Глава 5. Голос из могилы

Подвальное помещение дачного домика дяди Виктора напоминало забытый мавзолей, где время остановилось пятнадцать лет назад. Андрей медленно спускался по скрипучим деревянным ступеням, каждая из которых издавала протяжный стон под его осторожными шагами. Луч фонарика разрезал густую тьму, высвечивая паутину, которая свисала с низкого потолка словно траурные гирлянды. Воздух здесь был тяжелым, пропитанным запахом сырости, прелой древесины и чем-то неуловимо мертвенным, что заставляло его дышать через рот.

Административные документы, которые он обнаружил накануне, не давали ему покоя всю бессонную ночь. Он переворачивал каждую страницу, каждую цифру, пытаясь найти недостающие звенья в цепи доказательств. Светлана Петровна была замешана в коррупционной схеме — это стало очевидным после изучения финансовых отчетов. Но доказать ее причастность к смерти дяди Виктора было гораздо сложнее. Ему нужно было нечто большее, чем бюрократические улики.

Дядя Виктор был параноиком в последние месяцы своей жизни — это подтверждали все соседи, с которыми удалось поговорить. Параноики не доверяют никому, но именно поэтому они часто оставляют страховки. Андрей помнил, как дядя рассказывал ему о тайниках во время детских игр в прятки, объясняя, что у каждого мужчины должно быть место, где он может спрятать самое ценное.

Стены подвала были выложены полками с консервацией, которую Виктор так и не успел съесть. Банки с огурцами, помидорами и компотами стояли рядами, словно безмолвные свидетели прошедших лет. Их стеклянные поверхности отражали свет фонарика, создавая причудливые блики, которые плясали по стенам как призраки забытых надежд.

Андрей методично обследовал каждый угол, каждую трещину в кирпичной кладке. Его пальцы ощупывали неровности стен, проверяли прочность деревянных балок. За старой печкой, которая давно не топилась, он обнаружил нечто странное — несколько досок, которые слегка выступали из общей кладки. Когда он надавил на них, они поддались с легким скрипом.

Сердце его застучало быстрее. Это было именно то, что он искал — намеренно созданный тайник. Дядя Виктор всегда был мастером на все руки, и создать такое скрытое убежище для него не составляло труда. Андрей осторожно извлек доски, открывая полость, которая была тщательно защищена от влаги и времени.

Внутри лежал сверток, обернутый в несколько слоев клеенки и перевязанный старой веревкой. Руки его дрожали, когда он разворачивал этот своеобразный саван, защищавший последние секреты дяди Виктора. Внутри находился старый кассетный диктофон — тот самый, который Виктор брал с собой на рыбалку, бормоча в него наблюдения о поведении рыбы и изменениях погоды.

Андрей узнал это устройство немедленно. Металлический корпус потускнел от времени, но механизм выглядел исправным. Он проверил батарейки — удивительно, но они все еще работали, словно дух дяди Виктора поддерживал жизнь в этом последнем свидетеле правды.

Когда он нажал кнопку воспроизведения, подвал наполнился статическими помехами, а затем раздался голос, который он не слышал пятнадцать лет. Голос дяди Виктора, усталый и обеспокоенный, но все еще сохранивший ту теплоту, которая когда-то дарила Андрею ощущение безопасности в неустойчивом мире.

«Если кто-то слушает эту запись, значит, мои худшие опасения оправдались», — произнес голос из прошлого. «Сегодня вечером я встречаюсь со Светланой Петровой. Она утверждает, что хочет помочь, что может убедить отца прекратить коррупцию, пока она не разрушила наше сообщество. Но я больше ей не доверяю. Что-то изменилось в ее глазах. Если со мной что-то случится, все доказательства находятся в административном офисе, в папках с пометкой „Специальные проекты“. Передайте Андрею, что я сожалею о том, что не смог защитить рай, который обещал ему».

Андрей почувствовал, как земля уходит из-под ног. Дядя Виктор знал. Он знал, что идет на встречу с потенциальным убийцей, но все равно пошел. Почему? Неужели он до конца надеялся на лучшее в людях?

