Ларец тамплиеров

                Все языческие сущности, встречающиеся
                в тексте, описаны в польских народных мифах.

Чего только я не находил среди разного хлама, скопившегося в недрах бабушкиных сундуков, обитых коричневой кожей и окованных тяжёлым потемневшим железом. Обычно мне удавалось раскопать их содержимое лишь до половины, поскольку всякая добытая оттуда вещь надолго занимала моё воображение, заставляя меня размышлять о её предназначении и о том, кому же из нашей семьи она могла принадлежать. Так незаметно подходил вечер, и я обыкновенно оставлял своё дальнейшее исследование на потом. А потом меня отвлекали иные дела, и когда я вновь возвращался к бабушкиным сундукам, у меня опять всё начиналось сначала.
Я был исключительно удивлён, сколько интересных вещей бытовало в обиходе у моих предков, о быте и жизни которых я знал преимущественно понаслышке. В старинных бабушкиных сундуках были разные веера, украшенные кружевными узорами и накладками из сандала и перламутра, непонятного назначения деревянные щипчики, вязанные и лайковые перчатки невообразимой длины и множество металлических предметов, наверное, прежде для чего-то востребованных, правда, совершенно непонятно для чего. Особенный интерес вызвал у меня странный кованый ключ, выделанный очень изящно, однако мне сложно было представить, к какому-такому замку он мог некогда подходить.
Когда я попытался выяснить, зачем бабушка хранит у себя на чердаке все эти вещи, она решила поведать мне любопытнейшую историю, произошедшую с нашим далёким предком, жившим во времена Речи Посполитой в Западном Полесье во владении князей Корибут-Вишневецких.
«Многие поколения нашей семьи занимались кузнечным делом, потому фамилию Коваль мы носим неслучайно, ибо по-польски слово “коваль” – означает “кузнец”. Кузня моего прапрапрапрадеда находилась на самом краю поселения, у реки за городским валом Брагина, в соседстве с мельницей и полями под овёс и рожь. Дальше начинались дубовые и ольховые леса и, конечно, знаменитые брагинские болота.
Горожане побаивались деда Павла, и не только из-за его необщительности и сурового нрава, а больше по причине языческих суеверий, приписывающих кузнецам общение с лукавым, благодаря которому прочное железо становилось пластичным и мягким, словно пчелиный воск. Дед относился к людским предрассудкам весьма снисходительно, и сам в подобные сказки не верил. Но явление гостя из далёких Хварщан, заставило кузнеца перестать считать опасливых горожан людьми несведущими и легковерными, которые могут доверяться всяческим глупым и бессмысленным небылицам.
Известно, что в Хварщанах была комтурия ордена тамплиеров, “Ордена бедных рыцарей Иерусалимского храма”. Там был воздвигнут красивый костёл, построенный рыцарями по всем канонам средневековой готики. Этот храм существует и поныне, теперь он значится как часовня иезуита Станислава Костки, где, как в стародавние времена, по-прежнему проводятся Божественные литургии.
Французскому королю Филиппу Красивому никак не давали покоя богатство и независимость Ордена. Сговорившись с папой Климентом V, он решил изъять сокровища рыцарей-храмовников, а их могущественный Орден – обвинить в ереси и разогнать. Однако отнять все богатства у него так и не получилось, поскольку часть сокровищ Ордена была надёжно спрятана далеко за пределами Франции, как, например, в Мазовше, Силезии или Великопольше.
Только гость из Хварщан храмовником не был. Одет он был как богатый шляхтич: под узорчатым атласным доломаном блистал драгоценным металлом золототканый жупан, а его головной убор был отделан куньим мехом с плюмажем из ястребиных перьев, увенчанных сапфирами и бирюзой. Так же великолепен был и его конь: гнедые бока скакуна украшала вышитая бархатная попона с кистями из жемчужных нитей, а стремя и удила были изготовлены из чистого золота. К седельной луке была приторочена кривая турецкая сабля, инкрустированная рубинами, теми же рубинами был отделан и изящный колчан, обтянутый рельефной шагренью.
