Родная земля... Глава 15. Волк

Весна-лето 1899 года

- Христос воскресе, православные!

- Воистину воскресе, Фрол! — радостно отозвался Устин, поднимаясь навстречу гостю. — Проходи, проходи в избу! Сейчас хозяйки мои стол накроют, выпьешь чарочку ради Праздника, закусишь, чем Бог послал!

- Я думаю, немало послал! — засмеялся Фрол, снимая на ходу поддёвку.

- Слава Богу, не жалуемся! — Устин троекратно расцеловал гостя. — Варвара! Ты посмотри, кто приехал! Клавдия!

- Вижу, вижу! — со светлой улыбкой на лице и раскрытыми объятиями подошла к Фролу хозяйка.

- Да ведь я не один! — засмеялся тот, приветствуя её.

- А кто ж? — встрепенулась Варвара.

- Сваты ваши, Фёдор с Марьей, гостинцы из телеги достают! И моя Аглаюшка вам передала куличика да яичек красных!

- Аах! Клашенька, радость-то какая! Батюшка с матушкой твои в гости к нам пожаловали! — хозяйка выметнулась из избы встречать Крупенкиных.

После радостных объятий и троекратных поцелуев все расселись за столом, хозяин разлил по рюмкам дорогой покупной водки, расставил их на столе. Однако не успели чарки опустеть, как на крыльце забУхали чьи-то сапоги.

- Гости к нам, - улыбнулся Устин.

- Василий с семейством, поди! — предположил Сёмка, поднимаясь навстречу.

Но вошёл не Васька, а старый знакомый хозяина Свирид Колмагоров, мордатый казак, бывавший в давние годы в Курской губернии.

- Христос Воскресе! — загудел он.

- Христос Воскресе! — в тон мужу пропела из-за его спины дородная яркая казачка.

- Воистину Воскресе! — поднялся гул за столом.

- Вовремя, вовремя пришли! — Варвара метнулась навстречу гостям. — Свирид, Катерина! Радость-то какая!

Шумело застолье, лилось по рюмкам вино, хмелели головы.

- Гляжу на вашу Клавдию, ну чистая казачка! — Катерина, лукаво улыбаясь, смотрела на Клашку, с величавым достоинством расставлявшую на столе новую партию праздничных угощений. — Как будто бы в станице родилась!

- Так ведь казачка! — засмеялся Устин. — Не прогадал наш Семён!

Клавдия, будто бы не слыша слов гостьи, подхватила с печки на руки сына, села к столу. Парфён потянулся ручонками к блюду со сладким пирогом, и мать, ласково улыбаясь ребёнку, дала ему кусок, который тот сразу потянул в рот.

- Ишь ты, любитель сладкого! — засмеялся Свирид.

- Весь в отца! — многозначительно подхватила Катерина и засмеялась.

- Это уж точно! — поддержал шутку Устин.

- Эх, девки сладеньки! — мечтательно закатив глаза, завёл Свирид. — Знавал я по молодости лет одну… Мы тогда в Курской губернии возле деревеньки одной стояли. Девица у меня была… Марья… Эх, голубка моя кроткая!

Марья подняла глаза, внимательно посмотрела на него, будто пытаясь что-то вспомнить. Потом перевела глаза на Фрола и, встретив его тревожный взгляд, снова посмотрела на Свирида. На губах её мелькнула слабая улыбка.

- Свирид, побойся Бога! — сказала Варвара. — В такой-то день ты грехи свои поминаешь!

- А что… - начал было Свирид.

- Ты лучше расскажи нам, как ты у цыган коня увёл! — подмигнул Устин сидящим за столом.

- Коня? У цыган?! — поразился Фёдор.

- Ага, у цыган! — подтвердил Свирид и принялся рассказывать весёлую байку.

Фрол беспокойно поглядывал на Марью, но та была безмятежна и весела, будто и не случилось ничего. Это уж когда в Соловьиный Лог прибыли, и Фёдор, первым распрощавшись, вошёл в дом, она немного замешкалась возле Фрола:

- Ты про Свирида давно догадался?

- Давно.

- Кто ещё знает?

