Жили-были Новеллы

СЛУЧАЙ О ЛЮБВИ

Жили-были два слова — «Я» и «Ты». Они встретились в предложении и сразу друг другу понравились. «Я» сказал: — Давай будем вместе! «Ты» ответило: — Давай, но кто из нас будет главным? «Я» задумался. «Ты» тоже задумалось. Пока они думали, между ними пробежал союз «и» и радостно закричал: — Я вас соединю! И соединил. Так получилось «Я и Ты». Всё бы хорошо, но тут пришёл глагол «люблю» и сказал: — Без меня у вас нет смысла! И встал между ними. Так получилось «Я люблю Ты». Все обрадовались, кроме грамматики. Грамматика покраснела, вскрикнула и кинулась всё исправлять. В итоге вышло «Я люблю Тебя». Тогда «Ты» посмотрело на «Я» и спросило: — Это ты изменился или я? «Я» ответило: — Не знаю, но теперь у нас всё правильно. «Ты» грустно улыбнулось и шепнуло: — А раньше было лучше, хоть и с ошибкой.
И с тех пор все влюблённые живут с лёгкой грамматической тоской.


СЛУЧАЙ О ДВУХ ПРЕЗИДЕНТАХ

Жили-были два президента — один американский, другой российский. Американский просыпался каждое утро и сразу проверял, горит ли его демократия. Российский просыпался каждое утро и проверял, стоит ли его стабильность. Демократия горела, но иногда дымила. Стабильность стояла, но иногда шаталась.

Однажды американский президент написал российскому письмо: «Давайте встретимся и поговорим о мире». Российский ответил: «Давайте, но сначала уточним, где этот мир находится». Американский подумал и сказал своим советникам: «Надо срочно найти, где находится мир». Советники целый день искали мир на карте, но нашли только океан и какой-то остров, где растут бананы. Российский президент тоже велел искать мир. Его советники нашли только три старые карты — все без мира, но с надписью «территория непредсказуемости».

Оба президента встревожились. Они назначили встречу в нейтральном месте — на видеоконференции. Когда американский президент нажал кнопку «включить», на экране появилось лицо российского, но вверх ногами. Российский президент подумал, что это американец издевается, и повернул свой экран вверх ногами. Теперь оба стали вверх ногами и долго пытались понять, кто из них нормальный.

Потом они начали говорить одновременно: один про санкции, другой про суверенитет. Слова столкнулись в воздухе, издали треск и упали на пол. Из слов образовалась куча звуков, похожая на гравий. Из-за гравия президенты спотыкались и падали. Американский сказал: «Вот черт, никак об санкции!», а российский ответил: «Мерзопакость, опять о демократии!»

Внизу люди включили телевизоры и стали смотреть на президентов. Один человек сказал: «Кажется, они не могут найти общий язык». Другой сказал: «А зачем им язык, если у них и так столько слов?» Третий сказал: «Зато теперь ясно, почему у нас то весна без тепла, то зима без снега».

После встречи американский президент ушёл проверять, не потухла ли демократия. Российский — проверять, не завалилась ли стабильность. Демократия немного коптила, стабильность немного шевелилась. Люди посмотрели на небо, но там ничего не было. Тогда они посмотрели друг на друга, но и там ничего не нашли.


СЛУЧАЙ О ПИСАТЕЛЕ И КРИТИКАНЕ


Жил-был писатель. Он писал. Иногда даже дописывал. Слова у него выходили тихие, но живые — как котята, которых выпускаешь на свет. И вот однажды появился Критикан. Он не читал, но громко знал. Критикан говорил всегда с важностью, как будто вот-вот родит смысл, но каждый раз рожал только шум.

Он прочёл название книги писателя — и этого ему хватило, чтобы всё понять. Он сказал:
— Автор бездарь, текст ни о чём, а стиль у него пахнет скукой и провинцией!
— Но вы ведь не читали, — робко заметил писатель.
— Тем хуже для текста! — победно ответил Критикан и пошёл писать рецензию.

Рецензию он писал в пылу вдохновения: восклицательные знаки прыгали, как блохи на базаре. Слова «фу», «мрак», «срамота» и «ересь» чувствовали себя в ней как дома. Публика пришла в восторг.
— Ах, как он смело разоблачает! — кричали одни.
— Ах, как он метко плюёт! — восхищались другие.

А писатель сидел в углу и думал:
— Странно, ведь я же просто писал о дождях.

Тем временем Критикан ходил по литературным вечерам, нёс свою вонь, как знамя, и везде оставлял след из громких слов. Он уже не помнил, кого именно критиковал, но это было не важно: главное — чтобы гремело.

И однажды он настолько разошёлся, что стал критиковать сам себя.
— Бездарь! — закричал он в зеркало. — Пустослов! Хайпожор!
От гнева он плюнул в отражение, но оно плюнуло в ответ.
Так Критикан и утонул в собственном блеске.

Писатель же продолжал писать. Иногда его читали, иногда — нет. Но слова его жили и не пахли.
А публика ещё долго шептала:
— Кто был тот шумный господин, что так красиво исчез?

И все решили, что, наверное, погода просто испортилась.



Мясоедов и Книга Судеб



Телевизор стоял на тумбочке. Он был старый, квадратный, и от него пахло пылью и электричеством. Каждое утро из него выходил доктор Мясоедов, доктор медицинских наук, и начинал поучать.

