6. Слёзы любви в море печали

«О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!»
Фёдор Тютчев

Прищурив глаза, Надежда замерла в оборонительной позиции и пристально впилась взглядом в глаза Славе. Адреналин, выброшенный за несколько минут до этого в кровь и сгоревший в предыдущей схватке, вновь разжигал её сердце, заставляя грудь всё чаще подниматься от учащённого дыхания. Пальцы Нади, дрожа от возбуждения, сжимались в кулаки и тут же разжимались. В эти моменты Слава мог видеть кровь на её ногтях. Это была его кровь, а также частички кожи, которые остались под её ногтями после того, как она несколько раз удачно (не для него, естественно) от всей души прошлась по его шее и плечам. Свежие раны от содранной кожи обжигали болью. Нет, скорее даже болезненно ныли, проявляясь на белой коже налитыми каплями крови, пробуждая в Славе ярость и желание причинить Наде боль.
Оскалив зубы и сжав кулаки, он сделал резкий шаг ей навстречу. Нервы Надежды, натянутые до предела, как тетива лука, не выдержали и сорвались от этого движения, пуская Надю, как стрелу, с разрезающим воздух рыком прямо в грудь Славе. Обхватив его бёдра ногами, Надя, работая машинально правой рукой, раздирала кожу на его плече. Левой рукой она схватила его за волосы и резко дёрнула. Острая боль, о которой он уже позабыл, пронзила сознание Славы и наполнила его глаза слезами. Застонав, он несколько раз ударил Надежду кулаком по правому плечу. Она, как кошка, уцепившись за загривок, запрыгнула Славе на грудь и навалилась всем весом на него. Слава поддался этому выпаду и повалился на пол, увлекая за собой Надю. Ещё в падении она вцепилась зубами в его плечо, и когда они вместе рухнули на твёрдый паркет, её челюсти сжались до предела. Слава не выдержал этой дикой боли и, схватив Надю израненными руками за её хрупкую шею, стал медленно сжимать пальцы, округляя её зрачки и окрашивая щёки в красный цвет, постепенно придавая ему бордовый оттенок. Надежда сдалась, как сдавалась всегда перед грубой мужской силой – единственным джокером в руках мужчины, который она не могла побить всеми своими козырными тузами. Она разжала зубы, выпрямила пальцы и расслабила мышцы тела. Слава, ослабив поначалу хватку, убрал руки от её шеи, как только убедился, что Надя сдалась окончательно. Сделав свободный и глубокий вздох, она соскользнула на пол и легла рядом с ним, тяжело дыша.
От прерывистого дыхания бешено работающее сердце продолжало ещё несколько минут резко поднимать и опускать её грудь, пока Надежда не успокоилась совсем. Слава, расслабленный, лежал рядом и наслаждался смешанным чувством удовольствия оттого, что наконец-то всё прекратилось, и от той боли, которую причинила ему Надя.
- Давно такого не испытывал, – сказал он, переведя дыхание.
- Давно не виделись, – поправила его Надя.
- Что правда, то правда, – подтвердил Слава. – Сколько времени прошло с нашей последней встречи?
- Не помню, – быстро ответила Надя. – Ты тогда так неожиданно исчез. Ни звонка, ни объяснений. Сначала я ждала тебя каждый день, надеясь, что ты вернёшься, а когда поняла, что ты бросил меня, то так возненавидела тебя, что… даже не знаю. В общем, я так была зла на тебя.
- А сейчас? – Слава посмотрел на неё.
- Не знаю. Я всё ещё сержусь, – больше для виду сказала Надя.
- Ну прости меня, Надюша, – Слава взял её руку. – Я сожалею, что так поступил.
- Не верю, – театрально сказала Надя и резко освободила свою руку от прикосновений его пальцев.
- Честно, Надя. Я раскаиваюсь, что так поступил. Поверь мне, пожалуйста. Я хочу быть с тобой. Поэтому я и вернулся, – с мольбой в голосе сказал он.
- Я не верю в раскаяние, – ответила Надя. – Это лишь слова, чтобы не отвечать за свои поступки.
- Кто не верит в раскаяние, тот не сможет простить, – печально выдохнул он после небольшой паузы.
- Тебя я прощаю, – улыбнулась Надя. – Я очень хочу, чтобы ты был со мной. Где ты был всё это время?