- Сёмка с Устином.

- А Клавдия?

- Ей я не говорил ничего…

Марья немного помолчала, потом спросила:

- Сам-то откуда узнал?

- Видел вас в поле да на лугу, - смутился Фрол. — Мальчонкой ещё был…

- Вон оно как…

Марья пошла к дому, а потом обернулась, крикнула весело:

- А знаешь, я в который раз удостоверилась — что Бог ни делает, всё к лучшему!

Так и не понял Фрол, что она имела в виду — то ли рождение Клавдии, то ли расставание с казаком, то ли своё замужество за Фёдором.

В мае пошли обильные дожди, и на полях стала быстро подниматься озимая рожь, суля хозяевам богатый урожай. Устину не сиделось в станице, радовали глаз зеленя, и он снова и снова объезжал свои и сыновние наделы, будто бы проверяя, всё ли в порядке.

- Ну что, Фрол Матвеич, как твои посевы?

С серого неба моросил тёплый мелкий дождь, разорялись где-то на реке довольные лягушки, чавкала под копытами лошадей земля.

- Слава Богу, Устин! — Фрол остановил коня. — Иной раз даже страшно становится, как всё хорошо. Должно, порадует нас в этот год ржица.

- Дай-то Бог! — перекрестился Устин. — Сеять не начинал ещё?

- Терпит земля покуда. Да только у меня снова заминка…

- Что такое? — насторожился Устин.

- Ближнюю делянку сам обработаю, а дальние… Рук не хватает, Устин. Батраков бы нанять, да где их в нашей глуши взять!

- Боишься снова на таких, как Кормухины, налететь? — усмехнулся Устин. — А ты не бойся. Волков бояться — в лес не ходить. Узнавай в Михайловке, в Богоявленке, может, кому нужна подённая работа. А что, твои эти… двое… работать не желают? Или съехали уже?

- Осип с Лукой? Не съехали. В общину просятся.

- Да ну?!

- Осип клятвенно заверял меня, что нет у него дурных замыслов, чтобы беды я от него не ждал. Лука о том же говорил. Вот и не приложу ума, что делать с имя.

- А что делать… Брать. За зиму каждый из них своё нутро показал — у кого оно гнилое, а у кого здоровое. Кто с гнилым был, того уж нет в деревне. Что там про Петра с семьёй-то слышно?

- Говорят, сам в тюрьме за сокрытие беглых, а родные обосновались где-то в Ново-Николаевске. Слава Богу, Анютку ихнюю не посадили, - перекрестился Фрол. — Штрафом обошлось, и того с них будет.

- И под надзор полиции как неблагонадёжных, - усмехнулся Устин.

- Про то мне неизвестно. Бог с ними. С глаз долой, из сердца вон. Про Осипа с Лукой я и сам думал… С ними вот ещё какая закавыка… Подали они прошение на то, чтобы им землю нарезали, а ответа до сих пор нету.

- Так насухую, небось, прошение подавали?

- Чем-то мазал Осип, да, видно, мало показалось. Боятся мужики, что покуда до дела дойдёт, земля к посеву негодна будет. Просят они у меня мои дальние участки в аренду…

- А ты что? — в голосе Устина звучал живой интерес.

- Думаю. Нешто и вправду сдать на год?

- Так и сдай, а что же… Только я гляжу, у тебя самого интересу нет в поле с сохой ходить. Али затеял что?

Фрол вздохнул, помолчал, потом засмеялся:

- А ты будто в душу глядишь, Устин. Задумка есть, да силёнок маловато.

- Говори!

- Мельницу хочу поставить.

- Где?! — заинтересованно воскликнул казак.

- Вон там, аккурат за тем камнем, - показал рукой Фрол.

- А что ж… - задумчиво осмотрел участок Устин, - место открытое, ветру доступа ничего не закрывает, дорога рядом. Своё зерно молоть, да всех деревенских… Да ежели станичники не в Михайловку ездить будут, а к тебе… Это ты, Фрол, хорошо придумал!

- Придумал хорошо, а денег не хватает. Мельницу поставить — это тебе не избу срубить.

