979 года, в статье «Кому нужны наши руки», которую принял к печати, но в последний момент изъял из номера журнал «Наш современник».

Это произошло, несмотря на то, что незадолго до этого в «Литературной газете» была напечатана статья известной писательницы Елены Ржевской, познакомившейся с Гуськовым лично и рассказавшей как об экспериментальной мастерской в Воронеже, так и об идее создания общества инвалидов.
Позже, в 1980-х годах, в поддержку инвалидов, прежде всего инвалидов с детства, стали выступать другие видные публицисты. Так, в «Комсомольской правде» появилась статья Лидии Графовой.  Ирина Триус в «Комсомолке» и в своей книге «Жить стоит» поддержала идею об использовании труда инвалидов. Писали об этом «Московский комсомолец», «Советская Россия» и другие газеты.

Таким образом,  возникла и шла лояльная к властям линия попыток правдиво рассказать о бедственном положении инвалидов. Свою, иную линию продолжал Юрий Киселев. Эти два движение шли рядом друг с другом, и хотя пересекались, но слиться воедино не могли.
Как-то Геннадий Гуськов попал на обследование в Москву и после больницы попросился на временный постой к Юрию Астахову, так как тот имел квартиру на первом этаже.

Геннадий с помощью Юрия,  пользуясь его мотоколяской, пытался проникнуть в высокие кабинеты. Было преддверие XXV съезда КПСС. В это время в газете «Труд» была опубликована статья министра соцобеспечения Российской Федерации Д.П. Комаровой о том, как неплохо устроены у нас инвалиды. Возмущенные инвалиды собрались на квартире Астахова и написали ответы и в газету, и в министерство, где по пунктам уличили автора в неправде. Письма подписали около 50 человек, но основным их автором был Геннадий Гуськов.
Инициаторов вскоре вызвали в министерство и упрекнули в клевете на министра и на советскую действительность. А еще через некоторое время к Астахову пожаловали гости из органов и твердо попросили, чтобы он не возил своего товарища ни по партийным и советским учреждениям, ни на встречи с другими инвалидами.
 
Они прямо дали понять, что неприятностей не оберешься. Их усилия были подхвачены милицией, напомнившей о конце временной прописки Гуськова. Астахова не обманули – вскоре он был уволен с работы. На посту корректора в типографии он, конечно, был опасен для страны. Шел 1976 год.
После московских встреч Геннадий по старой памяти заглянул к приятелю в Воронеж, где был выслежен бдительными органами правопорядка. «Заваливаются два милицейских капитана и, не поверите, шесть  сержантов. Один из капитанов, по фамилии Гусар, говорит: «Вы должны явиться в отделение, мы сделаем вам сообщение».
– «Делайте свое сообщение здесь».
– «Нет, вы поедете с нами, одевайтесь. (А я лежу перед ними в одних трусах.)
 Оденьте его», – попытался приказать капитан отцу моего товарища.
А тот ни в какую: «Чтобы я инвалида обидел и ментам помог!» Тут капитан сделал жест, и один из сержантов взял меня за гриву и, хвать головой об пол и еще раз до темноты в глазах. Подняли меня на одеяле и голого в машину. Я чуть было не объявил голодовку, но через два дня меня кинули в автобус, увезли в Саратовский облсобес, а оттуда снова в Красавку, потом я выяснил, что в Воронеж позвонил заместитель министра МВД, который был в общей депутатской комиссии с Д.П. Комаровой.

До сих пор Г. Гуськов так и не понял, за что его преследовали. Но, что более интересно, недоумевали и сами преследователи.
« Как-то в дом-интернат пришел очередной старший лейтенант в штатском и, обойдя его лежащую фигуру, изрек: «Любопытно, что ты в таком положении мог натворить?»
– «Вот, – вскричал Гуськов, – ответьте, ради Бога, что я совершил плохого, набедокурил?» –
«Наша организация задает вопросы, а не отвечает», – нашелся гебист».
Единственным выходом на волю мог быть законный брак, и Гуськов находит такой вариант. Но Саратовский собес на заявление интернатского узника ответил: «Ваша просьба о женитьбе не может быть поддержана».
Тогда жених объявил голодовку и пригрозил, что оповестит об этом мировую общественность.
Двенадцать дней инвалид I группы не принимал пищи. Только после этого поступило распоряжение выпустить птичку из клетки. Геннадий снова отправился в Москву воплощать свою давнюю мечту об обществе инвалидов.
А тем временем Юрий Киселев, еще раз убедившись, что официальный путь ведет в тупик, в 1978 году решил сколотить инициативную группу по защите прав инвалидов. По его замыслу группа  должна была работать в рамках Хельсинкского соглашения по правам человека, основной документ которого подписал, кстати, генсек партии и глава государства Л.И. Брежнев.

Больше о Гуськове не говорится. Надо искать  книгу. Потом пытаться выйти на архивные данные самого Геннадия Гуськова.
 Мне не понятно, чем отталкивался человек с парализованными руками и ногами.  Что значит: «сбежал в Москву» на коляске с маленькими колёсиками. Когда у тебя есть уже группа единомышленников, тебя отнесут, упакуют и доставят. Но ты не звезда даже районного масштаба. Тебе помогали ходячие люди. Почему не пишется об агитаторском таланте человека, о его умении вдохновлять и вести за собой. Давно и не Запад, где самым весомым аргументом для сопровождающего становится возможность заработать на энтузиазме инвалида.
Лет тридцать назад читала книгу об американце, преодолевшем много километров на коляске, чтобы привлечь внимание и доказать. Это - намного раньше, чем в СССР.  Наверняка тайком. И чиновники, озабоченные своей неприкосновенностью. Не тем, что у тебя в дальнем селе бородатая  баба живёт. Или мужики на самом деле носят шапки на причинном месте. Это же, сколько заработать можно.
 Тётке на бритву рубль кинуть.  Мужиков по мёрзнущую часть тела одеть. У нас главное: « Что скажет княгиня Марья Алексевна».
 А, так, как нашим функционерам вставляют органчик по Салтыкову - Щедрину,  они всегда серьёзны и страшно боятся, как бы Марьи Алексевны  не начали надевать шапки сначала на их доходы. Генетическая связь управленцев всех периодов нашего государства налицо. Они и сейчас такие.
 Эта сладкая власть примата, топчущегося по больному и нуждающемуся.  Ты получаешь дополнительное образование. На демонстрационных подработках получаешь  новые умения. Пишешь, что умеешь то и это, дайте работу. Тебе отвечают: « У детей просите».
Похоже, меня в этой истории больше поразило терпение этого человека. Способность думать не о себе. Вот это была бы книжица. И экранизация, обречённые на провал. Не те времена.
На картинку внимания не обращайте. Не о красивых фотографиях счастливых колясочников речь.