Сказка о мертвой царевне и семи богатырях. Рассужд

 О чем сказка? Кто главный герой? И тут сразу сложность. И просто и сложно. Вот бабушка читает сказу своей внучке, а рядом на кухне – мама девочки. Она тоже слушает сказку, которую в детстве ей читала её мама. Да и сама она уже не раз читала эту сказку своей доченьке. И вот: она чистит картошку, а сама думает: о чем сказка? Когда-то в детстве она была уверена, что главной героиней сказки является царевна, которую все несправедливо обижают, а её жалеть надо, ведь у неё нет мамы. Но вот сейчас она слышит и понимает совсем другое, теперь она жалеет злую царицу: и муж её не любит, и детей у неё нет, и мобильник глючит – лайков мало, т.е. с волшебным зеркальцем проблемы – поневоле злодеем станешь, а ещё, как на зло, молва пошла… не в ту сторону. Вот уж воистину: «злые языки страшнее пистолета». Но в этот момент, слушая размеренный и спокойный мамин голос, ей пришла мысль – а кого в этой сказке жалеет сейчас её мама, и о ком будет она сама задумываться лет через пятнадцать-двадцать, когда придет время читать эту сказку её собственной внучке или внуку? Неужели в каждом возрасте мы сами выбираем себе героя? Для нас героем становится тот, кто лучше всего иллюстрирует наши собственные современные проблемы, а его роль и функционал так похожи на наши собственные роли, которые приходится выполнять и в жизни, и на работе.
К сожалению, далеко не у всех в зрелом и в пожилом возрасте присутствует критический ум. Не все воспринимают сказку открытым сердцем, как воспринимает её ребенок, каждый раз слыша знакомый текст как впервые. Чаще всего взрослые не задумываются над теми вопросами, которые задают им дети, а испытывая ностальгию по ушедшему детству, вновь переживают забытые детские эмоции семейного счастья и веры в чудо. Для нас – взрослых - детская сказка остаётся архаичным символом детства, который когда-то установил  твердые нравственные ориентиры: царица – злая, царевна – кроткая и добрая, Елисей – верный, богатыри совсем не чужие, а «люди добрые», несмотря на то, что - лихие. Эту схему, раскрывающую систему внутрисемейных отношений мы пережевываем вновь и вновь. Эта схема существует на правах какого-то наивного негласного канона восприятия сказки. Недоумение у взрослого вызывает стремление более глубокого осмысления сказки. Зачем? Ведь это – детская сказка. Ан – нет. Это – серьёзная сказка с глубоким духовно-философским подтекстом. Мы должны переосмыслить сказку, потому что, традиция детского прочтения сказки лишает её тех смыслов, которые заложены в неё автором. Пушкин писал сказку для взрослых, в ней есть конфликт, интрига, социально-истрические аллюзии и глубокий духовный смысл.
Много было статей и аналитических разборов текста сказки, еще один нисколько не повлияет на восприятие сказки читателем, потому что читатель всегда сам вступает в сотворчество с А.С.Пушкиным в момент прочтения его сказки. В сознании читателя, независимо от всевозможных литературных изысканий, существующих в интернете, формируются образы близкие его сознанию. Те, которые он запомнит надолго, те, которые будут влиять на его жизнь.
Два вопроса выступают на первый план. В сказке рассказывается судьба трех цариц и одного царя. Кто есть царь? И Кто есть царица? На чем основана такая арифметика?
Личность царя и его непосредственное участие в действии сказки отражены в четырех действиях - глаголах:  «простился», «воротился», «женился», «дал слово» и трех описаниях душевного состояния царя: «был безутешен», «был грешен» и «тужит бедный царь по ней». Этим роль царя ограничивается. Глагол «снарядился» имеет дополнительную коннотацию к действию прощания, которое выражает собой факт расставания царицы с мужем.
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Царь как будто на протяжении всего разворачивания сюжета незримо присутствует в сказке, поскольку он царь, и должен, если не участвовать, то, хотя бы,  знать все, что происходит в его царстве. Но он - не участвует. Любопытно, что все его действия являются констатацией факта, завершающего или инициирующего какой-то процесс: «простился» и «воротился» – процесса расставания; «женился» и «дал слово» начала будущей супружеской жизни, и лишь фраза «тужит бедный царь по ней» является окончательным описанием состояния царя, о прекращении которого Пушкин так и не сказал больше ни слова.
