Дом Песни. Глава 5. Во славу грибов и шахназда

- Что ты там возишься? – нетерпеливо прикрикнул Алдрис в спину сгорбившегося у кромки ручья Орторну.
- Почти все гнилые, - кисло отозвался тот, приблизившись к магу с вытянутой рукой. На ладони белели четыре человеческих зуба, один из которых был сколот. Остальные он выбросил в ручей.
- О чем я и сказал тебе вчера, - хмуро отозвался хаэрти. – К тому же, у меня сейчас нет места для работы, если ты забыл.
- Может, получится продать?
«Хотел бы я посмотреть на того человека, который согласился бы это купить», - мысленно захихикал Алдрис, сохраняя, меж тем, грозное и непроницаемое выражение на лице.
- Цацки лучше продай, - буркнул колдун, взглядом указав на отмытые в ручье украшения.
Юноша самодовольно разулыбался.
- Господин! – вдруг воскликнул он. – Это что же получается?! Если у вас нет рабочего места, то очень скоро мы разоримся и начнем голодать?! – казалось, вопрос зубов разом перестал его волновать.
- И это мне говорит тот, кто ни дня в своей жизни не работал, - фыркнул хаэрти. – Пошевеливайся. Бери поклажу и пошли.
Орторн с презрением посмотрел на отмытые от крови зубы и кольца и бесцеремонно бросил их но дно рюкзака.
- Вы могли бы меня нанять, господин, - поспешил поделиться идеей просиявший юноша.
- Мог бы, - согласился колдун, - а мог бы просто нанять более расторопного наемника. Кроме того, на чьи, ты думаешь, средства ты ешь, одеваешься и живешь все эти годы?
Приладив спальники к рюкзаку, Орторн водрузил на плечи свою нелегкую ношу, и они двинулись в путь. Юноша приобрел вид молчаливый и задумчивый, то и дело поддевая носком сапога небольшие камни, разбросанные у кромки воды. Идти путники условились по берегу, насколько рельеф позволит, ибо продираться сквозь заросли подлеска желающих не нашлось.
Утро было ясным и морозным, но с востока надвигалась серая плотная стена облаков.
Мастер поспал несколько часов, а затем сменил юношу на посту. Колдун шел чуть впереди степенной уверенной походкой, а Орторн без конца зевал и разминал затекшую шею, наклоняя голову то к правому плечу, то к левому. Чуткое обоняние улавливало слабый запах снега, и Орторн загодя уж затосковал по их покинутому теплому дому – натопленному зимой и наполненному запахом свежей выпечки. Приятное воспоминание вскружило голову, но тут же сменилось ощущением неясной тревоги. Чувство это премерзкое всегда заставало его врасплох, и только обилие работы по дому или упражнения с мечом помогали справиться с ним. Здесь же, оставшись наедине со своими чувствами и мыслями, Орторну только и оставалось, что нервно теребить ремешки наручей, без конца поправлять воротник куртки, да тереть пальцами щетинистый подбородок.
Одна простая мысль донимала его: что будет с ним, если с мастером случится непоправимое? Сейчас, глядя в спину хаэрти, Орторн явственно ощутил, сколь просто и внезапно может оборваться его жизнь. От случайной стрелы ли из кустов, от падения с обрыва – по неосторожности или трагичной случайности. И тогда все, чем являл себя Орторн – рухнет в одночасье. Ему незачем будет нести поклажу и идти куда-то. Ему не нужно будет выполнять бесконечные мажьи поручения, помогать ему в быту и в работе. И на этом месте возникал самый страшный вопрос: что же он тогда будет делать и кем станет?
Алдрис, для человека столь талантливого и замкнутого, слишком много времени уделял воспитанию и обучению юноши. Он рассказал Орторну множество историй, привил множество навыков, раскрыл массу способностей. Упустил лишь ответ на самый важный вопрос: что делать его ученику, когда его не станет?
«Ты должен сам решить», - наверняка ответил бы на это Алдрис.
А у юного Орторна не было ни одного пригодного варианта. Он не мог жить среди людей – в этом он был убежден. Только не с его недугом. Вероятно, идея остаться в горной хижине не была такой уж плохой – у мастера по определению не могло быть неудачных идей. Теперь же возможность вернуться в уединенное жилище была утеряна безвозвратно. А это значило, что Орторну, в случае чего, придется обзавестись собственным убежищем. Но как это сделать? Как и сказал мастер, способности его были далеки от выдающихся, а будучи охотником, пекарем или работая на лесопилке - на собственное жилье не скопишь, как ни крути. Познания же в высоких ученых искусствах у юноши были посредственные – едва ли нашелся бы тот, кого удовлетворили бы его навыки травника, книгочея и – тем более - ведуна. Тем паче – в магии он разбирался скверно и исключительно теоретически.
Кроме того, право селиться на территории того или иного владения еще нужно было заслужить. Вблизи же людских поселений и – тем более - в городах жить он не мог, а потому не имел возможности устроиться на первое время на постоялом дворе или в гостинице.
Кроме того, он больше не был желторотым птенцом, и, если раньше с подобными вопросами он мог спокойно обратиться к Алдрису на правах ребенка, то сейчас он забрал у себя это право, приказав повзрослеть и снять хотя бы часть ответственности за собственную судьбу с узких плеч мастера. На них и так лежало слишком много.
Горестно вздохнув, он сжал рукоять клинка так, что захрустели неразмятые костяшки.
Наверное, он только сейчас осознал, что его привычная и понятная жизнь оборвалась тем злосчастным вечером, в ночь побега. Кто бы мог предположить, что посиделки у Ранеды – обычное дело, обыденный вечер – обернутся разрушением всего, что окружало его на протяжении пятнадцати лет жизни. От мысли этой голова закружилась, губы онемели, а пальцы предательски задрожали.
«Ничего не будет, как прежде», - мысль эта едва не перерубила хребет – судя по тому, сколь ослабели ноги.
- Ты загребаешь ногами так, словно вот-вот грохнешься в обморок – как в тот раз, когда ты помогал мне вытаскивать гвоздь из ступни Одноглазого Харвина, - колдун остановился и обернулся. Глаза его черные внимательно вглядывались в побледневшее лицо спутника, а брови привычно хмурились. – Ты плохо себя чувствуешь?
Фигура хаэрти начала расплываться, желудок предательски сжался.
- Не умирайте, мастер, - просипел детина, теряя слезы в щетине. - Вы – все, что у меня есть.
Колдун посмотрел на воспитанника удивленно, а затем растерянно приблизился. Он всегда испытывал неловкость, когда видел слезы на круглом орторновом лице, покуда тот был ребенком. Он просто не знал, что с этим сделать, а любые попытки успокоить мальчишку в собственных глазах выглядели неуклюжими и беспомощными. Теперь же Орторн вымахал в огромного северянина, на голову выше хаэрти и на ладонь шире в плечах.
В этой связи Алдрис только и мог, что скованным жестом похлопать юношу по плечу и впредь идти не впереди, но рядом.
***
-Твои услуги для меня незаменимы, - колдун вдруг остановился и посмотрел на юношу серьезно, прямо, честно.
- Не нужно извиняться мастер, - улыбка поползла по широкому лицу юноши.
- А кто извиняется? – колдун попытался принять равнодушный вид, но улыбка тронула и его уголок губ.
- Вы же понимаете, что мои услуги только вам и могут пригодиться, - грусть зазмеилась в улыбке тонкой, едва осязаемой нитью. - Но вы же сами меня и учили, что за правдивые слова никогда не надо извиняться.
- И ты должен уяснить кое-что, мальчик мой. Человеком бескорыстным и благодетельным меня можно назвать с большой натяжкой. Строго горя, вообще называть не стоит, если не хочешь прослыть наивным простофилей, – взгляд его отяжелел, черная радужка растеклась чернильной ваксой. – И для того, чтобы унести свое наследие в могилу – я слишком жаден и тщеславен. Ты понесешь его, и я сделаю все, чтобы оно не сгинуло, а имя мое не было забыто. Это - зависимость взаимная, а не односторонняя. Я не из чистой мягкотелости и жалости приютил тебя, но и из собственного эгоизма. Поэтому – не разочаруй меня, - с этими словами он сжал плечо воспитанника сильнее, чем того требовал случай.