– Бери лопату, кузнец, и следуй за мной, – распорядился блистательный всадник. – И возьми с собою побольше святой воды, она там понадобится. Иди за мной следом, только не подходи ко мне совсем близко.
– Как будет угодно Вашей милости, – кротко ответил дед Павел и забрал всю святую воду, что была в его доме.
Кузнец шёл, как указал шляхтич, на почтительном расстоянии, однако всадник и конь проявляли необъяснимое беспокойство. Всадника нервно передёргивало в седле, а конь время от времени издавал раздражённое ржание и тревожно озирался, словно опасаясь шествующего за ним Павла.
«Здесь дело нечисто», – подумал кузнец и незаметно от шляхтича окропил себя святой водой. Но это ещё больше взбудоражило и коня, и всадника. Конь шляхтича вздыбился, а всадник обернулся и грозно закричал на Павла:
– Что ты там делаешь, холоп! Иди за мной смирно и жди моих указаний, тем более что ждать осталось совсем недолго.
Шляхтич отвернулся, а Павел заметил на его спине сквозную рану, которая наверняка должна была бы стать смертельной. Но всадник как ни в чём не бывало следил за дорогой и уверенно и прямо держался в седле.
Было ещё светло, и Павел прекрасно понимал, куда направляется странный гость из Хварщан. Он следовал прямиком в брагинские трясины, и идти за ним становилось всё трудней и трудней. Ноги вязли в болотной жиже, а спасительные кочки удавалось находить не сразу. Однако коня шляхтича, казалось, совсем не смущали гибельные топи Полесья: он шёл по воде и зелёной ряске словно по твёрдой земле, только ступал он по болоту совершенно бесшумно, чего тоже быть не могло, если бы это был действительно обыкновенный конь.
“Почему именно ко мне привела нелёгкая этого мертвеца? Неужели и вправду моё ремесло связано с врагом рода человеческого?” – сокрушался Павел, послушно следуя за всадником и стараясь не утонуть в топкой трясине.
Наконец шляхтич пришпорил коня.
– Слушай, кузнец. Видишь там островок сухой земли, заросший белой пушицей. Я положу туда серебряный ларец, ты откроешь его и выльешь в него всю святую воду, что у тебя есть. Нежить освящённой воды убоится, а смертным и так взять этот ларец будет не по силам. Затем закроешь его на ключ и закопаешь ларец как можно глубже.
Павел с трудом одолел расстояние до островка и начал вгрызаться лопатой в неподатливый волокнистый торф. Яму кузнец вырыл достаточно глубокую, почти в человеческий рост. На дне её уже начинала скапливаться вода, и дальше медлить было уже нельзя.
– Поверни ключ в замке и открой ларец! И не прикасайся к тому, что там увидишь, а просто вылей в него святую воду, – приказал шляхтич, стараясь держаться как можно дальше от Павла.
Содержимое ларца ослепило деда. Среди золотых монет и дорогих камней он увидел медную чашу, совершенно позеленевшую от времени; была там и золотая корона, усыпанная неогранёнными изумрудами; между многочисленных колье и колец Павел усмотрел кольца с символикой Ордена тамплиеров и даже саму печать великого магистра. Помимо разнообразных драгоценностей то здесь, то там, Павел замечал нательные крестики со штралами и мощевики-ладанки из кожи или обыкновенной ткани.
“Вот, оказывается, где была припрятана чаша Грааля”, – промелькнуло в голове у Павла.
– Торопись, кузнец, надо успеть до заката солнца, пока не проснулись болотные духи. Закрывай ларец на ключ и опускай в яму!
Дед Павел послушно исполнил приказ шляхтича и пришёл в изумление от только что сделанной работы. Вокруг ничто не указывало на то, что здесь был зарыт клад: ни разбросанных комьев земли, ни примятой травы, ни следов от его лопаты. Да он и сам не смог бы отыскать то место, куда недавно опустил сокровища. Земля непринуждённо и легко приняла ларец в своё чрево, словно сам пан Борута, хранитель кладов, тому поспособствовал.
