С казачьих правил не собьюсь 2

Приглашаю вас познакомиться с миром казачества, освещённым в книге "С казачьих правил не собьюсь". Я отношусь к тем казакам, которые рождены в горах Карачаево-Черкесии. Мы танцуем лезгинку. У нас глава семьи — мужчина. Многое мы переняли от горцев. Сердце казака, не рождённого на равнине, высечено из камня самых высоких гор, что виднеются поутру в сизой дымке. Оно обожжено ветром, настоянным на запахе полыни и снежных вершин. Судьбой так было предрешено, что наши корни ушли в эту землю глубоко, как корни старого дуба. Гремел когда-то указ Екатерины: «Границы надо укрепить!». И пошли по бескрайним кубанским степям обозы. Не за богатством ехали наши предки. Имелась необходимость создать казачьи дружины и заселить Кавказ — стать живой стеной на рубежах Отечества. С нуля станицы рубили, под свист пуль и набеговую тревогу. Но выстояли. Вросли в эту землю, стали её нерушимой частицей. В них, в этих первых избах-куренях, хатах, и зародилась та самая, особая казачья душа, где основы веры крепки, как гранит. До сих пор некоторые казаки верны традициям казачества. Мой отец, казак кубанский, на Кубани говаривал: «Землю можно отнять, жизнь можно отнять, а совесть и честь — никогда. Они дороже любого клада». Мои деды и прадеды уходили на фронт в Гражданскую, Первую и Вторую мировые войны. В настоящее время казаки также не пасуют перед трудностями. Казаки-пластуны — особые казаки. Мои предки из них.
Они двигались впереди дивизии, впереди всей роты, как призраки, вливаясь в ландшафт. В разведку ходит дивизия, рота. Но первыми всегда — они. Шли так только они, вдаль особым ходом. Не строевым шагом, а плавно, перетекающим движением, будто не люди, а тени от облаков. Их поступь была мягкой, вязла в ковре хвои и мха, и эта мягкая поступь у них врагу не слышна. На них была форма казака, выдержавшая дожди и ветра. Каждый стянутый ремень, каждый нож в сапоге был частью их существа. Горды формой казака, своим родом. Устав их был написан не в канцеляриях, а в степи и в горах, и звался он — дисциплина. К порядку призывала их дисциплина. Не из страха, а из понимания: от одного неверного шага зависит жизнь брата. Рядом друг — пуля пронесётся мимо. Они умели слушать. Не только ушами, а кожей, затылком. Звуки разные природы повторяли: могли отозваться волчьим воем, утиным кряканьем, сухим треском ветки — и вражеский дозор терял бдительность, списывая шорох на лесных обитателей. Сквозь звук тишины двигались неспешно. Их неторопливость была обманчива. В атаку они стремительно бежали, как вспышка молнии из внезапно нахмурившейся тучи.
После боя, стряхнув с себя напряжение, у костра они резво пускались в пляс. Ноги, только что несшие их бесшумно по вражеской земле, теперь отбивали залихватскую и озорную дробь. Это был выплеск энергии, гимн жизни, вырвавшейся из лап смерти. Их кредо было простым и железным: «Нигде не сдаваться». Это был не просто лозунг, а закон, высеченный в сердце. Они берегли в веках воинское братство. И если в переделке ранило бойца, это отзывалось болью в каждом. Если ранен боец, слышны сотни сердец. Не было нужды в команде — несколько теней тут же устремлялись к нему, чтобы вытащить, прикрыть, спасти. И все они знали: враг не пройдет, еще не конец. Они — пластуны. Легендарной славой овеяны, которая не является бравадой. Это слава тихой отваги, невидимого мастерства и верности долгу и товарищам. Их геройства воспеты в книгах на века. И пока жива память, пластунами гордится наша страна. Лихая пехота, ставшая легендой.
Мы — верные сыны Отчизны. Это не громкие слова, это закон, впитанный с молоком матери. Нам чужды подлость и дешевизна души. Чувство к Родине для нас — не абстракция, а тёплый свет в окне родного дома, шелест ковыля в степи, линия фронта, которую нельзя отдать. И потому, если в даль ведёт дорога, если в стране объявлена тревога, казак, как и прежде, «на коне». Не по приказу только, а по зову той самой горной крови, что стучит в сердце. Он не будет, не имеет права быть в стороне. Потому что за его спиной — не просто страна на карте. За его спиной — могилы предков, плач детей и честь, которую он должен передать своим сыновьям незапятнанной. Так было. Так есть. Так будет.

Как люблю я рассветы и закаты! В них — вся суть моей жизни, её начало и её завершение. На рассвете мир рождается заново, чистый и росистый, полный надежд. А закат — это мудрое, немного грустное подведение итогов дня, когда солнце, уходя, заливает небо багрянцем, словно ставя точку в очередной главе жизни.

Мой день в станице начинается с далёкого, чистого звона церкви, плывущего над её сонными улицами. Этот звук, как серебряная нить, связывает небо и землю, напоминая о вечном. А под стать ему — журчанье горной реки под мостом. Но душа моя просит чего-то большего, чем эта тишина, — ей по нраву грохот и пена горных рек, их крутые перекаты, где вода бьется о камни с такой силой, что кажется, высекает искры жизни. И над всем этим — вечно уплывающие облака, белые корабли в бездонном океане неба. Эти местные красоты — не просто пейзаж. Они — часть меня, как родинка на ладони. Я зову Россию своей Родиной, и в этом слове для меня — все её глубины. Именно по бескрайним просторам России я веду свою тропу. Куда она выведет? Пока не знаю. Покой мною ещё не обретён, и, наверное, это и к лучшему. Пока я шагаю по любимой стране, слушая её дыхание, мои мысли, такие тревожные и разрозненные, обретают строй, выстраиваясь в чёткий и ясный ряд. Я помню своих предков, чту их и почитаю. Их загорелые лица смотрят на меня со старых фотографий, и я берегу их духовный образ. Он — мой компас. Может, я кажусь кому-то нескладной, слишком уж простой и прямолинейной. Да, я не всегда в ладу с быстротечной модой и сложными светскими правилами. Пренебречь заветами отцов и дедов я не могу — это было бы предательством. По старинке двигаюсь, не скрою. И в модницы не стремлюсь, представьте себе. Быть казачкой — не выбор, это судьба, дарованная мне кровью и землёй. И с казачьих правил, с той чести, что впиталась в меня с молоком матери, я не собьюсь. Никогда. В этом — мой путь, мой рассвет и мой закат.