- Мы почти пришли, - указал он подбородком в сторону кромешной тьмы, сковавшей засыпающий лес. – Сегодня сможем отдохнуть в тепле и комфорте.
Как колдун ориентировался в замеревшем, непроглядном, однообразном лесу для Орторна так и осталось загадкой. Его нос улавливал сырой густой запах грибницы – и только.
***
Лес пах сырой хвоей и прелыми листьями; туман поднимался от черной земли, скрывая ноги путников до колен.
Черная фигурка колдуна растворилась в ночной темноте – лишь слабый ритмичный шелест выдавал чужой шаг. Небо к вечеру окончательно затянуло, густые облака надежно скрывали луны, в воздухе неподвижно застыла морось.
Орторн глубоко вдохнул носом, и тонкая струйка теплого очага и нагретого камня коснулась его ноздрей. Сквозь взвесь теней и сырости чудились ему далекие желтые огоньки – нет-нет, да и проглядывающие меж деревьев.
Этот лес отличался от его родной чащи близ Нордстейна. Несмотря на обилие звуков и запахов, здесь было покойно и благодатно.
Путники шли навстречу огням, и запах жилища усиливался.
- Что там, господин? – зашептал юноша, тыча пальцем в темноту. – Там кто-то есть! Мы туда идем?
- Туда, - ответил Алдрис, и в тоне его надменном звучал явственный намек на то, что юноша вновь сморозил некую глупость. – Не советую подкрадываться, - снизошел до разъяснения он, - если не хочешь получить стрелу меж глаз. Или чего похуже.
Орторн облегченно выдохнул и поправил поклажу с таким наслаждением, что в рюкзаке что-то немилосердно звякнуло.
- Это не значит, что нужно орать, топать и греметь так, чтобы перебудить всех медведей и стражников близ приграничной сторожки на том берегу Кьелла, - зашипел колдун.
- Знали бы вы, как ноют плечи, когда я стараюсь не шуметь! Будто кол поперек спины вколотили и сказали, что так и было, - пожаловался юноша.
- В Сорхейме возьмем лошадей, - бросил через плечо хаэрти.
- Правда? – просиял Орторн и загрохотал, казалось, всем, что только способно было издавать хоть малейший звук.
- Ты это нарочно?! – взвился маг.
- Кто там? – из темноты зазвучал сиплый голос с сильным рыкающим акцентом.
Орторн так и замер, вцепившись в лямки рюкзака, и виновато поглядел в сторону мастера. Ему не нужно было представлять выражение лица мага – он видел его мысленным взором, притом в мельчайших подробностях.
- Ahherasi salarm habash! – воскликнул колдун, вслушиваясь в лесные шорохи.
Изогнутая сталь тускло блеснула у самого носа Орторна, на миг перехватив блик от желтого огонька. Юноша по-девчачьи взвизгнул и, поскользнувшись на сыром оголенном корне, угрожающе зашатался.
Невесть откуда взявшийся колдун вырос между слугой и направленным из темноты клинком. Пламя мгновенно вспыхнуло на ладони, выхватив из темноты грозное лицо хаэрти.
- Оо, господин Алдрис! – судя по голосу, нападавший расплылся в улыбке. – Какая неожиданная встреча!
- Еще скажи, что не расслышал, Сайнар, - голос Алдриса заскрежетал недовольством.
- Вас-то я узнал сразу, кому еще тут посреди леса на авалийском вопить, - крякнул мужчина, растягивая слова и гортанно заглубляя звуки. – Я подумал этот, - он указал острием клинка поверх мажьего плеча, - преследует вас.
Колдун фыркнул.
Орторн грозно насупился, светлые растрепанные волосы его в свете пламени встопорщились разворошенным тюком сена.
- Эй, малец! Меня звать Сайнар, - мужчина расплылся в широкой улыбке, демонстрируя искреннее радушие и нехватку зубов. – Ты уж это…извиняй! – единственным точным движением он убрал меч в ножны.
- Орторн, - только и буркнул в ответ Орторн.
К слову сказать, Орторн схватиться за рукоять клинка даже не подумал. Втянув носом воздух, он изумленно осознал, что человек этот ничем не пах. Или, может, он сквозь пропитался запахом этого леса, а посему - не выделялся.
- Вот и славно! - крякнул Сайнар, панибратски хлопнув юношу по плечу. - Следуйте за мной, я провожу. Не ожидали гостей столь поздно.
- Твой господин уже отдыхает? – спросил Алдрис, подсвечивая путь пламенем с ладони – опасаться теперь было некого.
- Неужто вы не знаете мастера? – заворчал мужичина. – Он настолько увлечен своим исследованием, что засыпает лишь тогда, когда его окончательно сморит, иной раз даже -  сидя за столом.
Огоньки, мелькавшие меж деревьев, увеличивались и множились. Теперь Орторн отчетливо чуял запах дома и натопленной печки, конского навоза и отсыревшего сена, а желтый свет принял очертания уличных фонариков и небольших прямоугольных окошек.
Сайнар довольно быстро вывел их к двухэтажному каменному дому, огороженному от леса добротным высоким забором. Масляные лампы мерцали по обе стороны от тяжелой деревянной двери, и свет их разлохмачивался в неясной взвеси мороси. От густого запаха сырых грибов у Орторна зачесалось в носу, и он, не сдержавшись, чихнул три раза к ряду.
- Мастер Харун, к нам гости! – прокричал мужчина, когда за спутниками, взвизгнув петлями, закрылась дверь.
- Что ты несешь, полоумный старик? – заскрежетал сверху сварливый голос.
- Говорю, господин Алдрис пришел, - Сайнар сбросил капюшон и залихватски подмигнул сконфуженному Орторну.
В дрожащем свете масляных ламп взору юноши предстал немолодой мужчина с невероятно темной кожей и абсолютно белыми волосами и бровями. Орторн вытаращился во все глаза, и принялся беззастенчиво разглядывать недавнего знакомца.
Алдрис недовольно шикнул и закатил глаза.
Ворчание спускалось со второго этажа на первый, следуя за своим прародителем, и вот уже перед путниками появилась высокая фигура, завернутая, казалось, в десятки слоев всевозможных одеяний. К слову сказать, в доме было натоплено так, что тонкие струйки пота уже ползли вдоль висков Орторна, а застегнутый до горла высокий воротник куртки немилосердно душил.
- Здравствуй, мастер Харун, - Алдрис почтенно склонил голову и, оставив сапоги у порога, устремился к хозяину дома.
Харун был высоким жилистым старцем с безупречной осанкой и широкими плечами. Они горячо обнялись с колдуном, и Орторн вытаращился еще пуще, лишь из выученной вежливости совладав с собственной нижней челюстью. Никогда прежде он не видел, чтобы господин касался другого человека без лишней надобности, бывшей, как правило, жестом скорее неизбежным, нежели добровольным. Не считая, конечно, маленького Орторна, который лип к магу, невзирая на его нежелание и неудовольствие.
Оставив сапоги у порога, Орторн сделал пару неуверенных шагов вперед, и изумился еще больше, увидев широкую улыбку на губах хаэрти.
- Рад видеть вас в здравии, мастер, - голос колдуна теплел искренней приязнью и почтением.
- И я рад тебя видеть, мой мальчик, и я, - лицо старца смягчилось, в голосе зазвучала неподдельная радость. – А это, должно быть, юный Орторн? – Харун перевел взгляд на юношу, и щеки последнего пошли пунцовыми пятнами. Умные, глубокие глаза старца были удивительного цвета; цвета не то закатного неба, не то – сырого мяса. Молочно-белые брови и волосы выделялись на темной коже даже ярче, чем у Сайнара.