“А что если этот гость из Хварщан и есть Борута – скорбный бродячий рыцарь, охотник за кладами и их хранитель? – подумал дед Павел. – Тогда моё дело совсем плохо, ведь святой воды на него совсем не осталось”.
– Ну всё, кузнец, отдавай ключ! – и пан Борута, а сомнений в том, что шляхтич и есть тот самый пан Борута, уже не оставалось, протянул к нему руку, которая, неестественно удлиняясь, крепко сжала его горло.
– Matka Boska! (1) – воскликнул дед Павел, сгрёб со дна кринки из-под святой воды осадок освящённой соли и бросил её в лицо шляхтичу. Деду повезло, что на чин освящения воды в праздник Богоявления епископ добавил в воду не вино, а освящённую соль. И решительно не пожалел последней.
Пан Борута отдёрнул руку и завертелся волчком на своём скакуне. Неизвестно, что бы случилось, если бы солнце уже успело скрыться за горизонт. Но демоны-солнечники, живущие в закатных лучах, внимательно следили за происходящим, и словно в кузнечном горне, раскалили горящие блики на драгоценном убранстве зловещего пана, отчего Борута растаял в воздухе, превратившись в зыбкую струйку чёрного дыма.
«Dzi;kuj; bardzo za pomoc, s;onecznicy» (2), – беззвучно пробормотал Павел, заметив чуть поодаль подошедшую к своему хозяину Боруте волчью стаю, обескураженную происшедшим и застывшую в замешательстве и нерешительности. Теперь, лишившись направляющей воли, им больше не оставалось ничего иного, как убраться к себе в лес восвояси.
Но приближалась ночь, солнце угасло, вокруг Павла была трясина и уже там, где только что жались друг к другу волки, зажглись синие огоньки поплавников, водных демонов полесских болот. Идти по топкой дрыгве в темноте было бы чистым безумием, и Павел решил оставаться до утра на спасительном островке земли, рядом с зарытым здесь ларцом тамплиеров.
Ночью в Полесье не бывает тишины, ни в лесах, ни на болотах. Однако пока западная часть небесного свода ещё не успела окончательно почернеть и была окрашена тёмно-лиловым, из мрака с синими огоньками не доносилось ни звука. Землю окутывала пронзительная тишь, такая беззвучная, какую Павел ощущал впервые. Было даже слышно, как к вискам приливает кровь и как взволнованно стучит его сердце.
Наконец, в небе одна за другой начали проступать звёзды, Павел пристроился у сухой лядины, прилёг и попытался уснуть, но тревожность пронизывала всё его тело, не позволяя явиться снам.
– Павелик, Павелик, – зазвучал где-то в отдалении ласковый голос, за которым раздался короткий всхлип, после чего последовала продолжительная пауза. Затем призыв повторился.
Так Павла звала в детстве только его мать. Призывный голос был похож на материнский, но было в нём нечто неуловимое, зловещее и пугающее, отчего у Павла пробежал по коже лёгкий озноб. Откуда исходил голос, понять было невозможно. Вполне вероятно, что он раздавался со стороны леса, откуда пришла, призванная паном Борутой, подневольная волчья стая. Тяжёлый воздух болота, наполнившись человеческим именем, сразу же пришёл в движение: синие огоньки вздрогнули и задрожали, где-то хрустнула ветка, а дремотная дрыгва выбросила со своей глубины шипучие сгустки гнилой пены.
– Взгляни на меня, Павелик!
Кузнец вздрогнул и увидел прямо перед собой бледную панну, причём настолько бледную, что лицо и руки её казались подсвеченными лунным светом.
– Помоги мне, кузнец, помоги мне снова стать прежней!
– Как же я могу помочь тебе, ясная панна?
– Достань мне из твоего ларца маленький такой крестик, на шёлковой ниточке, серебряный… Чтобы снова во мне забилось сердце и по жилам потекла горячая кровь.
– Но разве это мой ларец? Этот ларец пана Боруты, а я только исполнял его волю.
