Когда гаснут звезды. Часть первая. Глава 9

Весна 1947 года в Заводском началась с девятого апреля. В этот день закапала капель с крыш, развезло дороги, захлюпала вода под сапогами,  зачирикали довольные воробьи на проводах, а яркое солнце ослепляло спешащих куда-то прохожих. Марфа счастливая шла со смены и уже обдумывала, что приготовит на ужин, как довяжет носок для мужа, замесит тесто на пирог. Ей хотелось поскорее добраться до своего уютного гнездышка, услышать голос Лёни и никуда не выходить до самого утра. По дороге она быстро забежала на базар, купила соленой селедки, растительного масла. Уже дойдя до подъезда своего дома, она заметила знакомую женскую фигуру. Присмотрелась и поняла, что это стоит Зинка.
- Зина?

Сестра обернулась и сразу стало видно, как выпирает большой живот из-под ватника. Марфа осторожно обняла её и проводила к себе в комнату. Уже сняв свой тяжелый ватник, валенки с калошами, Зина поставила сумку с бельем на сервант и села на кровать. Она внимательно осмотрела на обстановку и подытожила:
- Ничего так, уютно. Хорошо устроилась. Свезло же, - в её голосе Марфа заметила нотку зависти, но виду не подала.

- Как все живем, Зина, как все,- она разделывала селедку и изредка посматривала на сестру,- Ты чего на таком сроке катаешься? Тебе же рожать вот-вот.
- А я в городе рожать буду. К тебе так, проездом.
- И Петька тебя одну отпустил?
- А ему то что. Сидит, наверное, водку лакает. У него теперь каждый день, как последний. Разобью я когда-нибудь об его голову эту бутылку,- она вздохнула,- Лишь бы девка не родилась. Правильно мать наша говорит, все девки в нашем роду некудышные и несчастные.

- Зина-Зина... Разве так можно? Главное чтоб здоровый был.
- А тебе, откуда знать? Дети - вещь-то не хитрая. Сама-то так ни разу и не родила, а все туда же, учить. Уж, не по бабкам ли бегаешь, сестрица? Смотри, исковыряют всю, останешься навек одна.

Марфа вдруг перестала резать рыбу, подняла на сестру глаза:
- Не смей, Зина, так говорить. Не бегала ни разу к бабкам! Бог пока не дал, что поделать...
- А может и к лучшему. Маяты с ними много, с этими детьми, жизни никакой.
Марфа отложила нож в сторону и произнесла:
- У каждого своя судьба.
- Возьми хоть Степу моего. Как родился, так и маюсь с ним. Никакой жизни. Теперь еще с одним мается.

Марфа снова принялась резать рыбу, а сестра тяжело вздохнула и продолжила:
- Нет, в следующий раз к Аграфене побегу. Все так делают. Чего мучить себя? Да возьми сестер наших старших. У одной трое, у другой пятеро. Ходят замученные, злые, как собаки. А все, потому что жизни никакой не видели. Последние куски от себя отрывают и детям отдают. Юбки старые перешивают, на валенках одни заплатки.
Марфа слушала теперь её, молча, половину пропускала мимо ушей. Одолели её грустные думы, закровила снова рана в её душе. Эх, Зина-Зина, знала бы ты, как больно ударила своими словами.

Разделавшись с рыбой, Марфа взяла миску, набрала картошки и ушла на кухню. Пока чистила, пока варила, все думала над словами сестры. А может и правда, зачем дети, им и так с Лёней вдвоем хорошо...

В это время с работы пришел и сам Лёня. Он весело поздоровался с Зинкой, переоделся и помог накрыть на стол. Уже ужиная, он спросил её:
- Ты не в город ли собралась?

Зина подняла на него свои серые глаза и ответила:
- Конечно, туда.
- Не пойму, зачем? У нас в Заводском тоже хороший роддом. Да, причем, новый. На работе у мастера жена сына там месяц назад родила на три двести, а до этого у моего друга дочь родилась. Богатырша, не меньше.

- Вам, мужчинам, этого не понять. Одно дело родиться в городе, а другое в поселке. Судьба у ребенка будет иная,- серьезно ответила она ему,- Я Степу в городе вот родила и без последствий, а тут? И доктора разные опять же. В городе халтурить не будут, а тут, пожалуйста.
- Что ж, получается, зря строили роддом? Для кого, спрашивается. Врачей из города позвали. Получается все зря?
Зина промолчала. Леонид зацепил вилкой кусочек селедки и отправил его в рот.
Прожевав, он продолжил:
- Я так считаю, где родился, там и сгодился. И детей надо рожать поближе к дому. Да и кататься в твоем положении уже опасно. Сама должна понимать. Ты все-таки ночьку-то подумай. Я бы тебя вот одну и в Заводское не отпустил бы. А ты и, вовсе, в путешествие в город собралась. Не порядок это и безответственность. Думать надо. Ты ночьку-то подумай над этим.

