Пепельный сон бабочек-однодневок

Я не жив, покуда бездействую там, где мог бы что-то изменить, чтобы мир стал чуточку лучше, но я и не мёртв, пока во мне и со мной живут мысли, желание и порывы что-то привнести в этот мир, чтобы он стал чуточку лучше.

Я почувствовал, как боль пронзила всё моё тело. Мне надо было бежать, но ноги подкосились, и я рухнул на землю. Мир вокруг меня поплыл. Вокруг свистели снаряды, раздавались взрывы, но с каждым вдохом я слышал их всё меньше. Я смотрел в бесконечное голубое небо и чувствовал, как тело слабеет. Я был уверен, что это конец. Глаза уже почти закрылись, и я увидел свет. Яркий, ослепительный свет… и в этом свете - силуэт отца.

— Вставай, сынок! — сказал мне мой отец, протягивая мне руку.

— Отец? Но… ты же умер! — я поднялся, не веря тому, что вижу перед собой давно почившего отца. Он не дал мне договорить и показал куда-то в небо.

Вгрызаясь в нежную плоть небосвода и разрывая её на части, ракеты, выходя на траекторию поражения цели, оставляли за собой на небе незатягивающиеся раны.

— Веретено жизни — сплетение нитей человеческих судеб, — сказал отец, спокойно и устало взглянув на стартовавшие ракеты и так же спокойно, но смиренно наблюдая за тем, как они стремительно летят в нашу сторону. — И как бы ни вертело это веретено наши судьбы, итог у всех един. Но, знаешь, сын, пока мы живы, в наших сердцах живёт надежда, что после нас поживут наши безвинные дети. И когда я говорю "наши дети", я имею в виду всех детей всего мира. Согласись, они того заслуживают!

— Отец, нужно уходить! Прятаться! О чём ты говоришь? Почему ты так спокоен? — лишь успеваю я произнести, когда ракеты достигают нас и детонируют, обволакивая всё в огненном смерче. Всё вокруг меня сгорает и исчезает, как сгорают порой несбывшиеся надежды.

— Отец! Отец! — пытаюсь я позвать только что стоявшего рядом отца и удивляюсь, почему не исчез я.

Огонь меркнет, уступая место серой блуждающей дымке. Сквозь этот призрачный туман я слышу голос отца, словно эхо из прошлого:

— Представь себе, что людей вдруг не стало на этой планете. Представь мир без нас.

Я видел перед собой безмолвную бескрайнюю пустоту и подумал о том, что мне и представлять ничего не надо, когда я всё вижу воочию. Неужели мир без людей настолько опустеет?

— Нет-нет, только не стоит думать, что мир без людей настолько опустеет и обречён! — тем временем продолжал отец, будто бы читая мои мысли. — И всё, что ты сейчас видишь — это не конец, а просто его затяжной тяжёлый сон. Мир без людей не пропадёт, он лишь потеряет самых непоседливых и неразумных из своих детей, — его голос притих, и я услышал нарастающий звук стрекочущих насекомых, осторожное пение птиц, предостерегающий рык какого-то большого зверя, и среди всего этого я отчётливо услышал чьи-то шаги, кто-то шёл в мою сторону, и, возможно, это был мой отец. — Ты всё слышишь сам и наверняка понимаешь, сын, — я слышал, как голос отца становится ближе ко мне с каждым звуком шагов, — что пусть человек уйдёт, но мир пробудится вновь!

Среди клубящейся дымки появляется отец.

— Плох ли будет новый мир… — отец медленно продолжал идти ко мне и, когда остановился рядом, добавил: — Без нас?

— Как же не плох? Ещё как плох. Для нас! — вставил я.

— Не спеши! Тут есть одна загвоздка, сын, — поднялся лёгкий ветерок, унося с собою завесу, скрывающую отцовскую правду. — Мы никак не оценим возрождение мира, когда нас не станет! Уж кто-кто обречён, так это люди. Нам не собрать по кусочкам разрушенную мозаику, свой рай, тем более когда части этой головоломки из миров нам не принадлежат?

— Я не понимаю, о чём ты, отец! — отец улыбнулся мне и похлопал по плечу, указав другой рукой на пробивающийся свет в небе.

— Люди не центр мироздания. Мы даже рядом не стояли. Вокруг нас может крутиться только наш собственный мир — мир нашего сознания. Мы — песчинка в круговерти природных сил, звёздная пыль. Для нас нет удобнее мира, чем тот, который мы сами создадим. Мы вмещаем целую вселенную. Это, сынок, и есть наш биологический персонифицированный рай. Биотехнократический джаз. Поэтому я повторю свой вопрос снова: смогут ли люди собрать по кусочкам обратно свой рай? Сможем ли мы выжить в новом мире? Что, если, вернувшись, мы будем лишь жалкой тенью самих себя? Из праха бытия вернётся людская первобытность — все наши страхи, всё наше невежество поднимется наружу. Инстинкты будут преобладать над разумом. Всё это старо, как мир — таковы законы природы. Встретив на пути более сложных созданий, они, скорее всего, не заметят нас! Как не замечаем мы раздавленную букашку. Мы — бабочки-однодневки.

Отец развёл рукой вокруг нас, и я увидел, как смоляное покрывало, укрывавшее землю, окончательно пало. Отец показывал мне, как стремительно восстанавливается планета. Из чёрной земли проклюнулась молодая трава, побеги деревьев, где-то показался первый муравей, за ним ещё один и ещё, и вот уже, стоя в густой траве среди деревьев, я видел, слышал и чувствовал, как жизнь на земле восстановилась полностью.

— Сынок, ты видишь этот мир таким, каким он был до собственного заката. В жизни так мало бывает вторых шансов, но зачем ждать его? Пока есть возможность, храните этот мир и не ждите, когда на выжженной нами же земле появится новый. Сохраним и сделаем лучше то, что имеем.