4. 1 Больше, чем друзья

Ведьмы гиблого леса
Часть IV Камень преткновения
Глава 1 Больше, чем друзья

После ряда произведенных казней работа «ведовской комиссии» была приостановлена за неимением новых «зацепок» у обвинения, и отчасти потому, что знатные, благородные господа, хозяева замка, готовились принимать родственников и друзей на Рождество. В гостевых комнатах проводилась генеральная уборка: производилась стирка постельного белья, чистка мебели, гардин, гобеленов; мытье полов и окон; удаление слоев пыли с полок с книгами, с канделябров, столиков, резных и лепных украшений на стенах и потолках. Работа началась еще осенью. И пока на городской площади летели головы с плеч, в замке слуги наводили образцовый порядок. Зима подкралась незаметно, в разгар предпраздничных хлопот и ужаса перед топором палача, но только не для двоих, все так же живущих мирной жизнью, и тайно друг в друга влюбленных. Валеолан и Эрнестина общались вместе целыми днями. Пили чай с молоком и сладостями у камина в дождливые дни, в сухие - гуляли в саду, в парке, играли в крокет на лужайке. Они вместе читали книги, разговаривали, смеялись, вместе молчали. Часто рядом бегала Роза, и тогда кормилица уходила поболтать с экономкой. Стелла им не мешала. Она была поглощена и порабощена Эдгаром, душой и телом, и проводила дни в ожидании его возвращения в замок, вся в мыслях о нем. Ванесса была занята на заседании и, как всегда, своим творчеством, поэтому Валеолан и Эрнестина могли общаться свободно, не боясь подозрений, шутливых намеков, поддразниваний. Да и повода никакого не было для этого, они позволяли себе флиртовать только в шутку. Но когда общались, чувствовали себя друг с другом просто душа в душу. Мало по малу влюбленность окрепла, дружеские чувства окончательно превратились в романтическое увлечение, взгляды начали смущать, прикосновения – казаться чем-то интимным, и разговор перестал клеиться, потому что каждый теперь думал об объятиях и поцелуях, и о недозволенности своих желаний.         
--- Как продвигается ваша литературоведческая статья? – решил начать разговор Валеолан, поравнявшись с Эрнестиной ранним утром на расчищенной от снега дорожке парка. – С тех пор, как Ваши брат и отец снова в замке целыми днями, Вы все реже покидаете свои покои.
--- Ванесса тоже дома… - подумала вслух Эрнестина, и повисло неловкое молчание.
Тут же девушка опомнилась и ответила на заданный вопрос, укоряя себя за глупость.   
--- Я не собираюсь продолжать работу, - пряча ручки в муфту, наморщив нос, сказала она. - Не до этого. Все мысли о том, что Генри пишет, чтобы я ждала его на Рождество.
--- Давайте забудем хоть на час о Генри Райте! – раздраженно воскликнул Валеолан. -Почитайте мне лучше Ваши стихи о любви!
Он резко замолчал и тоже укорил себя за глупость.
--- У меня мало стихов о любви, - произнесла она задумчиво. – К тому же, я их стыжусь. Потому что все это просто мои мечты о ней.
--- У всех так.
--- Нет, не у всех! – она почти вышла из себя. - Но только именно мне попался негодяй! Честное слово, если бы я была свободна от общественного мнения, я бы никогда, пожалуй, не пошла замуж.
--- А что говорят сестры?
--- Сестры глупы. Все женщины глупы. Взять ту же самую, якобы ученую, Ванессу… Продолжает кидаться в меня духовными камнями. Терпи, мол, как Иов. Для этого какая вера нужна! А она говорит, что я верить не хочу.
--- Да, трудная для осознания книга. Предел человеческих страданий. Иов молил о смерти и много наговорил на Бога, хотя сказал, что мы должны принимать от Него не только доброе, но и злое. Не ждите и от себя многого.
--- О, меня как раз считают легкомысленной, баловнем судьбы, которая никогда не думала… даже о смерти. Хотя еще в детстве я написала стихотворение, в котором впервые размышляю о ней. Знать не знала, что оно окажется таким пророческим: бездна, пустота…
--- Вы мне его читали, я помню. Мрачное стихотворение.
--- В детстве оно было доказательством моего таланта, теперь же сестра говорит, что грустные стихи о смерти - это переходный возраст. Неужели страх смерти никогда не брал за горло? Хотя, да, Ванесса ведь считает себя праведницей!
--- Это не переходный возраст, а кризис веры. Символично, что именно она, со всей ее набожностью, ошиблась. Генри Райту не показывайте.
--- Ни за что! Он и так поставил на мне крест, как и Ванесса. Для моей же пользы, разумеется. Не получили того, чего хотели. Не прославились за мой счет, как жених и наставница…
--- Или убрали с дороги, как конкурента…
--- Друга? Сестру? Недавно она посмеялась моему стихотворению, написанному в пятнадцать лет, к которому раньше относилась со всей серьезностью. «Разве это стихи?», сказала она, когда я спросила, достойный ли это уровень для молодого автора, который только пробует свои силы. И добавила: «А зачем ты делаешь себе поблажки? Пиши, как классик!»
