Родная земля... Глава 20. Новобранец

Весна-лето 1904 года

В раскрытое окно вплывал запах сирени. Посреди горницы на солнечном квадрате играл пушистый котёнок, подбрасывал невесть откуда взявшуюся бумажку, кувыркался и падал на спинку. Тикали на стене ходики, отсчитывая секунды и минуты стремительно убегающего времени. Фрол сидел у стола и читал Евангелие от Луки, бывшее у него самым любимым из четырёх. Наконец он закрыл книгу — давний подарок, бережно провёл рукой по дорогому переплёту, не замечая его дороговизны, покачал удивлённо головой. Сколько лет уж знает он эти святые повествования, а всякий раз находит в них что-то новое, что прежде укрывалось от глаз его!

Послышался за окном голос Аглаи:

- Теперь-то куда подались?

- Да мы с ребятами у реки побудем! — пробасил Фёдор.

Фрол улыбнулся — вот и сыновья выросли, скоро дочери повзрослеют. Жизнь идёт… Нужно деньги отложить на постройку избы — кого-то из женившихся сыновей отделять придётся, потому что три семейства под одной крышей — лишний повод для ссор.

- Доброго здоровья! — сказал кто-то на улице.

Фрол поднял голову, прислушался — вроде и знакомый был голос, а припомнить, чей, не удавалось.

- И вам не хворать! — отозвалась Аглая.

- Дома ли Фрол Матвеич? — поинтересовался голос.

- Дома. Что сказать ему, по какому делу?

Голос замялся, а Аглая легонько постучала по раскрытой оконной раме:

- Фролушка! К тебе семейство какое-то с ребятами малыми. Видно, снова переселенцы…

Фрол вздохнул, поднялся. В воскресный день думать о делах не хотелось, и тревожить душу деревенскими делами желания не было. Однако же люди стояли у ворот и ждали от него чего-то.

- Доброго здоровья, Фрол Матвеич! — весело сказать гость, когда хозяин появился на крыльце.

- И теб… — Фрол вгляделся в стоявшего у ворот мужчину с беловолосой малышкой на руках. — Константин! Да входи же, входи! А кто это с тобою?

Ахнула Аглая, всплеснула руками, засуетилась, нырнула в избу. Знала, что дорог парень сердцу Фрола, значит, и принять его нужно достойно.

- Семейство моё! — засмеялся гость, открывая калитку.

Фрол удивлённо посмотрел на него. Константин не появлялся в деревне всего лишь два года, а старшему ребёнку, льнувшего сейчас к его коленям, на вид можно было дать года три. Или втайне мОлодец женился? Но почему и зачем тайно?

- Милости просим! — Фрол гостеприимным жестом пригласил гостей в дом. - Где же ты лошадь с повозкой оставил?

- А нет у нас коней, Фрол Матвеич! Пешим ходом мы сюда добрались.

- Пешим?! И ребятишки?

- Ребятишки на шее моей да на руках ехали. А третий — у супруги во чреве! — кивнул Константин на выпирающий живот спутницы, смущённо топтавшейся у ворот и не смевшей идти к дому.

- Всю дорогу детишек нёс, да ещё мешок с добром на спине! — сплеснул руками Фрол.

- Своя ноша не тянет…

- Что же, значит, важная была у вас причина идти… Ну, входите в избу, там расскажете. Как супружницу зовут? — Фрол оценивающе посмотрел на гостью — на вид скромна, спокойна, чиста.

- Матрёной… - тихо сказала женщина.

Константин вошёл в избу, перекрестился на иконы, сел на лавку:

- Смотрю, Фрол Матвеич, домов в деревне прибавилось. Как бы не втрое больше стало. Неужто приняли к себе новых жителей?

- Приняли… - крякнул с досадой Фрол.

- Что так? — гость, выглядывающий из-за спины плясавшей на его коленях девчушки, выглядел одновременно трогательно и забавно. — Вижу, что не по душе тебе это.