- По большей части в разных местах, подолгу нигде не задерживался, – ответил он ей, набирая полные лёгкие воздуха. – Хорошо встретились?
- Бесспорно. Всё, что накипело, всё выплеснула разом. И как-то сразу легче стало, – сказала Надежда, рассмеявшись.
В только что закончившейся схватке она выпустила всю свою злость, накопившуюся за время, проведённое без него. Давая волю чувствам и действиям в те десять или пятнадцать минут, которые продолжалась потасовка, она освободила своё сердце от осадка воспоминаний, чтобы наполнить его любовью. Никакие слова не могли бы заменить ей этой животной агрессии.
- Боль – это доказательство жизни, – подумав немного, сказал Слава. – Предлагаю кофе и пышки, как в старые добрые времена.
- И букет диких роз! – восторженно и одновременно с мольбой в голосе прокричала Надя, быстро вставая и упираясь локтями в грудь Славе, растворив свой полный любви взгляд в его глазах.
- И букет диких роз, – сдавленно ответил Слава, откашливаясь, – хотя таких сейчас уже не найдёшь.
- Настоящий мужчина всегда сможет найти то, что хочет женщина, – показав Славе кончик языка и состроив гримасу, Надя снова легла рядом с ним, крепко сжав его руку.
- Ах так, – подыгрывая Наде, сказал Слава раздражённым голосом, – тогда, маленькая леди, прошу со мной в дикое поле голой скалы.
Оба лежали на полу и смотрели в потолок, молча наслаждаясь близостью друг друга. От переполнявших их чувств они почувствовали, что их тела начали растворяться в атмосфере комнаты и становиться лёгкими, словно облака. Надежда и Слава оторвались от пола и стали медленно подниматься в верх. Продолжая держаться за руки, они парили посреди комнаты. Подарив друг другу улыбки, они взмахнули руками, как птицы крыльями, и, легко заскользив в воздухе, устремились через длинный мрачный коридор Надиной квартиры туда, где раздавался густой и сладкий аромат кофе. Сев за столик в углу маленького ресторана, они заказали себе по чашке кофе: Слава – чёрного и без сахара, Надя – с молоком и сахаром и густой молочной пенкой, которую украшало сердце из ароматной корицы. Надя хотела сесть в центре зала, желая привлечь к себе внимание случайных посетителей. Столик благо был свободен. Но Слава наотрез отказался от этого и, опустив глаза, сквозь зубы процедил: «Нет». Не смотря по сторонам, он сразу направился к дальнему столику в тёмном углу, оставив Надю у кассы.
Пока им готовили то, что каждый для себя заказал, Надя обиженно смотрела на Славу. Он отказал ей в маленькой просьбе, в желании быть центром всеобщего внимания и приковывать к себе взгляды завсегдатаев. Губы её были сомкнуты и неподвижны, но глаза полны красноречивого негодования. Напряжение между ними нарастало и отдавалось неприятным потрескиванием в ушах. Слава, понимая причину молчания Нади, сжал плотно губы, поднял глаза и бросил на неё резкий взгляд, который разбился о её холодную стену немой претензии. Держа руки под столом, Слава сжал кулаки, понимая, что поступил глупо, но тем не менее продолжал злиться на Надежду за непонимание того, почему она так реагировала на его отказ. Лампочка над их столом стала раскаляться. Она как будто вбирала в себя всё то напряжение, которое разрасталось вокруг Нади и Славы и, не выдержав накала, ярко вспыхнула, преодолев один-единственный раз барьер своей возможности, после чего тут же погасла, напугав всех резким хлопком, разрядившим напряжение между ней и ним. От неожиданности Надежда вскрикнула, и на мгновение воцарилась тишина, полная всеобщей заинтересованности. Все присутствующие обернулись и посмотрели на спину Славы и закрытые глаза Нади. Не увидев ничего интересного, посетители вновь заполнили помещение кафе своим гулом.