О царе мы можем судить только по отношению к нему царицы №1. Для неё он «милой друг», «гость желанный, день и ночь так долго жданный», его она именует «царь-отец», им она восхищается. Очевидно, что царица испытывает к царю глубочайшую любовь и почтение.
Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Накануне Рождества Христова рождается дочь царя, и в день появления Божественного младенца на свет Божий на очи царицы появляется и царь-отец.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог дает царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
Других отношений к царю в сказке просто нет. Об отношении к царю его дочери, которая в финале становится царицей №3, и царицы №2, которая именуется в сказке и литературоведении как «злая царица», мы можем лишь догадываться, выводя это отношение  из поступков героинь и построений нашей собственной логики, которая может не соответствовать ни логике автора, ни логике поведения женщин в описываемую эпоху, ни логике царствования, о которой мы имеем весьма скромные понятия. Пушкин обходит образ царя молчанием, хотя всем другим персонажам он даёт четкую нравственную оценку.
Кстати, время действия сказки Александр Сергеевич определяет через следующие строки, повествующие о повседневном быте семи богатырей: 
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса,…
Любопытно, что сорочин (сарацин) живет в преданиях, повествующих об эпохе великих арабских завоеваний  VII-Х веков; татарин является врагом Руси в эпоху монголо-татарского нашествия в ХIII-ХV; а война с черкесами, начатая еще в 1810г., как раз к моменту написания «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях»  в 1833 году , перешла в острую фазу и стала самым животрепещущим событием того времени. Пушкин в своей сказке относится ко времени, как былинный сказитель, как монах-летописец: повествуя о конкретном историческом образе, рисует соотнесенный с ним духовный метафорический образ вечности, чем возвышает героя своей сказки в веках. Так образ богатыря Ильи Муромца, кроме конкретной исторической личности, несет на себе духовную образность всего русского богатырства, прославленного в столетиях. Так и Пушкин совмещает в описании ратной  повседневности три различные исторические эпохи. Это совмещение позволяет нам предполагать, что действие «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях» исходит не от сказочно-фольклорной традиции, а от героического эпоса, у которого несколько иные задачи, и, следовательно, должен быть иной уровень осмысления, другая методология изучения.
Это значит, что всю систему образности необходимо рассматривать не в конкретно исторической эпохе и не в абстрактно-фантастическом обрядовом контексте волшебной сказки, а в привязке к духовному развитию русского мира, каким видел его Александр Сергеевич Пушкин.
В былинном эпосе, взятом за методологическую основу построения сказки  Пушкиным, существует единство трех времен: времени реального (мгновенное сейчас), времени исторического (процессуальное сегодня, выросшее из вчера), время вечное -всегда - живущее вехами во всех временах: вчера, сегодня, завтра). Этими временными континуумами пронизана сказка. Уровень реальности раскрывает сюжет семейной жизни, близкий и понятный для каждой семьи, даже для детей. Образность исторического времени раскрывает нам расширенную метафору персонажей в той же системе взаимоотношений, как мы видим в былинах, но на другом уровне образности. Илья Муромец – не индивид, а целая историческая общность – народ. Образность вечности – духовна. Здесь Илья – образ личности святого воина. Очень интересно проделать путь к раскрытию смыслов пушкинской сказки от духовной образности, через историческую, к сиюминутной реальности сюжета.
С позиций вечности - духовного развития русского православного мира за образом царя, оставившего свою жену в одиночестве на долгий срок, вплоть до самой её смерти, мы можем узреть аллюзию Господа Бога Иисуса Христа. Именно Он, создав апостольскую Церковь, покинул её до  самого конца света, до Второго Пришествия. Смущает только тот факт, что Пушкин говорит о душевных переживаниях и грехах царя, чего у Бога быть не должно:
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел, как сон пустой,
Царь женился на другой.
Во-первых, смущает слово «грешен», не совсем понятно, в каком смысле автор употребляет его: это оценка характера царя или характеристика его поступка - повторного брака. Две трактовки имеют совершенно различные смыслы. Если Пушкин употребляет слово «грешен» в  смысле «не оригинален», «понятен как все», «слишком человечен», - тогда наше смущение излишне, а догадка – верна. Во-вторых, главное - сказка продолжается и, следовательно, эсхатологическая картина мира не полна – царица умерла, а жизнь продолжается, - значит, конец света откладывается.
