Шестьсот над уровнем моря

Запавшие в душу прекрасные города со звучными именами мужского рода, с ними возможно не просто взаимодействие праздно гуляющего - роман!
Так случилось в утопающем в зелени уюте Ярославля, на старой брусчатке гордого Кенигсберга, в завораживающем дыхании старины Выборга и неповторимом, до мурашек от одного выдоха Питере.
Но когда накатывающая духота московской атмосферы подводила черту под решением о переезде, возникал вопрос - куда? Там жёсткий климат, тут безработица, а вот там, хоть и радостно сердцу, всё-таки не мое.

Разрешилось хмурым ноябрем.
Шагнула из здания аэропорта, глубоко вдохнула и, не отпустив еще из лёгких манящего аромата, произнесла: здесь.
Пять долгих лет, желание росло. Крепло. Лишь сценарий менялся: никаких родственников. Одна, в абсолютную свободу.

Знаете, я плачу, если не прикоснусь к морю хотя бы день, не посижу рядом, перебирая гальку, ощущая босыми стопами пену морскую.
“Вот что ты ревешь, - удивляются, - завтра тоже будет море. Не высохнет! Да ты из своего окна его видишь!”.
Вижу. Чувствую даже - ветер доносит просоленное его дыхание.
Но мне нужен физический контакт. По берегу босой - и в воду. Близость. Как с возлюбленным, только море даёт, не прося ничего взамен.
Но прислушивайся чутко к течениям, когда, увлекшись обволакивающим шелком волн, заплывешь далеко - заберет навсегда!

Живу теперь на горе.  По местным меркам - так, возвышенность.
От остановки чуть больше километра, но последние триста пятьдесят - почти по вертикали, и можно больше не горевать об отмене привычно плотного тренировочного графика. Спустился, понял, что телефон остался на зарядке, поднялся снова. Вечером повторить. Пульс впервые вышел в интенсивную зону.
Городские маршруты тоже не славятся равниной, и, прошагав бодро каких-нибудь пять-восемь километров, чувствуешь тело словно из тренажерного зала.
Из одного моего окошка - море, как сказано выше, в другое смотрят горы, друг за другом выстроились. На макушке дальней сегодня наблюдала снег.
А с крыльца - восторженные закаты.

Дом частный, т все пространство - почти деревня, где можно не запирать дверь, все друг друга знают. На рассвете кричат петухи, к ночи ворчат собаки, внюхиваясь в пространство: чужой? свой? Их лай режет тишину, и я даже радуюсь: плотность ее для человека, чьи сознательные годы протекли в потоке экстремальных децибел, пугающа.

Питаюсь козьими сырами, любовно (несомненно любовно, ибо вкус их взрывает все сенсорные системы) приготовленными фермерами - хочешь копченый или мягкий, а может вот этот, упругий, сливочный, одно воспоминание о котором заставляем мозг с кишечником выделять дофамин. Фрукты с местных и ближайших садов, помидорки с огорода - неказистые на вид, но помните ли вы, как пахнут они - настоящие?
Мешок абхазского фундука в шкафу, терпеливо колю его к завтраку.

Самое неожиданное - адаптация к чужой обители. Тем более удивительно, что сняла я ее дистанционно - не глядя, не трогая, не принюхиваясь чувствительно к запахам. И вот вошла, прижимая к груди один из девятнадцати мешков с разным своим скарбом, вошла, взглянула и выдохнула счастливо: мое, мое!

К морю пешком (по горкам, по горкам) полчаса. Пляж почти дикий, хорошо там свободно плавать и поваляться в тишине.
До центра рукой, в общем-то, подать, но все эти формальные километры пешком преодолеть не просто, остается великий и могучий общественный транспорт. Конкретно, автобусы, как правило древних моделей, которые ходят как на душу положит, даже иногда не придерживаясь расписания. Могут не прийти вообще. Или не остановиться, и тогда нужно махать предварительно рукой, подавая недвусмысленный сигнал о своем существовании. А еще пробки, непредсказуемые.
Однако, можно ли напугать подобной спецификой человека, выросшего в Советском союзе? Особенно когда из окон вместо глухой черноты тоннеля или пыльной бетонной стены под небеса наблюдаешь горы, уютные улочки - пятиэтажки подглядывают из густой зелени - или то же мо-ре?
Пассажиры редко с гаджетами, больше в окна наблюдают. А вот места уступать тут категорически не принято. Сегодня в глазах старушки промелькнуло непонимание, словно я  использовала неведомое ей наречие. При выходе она так заулыбалась, так искренне желала мне всего волшебного, словно я оплатила ей годовой проезд.

Водители здесь тоже разлива особого, пешеходонеориентированные. Кажется, сев за руль они теряют представление о том, что кто-то может передвигаться иным способом. Особенно остро ощущаешь это на узких улицах со слепыми поворотами (типа моей), когда проезжающий автомобиль делает из тебя подобие человека паука, способного, если что, прицепиться к ближайшей стене из дагестанского камня.
Но водят эти люди с непроницаемыми взглядами из-за руля!.. Ах, как они водят! Не знаю, используют ли авто в небесных канцеляриях, но если да, до местные водят как боги.

В предгорьях, рядом с дворами между новенькими многоэтажками, можно наблюдать коров, которые бог весть как перебрались через ограждения в поисках свежей травы. И не только их, а, например медведей.
Но что - медведи! Гораздо колоритнее местные собаки. Не щадя пешехода, водитель непременно пропустит собаку, вальяжно переходящую улицу. Они устраиваются, сладко растянувшись, поперек пешеходной зоны, в клумбе парка, на пляже - на твоих коленях. Исполненные абсолютного спокойствия и доброжелательности, они символ местного отношения к жизни.

Днем езжу в центр совместить дела и переговоры, поработать над очередным текстом и - любимое - поглядеть на мо-ре. Кладу в рюкзачок термос с кофе, ибо вкусного здесь не варят. Иногда покупаю в атмосферном кафе на набережной круассан, и медленно с удовольствием съедаю его, глядя на неутомимые волны.

Вселенские круги приводят в мою жизнь новых людей. Шаг за шагом, не торопясь и прислушиваясь к интуиции, отстраиваю новое рабочее пространство.
Позволяю себе, впервые за долгие годы, обговаривать подробности нового дня только с самой собой.
Приходить на пустеющий пляж и быть у моря, с морем, в море…
Брожу по Виноградной, Инжирной, Яблочной, Тепличной, Ясной, Ландышевому переулку и - о! - улице Роз, бесцельно ли, с деловыми намерениями, но одинаково счастливо.

…и возвращаюсь к мо-рю.

Отчего зовут его Черным?..
Я видела седину сердитой пены поднявшихся на дыбы волн, лазурь штиля в золоте солнечных бликов, медь, закатом рассыпанную, тонущую в темно-синем глянце, и серебряные нити лунной дорожки. Лишь когда вечер забирает в мягкие лапы пространство, бескрайняя вода теряет цвет - как и все вокруг, растворяясь в южной ночи, стирающей границы между землей и небом.