Орторн неловко переступил с ноги на ногу и беспомощно уставился на Алдриса.
- Мастер, это мой воспитанник Орторн. Орторн, это господин Харун, мой добрый друг и наставник, - представил их друг другу Алдрис, и юноша благодарно просиял.
- Рад знакомству, мастер Харун, - хрипло пробасил он.
- А я, я-то как рад! – глаза старика загорелись неподдельным интересом. – Сайнар, вели Вейнару сменить тебя, а сам подай на стол и помоги гостям расположиться. И сними уже этот ужасный неподъемный рюкзак, мой юный друг, - обратился он к Орторну. – От одного взгляда на тебя мои плечи по-старчески ноют.
Дом был большой и, если наружные стены были сложены из разномастного камня, то внутренние были сплошь деревянными, кроме, разве что, несущих. Орторн знал, сколько каменного угля нужно, чтобы натопить их с Алдрисом немаленький дом. А учитывая, насколько этот дом больше и насколько тут душно, печи должны были топиться беспрестанно, и Орторн даже представить себе не мог, в какое количество дров и угля обходится хозяину сие пристрастие.
Сайнар повел Орторна за собой, а Алдрис отправился вглубь дома так, будто прекрасно и сам знал, где ему расположиться. Жилище Харуна чем-то напоминало юноше его собственный дом, сгоревший в ту злосчастную ночь. Каменный пол был повсеместно устлан разномастными толстыми коврами и шкурами, по стенам разбросаны пузатые масляные лампы и канделябры с огарками свечей. Кое-где по углам тлели жаровни, кое-где виднелись глиняные напольные горшки с разнообразными душистыми растениями.
- Заодно сообщим Вейнару пренеприятные новости, - хохотнул Сайнар. – Сегодня его черед морозить зад в ночном карауле. А я буду полночи пить ароматный шахназд в обществе ученых мужей, - он довольно разулыбался.
- Вейнар, поднимайся, - велел он, стоило им переступить порог, и в голосе этом явственно звучало злорадство.
Юноша сел в кровати по первому же слову Сайнара. Коротко стриженые черные волосы его лежали безупречно, словно бы и не касались подушки, а во взгляде не было и намека на сонливость: глаза горели ярко и пронзительно, цепко мазнув полувзглядом по лицу Орторна. Вейнар был олицетворением собранности и дисциплины, и Орторн невольно ощутил свое тело неповоротливым и грузным. Молодой мужчина, на пять-десять лет старше Орторна был поджар и невысок. Кожа его была чуть темнее, чем у северян, а глаза были ярко-зелеными и раскосыми. Он спал поверх шкур, не снимая легкого кожаного доспеха. А потому, вскочив с кровати, он прихватил стоящий у изголовья меч, и, коротко кивнув Сайнару, покинул комнату. Спустя несколько мгновений, юноша уже услышал скрип дверных петель.
Орторн вопросительно посмотрел на мужчину.
- Таков уж Вейнар, - пожал плечами тот. – Сложный мальчишка, нелюдимый. Но образец выучки и исполнительности, как ни посмотри, - в голосе Сайнара зазвучали гордость и уважение. – Можешь располагаться здесь, - он кивнул в сторону кровати, с которой только что поднялся Вейнар.
- Но как же?.. – Орторн чувствовал себя неловко. Еще более неловко ему становилось при мысли, что юноша, вернувшись после ночи на морозе, обнаружит в своей кровати храпящего незнакомца.
- Да не переживай ты, - Сайнар хлопнул Орторна по плечу так, что тот невольно пошатнулся. – Дневная смена – моя, и Вейнар отдохнет в моей кровати.
- Спасибо, господин, - Орторн чуть склонил голову, на что мужчина громко фыркнул.
- Никакой я тебе не господин, - беззлобно хохотнул тот. – Зови меня просто Сайнар. Как переоденешься и будешь готов, приходи в гостиную. Прямо по коридору до прихожей, а там от лестницы налево, - с этими словами мужчина вышел, прикрыв за собой дверь.
Орторн облегченно выдохнул и огляделся. Комната представляла собой небольшое помещение без окон. В центре красовался внушительных размеров каменный очаг с горящими толстыми поленьями. Вдоль стен по обе стороны от камина располагались две деревянные кровати с плоскими подушками, шерстяными одеялами и шкурами. Два простых прикроватных столика стояли у изголовий, у противоположной от очага стены стоял комод, по обеим сторонам от которого – пара жестких деревянных стульев. У очага сушились чьи-то сапоги, под потолком висел пучок сухих душистых трав. В центре комнаты стоял невысокий столик, на котором - пара деревянных кубков, корзинка с подсохшим хлебом, блюдо с красными яблоками и початая бутылка с бурой жидкостью. Над комодом возвышался красивый кованый канделябр под четыре свечи.
Поклажу Орторн оставил в прихожей, как и велел господин Харун, а потому и размещать ему, в сущности, было нечего. Он отстегнул меч, снял наручи, кожаный нагрудник и куртку. Аккуратно уложив свои пожитки на стул, он растерянно поглядел на походные кожаные штаны. В этой комнате было не так жарко, как в основной части дома, но Орторн уже скучал по ночной прохладе походной стоянки. Рассудив, что в нательных штанах появляться за столом будет не очень уместно, он выправил рубаху из-за пояса и попытался пригладить растрепанные волосы, дабы придать облику своему более пристойный вид.
Худо-бедно справившись, он покинул спальню и отправился на поиски гостиной.
- Орторн, - голос мастера настиг его в прихожей, и юноша улыбнулся Алдрису так, словно они не виделись несколько лет.- Отнеси вещи в свою комнату после ужина, нечего им стоять посреди прихожей. Все необходимое я забрал. Ну, чего застыл? Пошли.
Орторна не нужно было просить дважды: желудок уже ворчал и беспокоился, а от разносившегося по дому запаха жареного мяса рот непроизвольно наполнялся слюной, и юноше приходилось постоянно сглатывать оную, дабы случайно не подавиться во время разговора.
Посреди гостиной стоял дубовый круглый стол и четыре стула. У дальней стены ревущее пламя резвилось в ложе огромного камина, напротив коего располагались два кресла с изогнутыми подлокотниками и мягкими сидениями и небольшой столик. В центре стола стоял кованый подсвечник, стены были украшены гобеленами и панно, сотканными из крашеных отрезов ткани, лент, бечевок и шнуров разной толщины, а также разномастных бусин. На деревянных настенных полках красовались глиняные сосуды и черепки, книги, разноцветные полудрагоценные камни и прочие безделицы. Дверцы буфета у дальней стены украшены были цветным стеклом, за коим угадывалось обилие всевозможных бутылок, пузырьков и сосудов. В приземистой чаше на низком столике курились какие-то травы и благовония. Воздух в комнате был густой, насыщенный, но Орторну скорее нравился. Так всегда пахло в спальне господина, правда было куда прохладнее – мастер всегда жаловался на духоту и недостаток свежего воздуха. Особенно сладок был этот запах, разбавленный стылым морозным ночным ароматом. Строго говоря, комната сия представляла собой некую любопытную совокупность из гостиной, столовой и комнаты отдыха.
Сайнар уже суетился, вынося из-за дальней двери блюда с яствами, столовые приборы и посуду. Предложив гостям сесть за стол и «маленько обождать», он принялся громоздить на столешницу блюдо за блюдом – так, что свободное место очень быстро кончилось, а мужчина так и замешкался с подносом в руках, размышляя, куда бы его приладить. Орторну оставалось только дивится, как Сайнару за столь короткое время удалось заполонить стол таким обилием угощений.
Орторна до глубины души тронула расторопность Сайнара и щедрость хозяина дома. Алдрис обыкновенно был скуп по отношению к своим гостям, и посетителям чаще всего предлагался травяной отвар с небольшим количеством черствой позавчерашней выпечки. Наверное, подумал Орторн, господин стремился как можно быстрее избавиться от незваных гостей (а в случае хаэрти практически любые посетители его дома считались незваными гостями). Здесь же и мастер Харун, и Сайнар проявили небывалое и непривычное радушие, и Орторн только изумился – оказывается и у его замкнутого господина были настоящие друзья, которым за счастье был поздний и внезапный визит колдуна.
