Мёртвый город и шёпот иных миров. Глава 7

Глава 7

          Лес постепенно начал меняться. Чёрные, скрюченные деревья уступили место более высоким, стройным, но их кора всё ещё хранила следы древних ран, словно шрамы от прошлых битв. Воздух стал чище, хотя и сохранял легкий привкус сырости и чего-то неуловимо тревожного. Элиас чувствовал, что приближается к чему-то важному, к сердцу этой искажённой земли.
          Лекарь-оборотень вышел к небольшой долине, где, казалось, время остановилось. В центре её находилось озеро, вода которого была кристально чистой, отражая небо с такой ясностью, что казалось, можно было коснуться звёзд. Но что-то в этой безмятежности было неправильным. Тишина была слишком глубокой, слишком абсолютной. Даже птицы не пели, а ветер, казалось, боялся нарушить это хрупкое равновесие.
          Элиас подошёл к берегу. На дне озера, среди гладких камней, он увидел нечто, что заставило его сердце замереть. Это был медальон. Тот самый медальон, который он подарил Авроре в день их знакомства. Он был цел, не потускнел, словно время не властно над ним. Медальон излучал слабое, мерцающее свечение, которое, казалось, исходило изнутри.
          Элиас протянул руку, чтобы достать его, но в тот же миг вода забурлила. Из глубины поднялась фигура. Она была полупрозрачной, сотканной из тумана и теней, но Элиас узнал её. Это была Аврора. Но не та Аврора, которую он знал. Её глаза были пусты, лишены света, а на лице застыла маска скорби. Она протянула к нему руку, но в её прикосновении не было тепла, лишь ледяной холод.
- Элиас, – прошептала она голосом, который был лишь бледной тенью её прежнего голоса. – Зачем ты здесь? Здесь нет ничего, кроме забвения.
          Элиас почувствовал, как его охватывает отчаяние. Это была ловушка. Тьма приняла облик Авроры, чтобы сломить его, чтобы заставить сдаться. Но он помнил её свет. Помнил её решимость.
- Ты не Аврора, – произнёс он, его голос дрожал, но в нём звучала сталь. – Ты лишь тень, порождение зла.
          Фигура Авроры начала искажаться. Туман сгустился, тени удлинились, и из них стали проступать сотни глаз, таких же, как на дереве. Шёпот вернулся, но теперь он звучал из уст призрачной Авроры, смешиваясь с её скорбным голосом.
- Ты не можешь победить меня, Элиас. Я – часть тебя. Я – твоя боль, твоя утрата.
          Элиас сжал клинок. Он чувствовал, как свет Авроры в его груди разгорается ярче, отгоняя холод, который пытался проникнуть в его душу. Он знал, что эта битва будет самой трудной. Битва с собственным горем, с собственными страхами, воплощенными в образе любимой.
- Ты ошибаешься, – ответил лекарь-оборотень, поднимая клинок. – Я несу в себе не только боль, но и её свет. И этот свет сильнее любой тьмы.
          Элиас шагнул вперед, и клинок, наполненный сиянием, устремился к призрачной фигуре. Вода озера забурлила с новой силой, а шёпот превратился в яростный вой. Лекарь-оборотень знал, что это не конец. Это лишь ещё один шаг на долгом пути. Пути, который он должен пройти, чтобы обрести покой. И он знал, что Аврора идёт с ним. Незримо, но ощутимо, её свет пульсировал в его груди, отражаясь в каждом ударе сердца. Он чувствовал её присутствие в тихом шелесте ветра, в прохладе росы на траве, в каждом проблеске надежды, что мелькал на горизонте. Это было не просто воспоминание, а живая сила, которая питала его решимость и давала силы идти дальше, когда тело отказывало, а разум был на грани.
          Вода озера, словно живое существо, вздымалась и опадала, отражая лунный свет в причудливых, искаженных бликах. Элиас чувствовал, как холод проникает сквозь его одежду, но не в тело, а глубже – в самую суть его существа. Свет, что горел в его груди, был не просто теплом, а отчаянным сопротивлением надвигающейся бездне. Он знал, что перед ним не просто иллюзия, а воплощение его собственной боли, его самых тёмных сомнений, принявших облик того, кого он любил больше всего на свете.
- Ты заблуждаешься, – голос Элиаса, хоть и дрожал, звучал твердо. Он поднял клинок, и его лезвие, словно впитывая в себя сияние Авроры, стало источником света в этой кромешной мгле. – Я несу в себе не только скорбь, но и её память, её свет. И этот свет способен рассеять любую тьму.
          С этими словами он ринулся вперед. Призрачная фигура, сотканная из теней и отчаяния, зашипела, словно раненый зверь. Озеро вокруг них взревело, его воды поднялись, образуя зловещие волны, а тихий шёпот, что преследовал Элиаса с момента его прибытия сюда, превратился в дикий, нечеловеческий вой. Лекарь-оборотень знал, что это не финал. Это лишь очередной рубеж на пути, который он должен пройти, чтобы наконец обрести утраченный покой. Пути, где каждый шаг был битвой, а каждая тень таила в себе новую угрозу.