Поняв, что они никому не интересны и осознавая критичность момента, Слава протянул Надежде руки и сказал: «Хорошо, давай сделаем, как хотела ты». Для неё это было уже не важно. Момент, когда он мог сделать ей приятно, был упущен, но выбора не было. Над их столиком было темно, а ей хотелось к свету. Слишком долго она бродила одна в полумраке своего серого коридора. Теперь ей хотелось чувствовать каждую секунду тепло света, пусть даже искусственного. Она покорно встала и, глядя в пол, пошла за Славой, который гордо смотрел вперёд, не желая видеть случайных взглядов окружающих. Присев рядом с ней за стол, он накрыл своими тёплыми руками её ладони и, подышав на них сквозь пальцы, нежно произнес: «Прости меня, моя девочка». Она подняла на него глаза и увидела в них безграничную любовь, верность и надежду на прощение. Этот взгляд согрел её сильнее всех солнц во вселенной, всех костров на Земле, и улыбка вновь расцвела на её губах. Слава достал из внутреннего кармана букет из трёх диких роз и, поцеловав ей руку, исполнил её желание. Глаза Нади раскрылись от удивления и восторга.
- Но Слава, как и … когда ты успел? – задыхаясь от счастья, спросила она.
- Надюша, всё для тебя, моя любимая. Ты захотела, и я сделал, просто не знал, как подарить. А сейчас, мне кажется, самый лучший момент, – ответил он абсолютно честно.
Слава смотрел на то, как искренне радуется Надя тому, что он сделал. Она вновь была счастлива, и свет жизни вновь заструился из её глаз, как тогда, когда они лежали на жёстком полу. Он смотрел на неё и укорял себя за то, что обидел её из-за такого мелочного поступка. Слава смотрел в глаза Наде и понимал, что любит её, любит сильнее всех и всего на свете. Любит так сильно, что силы хватило бы обнять и поднять Землю. Любовь заглушила в нём чувство вины, и он поклялся самому себе, что больше никогда не обидит эту женщину. Он думал об этом без всякого лукавства.
- Надюша, – обратился он к ней.
- Да? – уже довольная и без тени обиды ответила она, отрывая взгляд от цветов и смотря с восторгом на Славу.
- Я смотрю на твою улыбку и хочу дарить тебе её каждый день. Я тебя люблю, – с теплотой в голосе произнес Слава.
Надежда ничего не ответила. Она смотрела на своего героя и так же, как и он, а может, и ещё сильнее, любила его. Когда каждый увидел в зрачках другого отражение собственных глаз, улыбка радости озарила их лица. Официантка принесла им кофе, поставила чашки напротив каждого и удалилась, оставляя их наедине со словами любви и верности друг к другу. Надя обмакнула губы в молочную пенку, и у неё на лице осталось сердечко из корицы. Она перегнулась через стол и, обхватив Славу руками за затылок, нечаянно столкнула его кружку с кофе со стола. Пока она летела, Надя, не обращая на это внимания и не слыша звон разбивающейся кружки, прижалась губами к губам Славы, даря ему своё сердце. В кафе вновь воцарилось молчание, и все посмотрели на влюбленных. Время для них остановилось, и казалось, что поцелуй длится целую вечность, не теряя своей сладости. Сквозь поцелуй Слава прошептал ей, что они разбили кружку и разлили кофе. Вместе они опустили взгляд на белый пол, залитый опрокинутым кофе, и увидели отражённый свет электрических ламп, похожий на звёзды. Когда последняя белизна обернулась черной гладью, стало казаться, что они смотрят в отражение ночного неба, усыпанного россыпью звёзд на море.
Надежда и Слава посмотрели вверх и увидели, что ночь раскинула над ними своё бескрайнее покрывало. Неразборчивые разговоры в кафе и приглушённый шум моторов от пролетавших по улице машин сменились грохотом разбивающихся о скалы волн. Слава и Надя сидели на каменных глыбах небольшого утеса, со всех сторон окружённого бурными водами моря. Их окутала ночная мгла, чёрная, как кофе, который остался на полу в кафе, и только звёзды освещали их обнажённые тела.