Запись продолжилась, и теперь Андрей услышал разговор, который происходил пятнадцать лет назад. Голос дяди Виктора звучал терпеливо, но твердо, когда он излагал свои доказательства Светлане — финансовые нарушения, мошеннические контракты, систематическое разворовывание общественных средств.

«Виктор Сергеевич, вы должны понимать масштаб того, что происходит», — раздался другой голос, и по спине Андрея пробежали мурашки ужаса. Это был голос Светланы, более молодой, чем он помнил, но безошибочно узнаваемый. Та же мелодичность, которая очаровала его у пруда, теперь звучала как похоронный колокол.

«Понимаете, эта ситуация гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд», — продолжала она. «Мой отец не единственный, кто в этом замешан. Есть люди из города, влиятельные люди, которые не простят разрушения их планов. Вы подвергаете себя опасности, а главное — подвергаете опасности других. Подумайте об Андрее».

«Я думаю об Андрее каждый день», — ответил Виктор, и в его голосе Андрей услышал непоколебимую решимость. «Именно поэтому я не могу молчать. Какой мир я оставлю ему, если позволю превратить наш дом в помойку для грязных денег?»

«Но неужели нельзя найти компромисс?» — голос Светланы становился все более отчаянным. «Неужели нельзя решить это тихо, без огласки? Подумайте о семьях, которые пострадают, если эта история станет достоянием общественности. Подумайте о людях, которые потеряют работу, дома, сбережения».

«Я думал об этом месяцами», — ответил Виктор. «Но компромисс с коррупцией — это не компромисс, это капитуляция. Я не могу жить, зная, что молчу о преступлениях. Не могу притворяться, что все нормально, когда на наших глазах разворовывают то, что мы строили десятилетиями».

Андрей слушал этот разговор, чувствуя, как что-то фундаментальное рушится в его груди. Дядя Виктор доверял Светлане, верил в ее способность к раскаянию, даже когда она готовилась его уничтожить. Эта наивность, эта вера в лучшее в людях привела его к смерти.

«Светлана, я знаю, что ты не злой человек», — продолжал голос Виктора. «Я помню тебя маленькой девочкой, как ты играла с другими детьми на наших летних праздниках. Но то, что происходит сейчас, это не детская игра. Это серьезные преступления, которые разрушают жизни людей».

«Вы не понимаете всей сложности ситуации», — ответила Светлана, и в ее голосе Андрей услышал нотки, которые он не замечал при их встречах. Холодность, расчетливость, скрытую под маской отчаяния. «Мой отец не монстр. Он просто человек, который оказался в сложной ситуации. Да, он совершил ошибки, но он не заслуживает того, чтобы его жизнь была разрушена».

«Твой отец переступил черту, когда начал воровать у людей, которые ему доверяли», — ответил Виктор жестко. «И ты переступила черту, когда стала помогать ему это скрывать. Я больше не буду соучастником преступлений твоей семьи, Светлана. Я не буду притворяться, что речь идет о чем-то еще, кроме жадности и предательства».

Боль в голосе дяди Виктора была осязаемой. Он страдал от необходимости противостоять человеку, которого когда-то считал частью семьи. Но его моральные принципы были сильнее личных привязанностей.

Запись приближалась к своему трагическому концу. Голос Светланы изменился, маска умоляющей девушки соскользнула, обнажив что-то более холодное и опасное.

«Вы совершаете ужасную ошибку, Виктор Сергеевич», — произнесла она тоном, который Андрей никогда не слышал от нее при их встречах. «Вы не понимаете последствий того, чем угрожаете. Некоторые вещи нельзя просто взять и изменить. Некоторые решения нельзя отменить».

«Я прекрасно понимаю», — ответил Виктор устало, но непоколебимо. «Я понимаю, что хорошие люди ничего не делают, пока зло процветает, потому что им слишком удобно не бороться. Но я не буду одним из таких людей. Завтра я отнесу свои доказательства в прокуратуру, и я дам показания обо всем, что обнаружил».