          Он чувствовал, как призрачные пальцы пытаются схватить его, как ледяное дыхание обжигает кожу, но свет Авроры в его груди пульсировал, отталкивая эту незримую хватку. Образ любимой, искажённый болью и отчаянием, мелькал перед глазами, то становясь почти реальным, то рассыпаясь в прах, как пепел на ветру. Это было не просто сражение с призраком, а битва с самим собой, с тем, что разъедало его изнутри.
          Клинок Авроры рассёк воздух, оставляя за собой мерцающий след. Призрачная фигура отшатнулась, словно от удара невидимой силы. Но боль, воплощенная в ней, не сдавалась. Она металась, пытаясь вновь окутать Элиаса своим ледяным объятием, нашептывая слова, которые он так боялся услышать, слова, которые терзали его сердце в тишине ночей.
- Ты не справишься, – шептал голос, похожий на голос любимой, но искаженный до неузнаваемости. – Ты обречён вечно блуждать в этой тьме, один, забытый всеми.
          Элиас стиснул зубы. Он знал, что эти слова – ложь. Ложь, порождённая его собственным страхом. Он видел в глазах призрака не злобу, а лишь отражение своей собственной скорби. И именно это осознание давало ему силы. Он не мог позволить своему горю поглотить себя. Он должен был найти выход, не только для себя, но и для той, чей образ так мучительно преследовал его.
          Он сделал ещё один шаг, и свет Авроры в его груди вспыхнул с новой силой, освещая тёмные воды озера. Вой стих, сменившись тихим, жалобным плачем. Призрачная фигура начала медленно таять, словно туман под лучами восходящего солнца. Но вместе с ней исчезала и часть света в груди Элиаса, оставляя после себя лишь холодную пустоту. Он знал, что это не победа. Это лишь передышка. И что впереди его ждут новые испытания, новые тени, которые будут пытаться поглотить его, пока он не найдёт истинный покой. Или не падёт под их натиском.

          Пустота, оставленная тающим призраком, была не просто отсутствием чего-то, а активной, всасывающей силой. Она тянула из него последние крохи тепла, последние отголоски надежды. Элиас чувствовал, как свет Авроры, некогда яркий и всепоглощающий, теперь мерцал, словно угасающая свеча на сквозняке. Он знал, что это не просто передышка, а ловушка. Призрак ушёл, но оставил после себя эхо своей боли, эхо, которое теперь резонировало в самой душе Элиаса.
          Вода озера, успокоившись, вновь стала зеркальной гладью, но в её глубинах теперь таилось нечто новое. Не просто отражение луны, а искаженное, пульсирующее изображение его собственного лица, искаженное не скорбью, а чем-то более древним и зловещим. Глаза на этом отражении были пусты, но в них читалось знание, которое Калеб не хотел постигать. Знание о том, что истинная тьма не снаружи, а внутри.
- Ты думаешь, ты победил? - прошептал голос, теперь уже не похожий на голос любимой, а на шелест сухих листьев, на скрип старых костей. Он исходил отовсюду и ниоткуда, проникая в самые потаенные уголки его сознания. – Ты лишь освободил место для меня. Для того, что всегда ждало своего часа.
          Элиас поднял клинок, но его сияние было слабым, почти незаметным. Он чувствовал, как его собственное тело становится тяжёлым, как будто его тянет вниз, к тёмным глубинам озера. Страх, который он так старательно отгонял, теперь вернулся с удвоенной силой, но это был уже не страх потери, а страх поглощения. Страх стать частью этой бездны, частью этой вечной скорби.
          Он видел, как из воды поднимаются новые тени, более плотные, более осязаемые. Они не имели определенной формы, но их присутствие ощущалось как физическое давление. Они тянулись к нему, словно голодные руки, пытаясь ухватить его, утащить в свою холодную, безмолвную обитель.
- Нет, – прошептал Элиас, но его голос был едва слышен даже ему самому. – Я не дам тебе этого.
          Он сжал клинок так сильно, что костяшки пальцев побелели. Свет Авроры, хоть и слабый, всё ещё горел. Это был не просто свет, а обещание. Обещание того, что даже в самой кромешной тьме есть искра жизни, искра сопротивления. Он знал, что эта битва не закончится сегодня. Она только начинается. И ему придется найти в себе силы, чтобы противостоять не только внешним врагам, но и той тьме, что пробудилась внутри него. Тьме, которая была частью его самого. И только приняв её, он сможет найти путь к истинному покою. Или же навсегда остаться пленником этого проклятого озера.

          Элиас почувствовал, как холод проникает не только в тело, но и в самые глубины его души, словно ледяные корни, оплетающие его сердце. Свет Авроры, некогда пылавший в его груди, теперь лишь слабо мерцал, подобно последней искре в потухающем костре. Он знал, что призрак, который он так отчаянно пытался изгнать, не был побеждён. Он лишь растворился, оставив после себя пустоту, которая теперь активно затягивала в себя последние остатки его силы и надежды.
          Тени сгущались, обретая зловещие очертания. Они не были похожи на призрачную фигуру его любимой, они были чем-то иным, более древним и чуждым. Они шептали, но их слова были не звуками, а ощущениями – холод, отчаяние, забвение. Элиас чувствовал, как его воля истощается, как свет Авроры угасает под натиском этой всепоглощающей тьмы. Он был один, посреди этого проклятого озера, где каждая волна несла в себе отголоски боли, а каждый блик луны отражал его собственное угасающее сознание.
          Он вспомнил её смех, её глаза, её тепло. Эти воспоминания, некогда служившие ему опорой, теперь казались далёкими и недостижимыми, словно мираж в пустыне. Тьма пыталась вырвать их из его памяти, заменить их образами страха и безысходности. Но Элиас цеплялся за них из последних сил, как утопающий за соломинку. Он знал, что если потеряет эти воспоминания, то потеряет и себя.
- Ты не один, – прошептал он, обращаясь не к теням, а к самому себе, к той части себя, что ещё помнила свет. Он поднял клинок, и даже слабый отблеск Авроры, отразившись в тёмной воде, показался ему маяком. В этот момент Элиас понял, что истинная битва не с внешними порождениями тьмы, а с той, что поселилась в его сердце. Он сделал шаг вперед, не к призракам, а к самому себе, к принятию своей боли, чтобы найти в ней не конец, а начало нового пути.