Волны, встречаясь со скалистым берегом, разлетались на миллиарды пенных капель, брызгами накрывая тела влюбленных, на которых ещё были свежи нанесённые друг другу раны. Соль разъедала их, причиняя боль и одновременно возбуждая влечение, о котором ни он, ни она не знали до этого момента. Очередная волна разбилась у их ног, и на губах осталась лишь соль – капли, всё сжигающей жажды. Их тела горели от морской соли и стремились встретиться, желая утолить бушующий огонь чувств. Надя и Слава, тяжело дыша и с трудом сдерживаясь, посмотрели друг другу в глаза. И когда каждый увидел в них отражение луны, заполнившей оба зрачка, кровь из ран на их телах стала каплями стекать по коже. Одна за другой они падали с возбужденных тел на поверхность утеса и, чувствуя близость крови другого, стали двигаться навстречу друг другу, притягиваемые силой желания и чувств. И чем меньше становилось между ними расстояние, тем больше разгоралась их страсть слиться вместе, не видя перед собой ничего.
Соединившись телами, Надя и Слава стали одним целым, и когда капли их крови встретились друг с другом на разгорячённом утёсе и слились в едином танце, мир перестал существовать для них. Они закрыли глаза от охватившего их наслаждения. Надя прикусила губу, и в этот момент ночное небо разрезала медленно падающая звезда, оставляя за собой длинный шлейф огня. Она скрылась в море, на мгновение озарив его поверхность ослепительной вспышкой. Надя прижалась к Славе и за последние несколько лет чувствовала себя по-настоящему счастливой, желая продлить это чувство до бесконечности. Она захотела остановить это мгновение и пожелать, чтобы оно продлилось вечность. Посмотрев на Славу, она поняла, что он думает о том же.
Лежа на утесе, они наслаждались близостью своих тел. Надежда посмотрела на Славу и поцеловала его в шею, в одну из ран, оставленных ею.
- Как бы ты описал любовь? – спросила его Надя.
- Любовь…хм. Дай подумать, – ответил Слава.
- Подумай, подумай, – игриво сказала она.
- Любовь! Я бы сравнил её с корридой, – решительно бросил Слава.
- С корридой? – удивленно переспросила Надя.
- Ну да, с корридой. Матадор, бык и всё остальное, – так же решительно ответил Слава. – Процесс такой же.
- Я имела в виду любовь, как чувство, а не как то, чем мы сейчас... ну-у, ты понимаешь, – засмеялась Надя.
- А-а. Понятно. А то я подумал, что ты имела в виду именно это, – уже спокойно сказал Слава.
- Нет, глупый, не это, – улыбнулась она. – Что же ты теперь скажешь о том, что такое любовь?
- Ну… Любовь – это рассвет, раскрывающий бутоны роз, на лепестках которых дрожат капли утренней росы от растворившегося в лучах восходящего солнца тумана, – закрыв глаза, сказал Слава.
- Очень красиво. Спасибо, – поцеловала его ещё раз Надя.
- А для тебя что такое любовь? – спросил ее Слава.
- Я не знаю… Мне нравится твое описание любви, – рассеянно сказала Надя. – Хотя, знаешь, для меня любовь – это уверенность в том, что мой мужчина мне верен и всегда со мной, вот!
- Я тебе верен и всегда буду с тобой, – поцелуем в шею ответил ей Слава.
Надя взяла Славу за руку, и они оба посмотрели в ночное небо. Их молчание идеально дополняло шум моря и сияние давно потухших звезд. Таких минут в жизни каждого человека бывает меньше, чем загаданных желаний при падающей звезде. И поэтому они ценятся дороже, чем всё золото мира, и оберегаются сильнее, чем первые лица государств.
- А когда ты сравнил любовь, в смысле физическом, с корридой, ты что имел в виду? – спросила его Надя, приподнявшись на локте.
- В любви, в таком понимании, всё как в корриде. Публика – это женщина, которую матадору необходимо удовлетворить своим мастерством. Матадор – это, естественно, мужчина, который и ублажает публику, показывая разные приёмы с быком. Рапира, или estoque, – это та часть, которой матадор, в нашем случае мужчина, убивает быка. В отношении любви, ты понимаешь, да, что я имею в виду под «убийством»? – спросил Слава с хитрецой в глазах, посмотрев на Надю.
- Понимаю, понимаю, – ответила она. – А что символизирует бык?
- Бык – это та маленькая часть всей корриды, с которой матадор играет, доставляя публике удовольствие, а затем, убив её, приводит публику в экстаз от наслаждения, – рассмеялся Слава.
- Фу, фу, фу, какой кошмар, – толкнула Надя Славу в плечо.
- Да, и самое главное. Если матадор сломает рапиру в самом начале, то, как ты понимаешь, публика его освистает и прогонит с арены, – не успокаивался Слава.
