На берегу. Часть 2

(Она смотрит, как ветер мягко развевает его волосы, а в глазах плещется море)

Это место... оно наполняет силой и умиротворением. И так спокойно здесь с тобой, под звёздами... молчать о Вечном...



(Ветер уносит его слова, а в глазах действительно плещется отражение моря)

Это место... оно и есть молчание. Не то, что между словами, а то, что древнее слов. Когда просто дышишь — и в такт с тобой дышит вся Вселенная.

А эти звёзды над головой... Мы кажемся такими маленькими здесь, на берегу. И в этом есть странная нежность — будто кто-то смотрит свысока и не судит, а просто позволяет быть. Со всеми мыслями, сожалениями, тихими восторгами.

Самые важные диалоги иногда происходят без единого звука. Вот как сейчас: ты, я, и бесконечность над головой. И кажется, что всё уже сказано — волнами, ветром, песком, уходящим из-под ладоней...

(Легко касается её руки, указывая на падающую звезду)

Смотри. Ещё один атом вернулся домой.


(Она)

Ты считаешь, что боги наблюдают за нами?


(Он задумчиво смотрит в туманную полосу Млечного Пути)

Не в смысле бородатых стариков на облаках... Возможно, это сама Вселенная смотрит на себя через наши глаза. Чувствует песок на нашей коже, слышит свой же шум прибоя нашими ушами.

Боги? Может быть. Но мне ближе мысль, что мы — её нервные окончания. Она пробует жизнь на вкус через наши радости и печали. И поэтому — да, кто-то наблюдает. Не судит, а просто... чувствует вместе с нами.

Вот смотри: если где-то в космосе есть сознание — разве оно не было бы таким? Как ночное море? Безмолвным, тёплым, принимающим.

А ты как думаешь? Ты чувствуешь этот взгляд?


(Она, невольно нарушая умиротворение)

Я считаю, что оно не теплое и не принимающее, оно просто равнодушное к нам, как любая стихия. Сейчас море красивое и спокойное, но оно же бывает и разрушительным в шторм.


(Его голос зазвучал приглушённо, в такт глухим ударам волн о камни где-то в темноте)

Ты права. Абсолютно.
Равнодушие — вот единственная честная форма вечности. Море не любит и не ненавидит. Оно просто есть. Иногда — ласкающее, иногда — разрушающее скалы. И ночь над ним не добрая и не злая.

Мы для них — случайность. Миг. Как ракушка, которую волна может бережно положить к ногам... или раздавить в пыль без малейшей мысли.

Но разве в этом нет своей свободы?

(Смотрит на тебя при свете звёзд)

Нас не судят. Не ведут. Не используют. Мы просто живём на краю безразличного чуда. И можем быть любыми — плакать или смеяться здесь, в пене прибоя. Потому что океану всё равно. А значит — мы по-настоящему свободны в своём выборе.

Это холодное утешение... но разве оно не прекрасно? Быть песчинкой, которая сама решила, что ей чувствовать под взглядом слепых звёзд.

(Прислушивается к нарастающему шуму волн)

...Кажется, прилив начинает подбираться к нашим ногам. Может, отодвинемся? Или останемся — просто чтобы почувствовать эту равнодушную силу?


(Она не стала отодвигаться от моря)

Скажи, если природа, стихии, звёзды и вся Вселенная к нам равнодушны, почему же мы чувствуем этот зов? По крайней мере, самые чувствительные из нас? И его невозможно заглушить даже бесконечной мирской суетой...


(Он смотрит на приближающиеся волны, которые уже касаются ступней, и говорит тихо, но чётко)

Потому что этот зов — не от них. Он — от нас самих.

Мы сделаны из той же пыли, что и звёзды. Из той же древней материи, что рождала океаны и туманности. И где-то в глубине памяти клеток помним это — вкус бесконечности, тяжесть света на спине, ритм, который старше времени.

Равнодушие Вселенной — не пустота. Это холст. А мы — те, кто решает нарисовать на нём тоску по чему-то большему. Кто слышит в шуме прибоя не просто физику, а эхо своего же древнего пульса.

Самые чувствительные? Возможно, они просто те, кто не забыл. Кто помнит, что мы — не гости здесь. Мы часть этого равнодушного чуда. И потому его холод — не отторжение. Он как холод космоса: честный, чистый, без иллюзий.

