Костомукша

Как редко нам удается побыть в тишине. Нас преследует фоновый шум города от которого не спасают даже пластиковые окна. Дома к нему прибавляется навязчивый гул бытовой техники: дрель перфоратора за стеной, нервный стук стиральной машины, вой пылесоса. Мы даже засыпаем под бормотание телевизора, оставленного на таймере.

Иногда я задаюсь вопросом — от чего мы так прячемся в этом шуме? Что услышим, если наберемся смелости и погрузимся в ту самую, абсолютную тишину? Себя? Что расскажет внутренний голос, который мы так старательно заглушаем? О наших тихих разочарованиях, невысказанных словах, несделанных поступках? Или он поведает мудрость, за которой мы так редко обращаемся вглубь себя?

Я решил найти ответ. И для этого уехал в старую карельскую деревню Вокнаволок. В место, где тишина не прерывается, а длится. Чтобы наконец остановиться. Чтобы послушать.

Вокнаволок. Она словно сошла со страниц старой летописи. Деревянные дома, посеревшие от дождей и времени, стоят у самой кромки воды, будто вросли в эту землю корнями. Одна из древнейших деревень Карелии, настоящая столица рунопевцев. Именно отсюда, из этих тихих изб, вышли сказители, донесшие до мира эпос «Калевала».

Воздух здесь густой, хвойный. Им не дышат — его пьют, как целебный эликсир. Озерная гладь стелется прохладным паром, а вековые сосны ведут неспешную беседу с перламутровыми облаками.

Тут тишина не давит, а обволакивает, заставляя мысли, долго бродившие по кругу, выстроиться в четкий, идущий изнутри поток. Она густеет в предрассветном тумане, ложится на мох, вбирает в себя запах влажной земли и сосновой смолы.

Название «Вокнаволок» звучит нараспев, и в этой мелодии слышится та самая тишина — словно ключ, подобранный к замку души. Карелы, народ практичный и лишенный лукавства, издревле называли свои селения по именам озер, рек с учетом рельефных особенностей. «Наволок» — это мыс, выступ суши, вдающийся в озеро. А «Вок-Наволок»… звучит как строка из стихотворения, которое еще не написано, но уже витает в воздухе, в плеске воды у берега, в шелесте сосен. Само имя уже играет рифмой и рождает образы, будто приглашая сложить руну.

Это не чтение, а пение — гортанное, утробное, рождающееся где-то в глубине самой души. Голос рунопевца — как шепот вековых елей, как отзвук далекого грома над озерной гладью. Его тембр, шероховатый и бархатистый одновременно, не просто произносит слова, а высекает их, подобно резцу по дереву. Карельская речь, текучая и вязкая, как мед, лишается бытового значения, превращаясь в чистую музыку. Звуки сплетаются в гибкий, ни на что не похожий ритм, повторяющий биение сердца или мерную поступь шага по лесной тропе. Это песнь-заклинание, песнь-воспоминание, где каждый слог отшлифован веками и дышит первозданной силой.

И здесь, в Вокнаволоке, я наконец услышал его — тот самый внутренний голос, что так долго был заглушен городским гулом. Но он зазвучал не обычными словами, а стройными, как руны «Калевалы», образами. И он поведал мне, что великие эпосы рождаются не в шуме площадей, а в глубине человеческого сердца, под безмолвным покровительством тишины. Именно она позволяет услышать древний ритм, вечный, как плеск воды озера Верхнее Куйто о изрезанные берега этого наволока.

С творческим вдохновением, Ваш Сергей Бурыкин