- Ставь напополам с Клавдией. С Семёном, то есть. И барыши пополам делить будете, - предложил Устин.

Фрол помолчал, обдумывая предложение. Помощь финансами — это одно, а если казаки станут на его мельницу ездить, это совсем другое. О таком подарке Фрол даже не мечтал.

- Согласен! — наконец сказал он.

Дела ладились, и Фрол не уставал благодарить Господа за это.

А у молодёжи были свои заботы. Лёнька с Прохором соперничали за внимание Зойки, а братец её Колька вдруг заметил, что Лушенька не вовсе уж некрасивая девица. И хотя лицо её было грубовато, а нос и подбородок слишком тяжёлыми для женского полу, зато глаза излучали такой тёплый свет, что сердце парнишки замирало от восторга. О том, что скажет об этом дядька Филимон, Колька не думал. Он вообще пока что о будущем не думал, он просто грелся возле Лукерьи, будто котёнок на солнышке.

У Зойки же в душе была тревога. Любви ни к Лёньке, ни к Прохору она не чувствовала, только жалость к ним, к их страданиям. Лёнькина белка давно уж оклемалась и окрепла, ловко скакала по избе и даже по деревьям во дворе, но уходить в лес не спешила, и каждый вечер неизменно возвращалась под крышу Зойкиного дома. И сердце девчонки тоже было привязано к родному очагу.

Но не это тревожило Зойку. Нет, здесь было другое.

На воскресные службы деревенские ездили в ближайшее поселение, в Михайловку. К казакам в Каменноозёрную, конечно, было бы ближе, но не слишком одобряли станичники вторжения толпы мужиков и баб в свой храм. А Михайловка была разношёрстной, громкой, нагловатой. И никому там дела не было, из какого ты сословия и каких достатков.

И там, в церкви, столкнулась Зойка взглядом с незнакомым ей парнем. Судя по его щеголеватому наряду и вызывающему виду, трудился молодец где-то на приисках, временами богател и спускал свои заработки в пивных заведениях. Нагло и бесцеремонно разглядывал он Зойку. Потом переглянулся со стоящими рядом товарищами, сделал им одобрительный знак, смутивший девушку, перевёл взгляд на Лукерью и презрительно выпятил губу.

На глазах Зойки выступили слёзы, она отвернулась и стала повторять про себя слова молитвы, стараясь думать только о Боге, но боковым зрением всё-таки замечала возню в той стороне, где стояли рабочие.

После службы, когда Зойка подавала копеечки в протянутые нищими ладошки, она снова столкнулась с этим парнем. Очередная протянутая рука была слишком крупна и молода, и девчонка, почти уже положившая в неё милостыню, вздрогнула, подняла взгляд. Раздался хохот — весело стало его товарищам от находчивой шутки.

- Меня Константином зовут! — сказал парень. — А тебя?

Зойка отвернулась и кинулась бежать к выходу из церковного двора.

- Откуда ты, красавица? — крикнул ей вслед Константин.

Ничего не ответила Зойка, скорее в телегу отцову влезла. А уже отъезжая, увидела, что незнакомец разговаривает со старичком-нищим, показывая зачем-то рукой вслед отъезжающим повозкам.

Через неделю Константин снова подкараулил Зойку в Михайловке, но не подходил к ней, а только время от времени попадался ей на глаза и показывал какие-то непонятные знаки. Зойка бледнела, опускала глаза и старалась не думать о нём, а он снова и снова напоминал о себе.

- Что-то ты, доченька, сама не своя, - заметила мать Зойкино смятение. — Стряслось чего?

- Нет, ничего…

За неделю девчонка набралась решимости не замечать наглеца вовсе. И в самом деле — ну что такого! Засиделись они в глуши, от людей отвыкли, вот и одолело её смущение. Смотрит — ну и ладно, за погляд денег не берут! Мало ли кого можно в таком большом селе увидеть!

Но встреча оказалась немного другой…

Решила как-то Зойка набрать за рекой щавеля — много его росло по заливным низинам. Лушеньку звать с собой не стала, та матери на огороде помогала, не до щавеля ей. Перешла девчонка реку вброд, подняв повыше юбку, не успела из воды выйти, а Константин тут как тут. На ноги её голые смотрит и ухмыляется. Зойка от неожиданности ахнула, подол уронила и обратно кинулась.

