Котомка счастья, вступление

1

Прежде времен, до создания мира,

Была у Бога волшебная лира.



И, когда Бог создавал шар земной,

На лире он заиграл неземной.



Эти напевы, что лились так складно,

Было живущим всем слушать отрадно.



И, звуки те, что Господь с небес лил,

Сердцем своим я в ночи уловил.



Взял у него я слова огневые,

Как меч, разящие, вечно живые,



Начал и сам понемногу играть

И, неумело, стишата слагать.



С ладу соскакивал я то и дело.

Мало-помалу все ж двигалось дело.



И, хоть с трудом, я дошел до конца,

Все мастер классы я брал у Творца.



2

Долго я брел в неизвестные дали.

В сердце моем поселилась печали,



Скорби чредою вошли в храм души.

Стал размышлять я в глубокой тиши.



Вот, мои спутники, что шли когда-то,

Рядом со мною, уж скрылись куда-то,



Скрылись навеки, и немощей рой

Тянется шлейфом уже и за мной.



В мир я пришел в облачении белом,

Юным, цветущим и дерзостно смелым.



Весь шар земной я готов был обнять.

Все в этом мире желал я познать.



Был как жасмин, и стыдлив, и прекрасен.

Взор мой лучист был и девственно ясен.



Иль, для примера, возьми белый лист.

Так же, как он, был я некогда чист.



Ныне ж одежка моя обтрепалась.

Точно свинья в ней по лужам валялась,



Стала грязна и зловонна она.

Как же мне раньше была не видна



Вся срамота моя? Очи открылись,

Лишь когда беды ко мне заявились,



И постучали в окошко: тук-тук!

Болью откликнулся в сердце их стук.



Сел над рваньем своим я и заплакал,

Множество дней и ночей я проплакал.



Душу душила, душила печаль.

Белых одежд своих было мне жаль.



Разве в такие лохмотья пристало

Мне облекаться? И жалило жало



Душу мою, и пылал я в огне.

Было и тяжко, и горестно мне.



Стал вспоминать я, и где же в дороге,

Так я испачкался? И на пороге



Той тайной двери, что в вечность ведет,

Сел, и повел своим низостям счет.



Но очень скоро я сбился со счета.

И не вмещала уж книга учета



Всю мою грязь. Чем я зорче глядел –

Тем больше видел своих скверных дел.



Эх, одежонку сменить бы мне эту,

Дабы не стыдно по белому свету



Было ходить мне. Да только иной

Нет у меня. И не я ли виной



Сам был тому, что она замаралась?

Ведь сколько лет уж она не стиралась!



Что же мне делать, вот так и ходить

В рубище этом? И так вот и жить



Чушкою грязной, что прах ковыряет

Носом весь век свой и не поднимает



Взор к небесам? Неужели и мне

Жить предназначено, словно свинье?



Нет, Человек я, от Солнца рожденный,

Светом безбрежной Любви озаренный!



Пламя Любви в моем сердце горит,

Слово святое напевно звенит,



Словно вода в роднике, и о Боге

Дух мой тоскует, тоскует в остроге



Призрачном этом. И, словно цветок,

Утром весенним, душа на восток



Тянется солнцу, что ласково греет

Души людские. И уж пламенеет



В сердце надежда: поднимут меня

К небу лучи золотые, и я,



Словно жасмин, буду снова купаться

В небе лазоревом, и подниматься



В высь заревую… Да только – беда!

Черное облако, словно руда,



Давит, гнетет, заслоняет светило.

Небо – далече, и близко – могила... 

 

Белый цветок в моем сердце сокрыт.

Белый цветок слоем грязи покрыт.



И, чтоб явился он Богу, блистая,

Стал одежонку стирать я, рыдая.



Пятна слезами, как мог, оттирал

Длани к Создателю я простирал



И умолял, чтоб дал мне, как прежде. 

В белой ходить, в непорочной одежде,



Чтобы прямым сделал мне он мой путь,

Чтобы в болоте не дал утонуть. 



Старые пятна, бледнея, сползали,

Но тут же новые их покрывали.



Только одно ты пятно ототрешь –

Глядь – посадил снова злобу, иль ложь.



Иль посмеялся, увидев больного,

И стал бранить горемыку слепого.



И одежонку свою вновь стирать

Ты начинаешь. И вот уж опять



Ты осуждаешь кого-то кичливо,

Нос задираешь ты свой горделиво.



Косточки моешь кому-то, кривя

Рот, как ползущего к уху червя.



Снова за стирку берешься, и снова

Чистишь себя ты до самой основы.



И вот вознесся в своих ты мечтах:

Мол, я уж ангел! И снова ты в прах



Валишься носом своим нечестивым –

Носом свиным своим, носом спесивым.



И принимаешься вновь ты скоблить,

Душу свою, чтоб её отбелить. 



Так вот, стирал и стирал я одежку,

И просветлялась она понемножку.



И, чем она становилась светлей –

Тем больше пятен я видел на ней.



Понял тогда я, что я самый грешный.

Но в небесах есть владыка безгрешный, 



Тот, что дыханьем своим сотворил

Дивный наш мир, и его я просил,



Чтобы помог мне из грязи подняться,

Чтобы, как раньше, я мог улыбаться,



Сердце мое чтоб от скверны отмыл.

