Чьи блины вкуснее?

В одной славной деревне, на самой окраине, жили-были три хозяюшки: молодая и бойкая Малашка, старательная и тихая Дуняшка, да тётка Ефросинья — весёлая и словоохотливая. Накануне Масленой недели собрались они у колодца, да и заспорили: у кого блины вкуснее, румянее да сытнее. До того доспорили, что голоса повысили и на крик перешли.

Тут из соседней избушки бабка Арина, что век свой на этом свете прожила, выползла на крылечко, на клюку опершись.

— Эх, голубушки! — прокряхтела она. — Не дело это — на пороге праздника ссориться. Спор ваш пустой. Слово — не блин, им не насытишься. Хотите правду узнать — на ярмарку ступайте! Кто свои блины лучше распродаст, да народ своим угощением порадует, та и стряпуха первая!

Призадумались хозяюшки, да делать нечего — согласились.

Настал день ярмарочный. Выставила Малашка свои блины — пышные, поджаристые, на сливочках да на сметанке замешанные. Съешь один — и сыт до вечера.

Рядом Дуняшка разложила свои — ажурные, кружевные, на простокваше с кипятком заваренные. Тонкие, нежные — тают во рту.

А тётка Ефросинья где? Глядь — а она не одна, а с гармонистом Ерофеем, запевалой местным. Прилавок свой поставила, блины разложила, а Ерофей как тронет меха — заливается веселая плясовая! Народ, заслышав музыку, так и потянулся к её прилавку.

Стоят поодаль два купчины приезжих, наблюдают.

— Ловкий ход, — заметил один, по бороде поглаживая. — Музыка народ, что мёд пчёл, быстро собирает и дух поднимает.

— Истинно так, — второй поддакнул. — Заиграй — и кошелёк сам развяжется.

А Ефросинья знай приговаривает, зазывает да угощает:

— Блинцы-блиночки, горячи, как солнышко! С пылу, с жару — разбирай по пару! Масленица без блинов, что именины без пирогов!

Подходил народ, а она к каждому свой подход находила: ребятишкам — с вареньем малиновым, красным девицам — с мёдом да орешками, мужикам работящим — с мясом тушёным да с лучком, а уважаемым старцам — с рыбкой солёной, семужкой да белорыбицей. И всем ласковое слово находила.

Малашка с Дуняшкой стоят у своих прилавков, покупателей ждут. А народ мимо них прямиком к Ефросинье бежит. Закипела в них досада. Подошли они к весёлому прилавку, взяли по блину на пробу, да давай кривить лица:

— Фу-у-у, кислятина! — сморщилась Малашка.

— Испечено-то вчера, не иначе! — фыркнула Дуняшка.

Ефросинья на них лишь взглянула мудрым своим взором да тихо молвила:

— Кто про своё добро плачет, а про чужое молчит, тот своё и растеряет.

К вечеру распродала тётка Ефросинья все свои блины, да ещё и соседям своим, обделённым, по гостинцу оставила. Подошли к ней и те купчины.

— Спасибо, хозяюшка, — сказали, блины доедая. — Не только накормила, но и душу погрела. За такое и платить — одно удовольствие.

А Малашка с Дуняшкой стояли возле своих полных лотков, потупившись. Видят они, как Ефросинья, подсчитав выручку, подошла к ним, да не с упрёком, а с миской, полной своих блинов.

— На-те, голубушки, отведайте, — сказала она. — Не в цене счастье, а в ладе. Не в споре удача, а в умении вместе праздник создать.

Покраснели Малашка с Дуняшкой, стыдно им стало. Поняли они в тот вечер, что самый вкусный блин — это тот, что подан с открытым сердцем и добрым словом. И что настоящее благо не в том, чтобы других обойти, а в том, чтобы вместе людям радость нести.