4. 10 Разговор Генри с Ванессой

Ведьмы гиблого леса
Часть IV Камень преткновения
Глава 10 Разговор Генри с Ванессой

Прошел месяц после смерти Томаса Блэкстока, и о нем забыли. Тело его отправили с экипажем в семейный склеп, Стелла отказалась проводить почившего мужа в последний путь и осталась в замке Олдингтонов. Кэмпбеллы уехали в свое поместье, а жизнь остальных домочадцев и вовсе не изменилась. Казалось, никто даже не заметил, что не стало человека, настолько каждый остался поглощен своими интересами, целями, проблемами и делами. О Джереми тоже не вспоминали. Эдгар зачитал на семейном совете письмо собственного сочинения о благополучном путешествии брата на корабле в индийские колонии, и родственники перестали беспокоиться понапрасну. Сам же братоубийца спал спокойно и продолжал писать конфиденциальные письма в Тайный Орден, а также вел дела отца по управлению замком и землями. Стелла удовлетворяла его в любое время, а в остальное – выписывала новые платья из Лондона, а также заказывала ювелирные украшения по собственному дизайну у лучших мастеров их маленького городка; гуляла, ела, скучала. Она даже не надевала траур, чем в очередной раз заслужила осуждение Ванессы, на которую просто махнула рукой. Кузина в свою очередь задрала нос и гордо удалилась, высказав все свое возмущение и негодование мужу, в том числе и о том, что у ее старшего брата со Стеллой порочная связь. Валеолан покивал головой в знак солидарности, но толком не стал слушать, потому что внутри у него все клокотало от ревности, ибо Генри Райт, оставшийся погостить на неопределенное время, не давал Эрнестине покоя своими домогательствами, стихами и одним своим присутствием. Девушка пряталась в своих покоях и теперь появлялась редко не только в семейном кругу, но и на прогулке, и Валеолану не удавалось застать ее одну. Отец семейства Чарльз предавался старческой ностальгии по безвозвратно ушедшей молодости в своем кабинете или библиотеке, где подолгу, бывало, играл с внучкой Розочкой и читал ей сказки про драконов, великанов, людоедов и рыцарей, вызволявших из плена злодеев прекрасных дам.
Ванесса тоже часто засиживалась в библиотеке за книгами классиков или за собственными сочинениями, а иногда присутствовала на уроках музыки, которые давала Розе гувернантка, или смотрела, как кормилица учит девочку вышивать. Стихосложением она с ней не занималась, потому что считала, что у дочери нет таланта.
Так однажды, в февральский промозглый день, она, по своему обыкновению, грелась в библиотеке у камина, сплетая красивые слова в поэтические образы о тонких материях. Она чувствовала себя в полном уединении, несмотря на то что у окна читал философов и пил чай Эдгар.  Долгое время никого, кроме них, в библиотеке не было, и каждый был занят своими мыслями. Но тут в кресло у камина, по правую руку от Ванессы, плюхнулся Генри Райт, пододвинув к себе столик с ее чернильницей, бумагой и перьями. От такой наглости она сначала лишилась дара речи, но потом отложила свои черновики и забрала поднос с письменными принадлежностями со столика прямо из-под носа хама, удалившись с ним к большому столу у окна. Эдгар оторвал глаза от книги и оглядел обоих, потом снова погрузился было в чтение, но начавшийся между Ванессой и Генри разговор помешал ему. Однако он не ушел, но и не стал вмешиваться, потому что этот разговор, а отчасти спор и даже ссора, его насторожили. 
--- Сколько важности! – взбеленился Генри Райт. – Мы, художники слова, должны не соперничать, а поддерживать друг друга: умение создать настоящее произведение искусства – редкость в наши дни.
--- И одно из них – это, наверняка, то стихотворение, с которым Вы выступали на Рождество! С которым Вы выступаете по любому поводу! – ловко парировала Ванесса.
--- Конечно! Шедевр!
--- Шедевр… Вы написали одно хорошее стихотворение и постоянно читаете его, потому что Вы его написали. Я давно хотела сказать: Вы видите в литературе только буквы. Для Вас она - просто обороты речи. На досуге положите свое стихотворение рядом с сонетом Петрарки, и почувствуйте уровень.
--- С таким же успехом ты тоже можешь приложить свой сонет к сонету Петрарки и понять, что твоя женская поэзия по сравнению с ним – просто жалка. Но тебя ведь это не останавливает.
