Победитель Чумы. VI. Исповедь поимника

Графу Олегу Михайловичу Данкиру (Кирмасову) - посвящается. С глубоким     уважением и благодарностью за то, что привёл меня в российское дворянство, утвердил в стремлении быть достойной истории и памяти великих предков. Дворянское звание - не привилегия,а обязанность и ежедневный тяжкий труд на благо Веры, Царя и Отечества... и лишь потом - на благо Семьи и Себя. Многая Вам лета, Ваше сиятельство!
         

                Дорогие читатели!


   Собирая материалы для написания книги о братьях Орловых (предварительное название «Птенцы степной орлицы»), обнаружили, что материалам этим -  от реальных документов эпохи до мифов и легенд - конца и края нет. И приняли решение - не укладывать их в «стол», а представить в виде небольших рассказов и повестей, правда, нам ещё неведомо, войдут ли они в книгу.
   Григорий Орлов, наш герой, который по-орловски лихо ворвался в эпоху, и по-гамлетовски трагично закончил свою жизнь, предстаёт в повести «Победитель Чумы» истинным героем, возглавившим сражение и поставившим точку в нём. Но один в поле не воин, как известно, и у него, как у каждого воина, были соратники. Нельзя было не рассказать о них!
   Удивительные люди, каждый сам по себе - легенда, увы, зачастую - забытая. Ткань истории прядётся людьми. Каждый вносит свою лепту, так или иначе. Вот когда «иначе» - есть, что вспомнить. Есть кому поклониться, кому слово недоброе, а то и проклятие сквозь века отослать. О ком посожалеть...


                ***


                VI



   - Ваше высокопреосвященство! Здесь, в узилище моём!  Не предполагал, когда соглашался на исповедь, что владыку приму у себя! Право, смущён, облагодетельствован Вами, и зело смущён...

   Такою тирадой встретил Сергей Бельский владыку Амвросия, и была в этих словах правда, но и бравада была, несомненно, и насмешка над собой и гостем. Не умел иначе говорить с миром, несносный человек!

   Владыка вздохнул устало. Перекрестил узника, а после стал озираться в поисках, где бы присесть.
 
   - Извольте, Ваше высокопреосвященство!
 
   И пинком ноги  Бельский послал владыке то подобие стула, которое имел.
 
   - Простите, закован, владыко, цепи вот на мне, иначе никак...

   Но владыка Амвросий легко остановил деревянное нечто, и тоже ногою. Подставил себе, присел. И - выдохнул облегчённо. Уж очень трудным выдалось утро. А ведь этот человек, что перед ним, пытается осложнить ещё и день...

   - Я к Вам с миром. Мы оба - дворянских родов, а Ваш и бояр-князей вмещал, мне того не дано было. По мирским законам я мелок перед Вами, даже если и отняты у у Вас права, Вам Господь их дал,  не человекам отнять.  Даже и государыня отнимет, а помнит: дворянин Вы! У Вас отнимет, а как настанет день, и у неё могут отнять, не приведи, Господи. По церковным канонам я над  Вами, верно, и Вас это смущает... Так  и это не прочно, завтра могут быть отняты у меня преимущества. Да и самоё жизнь отнимается у людей любого сословия. Останемся людьми. Людьми во Христе, а он говорил: исповедайтесь друг другу. Что ж Вы один да один, Сергей Александрович... Будемте трое!
 
   На протяжении этой длинной фразы, произнесённой легко и просто, от лица не священнослужителя, но человека, на лице поимника отразилось немало чувств. От изумления и недоверия до внимания... и уважения.
 
   А владыка продолжал удивлять.
 
   - Исповедь я Вашу приму, для того я здесь. А только раньше - расскажите мне, Бельский, о владыке Арсении (1).

   Присевший вместе с архиепископом Бельский вновь подскочил, и крикнул в лицо архиепископу:

   - Я - секретный арестант! (2) Мне говорить нельзя!
 
   Но владыка только рукою махнул.
 
