ДОЧЬ

Жилища холостяков известны в своих крайностях - или в виде берлог, или дешёвых гостиничных номеров со следами казарменного порядка.
Квартира Радюшина выбивалась из этой нормы: завянувшие цветы в горшках на подоконниках выдавали недавнее присутствие женщины. Прибавить к этому меховые накидки на креслах, порожние флакончики на трельяже. Взбитую нечистую постель, в которой можно было увидеть сейчас сонного Радюшина. Подперев голову рукой, он с тоской глядел на гитару, лежавшую на полу.
На гитаре только что лопнула струна и, проснувшись от этого громкого щелчка, теперь он слушал, как гитара, затихая, умирает.
Когда гул вовсе стих, он почувствовал себя в совершенном одиночестве.
Каждый день начинался объятиями с этой прелестницей, наигрышами и подпеванием.
Сегодняшнее утро прошло в угрюмом молчании, как будто в доме и вправду появился покойник.
Что-то гнало из дома.
Он встал, и принялся одеваться.
Джинсы были заправлены в ковбойские сапоги на высоком каблуке. Потёртая кожаная косуха повисла на острых плечах, из рукавов были видны только кончики пальцев. И шляпа была надета не столько для поддержания артистического имиджа, сколько для покрытия плеши, озерца на черепе, из которого через край стекали до плеч жидкие струйки волос.
Он вышел, запер квартиру на ключ, и в коридоре у лифта на стене наткнулся на  послание от жилищной компании. Список злостных неплательщиков. Рука потянулась, чтобы сорвать мерзкую бумажку, как он делал не раз прежде. Но за мгновение до этого он всё же пробежал глазами по списку и не нашёл своей фамилии. Он не поверил глазам и прочитал внимательно. Его фамилии в списке не было.
Хотя ещё месяц назад в таком же объявлении хозяева стращали его отключением от света и канализации.
Он вошёл в лифт и показал кулак своему отражению в зеркале. Ему было приятно думать, что он обхитрил компанию, выставив квартиру на продажу с оплатой долга, и поэтому они не включили его в чёрный список.
И по бульвару он пошёл уже вполне бодро, распинывая вороха жёлтых листьев.
В конце бульвара, на площади у супермаркета как всегда играл блюзы на гитаре Мишка Милославцев. Последний джазист на районе. Одышливый толстяк в очках-линзах.
Радюшин сел рядом с ним на асфальт у забора. В коробке для донатов у  музыканта лежало не больше двух сотен.
Мишка выдал финальную каденцию и замолк.
Радюшин спросил у него:
-Слушай, у тебя струн не найдётся. Можно каких - нибудь бэ-у.
Мишка добыл из сумки комплект струн, отдал Радюшину. А потом снял с плеча гитару и тоже протянул ему.
-На, отрабатывай.
Затем выгреб деньги из коробки и ушёл пить кофе в «Шоколадницу».
Тут же, не сходя с места, сидя, Радюшин пробно прошёлся по струнам и заиграл советские песни, русские хиты на все времена.
Деньги понесли живее.
Благодарно кивая каждому дарителю, Радюшин думал, как хорошо это он придумал - с обменом квартиры. Выделят какую-нибудь однушку на окраине, пусть и в коммуналке, ему достаточно, да ещё приплатят. А иначе как?
Где денег взять? В переход у метро идти петь? Там надо регистрироваться в управе. Да и голос совсем сел. А чистые соляки в переходах гонять, как здесь на подхвате у Мишки, не прокатит. Там публика ходом идёт. Чтобы зацепить, надо выдавать что-то шедевральное, на разрыв аорты. Иначе весь концерт впустую.
+++
Люди подходили, наклонялись, опускали в коробку бумажки, ссыпали мелочь. А кто-то один вдруг подошёл и остановился. Радюшин поднял голову. Это была дочь Алёна, - статная молодая женщина. Настолько красивая, что он всякий раз, глядя на неё, думал, неужели это его дочь?
-Папа, дай ключи. Я продукты занесу.
Он передал ей ключи от квартиры. Она ушла, а он  от волнения не сразу смог попасть в тональность…
Она стала навещать его, как только съехала сожительница. Стала появляться у него совсем новая, незнакомая, и следа не осталось от хмурой девчонки, угнетённой разводом родителей. Цветущая женщина, в счастливом браке с двумя детьми. С хорошим местом в аудиторской фирме. Она смущала его своим цветением. Ласковыми взглядами, улыбками добра и спокойствия...
Когда Мишка  вернулся из кафе и получил гитару назад, Радюшин вскочил на ноги и торопливо пошагал к дому, желая как можно скорее оправдаться перед дочерью за нечистоту и запущенность жилища.
Он застал её стирающей в ванной, вручную – машина давно стояла сломанная.
Торопливо прибрал постель. Подмёл пол. И тут в дверь позвонили. Пришла риэлтер. Невзрачная дама, замученная побегушками. Села за стол в кухне и потребовала паспорт для заполнения договора о продаже.
Он услышал как перестала бурлить вода в ванной при полоскании, и на пороге появилась дочь.
-Папа, что ты делаешь? Ну-ка дай сюда паспорт! – строго сказала она.
И видя нерешительность отца, сама подошла и взяла паспорт мокрыми руками, осторожно, кончиками пальцев.
-Можете быть свободны, - распорядилась она перед риэлтером, проявляя твёрдую властность, которую можно было наработать только на руководящих должностях.
Дама ушла раздосадованная.
-Но как же быть, Алёна? На твоих подношениях мне жить неудобно. Ко мне уже приставы приходили. Выселят же! – тянул Радшин.
Жалкий вид отца растрогал дочь. Она обняла его и, не отпуская, стала говорить ему за спину:
-У моих соседей мальчик хочет на гитаре учиться. Я родителям твои старые клипы показала. Они в восторге. Они помнят тебя молодым. Будешь уроки давать.
Она разжала руки и отступила, чтобы посмотреть на него.
Он улыбался словно в детстве за хорошую оценку.
-Но у меня долг неподъемный, Алёнушка!
-Я всё оплатила, папа...
+++
Старые сруны, протёртые до жил, умирали не по щелчку, как первая утром, а с долгими стонами при кручении колка, каждая на свой лад. Ох-ох-ох…И ему как бы передавалось их слезливое, похоронное настроение. Он едва не заплакал. Его нервы тоже были совершенно развинчены.
Он откручивал колки.
Старые струны получали слабину и увядали как в течении последнего времени увядали на подоконнике цветы последней бросившей его женщины...