- А нас и не спросили. Вызвали меня бумагой в уезд и сказали, так, мол, и так, посылаем к вам десяток семей. Смотри за порядком в деревне, чтобы не было крамолы какой или преступлений уголовных. А как смотреть, ежели мы о новых ничего не знаем? Ни откуда прибыли, ни чем жили прежде, ни того, что в головах у них? А ежели они революционной пропагандой порчены? А ежели мы не хотим таких соседей?

- Обидно, - согласился Константин, пытаясь утихомирить девчушку, требовавшую внимания к себе. — Могли бы уж хоть для виду согласия твоего спросить.

- Дайте её мне! — подскочила Любушка. — Она ведь пить хочет!

- Верно, дочка, - одобрил Фрол.

- Я Матрёну и детей в сенцах накормлю-напою, - сказала Аглая, накрывая стол для мужчин. — Там же и на отдых устрою. А вы уж поговорите спокойно, без помех!

- Обидно не то, что меня не спросили, - вернулся Фрол к разговору. — Я не тщеславлюсь. Обидно, что обчеству уважения не оказали. У них, у новых, почтения к старожилам никакого.

- Неужто? — переспросил Константин.

- А откуда оно будет, почтение, если им всё даром далося? Походили бы они, умоляя обчество принять их, угощения поустраивали бы, вот тогда бы и ценили. Эээх! — махнул Фрол рукой.

- Значит, это всё новоприбывших дома?

- Да не только. Лукерья за Николая Рябкова вышла, им дом отдельный срубили, да Зое с Алексеем тоже. Ну, Константин, за нашу встречу! — Фрол взял в руки чарку.

- Зое! — вскрикнул Константин, поднимая свою рюмку. — Значит, всё-таки, вышла она за Лёньку?

- Вышла. Уж дитё у них. И у Лукерьи Рябковой с Николаем тоже.

- А как же Прохор? Как он принял это? — Константин захрумтел капустой.

- Прохор женился прошлой осенью. Из новоприбывших девушку взял. Ничего, неплохая девица, Варварой зовут. Из трудолюбивой семьи.

- Тоже дом им поставили?

- Пустил я их покуда в свой дом, где прежде Осип Корнилов жил. Оно конечно, изба для них двоих велика, когда-то я её ставил для двух семей.

- А сам Осип куда подался?

- Разбогател, собственным двором обзавёлся.

- Ну, я рад! А я ведь себе жену искал, чтобы на Зою была похожа.

- Да ну! — удивился Фрол. Матрёна на Зою не походила ни одной черточкой лица своего.

- Нет, не лицом. Я ведь, Фрол Матвеич, хорошо помнил твои слова, что, если огонь во мне при виде девки разгорается, значит, бесы меня смущают. Поэтому и искал такую, как Зоя, чтобы в душе моей от неё только покой был. Да только… нет среди знакомых мне девиц таких. Искал я и в других местах, да видно, грешная жизнь на моём лице печать свою положила. Боятся меня честные девушки, а родители их и того пуще. Бога молил послать мне жену добрую, и вот…

- Когда же ребятишек нарожать успел?

Константин помолчал. Потом со вздохом стал рассказывать:

- Матрёна с мужем откуда-то издалека пришли на прииски. Был при них тогда только мальчонка, сынок. Евсей, муж Матрёнин, рабочим нанялся, сама Матрёна с Сергунькой сидела, Ксению родила. А потом… Потом Евсея присыпало в шахте. Осталась Матрёна одна-одинёшенька с двумя ребятишками. Стирать стала на чужих людей, да много ли этим заработаешь! Вернуться бы ей в деревню, да только некуда. Жили до приисков в доме свёкра, оттого и подались счастья искать, что не сладко им там пришлось. В родительском же доме давно уж невестка всю власть забрала.

- А родители её?

- Тятька помер, а маменька больна, голоса своего не имеет.

Фрол молчал, душой переживая чужую трагедию.

