Семейный альбом ч. 4

Сколько себя помню мама всегда была большой модницей. При тех ограниченных возможностях, что были у нас в семье, она всегда могла нарядиться, покупала пусть недорогие, но модные вещи. В Ордынске у неё была подруга – Альбина Рублёва, чья мама Виктория Андреевна, которую все называли «баушка», чаще всего сокращая голосом «у» до лёгкого выдоха, так что получалось «ба-шка», хорошо шила. Тётя Аля всегда была одета красиво, вот и маме «башка» иногда что-то шила.

Наверное, каждая девочка (про мальчиков ничего не знаю, не спрашивайте) помнит какие-то платья или хотя бы одно особенное своей мамы, это такая сакральная вещь, сродни материнскому молоку, могучий корень, из которого потом развивается женское начало, вкус, чувство стиля, привычки, создавая индивидуальность и интеллект. У меня таких маминых нарядов много. Из самого-самого: черная сатиновая юбка с нашитыми оранжевыми клетками из узенькой тесёмки по 3 копейки за метр в стиле «нью-лук», пышная, с белым накрахмаленным подъюбником, что делал юбку ещё пышнее, а талию – уже. Юбка надевалась с белой прозрачной капроновой блузкой (и белой кружевной комбинацией под ней) со спущенной проймой и воротником-шалькой. Диор нервно курит в сторонке!

В 1962 году мы с мамой поехали к её братьям и сёстрам, были в селе Чуровичи Брянской области, где мама родилась и выросла, в самом Брянске, где жил мамин брат – дядя Коля, балагур и весельчак, каким я его запомнила. Его жену и сыновей помню только как факт, что были. Из Брянска мы с дядей Колей поехали в Краснодар к их сестре – тёте Кате. К ней я потом ездила ещё 2 раза уже сама (один из них – после пятого класса, но это отдельная история), потому её семью я знаю больше и лучше всех других маминых родственников. Но сейчас не о том речь.

Дядя Коля подарил маме два дорогих отреза на платья. Не помню, сшила ли их «башка» или другая портниха, но эти платья остались в моей памяти навсегда. Одно из них – из темно-зелёной золотистой парчи, тоже с пышной юбкой и подъюбником, с редкой тогда деталью – замочком (их ещё не называли молниями) в боковом шве, рукавами три четверти и вырезом лодочкой. Всё это роскошество ещё дополнительно украшалось длинной ниткой жемчужных бус, завязанных узлом, и мне казалось, что никого на свете нет красивей моей мамы, и конечно же, я мечтала, что, когда вырасту, у меня будет такое же.

Второе из нежного полупрозрачного китайского шифона, почти белого с кремовыми и бледно-коричневыми цветами, с чехлом (так тогда называли подклад у платья), с круглым вырезом с оборками и тоже пышной юбкой – стиль нью-лук вовсю ещё рулил.

Платье мне не удалось поносить, но вот перешитую из него блузку я носила много лет, начиная с класса восьмого и до конца института, а потом ещё несколько лет было жаль выбросить. При этом материал, несмотря на свою нежность и прозрачность, нисколько не потерял ни в цвете, ни в качестве. В годы студенчества уже допустимо было носить полупрозрачные блузки без подклада, чем я беззастенчиво пользовалась. Тем более, что самые откровенные места на груди были прикрыты двумя рядами оборок. В этой кофточке на втором курсе я сдавала экзамен по философии Вениамину Кузьмичу Рыбалко, мы с ним разобрали в длительной беседе философские воззрения от древности до наших дней, и он не без интереса поглядывал на мою кофточку. Правило, что надо открывать либо ноги, либо декольте, было мне ещё неведомо, поэтому на свидания к Валере я надевала эту блузку с юбкой длиной 37 сантиметров, спасибо дяде Коле!
  На групповой фотографии я в той самой кофточке и той самой юбочке!

Ещё два маминых платья памятных уже из павлодарских времён, оба ГДРовских.  Одно из плотного трикотажного полотна типа кримплена, но тогда ещё такого названия не было в обиходе, белое, с отрезной кокеткой под грудью, украшенное необыкновенной тесьмой в цвет основной ткани по вырезу и низу коротких рукавов. Куда это платье делось, не помню.

Второе – платье-футляр без рукавов из желтого атласного материала, но не гладкого, а узорчатого, на груди расшитого бусинами в цвет и с молнией сзади. Оба этих платья я уже примеряла на себя в седьмом классе и любовалась собой в зеркале, захватив одной рукой излишки ткани за спиной, чтобы сделать по фигуре. Наверное, со стороны это смотрелось забавно. Но вот когда каким-то образом ко мне попало желтое платье, я была уже мамой двоих детей, и оно на меня налезло, но выглядела я в нём совсем не так, как мечталось, уж больно в натяг. Из чего делаю вывод, что мама была очень стройной женщиной, поскольку я в то время, несмотря на двое родов, носила 46 размер.

А вообще в каком-то смысле наши мамы были счастливее нас, не заморачивались с размерами, лишними сантиметрами на талии, и даже не знали, кто сколько весит.  К слову сказать, я впервые в половозрелом возрасте узнала свой вес только перед свадьбой, мы с Валерой были в доме отдыха «Автомобилист Казахстана» на Иссык-Куле, там у входа стояли весы, вот мы и взвешивались до еды и после, развлекались. После свадьбы, когда нас провожали из Алма-Аты на аэровокзале мы: я, Вера и Люда взвесились («на брудершафт»), и каждая весила ровно 53 кг, только они уже после родов имели такой вес.

Я опять ухитрилась увильнуть от заданной темы, но фотографии возвращают меня к ней. Когда отец закончил делать мебель, чтобы ему не стало скучно, а то он всего-то после работы электриком на подстанции занимался в вечерней школе, ему купили фотоаппарат. Я помню все эти его ванночки с проявителем, закрепителем, просто водой, фотоувеличитель, бачок для проявления плёнки, и, конечно, главную ценность – ФЭД-2 (вроде бы, но не точно). Уже тогда сразу отец объяснял, что такое выдержка, как её устанавливать, и диафрагму, какое колёсико на объективе надо крутить, но самой фотографировать ещё не разрешалось.

Только в шестом классе, когда он подарил мне «Смену», процесс обучения включил уже и практику. В третьем же классе я выступала в качестве модели и наблюдателя. Как засунув руки в рукава телогрейки папка вставлял плёнку в фотоаппарат, как отснятую таким же образом извлекал, чтобы поместить её в бачок с проявителем. Потом плёнка привешивалась прищепкой для белья к верёвке на кухне для просушки, и только затем начиналось собственно печатание фотографий. Это было жутко интересно, мне иногда было разрешено наблюдать за процессом. В туалете ставилась красная лампа, на табуретке стоял увеличитель, но самым увлекательным было наблюдать, как проявляется изображение на фотобумаге, я испытывала такой почти религиозный восторг от этого чуда.

А уж когда отец вот так исхитрялся сделать комбинированные фотографии, где по очереди части фотобумаги закрывались и отдельные кадры с плёнки экспонировались на открытые участки, то было полное ощущение, что это колдовство. И как потом приятно было похвастаться подружкам фотографией, где мама сама с собой здоровается за руку, и сама же за этим наблюдает, сидя за столом. И маленькое чёрное платье с ниткой жемчуга на ней! Кстати, руку она пожимала мне, спрятанной за шторкой. Шторки эти потом ещё послужили нам в Павлодаре, висели на входной двери в каморку, где мы жили на квартире. Всего 9 кв.метров, и на них ещё и печка. Опять увильнула….