– Это не ларец Боруты! И ещё неизвестно, как ему удалось заполучить эти сокровища. Теперь ларец окроплён святой водой, поэтому никакой Борута не сумеет прикоснуться к нему ещё четыреста лет. И ларец, и ключ был изготовлен искусным и благочестивым мастером, и открыть его ключом тоже сумеет лишь искусный и благочестивый мастер. Вот почему ты и нужен был Боруте. Однако ключ у тебя, и ларец не имеет заклятия против искусного кузнеца и благочестивого прихожанина. Павелик, достань крестик!
“Бедная неприкаянная душа! Почему бы не помочь ей вернуться – думал кузнец. – Она не просит ничего из зарытых несметных сокровищ, а нужен ей всего лишь скромный серебряный крестик, благодаря которому она сможет вернуться к своей праведной жизни. Ни стрыга, ни богинка крестик бы не попросила, тем более что богинки не являются поодиночке”.
Уже готовый вершить правое дело дед Павел взялся за лопату, но услышал за спиной тихое перешёптывание и лёгкий шелест воздушных платьев. Павел резко обернулся и увидел скользящих по болотной ряске водных дев – богинок, с мёртвенно бледными лицами и распущенными зелёными волосами. Они стали рядом с просительницей, и на разные лады стали произносить его имя.
Павел понял, что невинная просьба достать крестик, была всего лишь способом заставить его достать клад, но руки перестали ему подчиняться. Он схватил заступ и с силой вонзил его в землю. Кузнец не знал, как ему освободиться от чужой воли. Богинки столпились вокруг него, теперь они уже не просто взывали к нему и принуждали его к действию, а что-то зловеще шептали, не сводя с кузнеца своих алчущих и горящих глаз.
Вся болотная нежить предвкушала ожидаемой развязки, даже синие огоньки поплавников приблизились к нему и засветились так ярко, что кузнецу показалось, будто взошла луна. Но это не занимало внимания Павла, он пытался вспомнить все мамины заметы и приговоры против богинок, которых опасались все знакомые ей местные крестьянки. Он помнил, что богинки боятся цветов зверобоя, как и вообще всего, что могло содержать в себе жёлтые цвета и оттенки. Но больше всего богинки боялись какого-то звоночка из какой-то очень простой и даже глупой народной побаски.
Лопата вгрызалась в неподатливый землистый торфяник, а в его возбуждённом сознании так же сложно склеивались слова. Наконец-то искомой фразе удалось собраться, и Павел произнёс:
“Zonka, zonka, chyc; se zwonka!” (3)
Тут же погасли огоньки поплавников, а хоровод богинок смешался и рассыпался. Ночь наполнилась острым пронзительным дребезжанием, и из темноты показался седой старец с круглым колокольчиком для ястребиной охоты. То ли от резкого звука, то ли от явления старца, вся прочая нежить отступила во тьму и там растворилась.
Дед Павел был много наслышан о Скарбнике – властелине всего, чем богаты горы, чем изобильны земля и морское дно. Всё сокрытое от людского глаза, припрятанное или брошенное, подвластно Скарбнику, и перед ним бессильны заклятия и заговоры. И лишь освящённые клады не в его власти.
– Просчитался с тобой Борута. Не успел рыцарь натравить на тебя волков, теперь клад “чистый”, и ты значишься его хранителем. Но учти, кузнец, у тебя нет нашей силы, а клад со временем превращается в самостоятельную сущность и начинает жить своею жизнью. Вот, посмотри на то место, где ты его спрятал.
Дед Павел обернулся и увидел на пригорке стоящего агнца, который смотрел на него в упор. И глаза у агнца горели как у дикого хищного зверя.
– А я слышал, что все клады принадлежат Вашей милости.
– Все клады мне известны, но есть хранители и опричь меня. Однако этот клад особенный, и Борута неслучайно искал себе в подручные праведника, чтобы не дать ему подобным получить над ним власть. Но теперь он вряд ли сможет обрести такую даже через четыреста лет.
– Из-за ключа?