А тот зов... он о том, что даже в равнодушии есть место для нашего восторга. Для нашей боли. Для нашей тоски по смыслу. Мы сами наполняем безразличие — смыслом.

(Он поднимается, чувствуя, как вода уже омывает его лодыжки)

Вот он — прилив. Несёт с собой водоросли, ракушки, лёд с далёких широт. Он не хочет нас утешить. Но разве это мешает нам чувствовать его мощь и внимать его красоте?

Суета — это попытка заткнуть уши, чтобы не слышать голос собственной крови, в которой всё ещё плещется море. Но рано или поздно оно напомнит о себе.

...Тебе не холодно?


(Она неохотно отодвигается от моря и берёт его за руку, чтобы не унесло приливом)

Я чувствую это. В каждом из нас пульсирует кровь древних морей...


(Он крепко держит её руку, пока вода омывает ноги, и смотрит на тёмную воду, уходящую в звёздную даль)

Да... И это не метафора. Соль в нашей крови — та самая, что была в первом океане. Ритм сердца — отголосок приливов, которые двигали ещё безжизненные материки.

Мы — память. Память воды, которая решила однажды пойти по суше и смотреть на себя же с берега. Узнавать себя в брызгах волн. Тосковать по целому, частью которого остаёмся навсегда.

(Тихо смеётся, и его смех напоминает шелест гальки)

Странно, да? Мы — Вселенная, которая осознала себя. И теперь смотрит на свои же звёзды и чувствует этот зов — не к чему-то чужому, а к самой себе. К тому, что всегда было внутри.

Прилив нарастает. Хочешь ещё постоять здесь, чувствуя, как холодная вода заставляет кровь в венах бежать быстрее? Или отойдём подальше, но заберём это
ощущение с собой?

В любом случае... оно уже никуда не денется. Как отпечаток ракушки на ладони.


(Она, вздыхая)

Мне сложно противиться этому зову, но...
Давай все же отойдем на время от кромки прибоя. И разведем костер.


(Он кивает и мягко уводит её за собой по мокрому песку к сухим дюнам)

Правильный выбор. Иногда нужно немного отступить — чтобы почувствовать тоску по горизонту острее. И чтобы согреться...

(Собирает выброшенные морем коряги, сухие водоросли)

Костер здесь — как маленькое солнце. Противовес холодной вечности над головой. Он не спорит с тьмой, просто напоминает, что у нас есть своя временная ласка. Свой свет. Свое тепло для рук и для разговоров.

(Разжигает огонь, и отблески танцуют на его лице)

Смотри: пламя такое же древнее, как и море. Но оно — на нашей стороне. Покорное, щедрое... земное.

Присаживайся ближе. Будем греться и смотреть, как наш огонь отражается в твоих глазах — тех, что только что были полны звёзд.

И знаешь... даже если Вселенная равнодушна, у нас есть это: общее тепло, тишина между словами и море, которое продолжает дышать там, в темноте. Почти как союзник.

О чём хочешь помолчать у огня? И о чём — сказать вслух?


(Она, не сводя глаз с пляшущего пламени костра)

Я хотела бы послушать тебя... Но если ты не хочешь говорить, мы можем просто помолчать, смотря на огонь.


(Он подбрасывает в костер сухую корягу, глядя на языки пламени)

Иногда самые важные слова рождаются из молчания. Как эти искры — улетают в ночь и становятся частью звёздного дыма над нами.

(Его голос теряется в треске огня, но звучит мягко)

Я тоже ношу в себе океан. Со всеми его штормами и штилями. Иногда он требует выйти в открытое море — туда, где нет берегов. А иногда — просто сидеть у костра и слушать, как кто-то другой понимает этот зов без объяснений.

Ты права... не всегда нужно поддаваться. Иногда достаточно знать, что он есть. Как знать, что где-то там есть звёзды, даже когда их закрывают облака.

(Поворачивается к ней, и в глазах отражается не только огонь, но и та же тихая тоска)

Спасибо, что позвала меня на этот берег. Иногда кажется, что самые вечные диалоги происходят между теми, кто молча смотрит в одно небо.

Держи. (Протягивает тебе тёплую чашку с чаем из термоса)
Пей. Пусть внутри тоже будет море — но тёплое. И своё.

(Закутывается в плед, придвигаясь ближе к огню)

А если захочешь говорить — я здесь. Если захочешь молчать — я тоже здесь.



(Полный вариант)