- Гляжу я на Матрёну и думаю, - продолжил Константин, - не сможет она долго так жить. Либо надорвётся, помрёт, либо ради малых детей на позор согласится, распутной жизнью жить станет. Что тогда с ребятишками? Сергуньку-сироту такая же участь ждать будет, что и меня в своё время. Только у меня была бабака, по её молитвам Господь мне на пути тебя поставил. А кто у них? Никого. Что станется с Ксюшей? Страшно подумать. Вот и решился я посвататься к ней.

- Ради детей?

- Ради детей, ради неё самой. И ради себя тоже. Ради души своей. Хорошо мне с Матрёной, покойно. Чистая она. Потому и говорю, что на Зою похожую нашёл, что в ней, в Матрёне, безмятежность такая же и чистота.

- Как же Матрёна приняла тебя?

- Испугалась сперва, не поверила, что нужна она кому-то с ребятишками. Думала, я против неё злоумышляю что-то. Потом ничего, согласилась идти за меня. Ребятишек я как своих полюбил.

- Да и как не полюбить, чистые ангелочки! — улыбнулся Фрол.

- Ангелочки… - повторил Константин. — Теперь вот третьего задумали.

- Значит, ты привёл ко мне свою семью для знакомства?

Константин опустил глаза, не ответил ничего.

- Отчего же ты лошадь с повозкой не нанял, чтобы приехать? Неужто боялся растрясти супругу? — спросил Фрол, пытаясь понять, что же на самом деле привело Константина в его дом. — Мыслимо ли дело малых ребят на себе тащить?

Константин молчал.

- Или денег у тебя нету, чтобы лошадь арендовать?

- Нету, Фрол Матвеич.

- Что так? — удивлённо поднял брови Фрол.

- Всё, что было у меня, отдал. На лапу положил одному человеку, чтобы отсрочки мне дал несколько дней.

- Отсрочки?! От чего?

- На войну меня отправляют по мобилизации…

- На японскую?! Ах, ты мне… - Фрол в изумлении хлопнул себя по ляжкам.

- На японскую. Хотели меня взять под белы рученьки да сразу отправить. Многие мои товарищи уже там. Да я как представил, что с Матрёной станется, когда я уйду, что с ребятами, так в глазах у меня и потемнело. Взмолился я, отдал всё, что у меня было заработанного, чтобы на неделю отсрочить мою отправку, да к тебе, Фрол Матвеич. Фрол Матвеич! — губы у Константина затряслись. — Не откажи, Христа ради! Приюти семейство моё под крылом своим! Погубят его на приисках! Я к тебе как к отцу… На колени встану перед тобой!

«Или нищ прииде ко мне, и презрех его...» - пронеслось в голове Фрола.

- Что же, как не помочь беде вашей! — вздохнул он. — А на колени вставать не нужно. Я найду для Матрёны с ребятишками место. Вернёшься с войны — заберёшь их обратно. А то, может, сам захочешь здесь остаться.

- Вернусь ли… - опустил голову Константин.

- Вернёшься. Когда на прииски возвращаться думаешь?

- Завтра утром пойду. Покуда дойду, как раз неделя выйдет.

- А ты не спеши. Побудь ещё денёк с семейством своим. А я тебя самолично отвезу к назначенному сроку.

- Фрол Матвеич… Я за тебя всю жизнь Бога молить буду…

- Да ведь не чужой ты нам человек! — Фрол поднялся, вышел в сени, - Аглаюшка! Прикажи ребятам истопить баню! Константину с семейством с дороги помыться бы.

Аглая кивнула головой, выскользнула на улицу. Ребятишки, утомлённые, спали на куче сена, Матрёна же сидела на лавке, с тоской глядя на стену перед собою. Была она разве что на год или два старше Зои и Лукерьи, заботы и горе уже начали стирать с её лица свежесть и молодую красу.

- А ты не кручинься, бабонька, - ласково сказал ей Фрол. — Не дадим пропасть тебе. И за Константина не тревожься. На всё воля Божья, только подсказывает мне сердце, что вернётся он живой.

- Спаси тебя Бог, Фрол Матвеич! — Матрёна перевела взгляд на Фрола.

