4. 12 Несчастный случай

Ведьмы гиблого леса
Часть IV Камень преткновения
Глава 12 Несчастный случай

Эрнестина плакала и злилась в своей роскошной спальне. Она то нервно ходила из угла в угол, то падала в слезах на кровать, то опускалась на колени перед распятием. Прическа растрепалась, лицо опухло и покраснело от слез, девушку била нервная дрожь, кружева на рукавах она изорвала в клочья. Ей вспоминались все разговоры о ее замужестве с отцом и сестрой, от которых она так и не получила поминания, утешения и поддержки; все письма Генри Райта, все его насмешки, уничижение; все их превосходство, гордость, высокомерие, желание возвеличиться за ее счет. И эти воспоминания были так болезненны, унижение столь тонко - без единого грубого слова, и все казалось так несправедливо, что снова для нее настала та минута, когда вся жизнь кажется страшнее смерти. И когда она ясно представила себе, что вот сейчас, еще секунда, и она распахнет стрельчатое решетчатое окно и спрыгнет вниз, истерика отпустила, кровь как будто вся похолодела, голова стала ясная, и ужасная гнетущая решимость овладела ею.
Она в самом деле подошла к окну и открыла его. Морозный ночной воздух ворвался в спальню, потушил свечи. Эрнестина не закуталась в шаль, потому что не почувствовала холода. Девушка посмотрела на искрящийся в свете луны снег, на длинные тени от деревьев по всему парку и на подъездной аллее, посмотрела вниз… и отступила прочь, отвернулась в страхе. Она села на пол и закрыла лицо руками.
--- Господи, - прошептала она, - я никогда не хотела быть мученицей, не нужна мне никакая награда на Небесах, только покой. Почему нельзя было дать мне просто жить по велению сердца, а потом принять мое покаяние на смертном одре, как Ты делал это сотню раз для многих? Ни одна моя мечта не сбылась, все они превратились в иллюзии! Мир не живет по Твоим законам, он жесток и циничен, - она глубоко вздохнула. – И Ты это допускаешь.
«Но что, если Бога и вовсе нет? Что если это действительно выдумки, чтобы держать в подчинении людей? Христос называл всех, кто живет, соблюдая заповеди, - всех, любящих Его, друзьями… но тогда почему Он не слышит наши молитвы, не помогает? И молитвы превращаются просто в слова. Если не хуже, в наивные глупые детские просьбы, как говорит Генри Райт. И мы молимся и ждем Небесной помощи, вместо того чтобы взять жизнь в свои руки, собрать волю в кулак и жить так, как выгодно нам, как мы хотим. Монахиня, которая меня воспитывала, сестра Амалия, и отец, и Эдгар, почему никто из вас не сказал, что будет так трудно?! Не предостерег, не объяснил, как нужно жить среди волков? Никто мне ничего не должен, издевается Генри Райт. Но тогда я тоже никому ничего не должна! Если каждый имеет право говорить и думать обо мне все, что хочет, как смеялась Стелла, тогда и я тоже буду делать все, что захочу! Нужно быть сильной, стать взрослой. С волками жить, по-волчьи выть. Господи, как все это подло! Поистине нет тяжелее креста хулы и клеветы. Как Ты донес его, как позволил Себя гвоздями к нему прибить? Ради кого? Да пусть бы мы все горели в аду ярким пламенем, как в ветхозаветные времена! Но Ты поругаем не бываешь, а на мне живого места от обид нет. Я хочу не просто умереть, я хочу, чтобы меня вообще никогда не было на свете. Не хочу помнить свой позор и все, что мне говорили люди. Генри Райт уважительно никогда за мной не ухаживал. Как хорошо, что мы никогда не целовались! Какое это было бы унижение! Я объект для его насмешек из-за наивности, из-за девственности. А как же монахини-девушки, которые дали обет безбрачия? Как они живут с этим всю жизнь? Но в монастырь мне дороги нет. Потому что гнев во мне, и я не могу больше верить Тому, Кто обманул меня».