- Ну всё, хватит. Прекрати, – Надя закрывала ему руками рот.
- Хорошо, хорошо, умолкаю, – сказал Слава, – но ты же сама просила.
- Я поняла. Для моих нежных ушек этого вполне достаточно, – закончила Надя.
Слава поцеловал её в ухо, и они уснули сладким сном.
Влюбленные проснулись оттого, что нежное тепло утреннего солнца превратилось в палящие лучи полуденной жары, обжигающие плечи. Слава встал спиной к солнцу, закрыв своей тенью Надежду. Ещё не зажившие раны, разъеденные морской солью и обожжённые лучами одной из вселенских звёзд, начинали болеть. Боль приходила с каждым неловким поворотом, с каждым незначительным движением Нади.
- Что будем делать? – спросила его Надя. – Долго ты так не простоишь, да и мне не комфортно постоянно скрываться за твоей спиной.
- Будем плыть к берегу. Надо двигаться к твердой почве, там, где можно чувствовать себя в безопасности, – ответил он ей.
- В какой стороне берег? – огляделась по сторонам Надя. – Я ничего не вижу.
- Берег с любой стороны, куда бы мы ни поплыли, – сказал Слава.
- И что ты предлагаешь? – обратилась она к нему.
Слава приложил ладонь ко лбу и обернулся вокруг себя, не давая солнцу коснуться нежной кожи Надежды. Далеко впереди, на ровной глади моря, он увидел пенные барашки, похожие на те, которые крутились около их утёса. Это означало, что где-то там есть такой же утес, а может, и начало той стабильной почвы, к которой они стремились, как и любая пара, желающая уверенно стоять на ногах, не опасаясь невзгод природы и при этом сохранить свою любовь. Слава показал Надежде рукой на ту пенящуюся часть моря, которую он увидел, и сказал, что, вероятно, это ещё один утёс, и нужно плыть к нему. Надя прищурила глаза и, увидев то, на что показывал Слава, согласилась с ним.
Вместе они бросились в темные воды, окружавшие ту небольшую опору, на которой они провели то недолгое время, пока были вместе. Силы быстро оставили Надежду, и она чуть не утонула. Слава, обхватив её одной рукой, грёб второй, попеременно меняя их. Когда солнце стало уходить из зенита, они увидели на горизонте прогулочный корабль, на котором гордо развивался еле различимый государственный флаг. До них с борта корабля даже доносились отдельные крики, смех и музыка. Надя и Слава звали на помощь и размахивали руками до тех пор, пока корабль не скрылся из виду. Тщетны были все их попытки привлечь к себе внимание. В этом бескрайнем море на таком расстоянии трудно было заметить двух жаждущих спасения с высоты борта стремительно идущего вперед лайнера, пассажиры которого наслаждались жизнью, а не пытались выжить. Наде и Славе ничего не оставалось, как плыть дальше.
Никто из них не знал, сколько они плыли. И она, и он – оба выбились из сил. Они достигли утёса, когда солнце уже окунулось в лиловую бездну, а ночь становилась полноправной хозяйкой на небе. Загорающиеся звёзды были холодны и надменны. Лишь догорающий закат освещал тёмную поверхность моря, не давая сбиться с пути.
Ободрав кожу на ногах и животе об утёс, на который он с трудом вскарабкался, выбираясь из воды, Слава помог Надежде подняться на камни, не дав испытать ей того же, что выпало ему. Оказавшись на твёрдой поверхности, они почувствовали голод, скрутивший им животы, но он не успел завладеть их сознанием. Усталость одержала победу первой и свалила их в царство тревожного сна.
Утром Слава встал позже Нади и увидел, что она сидит на краю утёса и напевает песенку, слова которой он слышал когда-то давно, в детстве, от мамы, когда был ещё совсем маленьким. Подойдя к Наде, он сел рядом с ней.
- Что это за песня? – поинтересовался он.
- Это колыбельная, – тихо ответила Надя.
- Кому? – спросил Слава.
- Нашему малышу, – с отсутствующим взглядом сказала Надя.
