Черногория. День третий

Мы тут между джемом из венгерских слив и цукатами из японской айвы слетали  на несколько дней в Молдову, отвезли ей дождя. Хватило на весь период нашего пребывания и даже для следующей группы, что сменила нас в  солнечной Молдавии, кое-что осталось. Зато мы посетили все музеи и церкви, где сверху не капало, в кои-то веки сходили в театр русской драмы и провели полевые испытания новых плащей, купленных после поездки в Черногорию. Я это к тому, что лишний опыт лишним не бывает, и каждая страна прокладывает индивидуальный путь к когнитивным способностям своих гостей. Вот, например, не пропустили в аэропорту Копенгагена упаковку селёдки в кисло-сладком маринаде, которую я везла  мужу, пришлось научиться самой готовить этот самый маринад. А Черногория проявила заботу не только о комфорте наших будущих путешествий, но и о здоровье вообще. Она точно знает, что зимой в Прибалтике наступит зима, и что воздушно-капельным путём передаются не только атмосферные осадки, но и вирусы. Следовательно, дорогих гостей надо закалять. А где это лучше всего делать? В национальном парке Дурмитор. Там настоящий клондайк ледниковых озёр – целых 18 штук. Нет, льдины там в сентябре ещё не плавают, но бодрящий эффект от купания не только налицо, но и на всё остальное.

Ехать туда из Будвы четыре часа, плюс паузы на всякие интересности и минус попить. Но нам ведь всё равно спешить некуда. Первую остановку делаем в Остроге с ударением на первую «О». Прямо с дороги хорошо виден скальный монастырь. Православный, действующий, мужской. Говорят, сейчас там 12 насельников. Основан в 17-ом веке. Славен тем, что в нём хранятся мощи Святого Василия Острожского, исцеляющие от тяжёлых физических и психических недугов непонятной этиологии, когда все врачи уже махнули руками. И вот тут мне надобно отбросить все свои -измы и рассказать о самОм святом, ибо чудеса начались ещё при его жизни. 

Он родился в 1610 г. у набожных родителей, и  с детства был научен посту, молитве и страху Божьему. Когда мальчик подрос, родители отвели его в ближайший монастырь. В монастыре было много учёных монахов и большая библиотека. Там он учился мудрости Священного Писания и святых отцов, а также полезным светским наукам. Потом юноша перешел в другой монастырь и принял постриг с именем Василий. Вскоре преподобный был удостоен диаконского, а затем и священнического сана. Через время он отправился в Цетиньский монастырь, где произошёл с ним пренеприятнейший случай: митрополит Мардарий согрешил с молодой служанкой, и та от него забеременела. А так как для репутации служителя церкви такого чина ничего худшего и быть не могло, митрополит, недолго думая, обвинил во всем молодого и привлекательного священника, и того приговорили к повешению.
 
И все было бы шито-крыто, не имей Василий удивительного дара. Ему удалось уговорить людей подождать с казнью до рождения ребенка. И вот настал день родов. Василий, взяв на руки младенца, при всех спросил чей он. На глазах окружающих произошло чудо номер один – новорожденный рассказал всю правду, и Василия оправдали, а Мардария забросали камнями.

Вскоре Василий стал архимандритом. В этом сане он отправился на Русь, откуда привез книги, церковную утварь и средства для строительства храмов. Потом он совершил паломничество на Святую Гору Афон, обошел там многие монастыри и скиты, где учился у афонских подвижников. По возвращении 28-летний Василий был рукоположен в епископы сербским патриархом Паисием и поставлен митрополитом Требиньским с резиденцией в Тврдоше, где святитель начал свои архипастырские труды. Сила его молитв была так велика, что он уже тогда стал совершать чудеса исцеления.

Но турецкие притеснения вынудили святителя покинуть свою резиденцию и обосноваться в пещерном монастыре Острог, где  Василий вместе с другими подвижниками обновил Введенскую церковь, а также соорудил Крестовоздвиженский храм. Его трудами Острожская пещера превратилась в настоящий монастырь, за что святого Василия тоже стали называть Острожским.
 