- Угощайся, юный Орторн. Вы, должно быть, изрядно проголодались с дороги, - Харун опустился на стул напротив путников и, плотнее завернувшись в пурпурную шерстяную мантию, принялся разливать по небольшим кубкам пряный ароматный напиток из пузатого глиняного кувшина.
Чашки с душистым травяным отваром уже дымились подле их тарелок.
Орторн, покосившись на господина, принялся накладывать себе в тарелку жареный окорок и пышные лепешки, неровные большие куски сыра и толстые кольца разрезанной на три части луковицы.
- Благодарю за угощение, - прошамкал он с набитым ртом, и Алдрис бросил в его сторону суровый, неодобрительный взгляд.
Старец лишь рассмеялся и, подцепив пальцами тонкий лоскут вяленого мяса, поднял кубок. Сайнар, устроившийся подле господина, повторил его жест, держа свободной рукой кусок лепешки и внушительный ломоть сыра. Колдун толкнул локтем Орторна, и тот тоже поднял кубок, с явным неудовольствием оторвавшись от еды. Алдрис отщипнул кусок мяса от окорока и, присовокупив к сему лист душистой зелени, поднял и свой кубок. Ударив кубками над кушаньем, они дружно выпили, и Орторну стоило определенных усилий протолкнуть крепкое, резкое, пряное пойло в свою глотку. Сайнар шумно выдохнул и с наслаждением запихал в рот подготовленную закуску едва ли не целиком. Оба господина, сохраняя безмятежное выражение на лицах, чинно опустили кубки и, выдержав паузу, подчеркнули вкус напитка загодя заготовленными ломтиками мяса. Орторн же откровенно закашлялся, ринувшись запить резкую гадость горячим травяным отваром. Засуетившись, он обжег язык и болезненно скривился.
Сайнар беззлобно расхохотался:
- Господин Алдрис, вы не научили юного Орторна пить шахназд? В его-то возрасте?
- Орторну восемнадцать, - отозвался хаэрти, приложив льняную салфетку к уголку губ.
- Сайнар попробовал шахназд в одиннадцать, - голос Харуна зазвенел весельем, на скулах взыграл румянец, угадывающийся с большим трудом на темной коже. Приободрившись и приосанившись, он скинул пурпурную верхнюю мантию, являя свету изумрудную.
- Орторн, как и многие местные, предпочитает эль или мед. Я же чаще пью вино или крепкие настойки. К тому же, шахназд – напиток авалийский, а потому настоящий колорит можно почувствовать лишь в соответствующей компании, - колдун чинно поднял кубок и сделал маленький глоток, запивая ароматный ломтик мяса.
Орторн, молниеносно набивший брюхо тогда, как остальные только присматривались к поданным кушаньям, теперь беззастенчиво и с нескрываемым любопытством разглядывал Харуна и Сайнара. Юноша впервые видел живых аваале, множество текстов за авторством которых успел уж к своему возрасту прочесть. Люди эти были для него народом далеким, почти призрачным, едва ли не вымышленным. Что и говорить: он не представлял себе их внешности, сколько ни пытался. И вот, наконец, выдался шанс разглядеть их во всех подробностях, чем Орторн не преминул незамедлительно заняться.
Коричневая, едва ли не черная кожа была непривычна глазу юноши. Белые, коротко-стриженые волосы обоих мужчин можно было с легкостью принять за седые – оба были в тех летах, когда морщины глубоко уж прорезали лица. Однако юноша помнил по книжным описаниям, что такой цвет волос был у аваале вне зависимости от пола и возраста. Глаза Сайнара были светлее, нежели у Харуна, и цветом своим напоминали скорее розовый оттенок яблоневого цвета.
Подбородок Сайнара украшала опрятная, остриженная клином белая борода, лицо старца же было гладко выбрито, как и у Алдриса. Колдун брился едва ли не ежедневно, не допуская и малейшего намека на поросль на своем лице. Когда пришла пора бриться и Орторну, он пристал к хаэрти с сим деликатным вопросом, на что маг ответил, что он – Орторн – волен поступать в этом случае, как ему вздумается, тогда как Алдрис давно лишен права носить бороду по законам своего народа. Последнее обстоятельство обескураживало юного воспитанника: кому какое дело, как выглядит твой подбородок на другом краю материка? Но в этом вопросе маг оставался непреклонен и обстоятелен.
Насколько помнил Орторн, в книгах говорилось, что аваале крайне редко доживают до преклонных лет, а тут ему посчастливилось увидеть сразу двух представителей народа почтенного возраста. Возможно, это объяснялось тем, что мужи сии были слишком далеко от своих земель, и попирать обычаи здесь – на другом конце мира – было куда проще.
- Что же привело вас сюда в столь поздний час? – обеспокоенно спросил Харун, переводя внимательный взгляд с Орторна на Алдриса. – И где ваши лошади?
Маг вытер губы и пальцы салфеткой, и вынул из кармана трубку:
- Позволите?
Старик утвердительно кивнул и сам принялся начинять табаком трубку с длинным изогнутым мундштуком.
Ароматный дым зазмеился над столом, а Сайнар уже разливал шахназд по опустевшим кубкам.
- Обстоятельства вынудили нас спешно покинуть Нордстейн, - уклончиво ответил Алдрис. – Навсегда, – последнее он сказал негромко и вкрадчиво, и над столом повисла неприятная тишина.
Хаэрти принялся рассказывать о том, что произошло, начиная с того злосчастного вечера. Мастер был скуп в повествовании: озвучивал лишь факты, четкую хронологию событий, не вдаваясь в подробности. Время от времени он подносил к губам трубку и глубоко затягивался. Взгляд его был устремлен меж аваале – должно быть, он по обыкновению всматривался в пляшущее в камине пламя.
Старик пыхтел трубкой и мерно покачивал головой. Когда колдун замолчал, Харун вздохнул и произнес:
- Что ж, жаль это слышать, друг мой. К моему вящему прискорбию в сих диких землях, где суеверия главенствуют над торжеством разума, подобное, рано или поздно, настигает каждого из нас. Какое это по счету наше убежище, Сайнар? Шестое? А, впрочем!.. – он махнул рукой.
Орторн, внимательно слушавший рассказ мастера, отметил некоторое количество несоответствий и недосказанностей. Например, подробности о вайландрийском жреце и произошедшее у руин господин предпочел опустить.
Юноша впервые видел Харуна и Сайнара и, конечно, не мог знать, насколько колдун им доверял. А потому изо всех сил стоически терпел, дабы не вставить посередь мажьего скупого рассказа парочку остроумных комментариев и поразивших Орторна своей гениальностью догадок.
Отчего-то на юношу насела такая тоска, что угощения засмердели кисло и приторно. По всему выходило, что и Харуну этот странный и замкнутый человек не мог поведать всего.
До чего сложно и тяжело бывает иной раз выстраивать речь так, чтобы не сболтнуть лишнего. О, не взболтнуть лишнего!.. Вот где настоящий бич доверия, венец лицемерия, кормилец одиночества!.. В свои скромные восемнадцать лет юноша сполна уж успел прочувствовать сие гадкое обстоятельство. Возможно, именно оное и помогло установить столь крепкую связь между учителем и учеником.
Хаэрти назвал причинами их побега «разногласия и недопонимание с местными», а также «трагичное и комичное в своем абсурде происшествие». По тому, как склонились белые брови к переносице; по тому, как вспыхнули в странных глазах сожаление и участие – Орторн понял: в словах хаэрти Харун услышал собственные слова, вспомнил события из собственной жизни. То, что недосказал мастер, старик додумал сам, достроил из столь знакомых ему ситуаций, а по сему, вероятно, и решил не вдаваться в детали. Аршаян свидетель, дураком он не был.