Слава приметил вдали ещё один утёс и, посмотрев на Надю, только сейчас обратил внимание, что она беременна. Её слова застали его врасплох, и он не нашёлся, что сказать в такой ситуации. Надежда продолжала тихо напевать песню, никак не реагируя на молчание Славы. Он сел рядом с ней и поцеловал в щеку, думая о том, как поступать в сложившейся ситуации, имея кучу проблем за спиной. «Что теперь делать?» – спросил он её.
- Я не хочу туда плыть, – без сил проговорила она.
- А куда ты хочешь? – со злостью спросил её Слава.
- Я не знаю, я никуда не хочу плыть, мне надоело плыть. Я хочу на берег, – заходясь слезами, ответила Надя.
- Берег где-то там, Надя, и, сидя здесь, вот здесь, на этом проклятом камне, ты не приблизишь его одним своим желанием. Ты понимаешь это? – яростно начав, сухо закончил Слава.
- Да, я всё понимаю, – сказала она, отпуская эмоции после его тона.
На исходе дня, когда они уже доплыли до следующего утёса, беда пришла неожиданно и застала их врасплох. Чёрный плавник, разрезая волны, стремительно атаковал Надежду. Слава к тому моменту уже успел выбраться на камни и ждал, когда Надя подплывёт ближе, чтобы взять её за руки и помочь выбраться из воды. Из-за сгущающихся сумерек Слава вовремя не разглядел угрозу. Когда он увидел её, было уже поздно. Надя поняла, что что-то не так, по округлившимся глазам Славы и ужасу, отразившемуся в них. Слава что есть силы резко дёрнул Надю за руки на себя. Она вылетела из воды, и если бы Слава заметил опасность секундой раньше, то всё бы обошлось благополучно. Но именно этой секунды и не хватило Наде, чтобы уберечь себя. Выпрыгнув из чёрной бездны, острые зубы хладнокровного противника вскользь зацепили голень правой ноги и, как скальпелем, отсекли часть ступни. Нечеловеческий крик разлетелся над морем.
Когда небосвод стал бледнеть и звёзды меркнуть, Надя, поджав колени к груди, наконец-то забылась во сне, вздрагивая каждую минуту. Слава посмотрел на неё, на ставший ещё больше живот, в котором, вздрагивая вместе с матерью, спал их ребёнок, и на изуродованную ногу Нади. Последнее обстоятельство беспокоило его больше всего, а на него наматывались все остальные сложности. С такой ногой они не смогут проплыть и метра. Кровоточащая нога, как магнит, мгновенно притянет к себе новые беды. Посмотрев на тревожный сон Нади, Слава понял, что дальше плыть она не сможет. Он так же понимал, что им вместе, в том положении, в котором они оказались, придётся остаться на этих голых камнях, пока Надя не поправится. Судя же по её состоянию, о скором выздоровлении не могло идти и речи. Ситуация усугублялась беременностью.
Слава посмотрел на спящую Надю и подумал, что весь последний период он только и делал, что поддерживал и тянул её за собой. Тянул, несмотря ни на что. Её капризы, нервные срывы, недовольство всем и, в первую очередь, им, и многое другое, он пропускал мимо, стараясь не обращать на это внимания. А что он получал в ответ? Ничего. То немногое, что радужным светом сияло в его памяти о Наде, чёрными тучами заволокло за последние дни так, что он даже забыл, почему он захотел быть с ней. О любви речи уже и не шло. Он забыл, что когда-то любил её. Слава продолжал смотреть на Надю и осознал, что ничего, кроме злости и внезапно пробудившейся ненависти, он ничего не чувствует по отношению к этой женщине. Слава понимал, что с Надей, учитывая её теперешнее состояние и положение, у него нет шансов выплыть на сушу. Он уже было сделал шаг в сторону от неё, но обернулся и посмотрел на живот, туда, где она носила ребёнка, их ребёнка. Слава на мгновение задумался, что будет с Надей и ребёнком, если тот родится, но, вспомнив о себе, отбросил эту мысль, взглянул на лицо Нади и бросился с головой в бурные воды навстречу новому рассвету.