--- Меня читали и в шестнадцать, и в семнадцать, и мою книгу напечатали, потому что профессора Кембриджского университета дали моим стихам положительные отзывы! – вскинулась Ванесса. – И, кроме того, они одобрили и мои достижения в области науки, поэтому сейчас я работаю уже над второй книгой.
--- С тобой все это случилось, потому что твой папа – пэр Англии. И твое время давно прошло, если тебя читали и в шестнадцать, и в семнадцать, но возраст, конечно, тут ни причем! – усмехнулся Генри.
Ванесса побагровела от гнева.
--- Если бы у Вас был такой папа, он бы и Вам устроил творческий вечер!
--- Как раз у меня есть такой папа. А ты просто избалованная. И уж если на то пошло, если бы у тебя был такой папа, как у Эрнестины, ты бы умела любить, а не считала себя лучше других. Но ты, главное, не расслабляйся: прошлым летом творческий вечер – в графском замке, через десять лет – в Кембриджском университете, через двадцать – при дворе короля. А если ничего не выйдет, папа купит тебе пони.
Ванесса надменно фыркнула.
--- Ты не так умен, как кажешься! – заявила она высокомерно. – И не тебе указывать кому-то на избалованность! До нелепости тщеславный вероломный хам! Но что-то мне подсказывает, что для тебя это комплименты. А я извиняюсь перед публикой за свои ранние стихи, если мне приходится их читать. В каждом возрасте свои критерии оценки стихов.
--- Какая глупость! Стихи не имеют срока давности.
--- Тогда твори, как классик! Живи по своим законам. А если больше ничего не можешь написать, зачем преподносишь себя, как поэта? – общение на «ты» в их разговоре превратилось в проявление неуважения и фамильярности.
--- Я тебе мешаю?
--- Талант, дар Божий, – это постоянное возвышенное состояние духа. Такие люди мыслят несколько иными категориями, чем все остальные, потому что постоянно соприкасаются c «высоким». Лишь немногим даруется эта способность духовного полета как знак особой милости и предызбрания к служению другим, (не себе!). Отличие истинной поэзии от «просто стихов» таит в себе возможность приближения через них к Небесному. Каждый настоящий поэт призван восполнять духовное невежество менее одаренных, «простых» людей. А ты выбрал литературу как способ навязывания своего мнения, восхваляя собственную личность.
--- Сколько превосходства! Не стоит путать гениальность со святостью. Не все гении Святым Духом питались… Как, например, ты, когда весьма пренебрежительно написала о женщине, которая изменила своему мужу. Я слышал эту сплетню, а также о том, что Дева Мария потом приснилась ей и наставила на путь истинный, о чем ты как-то не упомянула. И чего сама не была удостоена.
--- Бог щедро одаривает меня благодатью по вере. И если на то пошло, твой «шедевр», как ты выразился, далеко таким не является. Надеюсь, я доступно объяснила, почему.
--- Благодаря этому стихотворению, Эрнестина с грехом пополам верит в мои романтические чувства к ней. Я работаю на реальный результат, вместо того чтобы выслуживаться перед нужными людьми.
--- Эрнестина и свои стихи пишет еще в рамках программной литературы. Вас обоих редактировать и редактировать.
--- Ты же сама сказала, что для каждого возраста свои критерии оценки стихов! Когда это Эрнестина успела одолеть что-нибудь сверх программной литературы? По-моему, это не тебе завидуют, а ты сама завидуешь. Красоте сестры, например. Или тому, что она моложе.
--- Никогда! Слышишь, никогда я не завидовала ничьей красоте! Да, я хотела бы быть красивой, как она, но я – творец! Меня вдохновляет красота! Природа, искусство и красивые люди.
--- Судя по ее письмам о том, как вас учили стихосложению, - усмехнулся Генри. – Ты говорила, что каждое ее новое стихотворение сильнее предыдущего, как будто до него она написала пятьдесят.
--- Я говорила…- взвизгнула Ванесса. – Но я и не говорила, что сформировавшийся поэт!
--- Да, ты сказала: «Просто «Сид»!»
--- Это были эмоции.
--- Само собой, теперь можно говорить все, что хочешь. Однако, у Эрнестины есть собственный голос. А ты в двадцать лет зарифмовывала стишки о том, как красиво кружатся снежинки. Подумай об этом на досуге.
--- Ну, и что может юная девушка, которая еще плохо себя понимает, выразить?..