- И куда же ты теперь намерен отправиться, друг мой?
Сайнар вновь наполнял кубки терпким душистым напитком. Вид у него был понурый и задумчивый.
- В Сорхейм, для начала, - ответил Алдрис. – Нужно пополнить припасы и взять лошадей. А после, полагаю, путь наш ляжет к Сонму Лунной песни, - на последней фразе мастер скривился так, словно сломал зуб о вишневую косточку.
Харун же бросил короткий взгляд в сторону юного мажьего воспитанника и принялся с напускным тщанием притаптывать табак в чаше трубки.
Орторн о Сонме Лунной песни слышал впервые, однако беспокойства не ощутил. Должно быть, мастер не желал раскрывать своему другу истинную цель их путешествия – как и предполагал смекалистый Орторн.
Юноша с трудом сдержал широченную самодовольную улыбку.
- Не волнуйтесь, мастер. Я отправлю вам гонца, так или иначе. Это не последняя наша встреча. Вспомните, сколько раз за эти годы нас разбрасывало по миру? Но вот – мы здесь, вместе пьем шахназд, спустя более полувека, - хаэрти вновь улыбнулся – второй раз за этот вечер.
Орторн изумленно сморгнул – столь непривычна была его взгляду эта улыбка. Не ухмылка, не оскал, не возбужденный торжествующий хохот, но нечто кроткое, хрупкое, искреннее.
- Даааа… - протянул Харун, истолковав реакцию юноши по-своему. – В это сложно поверить, но с твоим господином мы впервые встретились пятьдесят четыре года назад… Мне тогда было тридцать, а мастеру Алдрису – четырнадцать… Да… Посмотри на нас!.. – хохотнув, Харун хлопнул себя ладонями по коленям. – Я – дряхлый старик, а мастер Алдрис за последние двадцать пять лет ни на год не постарел!.. Какая ирония! Должно быть, твой Аршаян и впрямь благословил тебя, - старик перевел взгляд на хаэрти и хитро подмигнул.
- Что за вздор, мастер?! – Алдрис громко фыркнул, да так, что шахназд едва не пошел носом. – Вам прекрасно известно, что хаэрти живут едва ли не вдвое дольше авалийских народов. Да, старость меня еще не коснулась, хоть я и старше Сайнара… Но, будьте уверены, ум ваш столь же остер, как в день нашей первой встречи. Это ли не величайшая ценность? Остаться в здравом уме на склоне лет. Отец мой, к примеру, утратил сию способность задолго до старости, как мне рассказывали.
Орторн во все глаза уставился на своего господина. Алдрис перехватил взгляд и осклабился.
В результате сложных продолжительных вычислений, юноша сумел определить, что его мастеру сейчас должно было быть шестьдесят восемь лет – если, конечно, он не ошибся в расчетах. Осознав сие, он еще пуще вылупился на учителя, памятуя редких фольке, что доживали до семидесяти. Те же, кто доживал, не могли уж так резво скакать по лестницам, как мастер Харун, а пить шахназд – и подавно. Хаэрти же более походил на того же Гунара, например, коему пару лет назад стукнуло четверть века, и оную важную дату они отмечали всей деревней. Хотя последнее, впрочем, к делу отношения не имело, хотя пирушка получилась знатная – отчего бы и не вспомнить?
- Когда вы думаете отправляться? – меж тем поинтересовался Харун, но смешинки так и танцевали в морщинистых уголках глаз.
- Мы не хотели слишком злоупотреблять вашим гостеприимством, мастер, - вежливо ответил хаэрти. – Я думал завтра же с утра двинуться до Сорхейма.
- Вздор! – воскликнул старый господин. – Вам нужно отдохнуть и привести себя в порядок. Задержитесь еще хотя бы на день, порадуйте старика столь изысканной и приятной компанией. А после я дам вам лошадей, и Сайнар проводит вас до города – мне как раз нужно кое-что отвезти местному торговцу. Кроме того, я надеялся, ты взглянешь на мои исследования, мастер Алдрис.
- Я буду рад помочь и составить вам компанию, господин Харун, - хаэрти тонко улыбнулся, быстро и обеспокоенно глянув на своего воспитанника. – Думаю, один день отдыха мы еще можем себе позволить.
***
В комнате стражи не было окон, а потому, разомлев от плотного ужина, доброй выпивки и удобной кровати, Орторну казалось, что он проспал едва ли не больше суток.
Это был один из тех редких случаев, когда юноша мог себе позволить сладко поваляться в полудреме прежде, чем покидать нагретое кроватное пристанище. Обычно вопли господина будили Орторна вне зависимости от времени суток и того, поспал ли он час или четыре. Видимо, мастер настолько был поглощен общением со старым другом, что у Орторна намечался редчайший свободный день. С этими мыслями он с наслаждением потянулся и принялся разминать затекшие за ночь конечности.
В комнате вкусно пахло очагом и травами; тишину нарушало лишь едва слышное посапывание Вейнара: юноша спал на соседней кровати, натянув одеяло так, что торчала только черная макушка.Видимо, продрог за ночь караула.
Приведя себя в порядок и одевшись, Орторн перевязал волосы имевшейся у него на такой случай веревкой и отправился на поиски нужника.
***
После завтрака и горячей бани, сладко потянувшись, Орторн покинул дом с намерением прогуляться и осмотреть окрестности - в конце концов, он был здесь впервые. Поручений от господина не поступало, а самого мастера Алдриса видно не было, а потому, расправившись с остывшим завтраком, юноша с удовольствием отметил, что сегодня, должно быть, тот редкий случай, когда он предоставлен сам себе.
Оказавшись снаружи, он глубоко втянул носом воздух: пахло печным дымом, прелыми листьями, конским навозом и гусеницами. К совершенно обыденному для подобных мест запаху подмешивался острый и яркий аромат грибов (наверняка, у мастера Алдриса были такие экземпляры – уж больно знакомо пахло) и тонкий, едва уловимый, отталкивающий смрад. В стройном ощущении благополучия веяло чем-то кислым, приторным, липким.
Орторн огляделся. Накануне в ночной темноте, ему не удалось с точностью рассмотреть место, ставшее им радушным пристанищем. Дом мастера Харуна был выложен из обтесанных продолговатых камней. Кое-где виднелись остатки красно-рыжей… краски? Орторн не мог сказать наверняка, но ощущение складывалось такое, что нижние камни были более старыми, отделанными сверху слоем некоей смеси, изрядно облупившейся и облезшей со временем. Надстроенные же части стен лишены были этой особенности и представляли собой желтоватые обработанные куски породы.
На значительном удалении от дома располагались конюшня и небольшая деревянная постройка, предположительно хозяйственного назначения. Двор был испещрен всевозможными грядками и клумбами, запустевшими с наступлением холодов. Но самые стойкие к морозам поздние цветы еще скорбно возвышались над своими павшими соседями, а на одной грядке Орторн к своему изумления увидел с десяток пухлых оранжевых тыкв.
Сайнара поблизости видно не было, а потому юноша, миновав ворота и внушительных размеров изгородь, устремился к холму, возвышающемуся позади дома. Обогнув имение, он принялся карабкаться по скольким, заросшим мхом и лишайником камням. Немилосердно поскальзываясь и пачкая колени влажной подкисшей землей, он цеплялся за пучки пожелтевшей травы и низкорослые кустарники с упругими хлесткими ветвями. По мере продвижения, неприятный запах усиливался, доносимый до чуткого носа меланхоличной осенней потягой.
Воздух густел, и от влажности у Орторна закручивались выбившиеся из хвоста пряди. Дыхание становилось сдавленным и тяжелым, липкий пот неприятно собирался в щетине над верхней губой. Карабкаясь и отплевываясь от лезущих в лицо волос, юноша десяток раз успел пожалеть о том, что не взял с собой флягу.