Как жаль! А как хорошо всё выстраивалось с точки зрения духовно-исторической картины. Византийская церковь, как образ невесты Христовой умирает вместе со всей великой державой, оставив младенца – девочку – духовную жизнь на Руси. Новая царица – Вселенская Христианская (католическая) церковь  вступает в полновластное владение царством, над которым духовно не властна, постольку поскольку всё время пребывает в иллюзиях, навеянных неким волшебным предметом – всезнающим зеркалом. Она фактически третирует малейшие ростки живой веры в церкви России, властной рукой удаляет её из столицы (из Европы), остаётся довольной тем, что она юная наивная претендентка на царство (Божие) находится «в глуши» - весьма далеко от просвещенного мира.
– «Там, в лесу, стоит одна,…
… Крепко связаны ей локти;
Попадется зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть»…
На роль сенной девушки Чернавки русская история предлагает множество претенденток и претендентов, благоговеющих пред западной цивилизацией, по сути, внедряющих многие дикие западные идеи в русскую жизнь, разрушающие и отравляющие эту жизнь. Мне представляется наиболее органичным в роли Чернавки образ Анны Иоановны, а в образе черницы-отравительницы образ Екатерины II. В эпоху Анны Иоановны Феофан Прокопович завершил свою работу по внедрению Духовного регламента и других законов, буквально «связавших руки православной церкви», но «милосердно» не лишивших её жизни. Из эпохи царствования Екатерины II представить под наливным яблочком, снаружи прекрасным, а внутри – ядовитым, невозможно ничего кроме плодов французского просвещения. Кастинг претендентов, которые могли быть прообразом  Соколки – верного пса богатырей велик: от митрополита Арсения  Мациевича до Емельяна Пугачева.
И только семь богатырей нарушают четкую логическую схему своей надмирностью. Этот единый образ представляет загадку. Как хорошо было бы, если бы семь богатырей, семь хранителей девства и чистоты русской православной церкви соответствовали образам и служению семи русских патриархов от Иова до Адриана. Но патриархов было не семь, а десять. И главное: кто бы ни подразумевался Пушкиным под образом семи богатырей, отравление и смерть царевны они проморгали. Пушкин похоронил царевну. Название сказки говорит само за себя: «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях». Значит, в настоящем времени, во времени Пушкина царевна – мертва. А главными героями этой сказки являются те, кто вынесен на титульный лист – богатыри – духовные хранители и защитники веры православной, нам недоступные и неизвестные. 
Дальнейшее повествование – сказочно-фантастическое. Воскресение царевны происходит благодаря неустанным поискам Елисея – жениха царевны. Именно он воскрешает царевну. И это, судя по притчевой стилистике повествования, – вопрос будущего. Путешествие Елисея и воскрешение царевны написаны, в стиле легенды или пророческого откровения. Здесь великое множество загадочных образов, знаков и символов.
Сложно понять отношение Пушкина к королевичу Елисею. Единственный герой в сказке имеет собственное имя - королевич Елисей. Понятно, почему Пушкин взял именно это имя для героя своей сказки. Это имя ветхозаветного пророка, почитаемого в нашей церкви, обладающего силой своего наставника Ильи-пророка и в своей жизни имеющего опыт воскрешения из мертвых. Однако для меня загадка, почему Пушкин сделал его «королевичем». То, что Елисей еще не король, а лишь наследник – логично. Но чей? Его приданное перечислено: «семь торговых городов, да сто сорок теремов», а каково его наследство? Где его царство-королевство? Или его титул нужен автору лишь для того, чтобы обозначить его «заморскость»? Ведь титул «король» указывает на иноземную (западную) родословную Елисея. Быть может титул королевича говорит о воинской доблести и способности к управлению? Можем ли мы ответить исходя из сказочного повествования, какова область приложения таланта Елисея – война или власть? Трудно ответить однозначно. Образ Елисея духовно не статичен – он развивается. Он ищет. Ищет не только свою любовь, свою царевну, свою церковь. Он ищет себя. Он ищет свою веру. Он, как когда-то Святой Равноапостольный князь Владимир, перебирает  все возможные варианты проникновения в духовный мир. Пушкин подробно описывает, как Елисей, путешествуя в поисках своей невесты, беседует с Солнцем и Месяцем, прежде, чем находит верного свидетеля её смерти. Солнце – символ света, жизни и славы. Пушкин любит жизнь, впитал плоды просвещения и со славой знаком накоротке. В наше время его называют «солнцем русской поэзии». Месяц, олицетворяющий тайны и изменчивость любви, тоже давний друг поэта. И только дух ветра, символ вдохновения, Дар Святаго Духа для поэта является высшим приоритетом, об этом он неоднократно упоминает в своей поэзии. Ветер беседует с Елисеем, и Елисей понимает его. Он идет по слову Ветра, как Пушкин по наитию Духа Святого в места совсем метафизические:
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места,
В том гробу твоя невеста
Это не географический объект. Такого места на планете Земля быть не может. Путешествие Елисея проходит по просторам иного мира, то ли мира фантазии, то ли мира всевластия духа.