Эрнестина вытерла слезы, сняла нательный крестик.
«Они считают, что я осрамила свою семью и уничижают: «Невеста!» У меня, как оказалось, нет друзей, в обществе меня не ценят и не уважают. У меня нет права голоса, ничего мне не принадлежит, я ничего не могу изменить. Ни прошлое, ни будущее. Бог закроет дверь, и человек не войдет в нее. Но нет утешителя, не нахожу. Потому что у меня слезы золотые. Все видят только возможности, которые дают деньги, все хотят свободы от того, чтобы в них не нуждаться. И не знают, что у меня, в огромном замке, есть только крыша над головой, а вкусная еда и роскошь давно стали пеплом. Потому что у меня бессонница и нет аппетита. Я плачу каждый день. Мне нет дела до путешествий по миру, меня тяготят новые знания и впечатления, потому что я целыми днями пытаюсь понять, как жить дальше. В книгах ответов на свои вопросы я не нахожу, поэтому больше не читаю. И больше не хочу заниматься литературным творчеством, потому что искусство никому не нужно. Что могу создать я, если для них была целая эпоха Возрождения, и никто ничего не понял, и мир не стал лучше. А я хочу быть и жить, как все, но только не за Генри Райтом! Господи, как я всех ненавижу! Жениха, отца, Стеллу, Ванессу! На самом деле именно такие, как они, как раз и считают, что им все должны. Я бешусь от бессилия, потому что не могу придумать, как отомстить! Если бы не Валеолан, я, наверное, сошла бы с ума».
Эрнетисна встала с пола, и, так как замерзла, закрыла окно, накинула манто. Девушка села за конторку, разложила перед собой лист пожелтевшей бумаги, обмакнула перо в чернила:
«Моя кровь, мой грех – на ваших руках, на вашей совести! На тебе, отец, на Генри Райте, Ванессе, Стелле… Вы говорите, что всё для моей же пользы, из любви ко мне, чтобы мне было легче жить… Но этим только прикрываете вероломство. Вы убили мою душу! Я желаю вам пережить столько же горя, сколько пережила я, а потом, как я, сгореть в аду! Оставайтесь со своей любовью. Я никому не запрещаю любить себя!»
Она перечитала еще раз написанное и отложила в сторону, достала еще один лист бумаги и на этот раз написала теплое прощальное письмо мужчине, которого полюбила всей душой:
«Дорогой Валеолан, я никогда не думала о том, что добрые слова, доброе отношение и поддержка, вообще добро, имеет такую мощную силу удержать душу на краю пропасти. Сейчас объясню, какой. Меня этому учила сестра Амалия, но прожила я это только сейчас. Благодаря тебе я смогла отказаться от того, чтобы стать чудовищем, которое увидела в себе, и в пламени ненависти не сделалась убийцей Генри Райта. Спасибо. Я очень тебя люблю. И люблю еще больше за то, что ты хранишь верность своей жене, не пытаясь за мной ухаживать. Спасибо за уважение, которое ты проявлял ко мне как к девушке. С тобой рядом мне было приятно чувствовать себя юной, наивной, слабой, невинной… Благослови бог тебя и Розочку. Ванесса ослепла от своей гордости. Но мы тут бессильны. А я все же покончу со всем. Я не хочу жить в мире, в котором никогда не было Бога».
Запечатав предсмертную записку и письмо Валеолану сургучом, она позвонила в колокольчик и, дождавшись, когда придет заспанная Холли, велела записку передать утром отцу, а письмо вложила в книгу и попросила отдать Валеолану лично, после чего, отослав служанку, снова подошла к окну. Какое-то время она колебалась, потом решительно распахнула его, вцепилась пальцами в узкий подоконник, наклонилась, снова посмотрела вниз. Время побежало, сердце заколотилось, страх схватил такой, что сил не было терпеть, и она отступила на шаг. Снова опустилась на пол, сжалась в комочек, обняв колени.
