Про запятые и слитые концы без катарсиса

Концы Автор просто уничтожал. Он давил их сапогами, с детской радостью наблюдая растекающиеся сюжетные линии, лопнувшие читательские догадки и стадию катарсиса.
Любуясь делом своих рук, он умело расставлял ловушки, заворачивая идею в яркую фабулу, сочно прорисовывая детали, обвязывая блескучими ленточками интриги. И вот когда читатель, заинтересованный произведением, случайно задевал за маленький, почти незаметный финал, раздавался холпушечный взрыв. Взрыв, осыпающий любопытствующих недосказанностями и нераскрытыми тайнами. Разбуженное воображение жаждало смакования деталей, логики. Но Автор оставлял концы открытыми, болезненно наслаждаясь тем, как читатель, погрузившись в призрачный мир его безумства, негодует над нелогичностью.
А вот запятые Автор ненавидел и убивал с предельной жестокостью. По ночам, когда обычные люди смотрят сериалы, или напиваются, Автор выходил на охоту.
Продираясь сквозь дебри своих строк, он привычно искал добычу. Легче всего было со сложными союзными предложениями. Жирные, ничего не подозревающие запятые, даже не сопротивлялись, когда он выхватывал их из текста и забивал сапогами. Иногда удавалось отыскать запятые в однородных частях сложноподчиненных предложений, глубоко зарывшихся в текст.
Приходилось их выдавливать и в такие моменты Автор чувствовал себя пятнадцатилетней девочкой, которая давит себе прыщи. С таким же как и они удовольствием, он разглядывал упругие черные комочки с тонкими хвостиками, прокатывая их между пальцами. Потом давил ногтем и растирал, ощущая животное наслаждение от читательского негодования и своей безграмотности.
Но сложнее всего дело обстояло с обращениями и деепричастными оборотами. Появлялись они на свет почти автоматически и обладали девятью жизнями. На них Автор наваливался всем телом, давил, резал кухонным ножом, пытался переписывать предложения, но запятые все равно выживали. С диким хохотом они убегали прочь, оставляя измученного Автора в полном одиночестве перед Критиками.