Два деда

               
В селе Ройтфельд Сталиндорфского еврейского национального района  Днепропетровской области до Великой Отечественной войны был довольно успешный колхоз, в котором дружно жили и работали как евреи, так и украинцы. Председателем колхоза был мой дед - мамин отец Рафаил Пинхасович Штипельман. Но речь пойдет не о моем, а о двух маминых дедах – Рафаиле – отце моей бабушки Егидес и Пинхасе – отце моего деда.

Рассказывает моя мама Анна Рафаиловна

Дедушка Рафаил жил с нами. Он вел домашнее хозяйство. Корова, свинья с поросятами, кабанчик, куры – это хозяйство. Дедушка знал, когда корова должна отелиться, когда появятся поросята, когда нужно из курятника забрать яйца и многое другое. С внуками он дружил. Всегда у него находилась какая-нибудь побасенка, рассказ. Он рассказывал нам о происхождении разных еврейских праздников, о еврейских обрядах и, конечно, о еврейских погромах при царизме. Он был грамотным, умел читать по-еврейски и по-русски и нас заставлял: «Чем попусту байдыки (баклуши) бить, лучше берите книжку и читайте!».

Первый пожелтевший на дереве абрикос он по кусочку разделит внукам. На чердаке зароет в зерно арбузы и поздней осенью угостит всех. А еще – натянет на чердаке шнурки и развешает на них виноград. У нас был специальный сорт винограда для вина – толстокожий синий с сединой, а в ягодах – один красный сок. Не знаю, как он назывался. Кисти были огромные – по килограмму и больше. И зимой в лютый мороз дедушка, бывало, принесет в кухню кисть винограда, а мы ждем, пока ягоды оттают, смотрим и облизываемся.

Вот появились поросята. Их помещали в большой ящик в кухне. Каждые два-три дня дед их купал, следил, чтобы в кухне не было запаха. В определенные часы дед носил их к свиноматке кормиться. Однажды родились сразу четырнадцать поросят, а у свиньи только восемь сосков – на всех поросят не хватает. Что делать? Дед Рафаил выкармливал их с помощью детских сосок, натянутых на бутылки с молоком.

Зимой дед «брал отпуск» и на две недели уезжал в Днепродзержинск к младшей дочери отдохнуть, но больше пяти-шести дней не выдерживал без дела. Как там корова Зорька и свинья Хавронья без него, всегда ли накормлены, напоены?

Был у него еще любимец петух, который ходил за ним, как собачонка. Летом дед любил спать в саду. А петух сидел возле него и охранял его сон. Зимой куры все больше сидели в курятнике и выходили только, когда им приносили еду. А Петька на радостях прыгал деду на плечо. Дед погладит его, а он: «Ко-ко-ко, ко-ко-ко!», – здоровается.

Дед Пиня (Пинхас) 1852 года рождения был маленького роста, с большой окладистой бородой, как у Карла Маркса. Жил он с бабушкой Двойре в отдельном доме до 1938 года. Весной 1938 г. бабушка умерла, и он перешел жить к дочери – тете Риве. Хозяйством он не занимался. И, если дед Рафаил был атеистом, то дед Пиня был фанатично верующим.

Он был фельдшером, но на моей памяти врачеванием не занимался, зато скрупулезно соблюдал все обычаи и праздники.

У деда было двенадцать детей. Пятеро из них умерли еще в детстве. Старший, Лазарь, был участником революции 1905 года и после ее разгрома эмигрировал в Австрию, а затем – в США. Второй сын, Шлойме, погиб в 1914 году на фронте. Сам дед в войне с турками как фельдшер спас какого-то генерала (фамилию генерала не помню, хотя дед часто вспоминал его) и за это был награжден Георгиевским крестом. Генерал ему еще подарил несколько десятин земли. Землю дед продал, Георгиевский крест никогда не надевал, но хранил.

Без дела дед Пиня не сидел. Он работал почтальоном, ходил за почтой в село Новоюльевка за четыре километра и разносил ее по домам. Читал дед без очков и знал все новости из газет. Говорил он больше на идиш, хотя и русским языком тоже владел неплохо.

Готовил Пинхас себе сам, чтобы ему в еду не попало что-то не кошерное. Иногда летом обедал у нас. Как-то было очень жарко, он снял головной убор и держал его над головой, чтобы она была “покрытой”. А дед Рафаил глядя на это над ним посмеивался.

Часто оба деда вели дискуссии на тему религии. Иногда их споры достигали такого накала, что маме приходилось “тушить пожар” – она звала их обедать. А во время трапезы спорить нельзя.

Когда началась Великая Отечественная и немцы уже были совсем близко к Ройтфельду, наша семья, как и другие еврейские, вынуждена была спешно эвакуироваться. Мы убегали почти пешком – три семьи на одну подводу.   А оба моих деда остались дома.

Отец отправил нас вперед, а сам вернулся и поджег хлеба в поле и зерно на току, чтобы они не достались врагу. Никто не заметил, как он потом ускакал нам вдогонку на своем коне Орлике.

Через несколько часов немцы были уже в селе. Они стали искать поджигателей. Нашлись негодяи, которые сообщили им, кто это сделал. Тогда немцы стали искать папу и пытать моих дедов. Те ничего не сказали. Рассвирепевшие фашисты сначала подожгли им бороды, а потом обоих повесили. Об этом позднее рассказали нам уцелевшие односельчане.

 Так закончился спор двух моих дедов – восьмидесяти девятилетнего религиозного Пинхаса и семидесяти двухлетнего атеиста Рафаила.