Чтобы я снова, как некогда, был



Чист и невинен, и стежкой небесной

Дал мне ступать – стежкою узкою, тесной,



Той, что в святую обитель ведет,

Чтоб созерцать божий мне небосвод,



Где три светила пылают нам миром,

И сам Господь наш играет на лире,



Где льется музыка хрустальных сфер;

Где нет ни жуликов, ни их афер,



И ни жестокости и ни коварства,

И никакого земного бунтарства.



И, хоть одежка не стала бела –

Все ж стала чище, чем прежде была.



3

Но, лишь покровы мои просветлели –

Демоны тут же и рассвирепели.



Ведь полагали они что я – их.

И ускользать вдруг я начал от них.



Как же такое могло оказаться?

Как же посмел им я не подчиняться?



В грязи уже ведь по уши лежал!

И вдруг поднялся, вдруг на ноги встал



И отрываться от лужи смердящей

Начал. О, дьявол! Был труп я смердящий –



Стал сыном света, и к свету взлетать

Начал от них я. И стали пускать



Стрелы свои в меня черти, вонзая

В сердце мое и мой ум помрачая,



Гирями виснуть на ватных ногах

И копошиться бесстыдно в мозгах,



И уволочь вновь в трясину желали,

И зенки их как уголья пылали,



И бесновались во мраке шпыни,

Выли как кошки во мраке они,   



И над зловонной, зыбучей трясиной

Сети раскинули. И рой осиный,



Жаля нещадно, следил, чтобы сеть

Я не прорвал, и не смог улететь.



Но выбираться я стал из болота...

И закипела в болоте работа!



Затанцевали гнилушки-огни

И предо мной замерцали они



Сон, навевая и ум растлевая,

В вязкие бездны мой дух увлекая.



В призрачном флере кружил хоровод

Дивных химер – поток мертвенных вод



Лился в сознание, и мои вежды   

Уж тяжелели. Но лучик надежды



Не угасал, и я брел к берегам

Твердым, надежным, но даже и там



Черти мне ямы упрямо копали,

Сети повсюду свои расставляли,



Щеки надув, раздували пожар

В сердце моем, и мучительный жар



Похотей, злобы, пустячного чванства

Жег мою грудь. И, казалось, пространства



Нет уже в мире, куда бы ступить

Мог я ногой. Животворную нить



С небом порвать супостаты хотели.

Местью, коварством их очи горели.



И обступил меня с разных сторон

Демонов диких лихой легион.



Думали, верно, что я не увижу

Гнусных их рож? И что возненавижу



Свет благодатный? И в смертной тени

С ними усядусь, чтоб, как и они



Зло замышлять? Но я руку с лампадой

Поднял над мглистой ложбиной. Не рада



Свету была их бесовская рать.

И стали нехристи в норы нырять.



И тогда поднял я руку повторно,

И горн к устам приложил. И из горна



Медные звуки взлетели. На бой

Звали они с басурманской ордой.



И на мой зов вышли Воины Света.

Были доспехи их алого цвета.



Шлемы златые сверкали в лучах,

Пламя пылало на острых мечах,



Яро врагов мечи эти разили,

Хоть капли крови вовек не пролили,



Был каждый меч из пылающих слов,

Снес он немало змеиных голов. 



Словно осенние листья, шафранные

Были щиты у бойцов филигранные.



И, как рубины, в них были влиты

Символы жизни – Голгофы кресты.



В эти кресты ты пали хоть из пушки –

Будет пальба та – равно из хлопушки,



Ведь Пастырь добрый небесных всех сил

Кровью святой их своей окропил.



И слышал топот я мерный, могучий:

Это, гремели, ступая по туче



Новые рати. Волна за волной,

В сердце вливались они, и волной



Светлой, живою, душа омывалась.

Грудь моя трепетно, бурно вздымалась.



И так могуч, так был дружен их ход,

Что сотрясался, как лист, небосвод.



И стал осматривать я всех прибывших.

И не увидел среди вновь прибывших



Пустопорожних, напыщенных Слов,

Важных, вальяжных, заумных ослов, 



Неженок, любящих томные позы,

Вянущих при сквозняках, как мимозы, 



На тонких ножках, в чудных завитках,

В длинных, туманом подбитых шелках.



Охи и ахи, и всякие вздохи –

Вам тут не место, с вас воины плохи!



Из всех притекших ко мне удальцов,

Выбрал я самых отборных бойцов. 



В бейты построил я их благозвучные.

Из них собрал я полки громозвучные.



Выстроил их – как в полете орла:

В центре – глава. По бокам – два крыла.



Центр назвал я «Котомкою счастья».

С ней ты пройдешь сквозь любые ненастья.



Выйдешь с котомкою этою в путь –

Счастья земного познаешь ты суть.



С правого фланга поставил «Путь к сердцу»,

Дабы задать чертям знатного перцу!



Слева – «Огонь искушений», чтоб в нем

Плавить сердца негасимым огнем.



И оглядел я полки бестелесные,

Сбитые в бейты суровые, тесные.



Поднял я стяг над дружиной, и в бой

Витязей светлых повёл за собой.