Неустанно подвизаясь в посте и молитве, святитель достиг конца земной жизни и  мирно предал свою душу в руки Господа. Тело святого монахи погребли во Введенской церкви. Но чудеса продолжились: в том месте, где умер Василий, на голом камне выросла виноградная лоза, которая до сих пор плодоносит. А когда прошло семь лет после смерти Василия, он явился одному игумену во сне и попросил открыть гроб. С первого раза, как и водится, игумен не внял. Пришлось сновидению повториться трижды. Гроб открыли и увидели, что мощи святого остались нетленны, и от них исходит не смрад, а благоухание. Для мощей изготовили специальный ковчег, и тут же начались попытки иноверцев его уничтожить. При приближении опасности монахи всякий раз прятали ковчег, а во время Второй мировой войны произошло очередное чудо: в пещеру с мощами попал снаряд, но не разорвался, а просто раскололся пополам. Позже выяснили, что боеприпас вполне исправен. Теперь он хранится в одной из ризниц. Там же лежат и предметы, оставленные здесь страждущими за ненадобностью: костыли, палки, носилки, цепи. И драгоценности – в дар за исцеление.

В каждой церковной лавке, куда мы заходили, нас спрашивали, направляемся ли мы в Дурмитор или в монастырь. Мы честно отвечали, что в национальный парк. И дело не в вере. С этим как раз-таки всё понятно: у Василия с детства от постов да молитвы контактики были чистыми, плюс духовные практики, которым он обучился в монастырях, да на Афоне. Поэтому с энергетикой у него было всё в порядке. Его душа и сейчас направляет на мощи сильный поток энергии, излечивающей больных. Мы же – здоровы, для профилактики нам и Чёрного озера достаточно. А проявлять пустое любопытство, отнимая драгоценные время и место у действительно нуждающихся в помощи, ей-богу не по-божески. Посему: водичка, мороженое, гранатовый сироп и вперёд, в Дурмитор.

Пейзаж за окном никак не даёт уснуть. Глаза всё время во что-то впиваются: то зависший под странным углом к карьеру экскаватор заинтригует; то конусные жилища, до самой земли покрытые тёсаными досками удивят присутствием окон, но отсутствием дверей; то вцепившееся в вершину облако никак не может от неё отодраться и ты запереживаешь о суверинетете; то горное ущелье с запутавшейся на дне вертлявой рекой мелькнёт фата-морганой; то увидишь откос с таким рисунком известняковых отложений, что цивилизация Наска кажется просто недотёпой в технике художественного самовыражения . Да и езда вовсе  не такая уж спокойная. Вот туннель тянется и тянется от забора до обеда, а когда ещё тот обед? Только с туннелем разделались, корова решила перейти дорогу, а потом чисто по-женски на полпути вспомнила, что что-то забыла. Потом забыла, что что-то вспомнила, и вернулась обратно. Потом мужу, заметившему придавленные валунами крышки ульев,  одновременно пришли на ум и наша пасека, и фильм «Унесённые ветром». Потом мы увидели на склонах полосатую осень, но Мария объяснила, что это ржавые следы летних пожаров. Потом было явление йосемитской Капитан-скалы дурмиторского разлива. А потом мы приехали и рванули бегом к озеру. Ну, во-первых надо было добегать недобеганное утром из-за раннего отъезда; во-вторых согреться: на высоте 1416 метров в сентябре отнюдь не жарко; в-третьих, на лавки с ассортиментом, как генотипы однояйцевых близнецов мы и после купания налюбуемся.
 
«А теперь переходим к водным процедурам». Муж переодет с утра. Я иду в лесок к лавочке, хотя народу на берегу так мало, что могла бы не заморачиваться и ни во что не заворачиваться. В воде вообще никого, потому что там не только мокро, но и скользко по причине раскисших известняков. Зато цвет воды в озере из-за них же совершенно бирюзовый. «Но оно же Чёрное!» – справедливо возразите вы. Ну да, даже легенда на этот счёт имеется:

В 13 веке на месте Чёрного озера располагался  монастырь и небольшое село, куда прибыл почитаемый Св. Савва. Местные монахи встретили его гостеприимно, но засомневались, не проходимец ли это, выдающий себя за святого, и устроили ему проверку. Ночью они убили петуха, подбросили Св. Савве и обвинили его в краже. Святой шибко огорчился такому поступку местных, оживил петуха и проклял место, где находился монастырь, пожелав, чтобы земля там провалилась. Она и провалилась, вместе с монастырём и селом, а в воронке образовалось озеро. Сначала от зависти и злобы селян оно было действительно чёрным, а потом поменяло свою ориентацию.  Нынче её сплошь и рядом меняют.