   - Да знаю, уведомлён. Предупрежден многократно. Предложили кляпом рот закрыть Вам при случае, могу и караульного кликнуть ради того.Только Вы, Бельский, Москвы теперь не видали... Люди мрут как мухи. Салтыков со своими ближними бежал, Еропкин костьми ложится, чтоб град удержать от разбоя, но тщетно. Нет власти в Москве. Сами мы по себе. Некому с меня спрашивать. Кроме как Господу, а я же испросил у него позволения узнать, каково живёт старый знакомец мой, которого не токмо знал, но любил. Кто знает, может, я и сам уже болен, и принёс Вам дыхание тлетворное. На что нам молчание? Так и не узнаем того, что сердце просит, да и умрём, пожалуй.
 
   И, поскольку поимник молчал, архиепископ продолжил:

   - Вас испытали воздействием иванов, и татей, и прочих тварей острожных. Вы молчали. Молчали, когда цепями на голую ногу приголубили, и стёрли Вы ноги до крови. Молчали, когда посадили Вас  на кольцо, и пошли Вы по улицам, гнусаво христарадничая... Впрочем, Вы не просили милостыню. Даже когда били Вас по окровавленным ногам, не просили. Нет у меня причины думать, что страх или боль заставят Вас заговорить. Я Вас прошу, от души человеческой. Ко Христу в Вас взываю! Помогите мне узнать! Это мне надо! Не мучителям Вашим!
Встал поимник, отвернулся к окну. Спиной к архиепископу. И тот было решил, что захлопнулась дверь...

   - Я расскажу, отец. Не перебивайте только.

   «В году 1763 вызван я был командиром полка своего драгунского, Ушаковым, по срочному делу, как было сказано. Надобно сказать, не любил он меня. А что ему и любить - характер у меня скверный.  Полковой командир, он солдатам и офицерам отец. Содержание офицеров, а того более низших чинов, оставляет желать лучшего. Вот полковник и делает, что может. Содержание получает за несуществующих в полку лиц. Цену за фураж и снаряжение завышает... Много есть средств, чтоб из полка народ не разбегался. А я - брезговал. Голос не поднимал против, не доносительствовал, но брезговал. И видно по мне это было. Я в стороне держался. В попойках общих участия не принимал - это большой грех среди армейских... Словом, не за что было любить меня ни командиру, ни товарищам.  Санкт-Петербургский драгунский полк - не гвардия, где и содержание, и блеск эполетов, и слава. А мы даже в боях того времени не участвовали. Переименовали потом нас  Карабинерским полком, и по Руси нас поносило. Вот в Далматово крестьян монастырских разогнали. Бунт они затеяли. С обеих сторон - мы люто повоевали...Я после матушке отписал, и Ваньку, детских игр моего товарища, отпустил на волю. Корёжило меня... Да что мы! а Азовский полк, что до нас на монастырских землях отгулял по крестьянским спинам, что ты... Век помнить буду. Чем от столиц дальше, тем народ злее в полках. Мало им достаётся от жизни хорошего. И кто-то им всегда виноват.
Ну вот, вызвали меня к полковнику, то уже в столице было. Я по чести  доложился, прибыл, штабс-капитан Бельский, по Вашему приказанию. А он сидит, нога за ногу перекинута. Пили они до того, как я был зван,  я знал. Оттого, может,  насмешка у него во взоре открытая, губы расползаются.
 
   - Отправляешься, Бельский, в Ростов. Ко двору архиепископа Арсения. С письмом от государыни. Как  окажетесь с митрополитом наедине, письмо вскроете, там и поймёте, что делать следует.
 
   Командиру не возражают, но и мы не в бою. Спросил всё же, почему меня отправляют. Я и не конная почта, и не статс-секретарь государыни, ведать не ведаю, как его канцелярия работает, письма развозя... Государыня меня в глаза не видела, откуда такой приказ, не ошибка ли это...

   - Ты про то у своего знакомца спроси, Орлова-графа... Его это приказ, тебя отправить. Ему ныне  не отказывают.
 
   Да я уж и сам понимал, только вида не показывал. Во-первых, Григорий Григорьевич высоко взлетел, не чета я ему теперь. Виделся я с ним в Петербурге, но один раз -  по службе, на плацу. Он голову наклонил, вроде признав знакомство, ну и отвернулся потом. Я не стал приближаться - может, не нужно ему... Во-вторых, что за знакомство такое? Имения наши в Бежецке недалеко были друг от друга... ну как, имения. У них имение, у нас деревенька... Но матери наши знакомы были, приятельствовали. Ну и я с братьями его младшими приятельствовал. А Григорий Григорьевич постарше был. Как и узнал он меня? А его к тому времени, почитай, вся Россия узнала по имени... А уж Петербург и в лицо...