К вечеру во двор Фрола стали подходить оповещённые Любашей женщины с узелками и мисками в руках. Откуда-то взялись длинные деревянные столы, откуда-то появились лавки, из узелков были извлечены нехитрые угощения.

- Что это? — непонимающе посмотрел на хозяина Константин.

- Люди пришли пожелать тебе доброго пути и скоро возвращения, - ласково сказал Фрол.

Константин судорожно сглотнул комок в горле.

За столом посадили его Гордеевы на почётном месте, а рядом с ним Матрёну.

- Вот, прошу любить и жаловать! — торжественно объявил Фрол. — Это супруга нашего Константина, которого вы все знаете. Он уходит на войну, защищать честь Родины нашей, а Матрёна будет жить с нами.

Деревенские одобрительно смотрели на женщину, улыбались ей ласково, отчего сердце Константина трепетало от великой благодарности. Засиделись люди за столами допоздна, а уходя, обнимали и самого новобранца, и жену его, желая обоим скорой встречи после недолгой разлуки.

Проводили Константина на другой день, вечером. Всей деревней вышли, даже новые жители, которые о нём раньше и не слыхивали. Говорили добрые слова, крестили на дорогу, а он запоминал, запоминал всё, что слышал, чтобы в чужедальней стороне, когда придавит сердце тоска, вспоминать и утешаться. Потом он попросил у всех прощения и поклонился на все четыре стороны, его великодушно простили, и он, поцеловав жену и прошептав ей напоследок на ухо то, что недошептал ночью, наконец забрался во Фролову коляску. А когда лошадь резво побежала по дороге, он оглядывался, высматривая в толпе знакомые лица, и махал рукой.

Матрёну Котову с детьми Фрол поселил в той половине избы, где когда-то жили Кормухины. Другую половину занимали Прохор с молодой женой. Весь скарб, с которым Котовы пришли в Соловьиный Лог, умещался в единственном мешке, и сердобольные сельчане живо натащили всё необходимое для жизни.

Летом Фролу от Константина пришло письмо, в котором он, помимо положенных приветов и поклонов супруге и всем знакомым, извещал, что до фронта ещё не доехал. Сначала их долго держали на пункте сбора, где ничем не занятые здоровые и полные сил мужчины начали пьянствовать и безобразничать. Потом их посадили в вагоны и отправили на восток. Довольствия на всех не хватало, горячей еды готовили мало, да и качество её было зачастую сомнительным, и оттого некоторые новобранцы стали промышлять настоящим грабежом. Больше всего доставалось магазинам, особенно тем, которые вдруг оказались закрытыми. Поезд по большей части стоит в тупиках на станциях, потому что начальство пропускает вперёд более скорые составы.

Фрол письмо прочёл, однако интересовавшимся пересказывал не всё. Не обязательно народу знать, что да как. Говорил только, что не доехали пока что новобранцы до фронта. Далеко, мол, да и поважнее есть грузы. Пушки да снаряды нужнее там, чем необученные солдаты.

Народ, послушав Фрола, утешал Матрёну:

- Вот видишь, какая долгая дорога! Покуда доедут, покуда их обучат военному делу, тут и война кончится. Вернётся Константин, ни разу в бою не побывав!

Матрёна кротко улыбалась, от всей души веря этим словам и уповая на Божье милосердие.

К концу лета родила она мальчонку, которого крестили в Михайловской церкви и назвали Варфоломеем. Крестным отцом малыша стал Прохор Татанкин, а крестной матерью Зойка, посчитавшая своим долгом заботу о сыне Константина. Через месяц родила и Прошкина Варвара. Две соседушки, увлечённые общей заботой о своих первенцах, сдружились, и были вполне довольны своей жизнью на новом для обеих месте. Оправившись после родов, Матрёна начала помогать работникам, которых Фрол нанимал на свои наделы, и тот платил ей щедро. Да ей много и не нужно было, а потому удавалось ещё и запасы на зиму сделать. К тому же она всерьёз надеялась, что через два-три месяца война закончится, и муж вернётся, и они останутся до весны в Соловьином Логе, а может быть, поселятся здесь навсегда.

Продолжение следует...