«Да уж, заглянув в глаза смерти, всех прощаешь, - подумала Эрнестина. – Это правда, что вся жизнь перед глазами проносится. Все эти люди, которых я ненавижу, что они мне сделали, если хорошо подумать? Испортили настроение. А я – просто гордая и честолюбивая… Нет. Они обошлись со мной несправедливо! Именно это злит меня. У меня чувство, что я как будто в плену! О, если бы только смерть решила эту проблему! Но ведь смерти нет. Есть болезненный переход отсюда туда, и это пугает, но не только это. Ничего не исчезнет. Ни Генри Райт, ни Ванесса, ни мое сознание, ни их память и мнение обо мне. Мне негде от них не спрятаться, но и не победить. Они только скажут, что это была месть, и притом, самая глупая, которую они только видели. Позлословят и забудут, как и всех, и дай Бог, чтобы мои грехи не причинили непоправимого вреда душам тех людей, с которыми я общалась в своей жизни. Как грехи других сломали мне жизнь, убили, погубили мою душу».
Эрнестина на мгновение забыла, что окно открыто настежь и плотнее закуталась в свое манто, как будто еще не был затоплен камин. Она просто сидела на полу и дрожала, будучи поглощенная своими мыслями.
«Но, может быть, этот ад когда-нибудь закончится? Все проходит, а значит, все пройдет. А на том свете, из-за самоубийства, страдания только помножатся на бесконечность… Я еще поборюсь. Если умереть своей смертью, разве будет иметь значение, что думают и говорят обо мне люди здесь, на земле? В Раю – покой и исцеление душевных ран, сразу станет ясно, за что и зачем так мучилась. Жизнь земная по сравнению с вечностью – совершенно незначительный отрезок времени, если для Бога целая тысяча лет, как один день. «Мне отмщение, Я воздам». Христос воскрес. Но тогда, может быть, эта злая жизнь, в которую я окунулась, как в грязь, способна воскреснуть к добру? Нужно просто дожить до лучших времен. ПЕРЕЖИТЬ несчастье, прожить дольше, чем оно будет длиться, перетерпеть боль души. Страдания закаляют характер, именно они – тот жизненный опыт, отсутствием которого всегда попрекают старшие. Жаль, конечно, осрамленной молодости и подорванного здоровья. Но говорят, что каждому человеку на земле отмерено поровну и горя, и радости. Некому завидовать. Завтра. Сделаю это завтра. Снова открою окно и посмотрю вниз. Проживу еще один день. Если нас создали жить, надо жить. Нужно… терпеть. Принять свою жизнь, как искупление своих грехов. Жаль только, что все это – наивные бредни. Наверное, я просто трусиха, просто боюсь спрыгнуть, а потом ответить за свой поступок».
Она обреченно поднялась на ноги, пододвинула изящный стульчик от туалетного столика к окну и шагнув на него, встала на узкий подоконник, едва удерживаясь в проеме. Голова почти кружилась.
«Нет, нет, нет! – закричал внутренний голос. - Нужно жить дальше, вырасти! Стать умнее, сильнее! Бросить творчество! Заняться аналитикой. Буду изменять, в конце концов,
Генри Райту с Валеоланом… Кстати, так отомщу не только ему, но и Ванессе!»
Эрнестина что есть мочи вцепилась пальцами в решетчатые рамы.
«Это безбожно! – выкрикнула совесть. - Грешно мстить, грешно изменять! Это большое зло. Я не хочу становиться злой. Они только обрадуются моему греху. Нужно остаться доброй… дурочкой. Исповедать свою веру!»
Эрнестина перевела дух, и занесла ножку, чтобы сделать шаг назад, но не успела она опустить ее на стульчик, как внезапно за шторой послышался жуткий шорох – это по полу вдоль стены пробежала мышь. Девушка вздрогнула, обернулась, увидела ее, и, хотя не боялась этих милых маленьких зверьков, а только крыс, от неожиданности и испуга, она не удержала равновесие, и упала. Крик ее заглушил сильный порыв ветра. Сердце ее остановилось в воздухе.