--- И подумай, кто из нас более вероломный, раз ты никогда серьезно не относилась к творческим способностям Эрнестины, делала скидку на возраст, перехваливала, как ребенка, и помогала из чувства долга перед отцовской волей. Обманула, и теперь презираешь.
--- Я презираю Вас, Генри Райт! - увела в сторону разговор Ванесса. – Тоже завидую? Вашим деньгам? Славе в свете? Я презираю Вашу наглость и самомнение. Будучи бездарностью, и осознавая это, так бессовестно преподносите себя миру, как гения!
--- Ну, в этом мы с тобой похожи! Ты такого высокого мнения о своих юношеских работах! Извиняешься за них, но все равно с ними выступаешь! А мне с одним стихотворением – нельзя! И Эрнестина не может выразить! – расхохотался он. - Хотя, юношеские стихи нужно просто сжигать!
--- Моя ученость всеми признана! Я – добродетельная женщина!  Мое слово в поэзии будет вернее.
--- «Многознание уму не научает», говорил Диоген Лаэртский. Но, к сожалению, очень многие ученые выдают многознание за собственную мудрость. И я, конечно, отлично понимаю, что именно за знатность и звания тебя считают в придачу и поэтом.
--- Я молюсь, чтобы стяжать вдохновение!
--- Да… И рогов не видно, и нимб не падает.
--- Ты можешь сколько угодно читать свой «шедевр», твою книгу все равно не напечатают, потому что это не уровень!
--- Что-то мне подсказывает, что Мильтону нечего было стыдиться.
--- Ты просто жалок! Ты искажаешь смысл и придираешься к словам – это все, что ты можешь!
--- И на этой прекрасной ноте, когда ты начинаешь обвинять других в своих грехах, я, пожалуй, скажу «finita la comedia», и пойду завоевывать свою невесту, чем продолжу с тобой носом мериться, который у тебя не на том месте вырос, – гнусно засмеялся Генри.
--- Да, опускайся, опускайся! В этом вся разница между нами!
--- Дорогая, ради тебя я готов на все.
--- Я требую к себе уважения, как женщина! Как мать! Как старшая сестра!
--- Тогда иди воспитывай Розу, - повысил голос Генри. –  Или насмехайся над Валеоланом. А по мне, как женщина, закрой рот и убирайся на кухню котелками командовать. Там тебе быстро объяснят твое место.
--- Ничтожество! - Ванесса высоко подняла голову и гордо удалилась.
--- Лишь бы оставить за собой последнее слово! – ухмыльнулся ей в спину Генри Райт. – Спесивая стерва!
Ванесса ушла, а Генри позвонил в колокольчик, приказав дворецкому позвать Холли, горничную Эрнестины. И пока ждал, не завел разговора с Эдгаром, а взял листок бумаги, чернила и написал короткое письмо. Второе, написанное заранее, достал из нагрудного кармана и положил рядом на столике.
Эдгар, сделав вид, что погружен в чтение, тайком наблюдал за ним и думал, что было очень благородно с его стороны защищать Эрнестину перед Ванессой, однако то, как пренебрежительно он разговаривал с его сестрой, бросало тень на это благородство, наталкивая на мысль о тайном умысле. Стелла рассказывала ему, что Эрнестина не хочет выходить за него замуж из-за низости характера, и Эдгар быстро догадался, что лицемер что-то задумал.
Холли вошла в библиотеку, краснея и волнуясь от прилива романтических чувств и восхищения мужчиной ее мечты, но молодой лорд ничего не заметил и не понял, он только кратко и равнодушно попросил передать очередное письмо своей невесте, и дворецкого - письмо Чарльзу. Холли поникла рыженькой головкой, как маленький цветочек, но, когда она обнаружила, что это – очередное письмо, которое не запечатано, сердечко ее снова заколотилось от радости, потому что она тайком читала все такие письма. Так, собственно, она и влюбилась в этого лицемера, который ее неискушенной, ранимой, наивной душе представлялся идеалом благородства. Она была уверена, что только ради этого Господь благословил хозяев научить ее читать, и жалела только о том, что не может запомнить наизусть, чтобы потом вспоминать близко к тексту.

_________
Пьер Корнель. Сид. (фр. Le Cid) — театральная пьеса (трагикомедия) в стихах. Первое представление «Сида» имело место в декабре 1636 или в январе 1637 года.