– Да, он будет искать ключ у твоих потомков, только у кого он окажется, он знать не будет.
– А так же мне оградить их от такой напасти?
– Ты же, наверное, знаешь, что у меня в Силезии есть подземная страна, где во дворцах, сияющих радугой, пребывают души загинувших рудокопов. Там тоже шумят сады и благоухают цветы, бьют фонтаны, украшенные малахитом и яшмой, и поют сладкоголосые птицы, которые наряднее и забавнее земных. Ступай ко мне, будешь вечным хранителем этого клада, поскольку станешь причастным к тому неодолимому могуществу, что довлеет над юдолью бренного мира.
– Не по мне такая завидная честь. Я слышал, Ваша милость благосклонна к честному работному люду. Позволь остаться мне в своей кузне и, если можешь, убереги моих потомков от губительных чар Боруты.
– Как знаешь, кузнец. Дам тебе моих слуг, которых вы называете краснолюдками. Они проведут тебя через болота по самому безопасному пути. А оградить тебя и твоих внуков от Боруты не такая простая задача: Борута хитёр и коварен, и стоит за ним большая тёмная сила.
Предрассветные сумерки подступили с плотным туманом, из-за чего тёмная полоса леса предстала зыбким видением, лёгкой дымкой над полем чёрной воды, покрытой поволокой зелёной цвили. Слугами Скарбника оказались горные гномы в красных вязаных колпаках, которых Павел принял за малых детей, суетливых и дерзких. Они весело устремились в пелену тумана, жестами показав Павлу, что ему следует идти за ними.

Произошедшие события оставили тяжёлый след в душе Павла. Все, кому случалось обращаться за чем-либо к кузнецу, заметили, что он стал ещё более замкнутым и нелюдимым. Казалось, он вообще перестал бывать где-либо помимо своей кузни, единственно, где его ещё можно было встретить, был костёл в соседних Остроглядах.
Павел изменился даже внешне: его худоба, на которую раньше мало кто обращал внимания, стала более заметной, хотя это никак не сказывалось на его выносливости и работоспособности, и он по-прежнему обладал недюжинной силой и крепким здоровьем. А вот чего никогда раньше не замечали соседи Павла, так это то, что по ночам в его окнах всегда горел бледный синеватый свет.
Но и в душе у кузнеца было неспокойно. Он словно чего-то ждал и постоянно оглядывался по сторонам, точно рядом находился незримый кто-то, всечасно готовый с ним заговорить о кладе, о котором он бы предпочёл забыть навсегда. Но кузнец опасался не пана Боруты, Павел был почему-то уверен, что Борута к нему более не вернётся, а будет бродить где-то все предсказанные ему четыреста лет. Кузнеца пугала неизвестность и непредсказуемость тех сущностей, с которыми он уже имел несчастие повстречаться.
В таком ожидании посланника гиблых болот шли дни и недели, пока, наконец, на пороге не появился молодой парень, весьма странного вида и в очень необычном наряде. Очевидно, он шёл издалека, поскольку таких одежд здесь просто не носили: на нём были льняные шоссы и пурпурная котта, подпоясанная кожаным ремешком. Внешний облик его был столь необычен, что вполне можно было себе представить, что одна из резных фигурок горельефа алтаря в Остроглядах, изображающего поклонение пастухов, вдруг ожила, значительно увеличившись в своих размерах. Парень действительно был гигантского роста, значительно выше Павла. Лицо его было серым и гладким, словно полированный мрамор, а светлые густые волосы напоминали солому. Парень тихо попросил воды, но когда хозяин вынес ему наполненный водой ковш, он уже расположился на лавке, где обычно отдыхал Павел. Взгляд гиганта был язвительным и зловещим, в глазах пришельца, казалось, горел испепеляющий огонёк ада. Гость немного привстал и, молча, протянул руку к Павлу, раскрыв перед кузнецом свою огромную ладонь.
“Ключ! – послышались голоса со всех сторон. – Ключ!”
