Осень-грусть

Они говорят, что осень — это грусть. Эльвира Павловна слышала это не раз, глядя в своё окно, утопающее в багрянце и золоте. Но они подчас совсем неправы. Её осень была не временем потерь, а временем сбора урожая: урожая мудрости, спокойствия и умения видеть прекрасное. Её жизнь была полна позитива. Она сознательно не подпускала к себе негатив, выбирая яркие тона: малиновый палантин, оранжевые подушки, картины, написанные её собственной рукой. Она училась чувствовать биоритмы жизни — её ровное, спокойное дыхание. В тот вечер она писала новый натюрморт, щедро разбрасывая по холсту горсть ярких красок. «Я могу любить и быть любимой», — с радостным изумлением осознала она. Вовсе нет в этом чувстве никаких притворств. И от этого она чувствовала себя неотразимой. Именно в этот момент её взгляд упал на старую фотографию в серебряной рамке, стоявшую на трюмо. Молодое лицо, улыбка, полная надежд... и та самая брошь. Брошь в виде жучка, усыпанная мелкими изумрудами. Та самая, которую она не видела больше тридцати лет и которую только что... увидела на эскизе в папке с архивом. Папка лежала на самом видном месте, будто её кто-то специально подложил. Эльвира Павловна аккуратно положила кисть и подошла. Дрожащими пальцами она развязала тесёмку. Внутри, среди старых писем и документов, лежал лист ватмана. На нём был детальный эскиз той самой броши, а в углу — короткая, хорошо знакомая подпись: «А.П. Для Лизоньки. 1995». Сердце ёкнуло. Эскиз был свежим, карандаш почти не выцвел. Но кто мог его подложить? Кто вообще знал о существовании этой броши, пропавшей при таких загадочных и до сих пор болезненных обстоятельствах? Позитивом жизнь её была полна, но теперь в её уютный мирок, куда она не подпускала негатив, вполз холодный, цепкий червь сомнения. Она ощущала биоритмы жизни, но теперь в их ровный ход вмешался сбивчивый, тревожный ритм. «Не впущу я зиму и на миг», — прошептала она, глядя в окно, где уже кружил первый снежок. Но теперь это была не просто метафора. Зима в лике старой тайны, холодной и неумолимой, уже стучалась в её дверь. Ей, казалось бы, никак не подступиться к теплу её дома, но кто-то нашёл способ. Может, её совсем недолог шик — это хрупкое осеннее счастье. Но теперь оно было под угрозой. И чтобы оно продлилось, ей предстояло разгадать загадку, которую она похоронила в прошлом. Она подошла к холсту и смелым движением добавила на картину фиолетовое пятно. Оно было похоже и на каплю краски, и на предупреждение. Игра началась.