Зинка нахмурилась и отложила в сторону вилку. Леонид сделал вид, что не заметил, подлил себе чаю и быстро выпил тремя большими глотками. На ночь Марфа постелила мужу на полу, а сама легла на кровати с сестрой. Спать было тесно, душно и не привычно. Зина постоянно возилась, толкалась, охала. Уже половина четвертого Марфа не выдержала, встала и ушла на кухню. С вчерашнего дня в её голове крутились слова сестры и больно отдавались в сердце. Почему же так ранили её слова?

За тяжелыми думами Марфа приготовила завтрак в виде каши и принесла горячую кастрюльку в комнату. Не успела она войти, как встретилась с безумными глазам сестры, сидящей на кровати и покачивающейся взад-вперед. Марфу неожиданно обдало холодом, она быстро поставила кастрюлю на стол и подошла к сестре:
- Зиночка - Зиночка, что с тобой?- волнующе спросила она её и схватила ту за руку.

Ладонь сестры была потной и холодной. Зина зажмурила глаза и ответила:
- Не доеду до города. Ведите меня в ваш роддом, сестрица.

Марфу накрыл страх. Последний раз она видела такое только в детстве, когда мать рожала, да и рожала та всегда дома. Эти жуткие крики, стоны, призывание на помощь всех сил небесных... Марфа бросилась к мужу и стала его будить, тормоша того за плечо:
- Лёня! Лёнечка, проснись! Проснись же! Беда!

Зина хмыкнула:
- Да его-то зачем будишь? Чем мужик теперь поможет? Сама оденься и меня одень. Дойдем вдвоем уж.

Леонид все-таки встал, быстро оделся, помог собраться женщинам и, встав на пороге, спросил:
- Не мужицкое это конечно дело, но только совестно мне как-то вас двоих отпускать. Я лучше мешок ваш возьму, да позади пойду. Мало ли, чего по дороге.
- Иди, родной, иди...,- согласилась Марфа, помогая застегнуть ватник сестре.
Зина резко схватилась за дверной косяк, вся зажмурилась и присела. Потом, видимо когда её немного отпустило, она закричала:
- Да брось ты пуговицы! Не видишь что ли? Рожаю!

Как дошли до роддома, Марфа помнила, как в тумане. Сердце её билось, все трепыхало, руки-ноги тряслись. Санитарки забрали с её рук роженицу, забрали мешок с бельем и выставили за дверь:
- Нече тут сидеть, не вокзалу это вам! Идите домой, завтра приходьте!

Еле отработала свою смену в этот день, еще одну ночь не спала. Одиннадцатого побежала в роддом, стояла под окнами, кричала имя сестры. Та появилась не сразу, помятая, недовольная, она через закрытое окно показала жестами, что родилась девочка. Марфа радостная в этот день убежала домой, спала всю ночь, как убитая. Снилось ей, что гуляет она по парку, а за руку ведет кучерявую девочку с бантиком на голове. Та лопочет чего то, не поймешь, а Марфа идет и улыбается. Проснулась она с такой же улыбкой и день прошел, так легко, так беззаботно.
Выписали Зину с ребенком только пятнадцатого. Марфа привела её к себе, помогла той раздеться, положили ребенка поперек кровати и уставились на него. Не могла Марфа насмотреться на маленькое сморщенное личико, не могла поверить, что такое чудо росло девять месяцев в животе у сестры.

- Имя то уже придумала? - спросила она Зину, не отрывая взгляда от младенца.
- Девке то любое имя пойдет,- с сожалением в голосе, сообщила та.
- Назови, как бабку нашу, Серафимой. Мама говорила, хорошей она женщиной была, уважали её, людям много добра сделала.

- Скажешь тоже, Марфа! Теперь полно и современных имен!
- Например?
- Да хоть Нина, Любка, Галька, Верка, Наташка, - перечисляла сестра,- Мало ли имен? А ты Серафиму свою... Азия ты, одним словом! Я вот имя слышала - Элеонора. Вот это имя! Только мой Петька против будет. Он чурбак неотесанный, никогда не выговорит.

Марфа покривила немного лицом, но младенец еще не понимал ничего, только морщился и недовольно кряхтел.

- Раиса Петровна Васильева, - проговорила весело Марфа,- Вроде ей даже нравиться, посмотри на её личико.
Зина поморщилась:
- Что еще, за Раиса? Все, решила я. Нинкой будет. Нина Петровна.
На следующий день Зинка с ребенком уехала на рейсовом автобусе к себе в Ягодное. В мужнином доме начался спор, тетка его была против имени Нина, муж тоже. Два дня кричали, спорили, даже посуду били, а потом пошли в сельсовет и записали девочку, как Мария Петровна Васильева, как покойную мать мужа.