Павел истово перекрестился и проговорил про себя слова молитвы: “Pod Twoj; obron; uciekamy si;, ;wi;ta Bo;a Rodzicielko, naszymi pro;bami racz nie gardzi; w potrzebach naszych, ale od wszelakich z;ych przyg;d racz nas zawsze wybawia;, Panno chwalebna i b;ogos;awiona. O Pani nasza, Or;downiczko nasza, Po;redniczko nasza, Pocieszycielko nasza. Z Synem swoim nas pojednaj, Synowi swojemu nas polecaj, swojemu Synowi nas oddawaj”. (4)
Не успел он даже сказать: “Amen”,(5) – как парень исчез, а на подстилке из овчины, на которую прилёг гость, обнаружилось большое прожжённое пятно. Дед Павел слышал от людей, которых он прежде считал легкомысленными болтунами и доверчивыми профанами, что хромота является первым признаком нечистой силы, а ещё нежить можно распознать по стойкому запаху серы и внезапным приступам тошноты. Но ничего из перечисленного Павел так и не заметил. Тем не менее, пришелец не был обыкновенным человеком.
Парень больше не возвращался, однако кузнец не мог спать на лавке, на которую прилёг этот странный гость. Едва Павел смежал веки, как его начинали мучить кошмары, где вокруг него толпились рыцари Храма, а он сидел подле ларца с их сокровищами и умолял собравшихся избавить его от миссии хранителя клада. Храмовники отрицательно покачивали головами и от предложения получить обратно свои вещи решительно отказывались. И Павлу приходилось снова закапывать ларец в землю, после чего на этом месте возникал белоснежный агнец, который человеческим голосом рассказывал кузнецу евангельскую притчу о сокровище, сокрытом в поле. Голос у агнца был тонкий и жалобный, а после слов о делах суетных и нечистых, агнец начинал окликать Павла, упрекая его в греховном содействии посланникам и насельникам ада.

На исповеди, против обыкновения, Павел не услышал от священника молитвы Крестного Знамения. Тем не менее, кузнец прочитал её сам и, с трудом подбирая слова, начал излагать всё, что его тревожило и тяготило.
Когда дед Павел закончил, священник почему-то молчал. Не было ни привычного наставления, ни епитимьи. Не было даже знакомой формулы: “Господь простил тебя. Иди с миром…” Павел рискнул немного отодвинуть ширму и посмотреть на исповедника. Но священника там не было. Вместо него он увидел серое мраморное лицо недавнего визитёра и встретился с ним взглядом. Кузнец его узнал сразу: глаза мнимого исповедника были похожи на волчьи и в них горел испепеляющий огонёк ада. Кузнец выбежал прочь в полной растерянности, он не знал, что дальше делать и как ему быть.

Бессонница и ночные кошмары совершенно извели Павла. Рыцари-храмовники упрямо молчали, оставляя предложения Павла разобрать сокровища без внимания, и вновь и вновь выпускали к кузнецу говорящего агнца.
И Павел опять направился в костёл в Остроглядах, чтобы исповедоваться пресвитеру, уже не заходя в конфессионал.
Павлу показалось, что пресвитер не был удивлён его рассказом.
– Ты способен изготовить точно такой же ключ?
– Без сомнения. Даже стержень и кольцо могу выковать более изящно.
– Этого делать не нужно. Сделай точную копию ключа, и дальнейшие события тебе подскажут, как следует поступать. А ещё не пожалей серебра на посох для земляного деда – Скарбника. Он должен принять дар, и если он помог тебе избавиться от богинок, то наверняка и поможет снять с тебя спуд хранителя клада, важно только, чтобы ты сделал от ларца ключ.
– А почему не отдать подлинный ключ от ларца?
– Этого я не знаю, но, представляется мне, что будет правильным решением отдать им копию.
– Будет исполнено, Ваше преподобие.
– А ещё тебе следует несколько раз в день читать литанию святой Марии Магдалине. У тамплиеров был такой лозунг: “Богу и нашей Госпоже”. Слышал я, что одним из обвинений в ереси храмовников, было то, что госпожой они считали не Деву Марию, а верную прозелитку Спасителя. Возможно, рыцари Храма послушают свою покровительницу и тебя оставят.