Холм был не больше полукилометра в высоту, и Орторн не намеревался взбираться до высшей его точки – он всего-то хотел осмотреться. Однако, к неудовольствию юноши, туман наползал от подножия гораздо стремительнее неуклюжего мажьего воспитанника, и уже спустя четверть часа ни зги не было видно. Присев на мшистый камень, чтобы отдышаться, и наверняка перепачкав штаны землей еще и на заднице, Орторн угрюмо рассудил, что пришло время спускаться, пока он способен еще разглядеть в зыбком тумане очертания камней и кустарников. В противном случае, лететь ему с оного самого холма до подножия на пятой точке. А если он умудрится при этом свернуть шею, то мастер оживит его хотя бы для того, чтобы устроить соразмерную взбучку, а затем вновь свернуть шею нерадивого ученика, только уже собственными руками.
Ветра в такую погоду не было и быть не могло, но Орторн отчетливо ощутил легкое дуновение, принесшее с собой тот густой, приторный смрад, что он едва уловил у дома. Более всего запах этот напоминал зловоние посеревшего, липкого от белесого налета вареного мяса, приправленного пряностями и травами для душистости и маскировки гниения оного.
Мысленно помянув алдрисова Аршаяна, он пополз в сторону источника запаха, мрачно предчувствуя ошибочность своего решения. 
Помимо беспокойства и неприятного чувства вины («посмотри на себя, сколько грязи ты натащишь в дом!») было что-то головокружительно приятное, сладко тянущее в груди. Он упирался ладонями в холодные камни, укрытые рыхлой почвой, зарывался пальцами в пушистый мох и мелкие разноцветные листья облетевших кустарников. Пряно и терпко пахло побитыми ночными заморозками ягодами. И тонко, но настойчиво звало Орторна ощущение неизведанного.
Отчего-то здесь, на склоне холма, карабкаясь на четвереньках, измазанный осенней грязью юноша всем существом почувствовал вожжи собственной жизни в своих ладонях – и ощущение это зазвенело в голове крохотным стеклянных колокольчиком.
Орторн растянулся на земле, щекой прижавшись к пышному островку мха. Благодатное, ужасающее необъятностью чувство охватило его, улыбка своенравно завладела губами его и тем, что оные величали душой.
Не сдержавшись от восторга, воспитанник колдуна рассмеялся – высоко и открыто – и, перевернувшись на спину с широко расставленными ручищами, он полетел.
Лишь мгновением позже, когда окрыляющая легкость отступила, он понял, что не летит, но – падает. Беспомощно забился он, засучил бесполезными руками, но ладони лишь соскребали липкую грязь с камней и кожу – с самих себя. Не чувствуя более опоры, он падал спиной вперед, а ноги неумолимо задирались вверх, подставляя неизбежному удару незащищенную голову и хрупкую шею.
Возопив во всю глотку, Орторн грузно приземлился на лопатки, сподобившись в последний момент закрыть руками шею и затылок.
***
Вопреки ожиданиям, он не потерял сознание. Спину сковало болью, он едва мог пошевелить пальцами на руках и ногах. Каждое движение тошнотворно тянуло сухожилия, вонзалось иглами под ногти. Застонав, он с усилием проглотил подступившую к горлу желчь.
Он нашел источник запаха.
Он лежал, скованный тисками боли в чем-то сыром и рыхлом. В зловонии, заполнявшем пространство, перемешалось столько отвратительных составляющих, что даже чуткое обоняние юноши не помогало определить природу смрада. Пахло гниющей раной и животными испражнениями, сырыми грибами и забродившими яблоками, кислой рвотой и болотной топью.
В кромешной темноте не мог он разглядеть ни места, в котором оказался, ни предметов, окружавших его. Вот только ползал он по склону холма и наслаждался интимной благодатью одухотворенного момента, и – к чему это привело? Словно бы к мгновенной расплате за непозволительную дерзость.
От мысли этой в глазах предательски защипало, но Орторн сумел подавить жалость к себе, однако, признаться, от этого стало только гаже.
Пыхтя и кривясь, юноша постарался собраться и взять себя в руки.
«Что бы мастер сделал в такой ситуации? Что бы сказал?»
От последнего мысленного вопроса юноша отчаянно отмахнулся, поскольку знал наверняка, что ничего приятного или жизнеутверждающего в данной ситуации не услышал бы, а побранить он и сам себя прекрасно может.
Прислушавшись к ощущениям в теле, Орторн с облегчением отметил, что кости целы. Он с детства отличался крепким здоровьем и легко переносил даже самые серьезные травмы. Кроме того, нечто, на что ему довелось приземлиться, значительно смягчило падение.
Громада холма, массив камней и земли давили многовековым безразличием. Темнота и неизвестность – нависали неизбежной участью. Он призывал себя успокоиться и не поддаваться панике. Пытался мыслить логически, рассуждать здраво – как учил мастер.
Чуткий слух уловил слабый шелест, и юноша затаился. Сердце предательски колотилось, широко распахнутые глаза таращились в темноту. Оцепенев от ужаса, он отчаянно принюхивался: животное? Медведь? Иное существо?
Мысли взвились, завертелись яркими пятнами, цветастыми гротескными образами-воспоминаниями о всевозможных пещерных насекомых и слепых хищниках, исчисляемых десятками видов и в подробностях описанных Ооранги Гваталаку в его «Бестиарии подземного царства».
Орторн беспомощно застонал и принялся столь интенсивно принюхиваться и шмыгать носом, словно бы его одолел обильный насморк. Занятие это не доставляло ему ни облегчения, ни пользы: застоявшееся тошнотворное зловоние, казалось, растворяло в себе все прочие запахи.
Шелест повторился, и юноша инстинктивно подтянул ноги, едва не взвыв от острой, пронзившей спину боли. Увечье застлало взгляд бурым, сдавившим виски маревом. Страх расползался по разуму, трепетал в безвольных мышцах, трясся судорогой под коленями.
«Я пропал», - пронеслась мысль, а следом – другая: «меня здесь никто не отыщет».
Помогая себе пятками, стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, юноша попытался приподняться на локтях.
Неясный шорох зазмеился с двух сторон и, на сей раз - гораздо ближе, чем прежде.
«Может, я сам своими движениями издаю эти звуки?»
И тут он явственно ощутил: тень, отголосок, намерение – прямо под собственным распростертым телом. Словно бы субстанция, что смягчила падение, предупреждала его о надвигающей опасности. Так, должно быть, самые маленькие и беззащитные обитатели леса чувствуют приближение хищника задолго до его появления.
«Почему ты не нападаешь?»
Орторну было хорошо знакомо это чувство.
«Почему ты не нападаешь?»
Чувство, столь же старое и заскорузлое, что въевшееся в столешницу пятно в заурядном сельском трактире.
«Почему ты не нападаешь?!»
Мысленно кричал мальчишка, вглядываясь в ночную тьму, всматриваясь в тени за деревьями. Веревка сдавливала и выкручивала запястья. Сучковатый, щербатый ствол дерева вгрызался в иссушенное голодом тело, скоблил торчащий меж лопаток хребет.
Мальчишка скулил и сучил ногами, выкручивал плечи в суставах в тщетной попытке освободиться. Он давился плачем и кашлем, застывшем воплем, расширявшемся в горле, душившим кишечными спазмами.
- Почему ты не нападаешь?! – кричал он в голодные волчьи глаза, сверкнувшие из-за соседнего дерева.
Ярость поднималась в груди. Слепая, пылающая – растекалась она кроваво-красным по мышцам и конечностям, бросалась багрянцем на скулы, шептала над волосками на коже.
Безобразно взревев – не то от боли, не то от злости – Орторн перевернулся на живот и поднялся на четвереньки. Кислая слюна заполнила рот – едва не захлебываясь, он сцеживал и отплевывал ее сквозь сжатые зубы.
Грибы… Снова треклятые грибы!
Он давил их с наслаждением и злорадством, вгрызаясь ладонями и коленями в усеянное ими дно пещеры. Мясистые и хрупкие, склизкие и шершавые, полые и плотные – скрипели они и хрустели под безжалостной целеустремленностью мажьего воспитанника.