То, что произошло дальше, было трудно разобрать. Звуки борьбы, грохот падающих предметов, голос Виктора, кричащий от боли и удивления: «Светлана, что ты делаешь? Остановись, пожалуйста, мы еще можем…»

Его слова были прерваны еще одним ударом, затем наступила тишина, которая длилась мучительно долго. Когда звук возобновился, это был голос Светланы, но уже другой — контролируемый, расчетливый, обращенный к кому-то еще, кто, очевидно, ждал поблизости.

«Все кончено», — сказала она просто. «Помоги мне перенести его в машину. Поедем по старой карьерной дороге».

Запись оборвалась механическими щелчками выключающегося устройства, оставив Андрея одного в подвале с разрушительной правдой о последних минутах жизни дяди Виктора.

Он сидел на холодном полу, держа диктофон в дрожащих руках, и чувствовал, как внутри него что-то окончательно ломается. Не только его растущие чувства к Светлане, но и последняя надежда на то, что человеческая связь возможна, что доверие может быть оправдано, что за красивой улыбкой не всегда скрывается предательство.

Несколько часов спустя Андрей стоял у того самого пруда, где Светлана впервые поцеловала его. Лунный свет превращал воду в зеркало, отражающее его искаженное лицо. Он выбрал это место для встречи преднамеренно, желая противостоять ей там, где она начала свою манипуляцию, где впервые использовала свою сексуальность как оружие против его изоляции.

Сообщение, которое он ей отправил, было простым: «Нам нужно поговорить. Есть кое-что важное о Викторе. Встретимся у пруда в полночь». Он знал, что она придет. Любопытство и страх не дадут ей покоя.

Она появилась точно в назначенное время, как призрак в лунном свете. Ее лицо выражало удивление, которое быстро сменилось настороженностью, а затем чем-то похожим на облегчение.

«Ты нашел ее», — произнесла она просто, не утруждая себя вопросами о том, что именно он нашел. «Я думала, когда это произойдет. Виктор всегда был осторожным в вопросах сокрытия важных вещей».

Андрей молча достал диктофон из кармана и положил его на камень между ними. Луна отражалась в его металлической поверхности, создавая мрачное подобие нимба.

«Пятнадцать лет назад, Светлана», — начал он, и его голос звучал удивительно спокойно. «Пятнадцать лет ты жила с этим. Как ты могла? Как ты могла каждый день просыпаться, зная, что убила человека, который доверял тебе?»

Ее лицо не выражало отрицания или удивления. Только усталость и что-то еще — было ли это облегчение?

«Он не оставил мне выбора», — сказала она тихо. «Виктор был упрямым идеалистом. Он не понимал, что его благородные намерения разрушат жизни десятков людей. Не только моего отца, но и всех, кто работал в системе, которую он хотел уничтожить».

«Система?» — переспросил Андрей. «Ты называешь воровство системой?»

«Ты не понимаешь, каким был мир тогда», — ответила Светлана, и в ее голосе появилась страсть, которую он никогда не слышал. «Девяностые годы только закончились. Люди выживали как могли. Да, отец брал деньги, но он также обеспечивал рабочие места, поддерживал инфраструктуру, помогал семьям. Это было не просто воровство, это было выживание в мире, где правила игры не были ясными».

«И убийство тоже было выживанием?» — спросил Андрей холодно.

Светлана замолчала на долгий момент, глядя на отражение луны в воде. Когда она заговорила снова, ее голос был едва слышен.

«Это была самозащита. Виктор стал агрессивным, когда понял, что я не поддержу его план. Он схватил меня, пытался помешать уйти. Я защищалась».

«Лжешь», — сказал Андрей, и его голос прорезал ночную тишину как лезвие. «Я слышал запись, Светлана. Я слышал каждое слово. Виктор был спокоен и рассудителен до самого конца. Он даже пытался найти способ помочь твоему отцу. Ты убила его хладнокровно, потому что он угрожал вашему семейному бизнесу».

Маска боли и раскаяния соскользнула с ее лица, обнажив что-то более истинное. Холодность, которую он слышал в записи, теперь была видна в ее глазах.

