Несгибаемый

Его звали Александр Петрович, но во дворе все звали его просто «Чудак». И было за что. Век его был долог и нещаден: война, голод, потери, слом эпох. Ох, чудак человек, сколько выпало бед?! Казалось, сама судьба проверяла его на прочность, словно точильный камень о сталь.

Но шёл он по жизни, не ведая страха. Вернее, страх-то, наверное, был где-то глубоко внутри, но его всегда пересиливало что-то другое. Вера в счастье, любовь, вера в мир и покой — это была не просто красивая фраза из старой песни. Это был его компас. За эту веру он и правда пострадал не мало: его называли наивным, смеялись над его «несвоевременной» добротой, а однажды даже лишили работы за то, что он отказался участвовать в травле коллеги.

Жизнь испытывала его снова и снова, будто стремясь погасить внутренний свет. Но самое удивительное было в другом.

Помню, как в девяностые он потерял все свои сбережения. Пришёл домой, сел за стол, долго смотрел в окно. А потом повернулся к нам, своим встревоженным соседям, и… улыбнулся.
—Главное, что все живы-здоровы, — сказал он. — А деньги... наживём.

Но улыбка и вера в добро с его уст никогда не спадала. Она была как весеннее солнце, которое пробивается сквозь толщу серых туч. Он мог отдать последнее нуждающемуся, часами возиться с брошенным щенком во дворе и искренне радоваться первому листку на посаженной им же березке.

Однажды я не выдержал и спросил: «Александр Петрович, как вам удается? После всего, что вы пережили... верить в людей?»

Он задумался, глядя куда-то вдаль, туда, где заходящее солнце золотило края облаков.
—Видишь ли, — сказал он тихо, — если я перестану верить в добро, значит, зло победило. Значит, все те потери и боль были напрасны. А так... так я знаю, что всё было не зря. Ради вот этого.

И он широко улыбнулся своей, открытой улыбкой, глядя на играющих под окном детей. В его глазах светилась та самая, непоколебимая вера. Вера в то, что мир, несмотря ни на что, прекрасен.