--- Ох, - вздохнул Валеолан. – Она просто превознеслась, когда напечатали ее книгу. Но если сам не стал Мильтоном, нечего критиковать других с позиции классики.
--- Один провал – и тебя уже списали со счетов. Все предыдущие успехи – случайность.  Вы ведь тоже читали мои последние работы? Все их читали…
--- Это не провал! Вы просто ищете себя в творчестве. К тому же, если Вы пишете о детях, значит, у Вас уже есть материнские чувства. А это немало.
--- Именно! А Генри Райт говорит совсем другое… Я ищу себя как писательница, а Ванесса сразу заявляла о себе, с первого стихотворения! Такое высокое мнение о своем таланте! Я наивно полагала, что художественная ценность произведения объективна, что оно само за себя говорит, и говорит об авторе – о том, сколько он пережил или прочувствовал; что истина самоочевидна, но оказалось, что любую ложь можно доказать. В математике – строгие доказательства, там словоблудие не ввернешь, как любит делать мой суженый. А Ванесса… Я благодарна ей за то, что в детстве она занималась со мной стихосложением, но если уже тогда она понимала, что, чтобы считаться поэтом и иметь право голоса в литературном обществе, нужны ранние публикации, почему она не сказала? Не помогла… Хотя, я, наверное, просто не поняла намека, когда она похвалилась, что ее впервые напечатали в шестнадцать. В Кембридже. Отец, конечно, помог.  Тогда я подумала, что она делится радостью. Мне было пятнадцать. А теперь она величается этим. Считает себя из-за этого талантливее. Жаль, что это так и выглядит, на фоне моих последних неудачных экспериментов.
Эрнестина замолчала, ей стало горько и стыдно за свою наивность и неудачи.
--- Никто не хочет, чтобы его место занял другой. А у Вас все еще будет. 
--- А я уже думаю о том, что сделала в этом мире, и нет надежды на счастье… Вот обдумываю я одну историю уже пару лет, хочу написать роман…
--- Генри Райту об этом знать не обязательно, - перебил он ее.
--- Конечно нет! Только зачем вообще писать? Просто для своего или чужого развлечения? В чем смысл творчества? Неужели оно бесполезно и имеет только эстетическое предназначение? Допустим, книга будет нести свет веры, будет хранительницей нравственности. Но ведь мало сказать: «не делайте зла, разоритесь». Нужно что-то большее…
--- Нужны примеры добродетели.
--- Вот именно! Только где их взять? Говорят, например, что любое несчастье – готовая история, ну, а как же люди, которых писатели берут в качестве прототипов? Они же узнают себя, и им будет причинена обида. Особенно, если их узнает еще кто-то другой. Публичный позор. Разве мы вправе судить и наказывать? А если они захотят отомстить, это еще хуже. А если успех? Тогда зависть. Этого я просто боюсь.
--- Да у вас самый настоящий экзистенциальный и творческий кризис!
--- Я догадалась.
--- Писательскую этику соблюдать не помешало бы многим авторам.
Помолчали.
--- Надоело, наверное, вот так со мной гулять целыми днями? – вкрадчиво спросил он.
Эрнестина красиво, едва заметно, улыбнулась.
--- И нечего надо мной смеяться! – заигрывая, воскликнул Валеолан.
--- Как ты понял, что я смеюсь, а не смущаюсь? Генри Райт считает – наоборот, - она назвала его на «ты», и это было так красиво, так близко, такое счастье!
--- Генри Райт строит из себя черт знает что, чтобы скрыть, что ничего не понимает в женщинах.
--- Ах, он – двуличный негодяй! И то, что нас с ним решили поженить, просто потому, что он – логичная партия, – это такая хитрая и подлая ловушка! Даже если у людей много общего в силу воспитания, это еще не родственность душ… Я вовсе не надеюсь на то, что меня впереди в жизни с ним ждет что-то хорошее.
Валеолан вздохнул.
--- Жаль это говорить, но, похоже, Вас ждет рабство.
Снова воцарилось молчание. Но тут Эрнестина внесла неожиданное предложение, которое в последние полгода оставалось за ее друзьями и родственниками.
--- Не пора ли завтракать? В замке, наверное, уже проснулись. И сестры, и Эдгар, и отец, и Роза. Скорее всего, стол уже накрыт. Не отказалась бы я сейчас от чашки горячего кофе!
Валеолан улыбнулся. На мгновение его встревожило то, что девушка ничего не сказала на последнее его неприятное предположение, но лишь на мгновение, потому что, видя ее вдруг исполнившейся веселости и радостного желания пообщаться с родными, он сам обрадовался и отмахнулся от роковой мысли о странности и нервности такой веселости, и от скорбной мысли о рабстве, надеясь, что, в конечном счете, как-то все само собой разрешиться. Каким образом, он не мог себе представить. Помолвку нельзя было расторгнуть, свадьба была неизбежна. А Валеолан желал Эрнестине счастья. И ему хотелось, чтобы с ним. Но до сих пор он был верен своей жене, которая считала его недостойным себя, и о которой он попросту забывал рядом с ее младшей сестрой.