«Хорошо», — сказала она. «Хорошо, да. Я убила его. Но не потому, что хотела. Потому, что должна была. Виктор не понимал, что его идеализм разрушит не только нашу семью, но и все сообщество. Люди потеряли бы дома, работу, будущее. Я спасла больше жизней, чем отняла».

«Чудовищная логика», — прошептал Андрей. «Ты убиваешь человека и называешь это спасением».

«Ты не понимаешь, какой мир был тогда», — повторила она страстно. «Ты был ребенком, защищенным от реальности. Взрослые принимали сложные решения, чтобы защитить тех, кого любили. Виктор был готов разрушить жизни десятков людей ради своих принципов. Я не могла этого допустить».

«А потом пятнадцать лет ты совершенствовала искусство жизни с этим выбором», — сказал Андрей. «Училась притворяться нормальным человеком. Училась манипулировать людьми, которые могли угрожать твоей тайне».

Она посмотрела на него с чем-то похожим на печаль.

«Ты думаешь, что я использовала тебя с самого начала? Что все было притворством?»

«А разве не так?» — ответил он. «Разве ты не изучала меня с первой встречи, выясняя мои слабости, готовясь к моменту, когда мое расследование станет угрозой твоей тщательно выстроенной жизни?»

Долгое молчание повисло между ними. Луна отражалась в воде, создавая дорожку света, которая разделяла их как пропасть.

«Поначалу да», — призналась она наконец. «Но потом… потом я почувствовала что-то настоящее. Ты был так одинок, так потерян. Я видела в тебе то, что было во мне — боль, которую никто не мог понять. Возможно, в другой жизни мы могли бы…»

«Не смей», — прервал ее Андрей. «Не смей превращать убийство в романтическую историю. Ты убила единственного человека, который когда-либо любил меня безусловно. Ты лишила меня детства, юности, способности доверять людям. А потом ты пришла ко мне с поцелуями и слезами, притворяясь, что понимаешь мою боль».

Его голос сломался на последних словах. Вся ярость, вся боль пятнадцати лет одиночества вылились в этот крик.

Светлана стояла неподвижно, и в лунном свете ее лицо казалось мраморной маской. Когда она заговорила снова, ее голос был удивительно мягким.

«Я сожалею, Андрей. Я сожалею о том, что случилось с Виктором. Я сожалею о твоей боли. Но я не сожалею о том, что защитила свою семью. Я не сожалею о том, что спасла сообщество от разрушения. И я не сожалею о том, что почувствовала к тебе».

«Даже сейчас ты лжешь», — прошептал он. «Даже сейчас ты пытаешься манипулировать мной».

Он достал телефон и нажал кнопку вызова.

«Здравствуйте, это Андрей Викторович. Я звоню, чтобы сообщить об убийстве. Да, у меня есть доказательства. И убийца находится рядом со мной».

Светлана не пыталась бежать. Она стояла у пруда, глядя на отражение луны, и ее лицо выражало то странное облегчение, которое он видел в начале их встречи.

«Знаешь, что самое ужасное?» — сказала она, пока они ждали полицию. «Самое ужасное то, что я действительно полюбила тебя. Впервые за пятнадцать лет я почувствовала что-то настоящее. Ирония судьбы, не правда ли?»

Андрей не ответил. Он стоял в том самом месте, где она впервые поцеловала его, где он впервые почувствовал что-то, кроме пустоты, и наблюдал, как его последняя надежда на человеческую связь превращается в прах.

Когда полицейские машины появились на дороге, их мигающие огни окрасили пруд в красно-синие тона. Андрей смотрел, как Светлану уводят в наручниках, и понимал, что вместе с ней уходит его последняя способность доверять. Женщина, которая пробудила его способность любить, изучала его с первой встречи, изучала его слабости, готовясь к этому моменту.

Стоя у пруда в месте их первого поцелуя, Андрей понял, что даже любовь может быть оружием, что даже самые интимные моменты могут быть разведкой под прикрытием. Что-то умерло в нем этой ночью — не только его чувства к Светлане, но и последняя надежда на то, что человеческая связь возможна без предательства.

Луна отражалась в воде, как всегда, равнодушная к человеческим трагедиям. А Андрей остался один с правдой, которая оказалась горше любой лжи.