Крыш под ногами мы тем не менее не обнаружили. Иногда в липкой серой массе, к великой радости наших ног, нащупывались большие камни, – видимо это всё, что осталось от монастыря. Говорят, что в некторых местах озеро очень глубокое, аж 49 метров, но нам так много не надо, мы и искать не стали. Поплавали и поплескались столько, сколько телу была приятна вода температурой в 15 градусов, вышли на берег, посидели недолго на камне и захотелось переодеться в сухое и тёплое.
 
В автобус возвращались с интересом разглядывая бутылки с ракией. Не, не для сугреву. Для этой цели километр бегом действует быстрее и без последствий. Дело в том, что внутри каждой бутылки с черногорским вариантом самогона засунута груша. Разумеется, мы спросили у продавцов, как фрукт туда попал. В первом варианте бутыль внизу разрезали, клали внутрь плод, посудину по шву запаивали и заполняли горилкой. Вариант второй: весной завязь вместе с частью ветки проталкивают поглубже в бутылку и оставляют до созревания фрукта. Осенью ветку обрывают, остальное заливают зельем.

Мы бы тоже купили груш, но трезвых и без нагрузки в виде бутылки с ракией. Поэтому с удовольствием съели литр черники. В Латвии она в этом году категорически не уродилась: кому же понравится, когда всё лето тебя как из брандспойта поливают? Да ещё при выключенном солнце.

Обед на фоне моста Джуржевича был последней достопримечательностью на сегодняшний день. Настоящая форель из горного ручья! Какие воспоминания нахлынули от её запаха!

Конец декабря 1981 года. Первая беременность. Первый триместр. Токсикоз. Мы летим в Минеральные воды в отпуск. Погоды нет, болтанка, нас сажают в Сочи. Вывернутая надцать раз наизнанку я лежу в зале ожидания на диванчике и уже собираюсь умереть. И тут муж приносит мне зажаренную в сливочном масле, нежную, с хрустящей корочкой форель. Умирать я немедленно передумала, рыбу уплела, и даже, говорят, щеками румяна стала, – если бледные поганки вообще способны зарумяниваться.
 
Форель стала по-настоящему спасительной, потому что погоду вскоре дали, в Минеральные воды мы улетели, и в Ригу вернулись, и дочку я в августе родила. Но с тех пор ничего подобного той рыбке не едала. Причина, видимо, в том, что аквакультур в Советском Союзе не было. Рыба нагуливала свои бока не на комбикормах, а поедая то, что смогла встретить или догнать. Это была воистину целомудренная форель, не познавшая в своей жизни ни гармонов, ни антибиотиков. А теперь! Какую рыбу ни возьми, – впечатление, что аптеку пережёвываешь. И вдруг это дежавю! Я даже ущипнула себя, – форель на тарелке осталась и божественные запах и вкус – тоже. Боже, огради эту наивную страну от западных ценностей! Пусть она и дальше считает, что только моллюсков можно в море разводить.

Пока предавалась ностальгии и чревоугодию, совсем забыла, что за окном у нас такая знаменитая, как нынче говорят, кулиса – не просто железобетонный арочный мост через реку Тара, а самый высокий в Европе (172 метра над уровнем реки) по которому можно ездить не только на велосипеде. Мост, овеянный мирской, военной  и кинематографической славой. И Джурджевич тут вообще с боку припёка: фермер, который во времена строительства моста (1937-1940) жил неподалёку. Уж коли давать имя этому сооружению, то либо имя проектировщика Мията Траяновича, либо имя инженера Лазаря Яуковича, который сначала его строил, а потом, во время войны, взорвал мост так, чтобы и наступление итальянских войск остановилось, и восстановить было возможно. За что и поплатился жизнью. Об этом снято целых два художественных фильма.

В 1946-ом году мост восстановили. Сейчас один пролёт его снова в лесах, что не мешает ни движению транспорта, ни пешим прогулкам по мосту. Мы тоже прошлись до середины, откуда открылся фантастический вид на горы и каньон реки Тара – самый большой в Европе: длина 82 км, глубина до 1300 метров. Вот только Тары мы, как ни старались, не разглядели. То ли усохла, то ли в деревьях да кустарниках заплутала. Но ведь мост через каньон, а не через реку – это звучит ещё грандиознее, не правда ли? С этими мыслями мы и отправились в обратный путь.