Орторн поскальзывался и падал навзничь, неуклюже заваливался и бранился, уничтожая спасителей своих и мелких гнусных существ, под ними обитающих. Он метался, рычал и барахтался, с ненавистью разламывая шляпки, размазывая смердящую массу по каменистому склону.
Кровь бурлила от ярости, что морская пена. Стучала в ушах, давила на глаза, пульсировала в ободранных ладонях и коленях.
За судорожными, хаотичными движениями своими не слышал Орторн более мерзкого шелеста. В многоголосом удушливом смраде едва ли мог он выцедить хотя бы глоток свежего воздуха.
Взревев от натуги и боли, он пополз к вершине неглубокого оврага. Сапоги скользили по богомерзкой субстанции; пальцы, продираясь сквозь полчища грибных телец, вгрызались в истлевшее убранство пещеры. Ногти щелкали о мелкие камни, отходили от кожи, надрывая ее по бокам; глубоко забивалась под них мерзкая почва, изобилующая слизью, грибными соками и личинками насекомых.
«Мы окружены тленом, мой юный Орторн. В каждом вдохе, в каждой частичке сущего – напоминание о смерти. Дыхание ее растворено в первом нашем вдохе и – неумолимо – в последнем», - зазвучал в голове голос наставника.
- Это не то, что я бы хотел сейчас услышать, мастер, - прорычал Орторн, отплевываясь от пропитанных нутром пещеры, липнущих к лицу волос.
- Так выбирайся отсюда и скажи мне это в лицо, неблагодарный мальчишка! – и столь убедительным был звук сей, имитирующий ворчание колдуна, что юноша обернулся. Лишь на мгновение – короткое, кольнувшее соринкой в уголке глаза.
- Это столь присуще человеку… - продолжал рассуждать Алдрис. – Оборачиваться...
 Нечто белесое, тускло поблескивающее в темноте липкой молочной слизью произрастало из глубины оврага. Оно возвышалось над полем орторновой битвы на высоту четырех, а то и пяти Орторнов.
Колени заходили ходуном, и мажий воспитанник почувствовал, что медленно, но неумолимо соскальзывает вниз. Скрипнув зубами, юноша засучил руками так, что бесполезные ногти принялись выдираться от натуги. Не помня себя от ужаса, Орторн отчаянным рывком вырвал свою тушу из объятий смердящего ложа.
Едва ощутив под коленями твердую почву, он ринулся прочь от разрастающегося монстра. Не смея оглядываться, он бросился в черневшую лакуну слева – глаза его несколько привыкли к темноте. Нащупав в нише проход, юноша помчался, что было духу – то и дело запинаясь, врезаясь в бугрящиеся булыжником стены, задыхаясь и безостановочно вопя.
***
- Мы столького не знаем… - задумчиво пробормотал Харун. – Это одна из тех причин, по которой я и занялся изучением грибов, ты знал, мой дорогой Алдрис?
Он вышагивал вдоль огромного стола, заложив руки за спину. На столешнице дымились пузатые стеклянные сосуды, мостились глиняные чаши, многочисленные свитки, образцы, разнообразные чугунные и железные инструменты. Грибы – в великом множестве своем – громоздились в хаосе сим в самых разнообразных состояниях и сочетаниях: в каменных плошках и на глиняных блюдцах; плавали, расчлененные в наполненных жидкостями сосудах и горбились – высушенные и измельченные – в скорлупках огромных иноземных орехов.
- Разумеется, мастер. За прошедшие десятилетия я слышал это множество раз… - Алдрис сидел в хозяйском кресле, заваленном многочисленными одеждами его, и размеренно попыхивал трубкой.
- Я и не заметил, как эти десятилетия пролетели… - негромко произнес старый аваале и пригубил шахназда из аккуратной круглой чашечки. – Сколь многого я не знаю? – он поднял горящие неприятием глаза на коллегу. – Те крошечные, незаметные взору частички, что висят в воздухе… Мы окружены ими! Эти изумительные существа, - он обвел рукой свой заваленный стол, - умеют летать и скрещиваться с существами чуждыми – нет, я бы даже сказал противоположными! – их природе.
- Вы тоже умеете летать, - рассеянно брякнул Алдрис. – Так говорят, во всяком случае. Лично я – ни разу не видел, - он хихикнул и потянулся к своей чашке, стоявшей на маленьком столике подле кресла. Отчего-то ему вспомнились жители Нордстейна, которым даровано было пред гибелью увидеть небеса собственными глазами. Колдун невольно дернул плечом: ирония Аршаяна всегда была столь же безжалостна, сколь изящна.
- Ты намеренно дразнишь меня, дрянной мальчишка?! – всплеснув руками, воскликнул Харун.
Алдрис разухмылялся во все свое костлявое лицо. Сейчас перед собой он видел того самого Харуна, с коим повстречался по дороге в Кольдестен пятьдесят четыре года назад. Коротко стриженные белые волосы, въедливый живой взгляд умных глаз. Белозубая улыбка, так ярко выделявшаяся на моложавом темнокожем лице. Ох, скольких женщин она очаровала!..
Алдрис тепло улыбнулся старому другу.
- Я в высшей степени восхищен вашими исследованиями, - сказал хаэрти примирительно. – Вам об этом прекрасно известно. Существа, что уничтожают и переваривают камни, многовековые деревья… животных. Я убежден, однажды ваши труды вознесут народ белокрылых к вершинам культурных и научных истоков.
- Даже если мы на мгновение предположим, что ты прав, я все равно никогда об этом не узнаю… Если только…
- Мастер, - резко прервал его Алдрис. – Я уже говорил вам, что это невозможно. И скажу еще столько раз, сколько потребуется.
- Но почему?! – глаза старого ученого сверкали искренним негодованием и отчаянием. – Зачем? – спросил он уже тише. – Зачем ты вообще мне об этом рассказал тогда?..
Колдун неопределенно повел плечом и, поморщившись, осушил чашу.
- Почему вы мне поверили? Почему верите до сих пор? – хаэрти знал ответ на эти вопросы. Надежда. Он явственно увидел свет ее во вскинутом взгляде, на дне глаз, окруженных красивым, но безжалостным узором морщин.
Если бы только не был он тогда наивным измученным мальчишкой, мечтавшим отплатить спасителю своему за все дарованные ему блага, приют и тепло распростертого навстречу радушия!..
- Я назвался вам представителем народа, которого не существует в нашей действительности. Я рассказал вам о Сонме Тишины, куда изгнал меня отец, и вы – поверили!.. Хотя сейчас, сидя в вашем кресле, спустя полвека, даже я бы с уверенностью не мог сказать, существовали они на самом деле, или это я повредился умом. Бессмертные служители Тишины, что лишились жизни и плоти сотни лет назад, - маг скривился, - вероятнее всего лишь фантазии поврежденного разума брошенного ребенка... скелеты в балахонах – вы подумайте! Вероятнее всего, я сын дикарей, сошедший с ума за годы скитаний в горах…
- Ты безжалостен к себе, мой мальчик, - в голосе Харуна теплилось сожаление, - и склонен отрицать очевидное. Где бы еще ты мог научиться воскрешать мертвецов? И неудивительно, что знание сие надежно сокрыто… Вообрази, какого масштаба хаос накрыл бы наш мир, если бы оное знание распространялось и практиковалось повсеместно?