- Постой! Я знаю, тебя Зоей зовут! — крикнул Константин. — Не бойся меня! Я про тебя всё знаю!

Зойка бежала по воде, и мокрая юбка облепляла ноги, мешала двигаться, отчего никак не могла девчонка вернуться на свой берег.

- Не убежишь! От меня не убежишь! — кричал ей вслед наглец. — Всё равно моя будешь!

Вернулась Зойка домой ни с чем.

- А где же щавель? - удивилась мать. — На тебе лица нет. Мокрая вся… Тонула либо?

- Нет… Волка на той стороне увидала… - сказала Зойка. — Спужалась.

- Ааа… волка… - мать покивала понимающе головой. — Не тронул он тебя?

- Я убежала…

- Надо Фролу сказать, что волки к деревне подошли. Скотину не подрали бы! Может быть, у них нора поблизости? Волчат здесь вывели?

Промолчала Зойка. Самой совестно — из-за её лжи Фролу столько хлопот предстоит. А делать-то нечего. Или лгать, или правду говорить про Константина. Это ещё хуже — родители всполошатся, от людей стыдно… Про кобелей вспомнила, которые за понравившейся сучкой десятки вёрст бегут… Позор-то какой…

Стала Зойка бояться одна за околицу выходить. Мало ли в каких кустах наглец её поджидает! С другой стороны — ну не может же он всё время здесь крутиться! Поди, и на прииски ему возвращаться нужно.

В воскресенье на службе в церкви Константин не появился, через неделю тоже. Успокоилась Зойка, повеселела. Значит, уехал он. Хорошо бы, чтобы больше не появлялся он здешних местах.

А после полудня Лукерья позвала Зойку за речку собирать землянику. Фрол-то волков там никаких не нашёл, и даже лисьих нор не было. А что же теперь не пойти! Согласилась девчонка с радостью.

За рекой холмы, а у подножия их заливные низины, заросшие ежевикой, дикой малиной и всяким мелкотравьем. Земляники там было много, только собирай. Вот за тем кусточком крупная, а за другим ещё лучше! Лукерья в одну сторону шла, Зойка в другую… Не заметили, как разошлись так, что друг друга не увидеть.

Ползёт Зойка по земле, ягодки в кузовок собирает. И вдруг — сверкающий сапог перед нею. Обмерла Зойка, подняла вверх глаза — Константин стоит, усмехается. Вот, мол, ты и попалась. Взвизгнула было девчонка, да ладонь мужская ей рот зажала. И лицо постылое совсем рядом. Дышит Константин табачным духом в лицо, тянется к губам девичьим. Забилась Зойка, замычала в руках его, а вырваться сил не достаёт. Сама молитву в уме творит, чтобы спас её Господь от насильника.

И как сквозь туман голос знакомый:

- А ну, отпусти девчонку!

- Поди вон! — равнодушно ответил ему Константин, прижимая к себе Зойку.

Раздался звук удара, и ослабла его хватка. Рванулась Зойка, а злодею уже не до неё — покатился по поляне клубок, сцепились Лёнька и Константин в злобной, к ров авой драке.

- Господи Боже! — бежать бы Зойке, только она оставить Лёньку одного не может.

Константин постарше, злости в нём больше, да ведь и Алексей не изнежен был, ко всякому труду руки привычны, силёнок в них немало. То один одолевает, то другой… В конце концов решил Константин, что пора заканчивать, ужом вывернулся из Лёнькиных рук, отскочил в сторону.

- Погоди, ты ещё у меня попляшешь! — пригрозил он сопернику и скрылся среди деревьев.

- Так вот какой волк тебе в прошлый раз встретился… - сказал Лёнька, сплёвывая красную слюну. — И ты молчала!

- Пойдём, Алексей! Умыться тебе нужно! — вздохнула Зойка, поднимая помятый кузовок с раздавленными ягодами.

У каждого были свои заботы, у кого-то радостные, а у кого-то совсем не весёлые...

Продолжение следует...