Квестер. Часть 3. Глава 15

В тёмном коридоре разговаривали двое.
– Завтра я отправляю им ещё одно сообщение. Возможно, последнее. У вас есть какая-либо информация?
– Ничего нового и честно говоря, новостей я не жду. Суперкомпьютер, я в этом уверен, вскоре уничтожит всё наше в Бестерленде и переделает его по-своему. Ласки тоже говорил об этом… ну, вы читали. А тут ещё это непонятное Облако! Что же касается нашего с вами положения, то, уверяю вас, Гудвич нам обязательно помешает. Поэтому я настаиваю на прекращении нашей… операции.
 
– Это я уже слышал, и вы знаете моё мнение на этот счёт. Что конструктивного?
– Если хотите знать моё мнение: нужно ещё раз настоятельно потребовать военного захвата Кампуса «Индисофта» или хотя бы 55-й лаборатории! Другого выхода нет. Особенно для нас с вами!
– Хорошо, я потребую ещё раз, только перестаньте ныть!
– Я просто хорошо…, очень хорошо знаю Гудвича. Ему мало кто может помешать. Вы, надеюсь, сообщили о Гудвиче им? Ведь они же запрашивали…?
– Да! Я рассказал правду… почти.
– Почти? Как это понимать?
– Я не рассказал про голубей.
– Почему?
– Потому что они спрашивали, каким каналом передачи данных пользовался Гудвич.
– И почему бы не рассказать о голубях? Ведь они уже давно вне игры!
– Я придумал кое-что получше! Я сказал, что его канал – это та самая программа, которую он выкинул в Интернет.
– «Бестерленд»? Но зачем? И как с помощью этой программы можно передать обычную информацию?
– Им не важно знать, как! Важно то, что они будут думать о программе, как о канале передачи информации, тем более что она связывает пользователя с порталом «Индисофта». Важно и то, что вход через эту программу нами уже перекрыт. А если бы я рассказал им про голубей, то они бы так не думали и они продолжили бы «копать» программу. И рано или поздно поняли бы, наконец, для чего она и что делает: там ведь совсем не дураки работают! А тут и до входа в Бестерленд – рукой подать. И тогда наши услуги им уже не понадобятся. Вот поэтому я и не рассказал им о голубях, заменив их программой. Защитная мера.
– Тонко! Вы молодчина!
– Я это знаю.
– Но почему бы не сдать им Гудвича, пока он в Блюмонде, он же мешает нам?
– Гудвич очень много знает. Если они его возьмут, в нашей информации тоже не будет нужды… Но хватит о Гудвиче и голубях! Меня тревожит отсутствие информации от вас! Помните, мы же работаем вместе: Информатор и Напарник!
– Ка-ку-ю, ну какую информацию я могу им дать? Связи с Объектом нет, управления Объектом нет, этот чертов «Сьюппи» городит там непонятно что, Ласки покончил с собой, Облако, полная прострация у всех…! Единственное, о чем я пытаюсь узнать побольше – это финальный этап: сроки, алгоритмы, программы….  Но со смертью Ласки я потерял единственный источник информации: с его заместителем Смитом я нахожусь, к сожалению, в сугубо служебных отношениях.
– И всё же, попробуйте: хотя бы и через Смита! И не тяните, время, увы, работает против нас. Помните, от вашей информации зависит и ваша жизнь, и жизнь ваших близких!
– Я помню… Я понимаю…, я попробую! А что Грубер: он не подозревает?
– После смерти Ласки ему не до того. Он сильно подавлен, расстроен. По-моему, опять страдает бессонницей.

***

Это было правдой. Молодой Эрик Мак-Нейми, единственное окно личной комнаты которого находилось напротив огромных окон апартаментов Чарльза Грубера, своими глазами видел, что Большой Чак действительно уже вторую ночь не мог заснуть. «Бедняга! – думал Мак-Нейми. – Наверное, как только он закрывает глаза, перед ним появляется мёртвое лицо Фреда Ласки – первой человеческой жертвы Бестерленда. Поэтому мистер Грубер меряет шагами свои обширные апартаменты или выходит в лабораторные коридоры и пугает охранников и дежурных специалистов, посещая кабинеты сотрудников, работающих в ночную смену».

