Не обижайте сороконожек

  Что ж, на сегодняшний день ситуация такая: минус нога, плюс два костыля. Оказалось, что у меня трещина в берцовой кости. Формально её называют переломом. Сам я тоже предпочитаю это слово, поскольку в нём концентрация обескураживающего эффекта и драматизма несколько выше. Поэтому, обновляю: у меня перелом берцовой кости.

  Две недели я продолжал нагружать повреждённую ногу, думая, что проблема в связке или мениске. Мы с дочей гуляли по микрорайону (от лавочки к лавочке, от одного фрагмента книги к другому) и ходили в супермаркет на Василенко. Нога поднывала, ковылял я, как мне кажется, несколько кинематографично, но, уверяю, без ложного артистизма. После, перед сном, вязкая боль усиливалась, и в последние два дня перед МРТ, то ли в силу дрянной погоды, то ли потому, что некий резерв прочности сошёл на нет, мне уже не помогали ни смесь Диклофенака с Пенталгином, ни Ибупрофен.

  Затем – стремительная эволюция персонажа, за которого играю: три дня с палочкой (вкупе с водолазкой и мешковатой, но строгой курткой образ в глазах стороннего наблюдателя, вероятно, мог отождествляться с "писателем", однако опошляли композицию две будничные наклейки на трости с порядковым номером изделия и адресом завода-изготовителя) и, наконец, апофеоз оснащённости: два визгливых алюминиевых костыля. Подмышечники и рукоятки цвета персикового мороженого, губчатый какой-то, не вызывающий доверия, материал... Одним словом, не на века. Впрочем, пока дружно, и костыли держатся молодцом, несмотря на то что предел по нагрузке у них – сто килограммов, а мой вес, благо немного обвалившийся за последнее время, – девяносто семь.

  Рутина поменялась разительно. У меня есть привычка много ходить по квартире, как бы подготавливая себя к действиям, а иногда даже и мыслям, которые с большим напряжением кристаллизуются из пыльной взвеси обрывчатых ассоциаций, воспоминаний, звуков, черновых фотоснимков увиденного и услышанного. Я слоняюсь из комнаты в комнату порой часами, будто мучительно прогревая в себе допотопные микросхемы. В конце концов, могу сесть и написать что-то или принять решение, скажем: «Едем забирать календари у полиграфистов». Последнее означает – шагнуть на ещё одну ленту Мёбиуса, которая будет водить меня в окрестностях ванной комнаты, не давая в неё улизнуть, и только внезапная, как вспышка, мысль («на обратном пути ведь можно заехать в парк Дружбы и посидеть немного у озера») спасительно бросается под ноги, позволяя оттолкнуться от неё и схватиться за душевую лейку. Одним словом, сборы куда бы то ни было для Вани – ещё один прожорливый каньон, куда ссыпается песок времени.

  Костыли созданы, чтобы ломать. Уклад жизни, то есть.

  Только представьте (чёрт его знает, к кому обращаюсь), ты привык выпивать с утра две чашки кофе. Но до кофеварки нужно дойти. А там, по закону подлости, раздрай: бак с водой не наполнен, лоток для кофейной гущи забит, само зерно не засыпано. В обычной жизни эти пустяки занимают пару минут. С костылями – солидный лоскут утра. Как сказал киборг Т-800 в культовом фильме: «Я чувствую потери». Вот и я, лишившись возможности транжирить мгновения по своему почину, стал как-то болезненно, почти телесно, ощущать их испарение.

  Вообще, сильное чувство равно сермяжная правда, верно? В обществе его сакрализируют, сыплют к пьедесталу анемоны и унизывают свечами. Это вам не пена низколибидных умозрений. Герой нашего времени – деструктивный простак, страстный и настырный. Стало быть, и я иногда… по течению с большинством (даром, что в кармане глазурный крендель).

  «Чего вы умничаете! Стихо с душой написано, искренне! А это главное! Пристали со своими рифмами-размерами, зануды!». Автора слащавого стишка обступят обожатели, критика – повесят за подтяжки на заборе крематория. Такие дела.

  Есть и второй аспект, наверное, более важный. Идти к кофеварке – тяжело, ждать, пока чашка наполнится, – тяжело, переносить её с кухонной столешницы на обеденный стол – тяжело, садиться на стул и потом с него вставать – тяжело. Любые действия, не связанные с перекатыванием на диване между ноутбуком и книгой, даются чертовски тяжело. Мне всегда казалось, что люди на костылях как бы развлекаются и, двигаясь вприпрыжку, допустим, по тротуару, едва сдерживаются, чтобы не совершить перформанс: исполнить брейк-данс, расшвыривая направо и налево, аки ниндзя, металлические молнии, или фляк назад. На деле, дойти от машины до подъезда – это уже небольшая тренировка. Подмышки жжёт и тянет, грудные мышцы и «рабочая» ягодица быстро забиваются, а дыхание становится сбивчивым, будто только что сознался одногруппнице в любви.

  Поход в туалет, умывание, смена лежбища, любое вообще перемещение с какой-то целью становится упражнением в логистике. Сначала я делал много ненужных движений, утомлял здоровую ногу и нет-нет возвращался на исходную, дабы, сидя, передохнуть. Однако разум быстро оптимизирует рутину. Он отсекает лишнее, чтобы тело расходовало меньше энергии, ведь главная забота этого скопидома – запасать на чёрный день жирок. И вот, я уже не распахиваю дверь в туалет слишком широко, а только приоткрываю её, чтобы в одно движение переместив себя внутрь, сделать пол-оборота и дотянуться до ручки ладонью. Вот, я вонзаю наконечник костыля в пятачок плитки за унитазом и переношу туда массу тела… Вот, перемещаюсь буквально на тридцать сантиметров к центру туалета и оттуда имею доступ равно к умывальнику и полотенцу.

  Это RPG с элементами головоломки. А я – Light Crusader с городских окраин.

  С каждым днём ритуал оптимизации становится для меня всё увлекательнее. Кто знает, возможно, временные привычки успеют прижиться и останутся со мной там, в будущей жизни о двух ногах.

  А пока я сползаю на диван, крепко держась за костыли. На простыне уже разложены с рачением: «Курсив мой» Нины Берберовой, ноутбук, наушники, две подзарядки (от телефона и ноута), гигиеничка, капли для носа, на небольшом деревянном подносике, что подарила сестрёнка, – кружка чая с лимоном, стакан воды и две таблетки кальция с витамином D3. Я прислушиваюсь к своим ощущениям: не слышно ли отдалённого эха ноющей боли, не пульсирует ли жалобно здоровая нога, которой теперь приходится работать в две смены. Кажется, тихо.

  Я – недовоплощённая сороконожка Кроненберга: угловатая снаружи, интересная внутри. Я издаю расхлябанные металлические звуки, когда передвигаюсь по квартире. Мне неловко, что близким приходится помогать мне больше обычного, а посторонним людям что-то уступать, открывать, пропускать. Однако во мне бурлит страсть к умозрениям. Возможно, это и есть моя отсроченная плата миру. Не презирайте меня и не обижайте. Скоро цикл завершится, и я снова превращусь в человека.

 

 Такой он, этот перелом.

 

12.10.25 | 20:20