   Ну вот, поехал я, и предстал перед митрополитом. Показался он мне человеком суровым тогда, радости не выказал, конечно. Не поладили они с государыней. Она себя Крайним Судиёй объявила в решении дел монастырских, а владыка Благодать признавал Судиёю...

   Вот я ему предложил письмо вслух прочесть, он от гнева покраснел, я испугался, грешным делом. Но он прочёл!
 
   « 14 марта определено Ваше преосвященство чрез нарочно отправленного гвардии обер-офицера привезти в Москву, а при том отъезде ризницы и людей, кроме трёх нужнейших Вашему преосвященству, с собой не брать, и имеющиеся в кельях Вашего преосвященства письма, кроме печатных книг, собрав в одно место, Вашею и того обер-офицера печатью запечатав, взять оному обер-офицеру в Москву».

   Вот так сделался я надсмотрщиком над великим человеком, вот так потом здесь оказался и сам - заслужил» ...

   Узник резко повернулся лицом к архиепископу.

   - Коли знаете его, Владыко, так что я Вам говорить буду. Недоросля дворянского он всему обучил. Хотите, по-латыни говорить будем? Может, хуже Вашего скажу, знаю, Вы с ним в одной академии обучались, там науку всяческую хорошо укладывали в память, но ведь скажу! И он меня хвалил. Да и по-французски научил хорошо, у матушки средств не было ни на что,  а она меня и в армию отослала, только когда ясно стало, что мне с ней рядом - погибнем от нищеты и отсутствия жизни...
 
   - Долго с ним рядом были? - спросил владыка Амвросий, впервые прервав то, что по существу уже было исповедью...

   - А то как же? Григорий Григорьевич споспешествовал... Я, как отца Арсения в Москву привёз, и поселил под неусыпный надзор мой собственный и людей, мне в помощь графом Орловым присланных, я с ним уж после не расставался. В Симоновом монастыре его держали. А потом заполночь я его во дворец и свёз...

   - Что было там? -  с волнением спросил архиепископ.

   - Так я не слышал почти ничего.  Я на карауле встал, как граф Орлов велел. Только в конце, когда кричал он, владыко:

   - Незаконная ты! А законного, Иоанна (3), в крепости держишь! Анафема!
Произнеся эти слова, узник перешёл на шёпот, но владыка  Амвросий услышал.Узник продолжил:
 
   - Тут я государыню увидел, только когда в слезах она выбежала, уши закрыв руками. А граф в комнату, где караулил я,  влетел, сорвал с меня кушак цветной... Я потом уж увидел, как выводили митрополита Ростовского, что затолкал Григорий Григорьевич чуть не весь мой кушак в горло отцу Арсению.
 
   - Кто ещё был там?
 
   - Шешковский (4) , Глебов,обер-прокурор (5)... Не видел никого больше...
 
   - Дальше что?
 
   - А дальше я с ним и был, пока из Ферапонтова монастыря в Ревель его не отправили. А меня - в острог... Три года, больше, был при нём. Орлов-граф сказал - головой отвечаешь, я и отвечал...

   Долго не было слышно собеседников, каждый свою думу горькую думал. В одно из тяжело уходящих мгновений сказал архиепископ:
 
   - Благо мне, яко смирил мя еси (6)...
 
   Голова его опустилась вниз, он скорбел.
 
   - Так учили нас, сын мой.  И тебе скажу: смирен будь.
 
   Не хотелось владыке, но сказал, голову не поднимая, мучаясь, выдавливая из себя слова:

   - Ещё скажу, и пусть останется это с тобою. Прими как исповедь мою, пусть не духовное ты лицо... «Исповедуйтесь друг другу»...  Предал я отца твоего духовного, и друга моего, митрополита Ростовского. Был среди гонителей его...В Священном синоде против него голос свой поднял.

   Немой вопрос застыл в глазах Бельского. У него свело горло судорогой, спросить не мог...