Мак-Нейми вздохнул и проговорил вслух:
– Да! Ведь это действительно была первая жертва!
 
«Первая жертва…» – продолжал думать Эрик. Он очень уважал пожилого Главного программиста, как уважали его всё более молодые сотрудники. Для них Ласки был и живой легендой, и непререкаемым авторитетом. Фред Ласки был специально приглашён Грубером для работы над Бестерлендом, так как всей молодёжи «Индисофта» остро не хватало опыта, прозорливости и… авторитетного руководства. И Ласки сполна отплатил Груберу за оказанное им доверие: работал по восемнадцать часов в сутки, находил нестандартные и умопомрачительно простые решения в сложнейших ситуациях, а что касается руководства…, то молодые сотрудники его просто боготворили и каждое его слово хватали на лету.
 
«Да, – продолжал развивать свою мысль Мак-Нейми, – Ласки действительно стал чем-то вроде человека-символа всей работы над Бестерлендом. Символом «Лучшей земли»… и его Первой Жертвой. И эта жертва ясно дала понять, что вся наша возня с пятым измерением, которая начиналась, как увлекательная игра, игрой быть перестала. Точнее, игра продолжается, только ставки в ней увеличились…, и теперь это – человеческие жизни, первой из которых стала жизнь пожилого программиста Фреда Ласки».

Так думал Мак-Нейми, глядя на печальный силуэт Чарли Грубера, появлявшийся то в одном, то в другом окне его огромной квартиры.

В одном молодой учёный не ошибался: Грубер думал о Ласки.
 
Но он, разумеется и не подозревал, что Грубер думал о Ласки совсем другое.

С того вечера, когда программист покончил с собой, многие коллеги стали сторониться шефа. Он понимал, почему. Это ведь это он, Чарльз Грубер, дал команду Фреду Ласки отдать управление Бестерлендом Суперкомпьютеру. А значит, это он, Грубер, и убил программиста – ведь Ласки не выдержал вины за крах Проекта, о чем и написал в предсмертной записке:

«Он убъёт всех и вся. Это я его выпустил. Простите меня! Фред Л.»
«Суперкомпьютер убьёт всех и вся, и этого джина из бутылки выпустил Ласки, которому это приказал сделать Грубер», – вот так все и прочитали эту записку. И стали сторониться Грубера.
 
«Но… никто не знает, – думал Грубер, – что этот добрый, талантливый и тихий Ласки совершил самоубийство вовсе не из-за профессиональной гордости и какого-то там кодекса чести. Не-ет! Только я и Мэлвиз знаем правду: мерзкий тихушник Фред Ласки был Иудой, предателем, он передавал сведения о работе 55-й лаборатории бог знает кому, а когда его обман раскрылся, Ласки не выдержал и трусливо покончил с собой, как какая-нибудь психованная певичка. Всё очень и очень просто: вновь эта гадкая, неблагодарная человеческая природа: голод, страх, секс. В данном случае – страх. Страх заставил Ласки забыть о профессиональном долге и предать и его, Грубера, и Проект, и самого себя. И поэтому никакой шантаж, никакие угрозы Гудвича предательства Ласки не оправдывают. Жаль только, что это был Главный программист, а не какой–нибудь уборщик! Достойно заменить его вряд ли получится: Смит в профессиональном плане явно слабее Ласки!»

Внезапно Груберу ещё раз захотелось взглянуть на Главного программиста: ему показалось, что этим поступком он сможет убить в себе чувство жалости, ещё живущее в нем и окончательно возненавидеть этого старого пердуна, который решил сыграть в истории Бестерленда роль Иуды.

Чарльз видел мёртвого Ласки всего один раз – в его маленьком кабинете, когда ещё ничего не знал о тайной деятельности тихого программиста. Естественно, тогда Грубера охватил приступ скорби, жалости и печали: он почувствовал, как сердце его наполняется настоящим большим горем и плачет по погибшему соратнику…, но потом Мэлвиз рассказал ему всё…, и горе уступило место ненависти.

