Тень у трона

 
Как-то раз Александр Сергеевич Пушкин, известный своим увлечением женщинами, заглянул в гости к сестрам Ушаковым – Екатерине и Елизавете. Разговор зашел о любви, и девушки, слегка смущаясь, спросили, сколько женщин он любил. Александр Сергеевич, не раздумывая, взял альбом Елизаветы и быстро написал два столбика женских имен — тот самый, ставший легендарным, донжуанский список.
 С тех пор прошло примерно двести лет. Бумага того альбома пожелтела, чернила выцвели, но тайна, рожденная в тот легкомысленный вечер, жива. И вот сегодня, в нашем веке, мы втроем — я, Эля, студенты филфака, и наш друг, известный в литературоведческих кругах филолог Лев, — склонились над той самой копией списка.
— Пушкинисты расшифровали почти всех, — начала Эля, водя пальцем по строчкам. — Воронцову, Керн, Раевскую... Но вот она, четвертая в списке. Просто буква «N». Анонимка в собственном досье.
 
— Давайте обсудим некоторые уже известные, но оттого не менее интересные версии, — предложил Лев, поправляя очки. — Это поможет нам почувствовать контекст.
Домысел первый: «Сестра Муза»

 — Что, если «N» — это не любовница, а муза? — предложил я. — Анна Керн и Анна Оленина уже есть в списке под своими буквами. Но что, если это собирательный образ? «N» — как «Незнакомка». Прообраз той самой Незнакомки, что появится позже у Блока. Призрак, который волновал его воображение больше, чем реальность.
— Красиво, — кивнул Лев, — но Пушкин в этом списке предельно конкретен. Это дневник, а не сборник поэм. Ищем живую женщину.
 
Домысел второй: «Последняя страсть»

 — А вот это более земная версия, — продолжил Лев. — Список датирован концом 1829 года. А весной 1830 года Пушкин встретил свою будущую жену, Наталью Гончарову. Что, если «N» — это она? Вносит в него ее до помолвки, как последний, еще не названный вслух рубеж своей сердечной истории. Пишет инициал, потому что ее имя — его главная тайна, надежда и судьба, которую он боится спугнуть.
— Звучит логично, — заметила Эля, — но слишком уж романтично и просто. Почему бы тогда не написать полное имя позже? Нет, я чувствую, здесь что-то другое. Что-то, что заставляло скрываться даже в этой интимной записи.
 
Домысел третий: «Дева на скале»

 — А что, если ключ — в поэзии? — взял я слово. — В 1829 году, примерно тогда же, когда составлялся список, Пушкин пишет стихотворение «Дева на скале». Оно не имеет точного адресата, но рождает мощный образ:
 
 Ты видел деву на скале
В одежде белой над волнами
Когда, бушуя в бурной мгле,
Играло море с берегами…
Прекрасно море в бурной мгле
И небо в блесках без лазури;
Но верь мне: дева на скале
Прекрасней волн, небес и бури.
Я посмотрел на Элю и Льва.
 
— Этот образ — прекрасной, недосягаемой, почти сверхъестественной женщины, стоящей над стихией, над миром... Что, если «N» — это и есть та самая «дева на скале»? Не просто возлюбленная, а символ, идеал, роковой и прекрасный, вознесенный на недосягаемую высоту обстоятельствами, судьбой или ее собственным статусом. Возможно, ее имя было скрыто не потому, что оно опасно, а потому, что он боготворил сам образ, этот миф, созданный им о реальной женщине.
Мы замолчали, пораженные этой мыслью. Образ девы на скале витал в воздухе нашей комнаты. И тогда Лев, выдержав паузу, произнес то, что заставило этот образ обрести плоть и кровь, став еще более драматичным.
— Прекрасная метафора, — сказал он, понизив голос. — И она идеально ведет нас к главной, самой опасной версии. Представьте, что «дева на скале» — не абстракция. Это конкретная женщина, вознесенная на самую вершину светской иерархии. «N» — это Наталья Викторовна Загряжская, будущая графиня Строганова.
Он положил ладонь на копию списка.
– Возможно она и есть — та самая «дева» на самой опасной и недосягаемой «скале» — у трона. Ходили упорные слухи о ее близости с императором Николаем I.
В воздухе повисло напряжение.
— Теперь понятно, почему только инициал, — продолжил Лев.
 
— Пушкин, презирая императора, был вынужден считаться с ним. Как известно он прибегал к литературной конспирации, чтобы выразить свои мысли. Так, под чужим именем появилось его программное стихотворение «Из Пиндемонти». Сначала он хотел приписать его французскому поэту Альфреду Мюссе, но поскольку Николаевское правительство старательно препятствовало проникновению любых известий из Франции, где в то время закончилась очередная революция, выбрал имя мало известного итальянского поэта Ипполито Пиндемонте. Это позволило скрыть за ним самые сокровенные и опасные идеи о свободе.
И если для слов своих он был вынужден создавать такие сложные шифры, то насколько более тщательно должен был он скрывать свои дела, особенно те, что могли быть связаны с двором? Что, если его связь с «N» — это не роман в чистом виде, а нечто иное? Предположим, что это не возлюбленная, а источник информации? Информатор, позволявший ему знать, о чем молчат в свете, но говорят во дворце; канал связи с троном, дававший хоть какую-то возможность предугадать действия власти?»
Его «дева на скале», предупреждающая о бурях и молниях при дворе? Он вносит ее в список как женщину, сыгравшую в его жизни особую, трагическую роль. Инициал «N» — это шифр. Это не просто «Наталья». Это — «Та, что на скале у Николая» и поэтому два “NN”.
Эта версия о Наталье Загряжской-Строгановой хороша именно своей многослойностью. Она объясняет и инициал, и причину строжайшей секретности, и возможную глубокую, трагическую связь, далекую от банального романа. И тогда донжуанский список — это не только перечень побед. Это зашифрованная хроника его жизни, где рядом с любовью стоят политика, страх и выживание. «NN» — это самый темный и самый значимый штрих в этой хронике.
— Может, гений намеренно переплел все эти нити в один узор, — улыбнулся Лев. — «NN» — это загадка, которую каждый исследователь решает по-своему. Для кого-то это «утаенная любовь» Натальи Строгановой (Загряжской). Для кого-то — вечная «дева на скале». А для кого-то — женщина, чье имя история предпочла не называть, оставив нам простор для воображения.
Наша дискуссия не определила, кто была «NN». Но она оживила ее.
 
И теперь, читая пушкинские строки или глядя на портреты той эпохи, мы будем искать ее тень — загадочную, неуловимую, вечно вдохновляющую на поиск.