- Надежда ослепила вас, мастер, - Алдрис ронял слова так, словно бы каждое было весом с лошадь. – Я не умею воскрешать. Вырвать сущность – отголосок, тень, мираж, сожаление или отчаяние, жажду уберечь или отомстить – из Великой Песни и поместить в истлевшие останки… Любой хаэрти сказал бы вам, что сие – богохульство. При условии, что мои соплеменники вообще существуют, разумеется, - Алдрис тонко улыбнулся. Глаза его были беспроглядно темны: сейчас в уголках невозможно было разглядеть даже крохотных белых треугольничков. - Умерший не получает жизнь – это жестокое заблуждение. Лишь тело его, изуродованное тлением, обретает способность двигаться, утешая, тем самым, близких его и даруя… надежду, - последнее слово маг выплюнул с той долей отвращения, с коей счищают с подошвы сапога запашистое свежее дерьмо. - Но даже и в этом случае я далек от знаний об истинном воскрешении. Если Башня Молчания и существовала, то я из нее сбежал, как вы помните. Сбежал, не успев обучиться всем тонкостям взаимодействий с мертвыми. Да, все эти годы я продолжал изучение, я погружался в исследования, проводил множество экспериментов, но ни разу мне не удавалось восстановить личность в прежнем теле. Кроме того, - он поднял черные глаза на мастера, и во взгляде его не было и толики прежнего тепла, - для того, чтобы кого-то воскресить, нужно чтобы этот кто-то был мертв. Я не умею исцелять или останавливать естественное увядание, как и вы, я полагаю.
Харун обвел взглядом собеседника, затем – рукотворное поле своих изысканий. То был взгляд принимающий неизбежное, почти беспомощный.
- У вас еще есть время воспитать наследника, мастер, - хаэрти с сожалением проследил за взглядом друга, голос его смягчился.
- Да, в этом вопросе ты оказался куда предприимчивее меня, - не без гордости хмыкнул аваале.
- Вы не знаете, о чем говорите, - расхохотался колдун. – Юный Орторн относится к моим урокам с усердием смотрителя лошадей, коему велели вычистить конюшню. Он глуповат и бесталанен, и влекут его лишь жажда странствий, природная услужливость, бессмысленное размахивание мечом да выпечка. В последнем, не буду отрицать, он преуспел.
Мастер Харун громко рассмеялся:
- Ты слишком суров к нему, друг мой. Пытливый ум и любознательность – без этих незаменимых качеств не выйдет из человека ученого.  Я бы многое отдал, чтобы годы не забирали у меня юношеского авантюризма.
- Вы спутали любознательность с безрассудством, - беззлобно поддел маг, - в чем у вас сейчас будет великолепная возможность убедиться.
Беспокойные быстрые шаги по лестнице сменились грохотом и неясной возней под дверью. Мгновением позже в дверь громко постучали.
- Мастер Харун! – голос Сайнара звучал взволнованно и глухо, наемник дышал так, словно долго бежал или взбирался в гору. – Я знаю, что мне не следовало отрывать вас от исследований, но вам лучше самому это увидеть!
Друзья переглянулись, Харун быстро пересек комнату и открыл дверь. Старый вояка беспокойно топтался на месте, взгляд его блуждал по полу. С бледного лица сошла краска, да так, что даже на темной коже сие было отчетливо видно.
- Да что там случилось, скажи, наконец! – нетерпеливо воскликнул Харун, с тревогой осмотрев наемника.
- Что-то… - Сайнар громко сглотнул. – В пещере какие-то звуки… Как-будто кто-то кричал…
- Что за глупости? – Харун удивленно отступил, пропуская Сайнара в комнату, но тот не двинулся с места. – Не хочешь ли ты мне сказать, что вы с Вейнаром столь скверно выполняли мое поручение, что туда кто-то пробрался?!
- Клянусь, мастер, за пещерой велось круглосуточное наблюдение! – если сейчас Сайнар и не рыдал, то, судя по голосу, был очень близок к этому.
- Буди Вейнара, - мрачно распорядился Харун.
Алдрис вскочил с кресла и протянул другу измятую синюю мантию.
- И Орторна позови, если увидишь, - бросил маг Сайнару, но голос его звучал недобро.
***
- Мастер Алдрис, юный Орторн мне на глаза не попадался, - извиняясь, пробасил Сайнар. – Но у меня не было времени все тщательно осмотреть. Быть может, ваш воспитанник в бане или на конюшне.
- Сомневаюсь, - мрачно отозвался маг.
Они вчетвером направлялись к пещере, что располагалась в некотором отдалении от жилища старого мастера. Чуть обогнув холм, тропинка поползла наверх, бросая под ноги путников скользкие мшистые камни и прелую лесную подстилку. Взвесь туманной мороси мягко укрывала затаившийся предсумречный лес.
Сайнар и Вейнар шли чуть впереди, на поясах наемников мерно раскачивались изогнутые клинки. Харун хмурился и плотнее заворачивался в многочисленные одеяния, но шаг его был тверд и решителен.
Вход в пещеру был сокрыт от взгляда стороннего наблюдателя. Толстые извилистые бурого цвета плети вились и перекручивались меж собой, плотной живой стеной запечатав проход.
- Слышите? – Сайнар поднял руку вверх, призывая товарищей прислушаться. Он чуть склонил голову к замысловатой преграде, и отростки зашевелились.
- Отойдите, - сухо приказал колдун, - я пойду первым.
- Но… - Харун не успел запротестовать – хаэрти уже шагнул вперед, протянув к плетям ладонь, закованную черной перчаткой.
Пламя взревело над мягкой кожей, и отростки задергались – взвившись, отпрянув от враждебной стихии. Вейнар с ужасом уставился на Алдриса, невольно отшатнувшись.
- Можно было и помягче, - проворчал старый аваале, - все-таки это творение рук моих.
Хаэрти бросил короткий взгляд через плечо и кивнул на открывшийся проход:
- За мной.
- Сайнар, ты остаешься стеречь выход. На случай, если мы разминемся с нашим незваным гостем. Вейнар, прикрываешь нас сзади, - распорядился Харун и последовал за Алдрисом.
Своды навалились толщей грунта и камня, резким липким запахом сырости, перегноя и плесени. Вейнар прикрыл нос рукавом куртки, не сводя, впрочем, глаз с гостя мастера Харуна. Невысокая фигура этого человека чернела сердцевиной, головней в оранжевом мареве пламени. Как такое было возможно, Вейнар вообразить себе не мог. Здравый смысл велел ему держаться подальше от колдуна, но он никак не мог отвести восхищенного взгляда от огня, возникшего из ничего, из ниоткуда.
«Так вот почему мы не взяли факелы», - понял юный наемник.
Колдун уверенно шел вперед – очевидно, он много раз бывал в «теплице» старого ученого. В густой, удушливой тишине застыло ощущение бойни; колдун скользил бесшумно, внимательно вслушиваясь в гнетущую обстановку.
- Несчастный, должно быть, уже умер, - одними губами прошептал Харун, но Алдрис услышал его.
Хаэрти нервно дернул плечом, но промолчал. Скверное предчувствие не покидало его с тех самых пор, как он услышал взволнованные шаги Сайнара на лестнице. Орторн в числе многочисленных недостатков своих с детства обладал сомнительным везением и склонностью попадать в абсурдные в своих последствиях истории. За примером далеко ходить не надо: взять, хотя бы недавний случай в таверне, по итогам которого они лишились дома, лесной хижины и, вероятно, возможности показываться в крупных городах, избегая пристального внимания стражи. Впрочем, последнее обстоятельство случилось бы и без непосредственного вмешательства юного Орторна в дела колдуна. Мысль сия обласкала сухие губы кровожадной улыбкой. Ох, что он устроит этим язычникам в обозримом будущем!..
Миновав три поворота, скользнув в узкую расщелину справа, он увидел его. Существо, лежащее, скрючившись, в нише, едва ли можно было назвать человеком. Свет пламени выхватил лишь бесформенный куль старого замызганного тряпья, да паклю слипшихся, усеянных белесыми сгустками волос. Когда куча зашевелилась, Вейнар загородил собой ученого, и молниеносным движением обнажил клинок. Алдрис вскинул пылающую ладонь, и наемник невольно отшатнулся.
Существо, прохрипев изодранным горлом, подняло голову. Красные, налитые кровью глаза болезненно сощурились от яркого света пламени.
Харун не сдержал удивленного возгласа и, покачнувшись, вцепился в плечо Вейнара.