Однако стоило Чарльзу вспомнить недавние события, вспомнить, каким беспомощным и жалким был вид умершего Ласки, как вместе с воспоминаниями воскрешали первые эмоции: скорбь, жалость, печаль, горечь безвозмездной утраты…
 
Ему это здорово мешало и Чарли вдруг осознал, что сможет убить в себе всё это, увидев мёртвого Ласки ещё раз. Может быть, посмотрев на предателя другими глазами, он навсегда лишится этого свербящего ощущения скорби, которое неприятно царапало его душу.

«Надо просто привыкнуть к виду мёртвого Иуды-Ласки, – понял Грубер. – И тогда эта смерть станет не «преждевременной кончиной», а тем, чем она должна в данном случае быть – возмездием! А жалость сменится презрением». Сказав себе это, он вышел за дверь и, быстро шагая по тёмным коридорам, направился в медицинский отсек.

***

Спустившись на лифте и кивнув удивлённому заспанному охраннику, Грубер вышел за пределы «секретной зоны». Ещё один этаж по лестнице – и он остановился у дверей медицинского отсека. Открыли ему не сразу. Дежурный врач, тоже заспанный, с трудом подавляя зевоту, пробурчал «Доброй ночи, мистер Грубер, сэр!» и осведомился, что привело шефа сюда в столь поздний час.

– Я хотел бы увидеть… увидеть тело, которое было помещено в ваш холодильник вчера вечером, – стараясь не смотреть на дежурного врача, проговорил Грубер.
– А… ну…, а…, мистер Грубер, оно…, а…, его нет в холодильнике…, – пролепетал врач.
Грубер, несмотря на крайне подавленное состояние, удивился:
– А где же оно?
– А… труп…, а…то есть тело… находится сейчас, а…, в операционной. Там…, а…, там доктор Пилсхоуф его…, а…, рассматривает, – дежурный врач, похоже, совсем «потерялся», обалдев от неожиданного визита «самого босса».
Чарльз, так и не взглянув на него, сказал только:
– Проводите.

Дежурный врач провёл его через холл, потом – по длинному коридору, и, наконец, остановился у широкой двустворчатой двери с надписью «Операционная».
– Я, а… скажу мистеру, а…, Пилсхоуфу, что вы, а…, пришли, мистер Грубер, – снова залепетал врач, но Грубер толкнул двери и вошёл.
– Кто там ещё? – раздался громкий недовольный голос.
Грубер подождал, пока дежурный врач плотно закроет двери, и тихо ответил:
– Не ори, Квентин, это я.
– Чарли? – Пилсхоуф удивился. – В такой час? Что-то случилось?
– Да нет, Квентин, ничего не случилось. Просто решил вот заглянуть к тебе…, соскучился! – неуклюже соврал Грубер.

Пилсхоуф наклонил голову, выражая сомнение.
– Чарли…, а как ты узнал, что я сегодня решил не ехать домой, а заняться кое-чем здесь? Я ведь принял это решение всего час назад!
Грубер замялся. Врать старому университетскому другу – это плохо. Да и бесполезно.
– Да… я… я, собственно, и не ожидал тебя увидеть. Я, понимаешь, пришёл… вон, к нему!
И Грубер взглядом указал на лежащее на столе под простыней тело Фреда Ласки.
– Ах, вот оно что… – протянул Квентин и ненадолго задумался. – Знаешь, что, Чарли… –он указал на кушетку у стены. – Присядем.
Они сели на кушетку. Пилсхоуф помолчал немного, подбирая слова, и заговорил:
– Это хорошо, что ты пришёл, Чарли. И хорошо, что пришёл именно сейчас.
– Почему? – спросил Грубер.