Первого мая в праздник на заводе торжественно открывали новый экспериментальный цех. Стояли все с цветочками, нарядные, хлопали в ладоши. Самым радостным в этот день был Семен Ярославич, ведь его назначили начальником смены в новый цех. Марфа стояла в глубине толпы и смотрела на его довольное лицо, немного лоснившееся на солнце. Прямо за ним стояла его супруга Машка. Она внимательно смотрела на женщин, заранее обвиняя тех в связи с её дорогим мужем. Ревность её порой зашкаливала так, что приходилось разнимать её с очередной жертвой.
Когда весь пафос торжественного открытия закончился, Марфа решила уйти домой, где ждал её муж. Уже подойдя к проходной, её кто-то дернул за локоть и остановил. Марфа обернулась и встретилась с горящими глазами Машки Самойловой:
- Ты, бригадирша, смотри! К моему и на сто метров не подходи! Убью!
И тут же отцепившись от её локтя, бросилась прочь к турникету. Марфа стояла озадаченная, не могла понять, что к чему. Лишь третьего мая ей сообщили, что её переводят в новый цех на новые станки.

От этой новости у Марфы даже ноги подкосились. Как так? Кто за неё решил? Догадка пришла быстро. Самойлов, только он!
Пятого мая она поймала его в галерее, соединяющий цех и столовую. Семен улыбался во весь рот, сиял, как блин на масленице.

- Марфа, как хорошо, что ты меня нашла! Тебе сегодня надо в новый цех на обучение. Будешь на новых станках работать!
- Семен Ярославич, - официально начала Марфа,- Зачем без моего согласия перевели меня в другой цех? За что такое неуважение? Всю жизнь работала у себя, а тут на тебе, собирай вещи и переезжай, да еще и переучивайся!
- Марфа, так жизнь вперед идет. Станки то наши многие из эвакуации не вернулись, работаем на старых, что при царе горохе еще строили. Разве это дело? А тут такое событие!

- Да ведь цех ваш еще полупустой!
- Ничего, скоро все будет. Время только дай. Не все сразу!
- Я не согласна. Я против! Забирайте кого угодно туда, а меня оставьте в покое!
Улыбка на лице Семена вдруг куда-то исчезла:
- Марфа, не подводи ты меня, ради бога. Я тебя самому Никитину рекомендовал. Он-то все больше Рябова, да Зотова рассматривал. Ты не просто работницей будешь, а бригадиршей! Сама бригаду подберешь из преданных тебе людей.
- А тут я что, комок под сапогами? Такая же бригадирша и всех своих, как облупленных знаю. Станки мне, как родные! Про каждого скажу, у кого, что чаще ломается, у кого где "больное" место! А вы в душу мне плюнули! Да разве так можно с людьми?

- Марфа, разговор наш затянулся, а мне пора на собрание. Решение принято и обсуждению не подлежит,- тут он резко развернулся и пошел прочь.

 Марфа стояла с минуту озадаченная, а потом такая злость её взяла, что она плюнула в сердцах и пошла напрямик к Раисе Леонидовне. Вот только начальница тоже ушла на собрание и женщина села возле её кабинета на корточки и уставилась в пол. Она не знала что делать, не знала, как отстоять свои права. В голову ничего больше не приходило, как просто идти на само собрание и все высказать уже там.

И, наверное, она бы так и сделала, но по дороге её перехватила Наташка с испуганными глазами и сообщила, что сразу два станка встали и не работают. Марфа чертыхнулась про себя, но не помочь подруге и оставить сломанные станки она не могла. Вернувшись в цех, она закрутилась и совсем вскоре забыла о своем плане.
Домой пришла уже уставшая и расстроенная. Кое-как сварила суп, заштопала дырку на мужнином носке, пол подмела в комнате и сев на кровать, пригорюнилась. Не нравилась ей эта самодеятельность Самойлова, прямо ножом в спину воткнулся ей этот перевод. Свой цех она сама отстраивала, сама копала котлован, таскала на тележке раствор, кирпичи, потом красила стены, окна отмывала. Работала на пределе, жилы рвала, ночами заснуть не могла от боли в теле, а утром все заново. Да ей её цех, как дите родное!

Тоска в душе у Марфы поселилась, на глазах слезы проступили. Ну и пусть! Проплакаться бы сейчас, а уж перед приходом мужа, слезы высохнут, он и не заметит.

Но не успела она и слезу первую пустит, как в комнату влетел веселый и хмельной Леонид. Он бросился к Марфе, взял её за руки и закружил по комнате:
- Марфа! Гуляем! Премию дали! Теперь и комод купим. Все будет, как ты и хотела! Всё!
Марфа еле отцепилась из его цепких рук и отстранилась:
- С кем это ты пил? - строго спросила она его.
- Жена, премию дали! Накрывай на стол! Корми, кормильца своего! - весело ответил он, не замечая её сурового взгляда.

Потом достал из кармана деньги и, положив их на стол, произнес:
- Все до копеечки принес! А пил на деньги Ляхина. У него сын вчера родился! Представляешь? Три пятьсот! Сын, Марфа!

Он снова бросился к жене, стал целовать её щеки:
- Жена моя, жена... Любовь моя... Марфонька...

Марфа уже и забыла, что хотела поругать его за выпивку, обмякла в его руках и растворилась в нем окончательно.