Орловский синап

Почти по - Бунину... Осеннее, ностальгическое...

Ранняя осень. Воздух уже пропитан той особенной, терпкой прохладой, которая предвещает скорое увядание. Для меня, судмедэксперта, чья жизнь теперь связана с холодным блеском скальпеля и безмолвными свидетельствами человеческих судеб, эти осенние дни – не просто смена сезонов. Это портал в прошлое, в мир, где запахи и звуки были ярче, а жизнь казалась проще, хотя и таила в себе свои, детские драмы.

Золотой сад, усыпанный опавшими листьями, и сосновые посадки, чья хвоя источает смолистый аромат – эти картины встают перед глазами с поразительной четкостью. Но главное, что возвращает меня в детство, – это запах осенних яблок. Не просто яблок, а тех самых, "орловских синапов". Каждую осень их насыпали в кузов отцовского «Уазика», и мы, дети, с восторгом наблюдали за этим процессом. Для меня и моего младшего брата Павлика это было не просто заготовкой на зиму, а настоящим приключением, игрой, наполненной смехом и предвкушением сладкого, терпкого вкуса.

Но за этим беззаботным детским весельем скрывались и другие, более глубокие впечатления. Память уводит меня к старому дому прадеда, отца моего деда Лёни. Дом этот, окруженный могучими, старыми березами, был местом, где проходили наши летние каникулы с бабушкой Зиной. Здесь, в тишине деревенских вечеров, я впервые столкнулся с тенью смерти. Здесь хоронили деда Лёню, который, как мне тогда казалось, просто уснул навечно, но взрослые шептались о петле, о пьянке, которая, увы, не щадит никого. Эти детские глаза видели многое, и многое оставило неизгладимый след.

Деревня, в которой стоял дом прадеда, была уже тогда «умирающей». Последними ее жителями были старики и старухи, давно вышедшие на пенсию. Я помню соседку бабу Лизу, которая приезжала на лето со своими козами, курами и ульями. Помню деда Сергея, который зимовал в деревне, ухаживая за своими козами. И деда Мишу, бывшего моряка, который однажды выпил паленого самогона, купленного в соседней деревне, и долго мучился, прежде чем скончаться. А баба Рая, которая,  лупила своего мужа, деда Колю, кирзовым сапогом, когда тот опять  напьется. И дед Леша, участник войны, который любил играть на баяне вальс «Амурские волны», и его музыка, казалось, могла заглушить все горести.

Сам дом был сумрачным, но удивительно чистым и прохладным. В комнатах стояли лавки, старые столы, стулья и массивный шифоньер, хранящий запахи прошлого.

Сегодня я снова в этом старом доме. Он пережил ремонт, кое-что изменилось – например, сломали старую печку. Ко мне выходит моя мама, нынешняя хозяйка дома. Во время наших разговоров «про старину, былое времяна столе появляются угощения. Сначала – те самые яблоки «Орловский синап», их терпкий, медовый аромат, кажется, пропитал стены, мебель, саму душу этого дома. Затем – соленое сало, ароматный шашлык из свинины, хрустящие маринованные пикули и сладкий, чуть кисловатый коричневый квас. Эти вкусы – якоря, которые крепко держат меня в прошлом, в той жизни, которая теперь кажется такой далекой и одновременно такой близкой.

Столь же прочным и упорядоченным кажется и быт местных «богатых мужиков», соседей. Вот человек носящий прозвище "Мендисабаль", его жена Елена, ее сестра Инна с мужем Валерием. В их хозяйствах – куры, индюки, в сараях – стройматериалы и садовый инвентарь. Их жизнь, кажется, течет по своим, незыблемым законам, основанным на труде и хозяйственности. Но даже в их благополучии я улавливаю отголоски той же деревенской простоты, той же связи с землей, которая когда-то была основой всего.

Воспоминания, посвященные охоте, переносят меня в дом Тюревых. После обеда там собирались люди, облаченные в одежду, предназначенную для прогулок по лесу: высокие сапоги, защитный армейский костюм. Ближе к вечеру их компания, с верной собакой, отправлялась на «Ниве» в «какие-нибудь посадки или овраги». Ночью, выйдя из леса, охотники возвращались домой и задерживались здесь еще на несколько дней. Я помню эти вечера – запах дыма от костра, приглушенные голоса, истории о добыче, о хитростях лесной жизни.

В иные дни я просыпался поздно – охотники уже уезжали в леса и поля на заре. Родители в это время  были уже на огороде. Оказавшись в одиночестве, юный доктор, «барчук», как меня иногда называли, знакомился с домом. Я листал тяжелые книги с пометками ручкой или карандашом на полях, пожелтевшие советские литературные журналы с произведениями давно ушедших авторов, писавших в жанре соцреализма. Я изучал висящие на стенах фотопортреты женщин и мужчин со старомодными прическами и одеждой – бывших хозяев дома, чьи судьбы теперь были мне неведомы.

Вместе с исчезновением запаха яблок, с уходом последних жителей, ушел в прошлое и деревенский быт. Он остался лишь в моей памяти, в этих калейдоскопических картинах, которые я собираю, как осколки разбитого зеркала. Я, судмедэксперт, привык к холодной логике фактов, к бесстрастному анализу. Но здесь, в этом старом доме, среди запахов прошлого и теней ушедших жизней, я чувствую, как во мне оживает что-то другое – нечто более глубокое, более человечное. Это память о детстве, о корнях, о той земле, которая когда-то была моим миром. И каждый раз, когда осенью воздух наполняется ароматом яблок, я знаю, что часть меня навсегда осталась там, в золотом саду, под сенью старых берез, среди теней прошлого.