Когда Надя проснулась тёплым зимним днём, закутанная в плед, в своей маленькой квартирке, за окнами большими хлопьями медленно падал снег. В комнате, из-за наполовину открытых штор, было тускло. На столике перед кроватью стояла кружка уже остывшего чая, который она собиралась выпить перед сном. В квартире было тихо. После того как Слава исчез из её жизни, она осталась одна, если не считать ребенка, которого она носила под сердцем. Надя уже не вспоминала тех ужасных дней, которые ей пришлось пережить после того, как Слава бросил её на произвол судьбы. Память о чёрной яме, из которой ей пришлось выкарабкиваться, буквально цепляясь ногтями и зубами за жизнь без чьей-либо помощи, была завалена новыми проблемами, как только она выползла на свет. Предательство Славы, пошатнувшееся здоровье, отсутствие средств и одиночество питали растущее сомнение в том, что ей хватит сил одной вырастить ребёнка, и солёная слеза смочила её щеку, пока ещё свободную от морщин. Тишина своим молчаливым безумием с каждым днём всё больше и больше погружала Надежду в депрессию. Наде немедленно захотелось выйти на улицу и вдохнуть полной грудью свежий, холодный воздух. Сделав глоток чая, она оделась и вышла на улицу.
По аллеям сада гуляли люди, лица которых светились радостью и счастьем. Чёрные ветки деревьев скрипели под тяжёлыми шапками белого снега. Этот белый снег говорил о том, что всегда есть возможность начать всё сначала, с чистого листа. Рядом с Надей прошёл мужчина в черном пальто и широкополой шляпе, держа в руке огромное количество разноцветных воздушных шаров. Пройдя немного вперед, по направлению к скверу, он остановился и обернулся к Наде.
- Хотите шар? – спросил он задорно, скрывая часть лица полями шляпы.
- Нет, спасибо, – отказалась она.
- Зря, в такой период их яркий цвет дарит людям улыбки и надежду. Может, передумаете? – он широко улыбнулся.
- Нет, нет, спасибо большое, – слегка улыбаясь, ответила она.
- Смотрите сами, никогда не поздно принять другое решение, – сказал мужчина, ещё раз улыбнувшись. – Мне почему-то кажется, что ваш отец хороший человек и многим помог принять правильное решение, сделав их счастливее.
Мужчина поверг её в недоумение и, не дав ничего ответить, быстро повернулся к ней спиной и стал удаляться, приближаясь к опрятно одетой девочке лет пяти-шести и молодой паре, по-видимому, её родителям, которые стояли около разукрашенного пони. Девочка прыгала вокруг него, давая всем понять, что хочет взобраться на маленькую лошадку. Подойдя к девочке, мужчина протянул ей один воздушный шар, взяв который, она стала медленно подниматься вверх, смеясь от восторга и радости. Шар поднял девочку до уровня седла, после чего она стала вращаться над спиной маленькой лошадки. Румяные щечки девочки светились здоровьем. Её родители помогли ей сесть на пони и, подарив друг другу улыбки, пошли по тропинке, придерживая дочь по разные стороны седла.
К мужчине с шарами подбежала вторая девочка, примерно того же возраста, что и первая. Одежда её была грязной и потрепанной, а землистый цвет лица выдавал её болезненное хроническое состояние. Девочка о чем-то спросила мужчину, посмотрев на воздушные шары. Мужчина рассмеялся и дал ей всю связку шаров. Схватив их, её ноги тут же оторвались от земли, и она, увлекаемая шарами, устремилась в небеса. Крик девочки поднял в воздух стаи ворон, сидевших на ветках в парке. Когда её сапожки оказались на уровне вытянутой руки мужчины, он поймал её за ногу и посмотрел ей в лицо. В нём читались страх, отчаяние и мольба о помощи. Нога девочки выскользнула из сапожка, за который держал её мужчина, и она плавно полетела вверх. Спустя несколько минут на сером небе было видно лишь большое яркое пятно воздушных шаров, от которых во все стороны разносился детский крик. Надя, взглянув последний раз на небо, пошла туда, где её ждала тишина.
Войдя в квартиру и посмотрев на пустые стены, Надю посетили мрачные мысли. «Что она ОДНА может дать своему ребёнку? У неё нет ничего, чем бы она могла обеспечить его первые шаги в этой суровой жизни. У неё нет никого, кто мог бы помочь ей и ребенку. Её бросил мужчина, как только столкнулся с первой по-настоящему сложной задачей, которую он даже не пытался решить. Её здоровье, как ей казалось, медленно угасало. Она одна и слаба. И как при всём этом, она могла оставить на произвол судьбы своего ребёнка, если с ней что-нибудь случится?» Она не верила ни в себя, ни в свои силы. Надя боялась растить ребёнка в течение нескольких лет без какой-либо веры в завтрашний день. Решение, которое она приняла, было мучительным и далось ей с трудом, но казалось единственно верным и благим как для неё, так и для того, кто был у нее под сердцем.