Вот идет; и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг нее страна пустая;
Под горою темный вход.
Он туда скорей идет.
Елисей – это сам Пушкин и есть? Нет. Конечно же – нет. Пушкин во время написания своей сказки не собирался спускаться в темный мир. Он, как никто, любил эту жизнь. Это теперь мы, вспоминая его славную гибель от руки убийцы, и зная о его посмертной жизни в сознании всего русского сообщества, благодаря его поэзии, можем предположить такой пророческий перформанс: поэт взывал к нашим душам и в эпоху синодального периода, и в эпоху гонений на церковь большевицкого периода, когда священники не могли выходить на проповедь к своим чадам. Скорее всего, Елисей, который не боится взойти на жертвенную гору и спуститься в ад, это обобщенный образ некоего «Дантэ» - литератора, обретший в ХIХ веке силу и славу певца-пророка. Протоиерей Андрей Ткачёв написал об этом явлении в русской литературе «золотого века» и его причинах, повествуя о литераторах, как о «...всех творящих литературу и кормящихся от неё, обязанных своим бытиём только одному факту нашей духовной истории, а именно – молчащему духовенству». Русская поэзия ХIХ и ХХ веков буквально рыдала об участи поруганной веры православной. (Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Н.Гумилев, А.Тарковский, А.Ахматова, И.Бродский, Н.Добронравов и мн. др.)
Королевич зарыдал
И пошел к пустому месту
На прекрасную невесту
Посмотреть еще хоть раз.
Вот идет; и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг нее страна пустая;
Под горою темный вход.
Он туда скорей идет.
В ХХ веке русские литераторы, как и русское духовенство прошли через круги ада, голгофу НКВД, ГУЛаги; кто-то из них пал на полях сражений мировых войн, кто-то вдоволь напился участи жизни на чужбине, ибо только после перенесенных страданий во имя Христово, духовный взор поэта очищается от всевозможных примесей эпох и времен, и становится способным узреть вечную истину, надмирную красоту духа:
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
Только живое сердце способно разбить заиндевевший ледяной кристалл хрустального гроба. Только жизнь способна разрушить ту форму, в которую была заключена невеста – прекрасную неизвестность в царстве снежной королевы.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я спала!»
Только сейчас во время СВО мы видим, как просыпается наша Русская православная церковь. Церковь наполняет собой храмы. Ведь церковь – это и есть все те люди, которые окружают Христа, живут вокруг и ради Христа, которые не живут во тьме греха и порока по пещерам; люди, которым для жизни необходим свет Христовой веры
И встает она из гроба…
Ах!.. и зарыдали оба.
В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
А и не так уж важно, что мы не можем назвать конкретного прообраза пророка Елисея, будь это Пушкин, Достоевский, Никита Михалков  или Борис Корчевников, главное – в другом:
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Жива церковь православная, ибо сказано: «и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» Мф (16,18)
Елисей после возрождения Церкви навеки останется с ней, как и все святые земли Русской. Ибо у Бога все живы на века вечные. Имя Елисея символизирует святость. Не потому ли так много наших современников понимают духовность, не столько как святость, сколько как владение великой культурой русского слова, талант к восприятию и передаче слова Божьего.
И с невестою своей
Обвенчался Елисей.