   А владыка голову поднял, и сказал то, что запомнилось Сергею Александровичу навсегда:
 
   - А надо было б - предал бы ещё раз. Государыня раскол предотвратила церковный. Вот говоришь, был ты в Далматово. Терпение крестьянское испытывал, православных губил... А сколько таких в монастырских владениях крестьян?  а сколько раскольников, которых гнал отец твой духовный? Жестоко гнал. Велика Русь. Мнози  враждебной ненавистью болезнуют. Менять надо было всё, она и поменяла. Сколь могла.
 
   - Как же так? Как, владыко?

   - Прости ты меня за него! Скрасил ты ему жизнь острожную, он тебя в сыновья духовные принял... А вот скажи, про море-то он тебе сказывал? Про безбрежность его, про то, как море с небом сливаются? (7)
 
   - Рассказывал...

   - То-то. Веруешь ли во едину Святую, Соборную, Апостольскую церковь? Вот и я верую. Над человеком я плачу, священномученика благословляю... Потом видно будет, кто более прав. Жить надо, сын мой, и жить в Боге. Не усрамись и не убойся меня, но все скажи открыто...


                ***


   Авторы приносят извинения за большое количество сносок. Как оказалось, оба любят их с детских лет! Оба утверждают, что ещё в детстве получали из них сведения исторические, иногда больше и глубже, чем в учебниках, которые грешили умолчаниями и искажениями. Если не считать английских и иных переводов (шлите свои замечания, владеющие языком, Гугл-переводы часто грешат стилистическими и прочими ошибками), можно сноски и не читать, смысл не потеряется. А нам - приятно!


   1. Митрополит Арсений (в миру Александр Иванович Мацеевич, или Маскееич, или Мациевич; 1697, Владимир-Волынский — 28 февраля (10 марта) 1772, Ревель) — епископ Православной российской церкви, митрополит Ростовский и Ярославский. Лишён сана за противодействие секуляризации монастырских имуществ, умер в заточении. В 2000 году был прославлен в лике святых Русской православной церковью как священномученик.

   2. «Секретные» - обычно узники  по политической части, особо охраняемые, общение с которыми запрещено, оговорены условия их пребывания в остроге, монастыре, тюрьме - без посещений, с запретом говорить и т.д.

   3. Иван VI (Иоанн Антонович) (12 [23] августа 1740, Санкт-Петербург — 5 [16] июля 1764, Шлиссельбург, Санкт-Петербургская губерния) — император Всероссийский из Брауншвейгской ветви династии Романовых. Внук правящего герцога Мекленбург-Шверина Карла Леопольда. Был в должности правителя с октября 1740 по ноябрь 1741 года во время эпохи дворцовых переворотов. Является правнуком Ивана V.
   Формально царствовал первый год своей жизни при регентстве сначала Бирона, а затем собственной матери Анны Леопольдовны. Император-младенец был свергнут Елизаветой Петровной, провёл всю жизнь в одиночном заключении и уже в царствование Екатерины II был убит охраной в 23-летнем возрасте при попытке его освободить.

   4. Степан Иванович Шешковский (20 ноября [1декабря] 1727, Санкт-Петербург, Российская империя — 12 [23]мая 1794, Санкт-Петербург, Российская империя) - руководитель российской политической полиции (Тайной экспедиции) в течение 30 лет (с 1764 года). Доверенное лицо Екатерины II: тайный советник, состоявший «при особо порученных от её императорского величества делах».]
 5. Александр Иванович Глебов (1722—1790) — русский государственный деятель, генерал-прокурор Правительствующего сената в 1761-64 гг., владелец усадьбы Виноградово. Лишился должности за мздоимство.

   6. На стене каземата в Ревеле, где содержался духовный узник, до начала XX века сохранялась выцарапанная самим Арсением надпись: «Благо мне, яко смирил мя еси».О том не мог знать владыка Амвросий, но иногда неведомым путём мысли одних людей становятся достоянием других, приходят одновременно...

   7. В 1734—1736 годах Арсений участвовал во Второй Камчатской экспедиции под началом Витуса Беринга. Однако в 1736 году взят под стражу и привезён из Пустозерска в адмиралтейскую коллегию по секретному делу, но признан невиновным. По болезни (цинга) уволен от флотской службы (1737 г.) 


                ***