Пройдя в отцовскую комнату, которая когда-то служила ему кабинетом, она села за его стол и достала из выдвижного ящика старый револьвер. Вместе с ним в ящике она увидела целую кучу отстрелянных гильз, которые покатились к ней, когда она дернула за ручку. Наде был нужен только револьвер, а эти катящиеся гильзы дополнит в скором времени ещё одна, если не дрогнет её рука. Её отец умер около года назад, но его оружие осталось дома. Сколько Надя себя помнила, каждое утро, уходя на работу, отец брал его с собой, а возвращаясь, приносил ещё шесть отстрелянных гильз. Когда она была подростком, он часто брал её с собой на работу – в здание, где сияющая белизна халатов сотрудников ослепляла её и где её отец каждый день приводил в исполнение смертные приговоры, которые посетители выносили сами. Надя видела, как отец обращается с револьвером, поэтому она могла всё сделать сама: принять решение и сама же его исполнить.
Зайдя в туалет, она села на стульчак и проверила барабан револьвера. Как всегда, он был заряжен. Взведя курок, она приставила дуло к животу, как к виску, и от волнения задержала дыхание. Приняв решение, она всё же колебалась. Дверь туалета была открыта, и ей открывалась часть коридора. Обои со стен были содраны – Слава обещал заменить старые на новые, более яркие. Теперь же не было ни старых, ни новых обоев, а только стена, серая, как жизнь Нади. У самого плинтуса Надя увидела кусочек старых, пусть и выцветших, но обоев, с рисунком цветов. Она ухватилась взглядом за этот кусочек на стене и уже готова была встать, как к нему бросился её кот Маркиз, черный, как ночь. Поиграв с ним несколько секунд, он оторвал его зубами и убежал, преградив Надежде путь. Она закрыла глаза и нажала на спусковой крючок. Выстрел в маленьком помещении оглушил её. Она выронила из рук револьвер и упала на пол. Смыв был полон крови, крови её неродившегося ребенка. Надя нажала на рычаг смывного бачка, и вода с шумом унесла части того, что было плодом её любви. Превозмогая боль, Надя поползла в комнату. Ей казалось, что она ползла целую жизнь, оставляя за собой кровавый след. С трудом добравшись до комнаты, она легла в кровать и посмотрела в окно.
На улице светило весеннее солнце, и слышались детские радостные крики. В квартире Нади по-прежнему было тихо, она по-прежнему была одна. Только сейчас, прожив пустую жизнь, она понимала, что никакие препятствия и невзгоды не могут быть причиной того, чтобы мать своими руками задушила рождающуюся в ней жизнь. Она раскаивалась в том, что совершила. Она искренне раскаивалась в этом. Впервые в жизни она почувствовала, что такое настоящее раскаяние. Это были не просто слова, чтобы избежать ответственности за совершённое. Ничто не могло отвратить наказания, но не оно пугало её. Каждую секунду, чувствуя свою вину и каждую секунду, ощущая душевную боль, она страдала от того, что никогда не сможет заглянуть в глаза той жизни, которую она отняла. Она никогда не сможет попросить прощения, потому что никогда не будет того, кто бы мог услышать и простить её. И ей не нужен был кто-нибудь, кто бы мог принять её раскаяние. Она раскаивалась не для людей. Теперь она знала, что человек раскаивается сам перед собой. И если бы можно было всё вернуть и изменить, то Надя непременно поступила бы по-другому. Но правда жизни заключалась в том, что уже ничего нельзя было вернуть, и она ничего не могла изменить. Только соленые слезы, скатившиеся по её лицу, на котором время оставило глубокие морщины, разделяли окружающую её тишину. Это были слезы любви по её ребенку, который мог бы с ней быть в этом бескрайнем море печали.

«Боль всегда была инструментом пробуждения сознания;
мы реально умеем ценить только те вещи, которые однажды потеряли»
Хорхе Анхель Ливрага