Пилсхоуф вздохнул.
– Видишь ли,… твой учёный…, как бы тебе сказать…
Грубер внимательно смотрел на друга, ожидая окончания фразы. Взволнованный Пилсхоуф сделал над собой усилие и продолжил:
– В общем, твоего программиста… Словом, он не самоубийца! – последнюю фразу врач, казалось, выговорил с большим трудом, после чего тяжело вздохнул и быстро окончил. – Я сильно подозреваю, что его убили, Чак!

У Грубера перехватило дыхание. Он даже не сразу понял весь смысл сообщения Квентина, настолько оно было неожиданным для него. С трудом взяв себя в руки, он стал терзать Пилсхоуфа вопросами.

 И Квентин рассказал ему, как взбудоражило его появление в медицинском отсеке трупа Фреда Ласки, известного программиста, которого уже давно никто не видел, так как все знали, что он уехал работать в отделение «Индисофта» в Китае. Мало того, появление этого трупа было объявлено внутренним секретом компании и со всего персонала взяли подписки о неразглашении.
 
Квентин сразу понял, что дело тут нечисто, но к Груберу не пошёл, зная, что всё это не может происходить без его ведома. Лучше, решил Пилсхоуф, обо всём забыть и жить согласно народной поговорке: «Меньше знаешь – крепче спишь». Однако, когда застёгивали молнию на чёрном мешке перед погрузкой трупа в холодильник, ему вдруг показалось, что он увидел в области поясницы капельку запёкшейся крови.

– Пойми меня правильно, Чарли, я и об этом решил забыть, хотя, сам посуди: откуда у человека, перебравшего снотворного, может взяться свежая кровь на пояснице?
– Да мало ли? – возразил Грубер. – Ударился, падая.
– Ты знаешь, я тоже так подумал и решил: посмотрю, увижу ссадину и… успокоюсь!
Но Пилсхоуф увидел не ссадину, а … след от укола. Причём, от укола, сделанного наспех и очень грубо. Игла (видимо, не самая тонкая) разодрала ткани, образовав ранку, которая и стала причиной кровотечения.
– Так! – хлопнул себя по коленям Грубер. – Интересно!
– Да, очень интересно, – согласился Квентин. – Стало настолько интересно, что я, на свой страх и риск, решил сделать несколько анализов.
Анализы показали, что в трупе Ласки находится так много транквилизатора, что его хватило бы на то, чтобы мгновенно усыпить всех самых здоровых охранников во всём Кампусе «Индисофта».

– Меня еще, – продолжал Пилсхоуф, – удивило количество баночек из-под снотворного, которые нашли около трупа. Поверь мне, Чарли, ни один живой человек не сможет принять столько таблеток сразу: желудок не выдержит. Тем более – Ласки, желудок у которого был не из самых лучших, это я знаю точно – сам его не раз от коликов спасал. Сегодня я решил всё-таки ещё раз всё проверить, как раз заканчивал, да тут пришёл ты…

Грубер вскочил.
– Покажи! – потянул он Пилсхоуфа к столу.
Доктор охотно ему всё показал: и место укола, и результаты анализов, и ещё раз, как на лекции, стал повторять самые важные пункты своего заключения, но Грубер не дал ему договорить.
– Мэлвиз, сволочь! – прошипел он сквозь зубы, а затем, обращаясь к Пилсхоуфу, быстро заговорил. –  Спасибо, Квентин, спасибо, дружище! Ты только что мне очень здорово помог! Поверь, я в долгу не останусь! А сейчас мне нужно идти. Спокойной ночи!

И он пошёл к выходу.
– Чак! – окликнул его Пилсхоуф слегка обиженным голосом. Грубер, остановившись, повернулся к другу:
– Что, Квентин?
– Чак, скажи мне честно, чем вы там занимаетесь?
Грубер посмотрел в сторону, тяжело вздохнул и ответил:
– Ты скоро всё узнаешь, Квентин, обещаю. Очень скоро. Спокойной ночи!

И Чарли Грубер скрылся за дверью.

Оставшийся один, Квентин Пилсхоуф, оглядел операционную, вздохнул и, пожав плечами, ответил в пустоту:
– И тебе спокойной ночи, Чакки!


Продолжение:http://proza.ru/2025/10/25/1411