Мясоедов был толстый и громкий. Он стучал кулаком по столу, который стоял невидимый по ту сторону экрана.

— Умрете, — говорил Мясоедов, — вы тогда, когда написано в вашей Книге Судеб! Не надо паниковать!

Зритель Петров сидел на стуле и смотрел. Он чихнул. Раз. Потом два.

— Видите? — кричал с экрана Мясоедов. — Чих! Это просто чих! А вы уже ищете в нём коронавирус! Глупость!

Петров снова чихнул. Но уже громко, с надрывом.

— Всё это, — продолжал Мясоедов, вытирая несуществующую доску, — от неправильного питания. Вы пьете газировку! Вы пьете пакетированный сок! А нужно что? Нужно рыбий жир!

Тут же на экране появилась гигантская жирная рыба. Она мигала и прыгала.

— Это, — важно пояснял Мясоедов, — рыбий жир из дикого камчатского лосося от «Тымлатского рыбокомбината»! Только он спасет вас от Судьбы, которая написана!

Петров поперхнулся чихом. Он подумал: «Как же он меня достал!»

Мясоедов же, не видя Петрова, поучал дальше. — Принимайте рыбий жир! Ешьте его ложкой, пейте его стаканом, мажьте им мебель! Это единственная общепринятая медицинская рекомендация!

Петрову стало дурно. Он попытался встать со стула, но не смог. Он был приклеен.

— А теперь, — сказал Мясоедов, хитро прищурившись, — я расскажу вам один секрет!

Он наклонился к экрану, и его лицо стало таким большим, что заполнило всю комнату Петрова.

— Я не читал Книгу Судеб. И вы не читали. Но я знаю, что вы уже купили газировку. И сок. И не купили рыбий жир. А это — плохо.

Петров завопил, но вместо крика изо рта вылетел маленький пакетик с апельсиновым соком.

Мясоедов засмеялся. Громко, как пустой бочонок.

— И вот что я вам скажу: я тоже не читал. Но я продвигал бренды! А это — здоро;во!

В этот момент телевизор взорвался. Тихо. Как котенок, которого выпускаешь на свет.

Петров остался сидеть на стуле, облепленный осколками стекла и рыбьим жиром. Он был здоров. По крайней мере, так было написано на одном из прилипших к нему кусочков этикетки: «Здоров как...»

Но вот кто был здоров, и от чего, Петров так и не понял. И Книгу Судеб никто не читал. Никто.



ФИНИСТ ПЕПСИНОВ И ЗВЕЗДНЫЙ ШУМ



Финист Пепсинов был слишком большой. И слишком громкий. Он был доктором экстравагантности и кандидатом эпатажа.

Однажды он явился на вечеринку. На нем почти ничего не было.

Публика увидела Финиста Пепсинова, который был слишком голый, и принялась громко возмущаться.

— Фу, — сказала публика.

— Шум, — сказал Финист Пепсинов.

Инцидент был исчерпан. Но шум остался. Шум висел в воздухе и пах одеколоном.

Финист Пепсинов поссорился с другими артистами.

— Ты плохой, — сказал Пепсинов одному артисту. — Нет, это ты плохой, — ответил артист. — А вот и нет, — сказал Пепсинов и топнул ногой. Артист тут же превратился в маленькую, мокрую лужу.

Пепсинов поссорился со вторым артистом. Второй артист превратился в старый, запыленный занавес.

Пепсинов поссорился с третьим. Третий артист просто исчез. Совсем.

Так Финист Пепсинов решал вопросы.

Финисту Пепсинову поставили диагноз: диабет второго типа.

На концерте на Пепсинова упал фейерверк. Небольшой, но горячий. Ожог не заживал.

— Почему ожог не заживает? — спросил Финист Пепсинов у своего доктора. — Потому что диабет, — сказал доктор. — А почему диабет? — спросил Пепсинов. — Потому что вы слишком большой, — сказал доктор.

Пепсинов задумался. От этого ему стало еще хуже.

У Финиста Пепсинова была собака. Звали ее Хари.

В августе 2025 года Хари потерялся.

— Моя собака! Моя Хари! — кричал Пепсинов.

Собака Хари нашлась. Потом снова потерялась. Потом ее нашли, но это была уже не Хари, а старая швабра. Пепсинов взял швабру и плакал.

— О, Хари! — говорил он швабре. — Ты была собака! А теперь ты швабра!

Но швабра молчала. Шум о собаке Хари, которая стала шваброй, был большой. Даже больше, чем шум о Пепсинове, который был слишком голый.

В итоге, Финист Пепсинов сидел на стуле, держа швабру. Он был большой, он был болен диабетом, у него был незаживающий ожог, и у него не было ни одного друга-артиста.

— Что мне делать? — спросил Финист Пепсинов. — Уменьшиться, — сказал внутренний голос. — Как? — спросил Пепсинов.

Он посмотрел на себя в зеркало и увидел, что от него остался один только шум.

Тогда Финист Пепсинов выпил бутылку пепси-колы. Диабет второго типа тут же превратился в диабет третьего типа.

И Финист Пепсинов стал таким маленьким, что его не стало видно. А шум от него остался. Шум был большой и громкий. И он все еще пах одеколоном.

Швабра лежала на полу. Она была спокойна.