Дед Павел старательно принялся за исполнение. Ключ вышел неотличимым от настоящего, Павлу даже удалось придать ему благородную патину времени. А когда он выковывал посох для Скарбника, то заметил в кузнечном горне огненную птицу, похожую на сокола. Прадед Павла говорил когда-то, что так может выглядеть Рарог – огненный сокол, сопутствующий кузнецам в особо ответственном деле. Птица сидела на раскалённых углях и пела тонким серебристым голоском, отчего на серебряной поверхности посоха сами собой появлялись прекрасные узоры, какими вряд ли мог любоваться Скарбник в своей подземной стране в Силезии, несмотря на обилие там чудес и разных диковин.
Когда ключ и посох были готовы, во дворе кузни показался белоснежный агнец. Он смиренно стоял около коновязи перед угольной ямой и терпеливо дожидался Павла. Ежедневные литании к Марии Магдалине, очевидно, были услышаны, и агнец прибыл к кузнецу в качестве посланника. Павел вышел к нему навстречу с посохом и ключом. Агнец молчал, но кузнецу казалось, что он с ним мысленно ведёт спокойный и доверительный разговор.
– Святая услышала тебя. Не гоже смертному быть хранителем реликвий Церкви.
– Но Борута…
– Нет, никакая нежить не должна касаться святыни. Ни Скарбник, ни тем более Борута.
– Но я выковал посох для Скарбника.
– Скарбник примет твой посох и позаботится о том, чтобы нечисть от тебя отстала. А сокровища будет хранить та, что причастна к реликвиям клада. Они и через четыреста лет останутся там, где ты их оставил. И Святая сама решит, стоит ли их открывать людям.
– А как же подлинный ключ?
– Оставь себе. Пусть он останется в твоей семье для того, чтобы у твоих потомков сохранилась память о тебе и о том верном решении, которое ты принял.
Агнец топнул копытцем и исчез посох, топнул ещё – и исчез ключ. Напоследок агнец пронзительно посмотрел на кузнеца человеческим взглядом и растаял белоснежною струйкою дыма.
Так у нас остался не только железный ключ от ларца тамплиеров со священными реликвиями и драгоценностями, но и говорящая фамилия Коваль, чтобы все мы знали и помнили, из какого мы рода-племени происходим, и какой заметной и важной фигурой был дед Павел, искусный кузнец и добрый католик».

Я внимательно выслушал это фамильное предание и подумал, что оно слишком надуманно, чтобы быть правдивым. Только мне это показалось совершенно неважным. Я был благодарен многим поколениям моих родных, сохранившим для меня этот немудрёный артефакт, которому мой далёкий предок был обязан целой цепочке необычайных событий. Ключ от ларца по сравнению с ключами от современных замков казался простою отмычкой, но он был интересен хотя бы потому, что являлся ключом к нашей семейной истории, открывающий многое из того, что часто бывает забыто. Благодаря ключу, моя память приросла таинственной природой Полесья, обыденностью живущего там простого работного люда, его суеверием и верой, а главное, той значимой связью с моим далёким предком, которому я многим обязан: нравом, обликом и самою жизнью. Пожалуй, такой же «ключ» должен храниться во всякой семье, хотя бы для того, чтобы никто из родных не уходил бесследно, и чтобы обо всех тех, кто своими корнями некогда вписался в семейное древо, потомки могли бы узнать и могли бы о них помнить.



(1) «Матерь Божья» (польск.яз.)
(2) «Большое спасибо за помощь, солнечники» (польск.яз.)
(3) «Жонка, жонка, лови свой звонок» (польск.яз.)
(4) «Под Твою защиту прибегаем, Пресвятая Богородица. Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, Дева преславная и благословенная. Владычица наша, Защитница наша, Заступница наша, с Сыном Твоим примири нас, Сыну Твоему поручи нас, к Сыну Твоему приведи всех нас» (польск.яз.)
(5) «Аминь» (польск.яз.)