Глава 9. От сумы, да от тюрьмы не зарекаются...

   Степанко выбрался из своего укрытия и осмотрелся. Вроде тихо. На то, что за ним выслали погоню, ничего не указывало. Хотя, наверняка его уже хватились. События последних дней слились в сознании в одно непрерывное действие и счёт времени он уже потерял, хотя прошло не меньше недели.

               Его вывели из камеры и повели куда-то по длинному тюремному коридору. Тюрьма была очень старая, её построили, как рассказал Степанке его сокамерник-бонвиван, очень давно, когда не было никакой ЗУССР, а эти земли входили в состав страны, которая называлась Австро-Венгрия. И видали-перевидали эти стены всякое и всяких. Степанко старался не вертеть головой, но всё равно разглядывал тюремный коридор с любопытством. В прошлый раз он мало чего запомнил. Его привезли уже вечером, к тому же он постоянно плакал. Плакал всю дорогу до тюрьмы и пока вели в камеру. Сейчас у него была небольшая возможность осмотреться. Сосед-бонвиван говорил, что здание тюрьмы, старейшей во всей бывшей Украине, было перестроено из бывшего монастыря и одна из легенд этого мрачного места гласит, что по коридорам до сих пор бродит призрак монахини. А ещё – эта тюрьма никогда не прекращала действовать и никогда не закрывалась, какая бы власть ни была и какое бы государство ни располагалась на этих землях.
     А потом Степанко завели в другую камеру, побольше и посветлее той, где он сидел, там за столом, стоящим в центре, спиной к забранному толстой решёткой окну, сидело трое – двое в форме и один в штатском. И тот, который в штатском, взяв со стола какую-то папку, зачитал из неё Степанке, что тот осуждён Особой Тройкой за самовольное оставление места жительства и приговаривается к наказанию в виде пяти лет лишения свободы.
- И скажи спасибо, что легко отделался. – добавил он.
  Степанко поначалу даже не понял, что произошло. Он смотрел в окно за спиной этой троицы. Там была видна улица, по которой ходили люди и ездили машины. Улица была где-то в центре Ленинско-Сталинска, как говорил ему сосед-бонвиван. И даже называл адрес: улица Чекистов. Хотя раньше она называлась Городоцкая.
     Тот, что в штатском придвинул к Степанке раскрытую папку и велел расписаться. Потом ему выдали узкую четвертушку желтоватой бумаги – копию приговора. И всё. Потом его опять повели по коридору, уже в другое крыло тюрьмы. О судьбе матери и остальных он так ничего и не знал. Зато в новой камере обнаружился старый знакомый ещё из «обезьянника» - тот самый худой мужик, оплакивавший смерть их «чергового оракула». Степанко даже обрадовался поначалу, и снова сунулся к нему, в надежде узнать что-то о судьбе матери, но его снова ждало разочарование. Худой ничего ему не мог сказать. Он и Степанку-то не запомнил. А потом вдруг в камеру привели бонвивана. Степанко даже обрадовался. За те несколько дней, что они не виделись, он успел соскучиться.
- Что, получил в зубы? – спросил его бонвиван.
- Та не меня не били. – ответил Степанко.
- Да я не про это! Заседание «тройки» было? Приговор получил?
- А… Ну… так. Получив.
- Сколько дали?
- П’ять рокiв. Казали, шо легко отделався.
- Воот. – вздохнул бонвиван, - А я двадцать пять. И мне сказали, скажи спасибо, что не расстреляли. И что мы в камере с уголовниками не оказались. Ну, теперь-то мы с ними познакомимся поближе.
   Бонвиван вздохнул и вдруг запел приятным сочным баритоном:
Бригидки! Те ночи полные огня!
Бригидки! За шо сгубили вы меня!
Бригидки! И я ваш вечный арестант!
Погибли юность и талант
В ваших стенах!
Степанко слушал с изумлением.
- Тебя как кличут? – спросил он, когда бонвиван допел.
- Никита.
    Степанко тоже представился.
- Надо нам вместе держаться. – сказал бонвиван Никита.
   Дверь камеры снова открылась и туда втолкнули  какого-то избитого парня. К уже имевшимся на лице кровоподтёкам и ссадинам прибавились новые.
- Тере, пойкка. – сказал парень на незнакомом языке, - Перкеле!
 Он плюнул кровью в парашу у двери. Бонвиван посмотрел на него с интересом, а потом вдруг, к изумлению Степанки, заговорил с парнем на каком-то непонятном языке. Язык отдалённо напоминал угорский, но незнакомец явно не был мадьяром. А кто же он тогда?

                *   *   *
      Селин отложил принесённую аналитическую записку. Впрочем, тут и без неё всё было понятно. И нападение на лунную базу «Великой Шотландии», и произошедшее с «Дмитрием Донским» - это дело рук одних и тех же людей. Наверняка и с теми, кто устроил диверсию под Киевом они  тоже связаны. Что они не поделили с шотландцами – это отдельный вопрос.  А вот кому было выгодно представить дело так, будто этих космических бандитов наняла Россия? Кандидатура тут только одна – Корпорация. Но вот зачем им нужно столкнуть Россию с шотландцами? А заодно и с этими странными космическими бродягами. Какой им был резон покидать Землю? Неужели всерьёз решили отправиться на поиски новой планеты для себя? Но что-то не срослось и они теперь болтаются по Солнечной системе. Ещё одна составляющая в этой странной картинке – Гориясный. Этакий «батька Махно» с поправкой на современность.  Тоже явно имеющий свою цель во всём этом и эта цель – не просто пограбить, а потом хоть потоп. Гориясному явно нужна «самостийна Украина», где он видит себя верховным правителем. Этаким «паном гетьманом». И вопрос только в том, докуда его аппетиты простираются? В каких границах он вознамерился свою «империю» создавать. Помнится, в начале века горе-правители Украины строили планы оторвать от России почти весь юг от Кубани до Тулы, а южная граница России должна была пройти по Оке. Селин усмехнулся, но сразу же посерьёзнел. Шакалёнка – Марку Лаппалайнена,  и забросили в те края с целью внедрения в банду Гориясного. А от него уже вторую неделю ни слуху-ни духу. Селин нахмурился. Забрасывать Шакалёнка пришлось практически «вслепую». О том, что происходит в различных частях «Дикого Поля» российская разведка имела слишком мало данных. Можно было забросить его с юга, через Одессу, но этот вариант, как Селин уже имел несчастье убедиться – был не самый лучший. Предыдущего «засланного казачка», заброшенного именно таким путём, люди Гориясного «вскрыли» весьма быстро. Как потом выяснилось – они его «вели» от самой границы. Поэтому для Шакалёнка был разработан сложный и довольно запутанный маршрут через Харьков, бывшую Полтавскую область и Черкащину. Причём последний участок был, пожалуй, самым опасным. Ибо те края давно и прочно контролировали банды уманских хасидов. Хасидами они, впрочем, остались только по названию. На самом же деле, в те края стекалось отребье со всей Европы и не только оттуда.

                *   *   *
           Город Умань, окутанный утренним туманом, казался тихим и спокойным. Узкие улочки, вымощенные брусчаткой, вели к старому рынку, где веками кипела жизнь. Потомки переселенцев из Израиля, обосновавшиеся здесь много лет назад, жили своей обособленной общиной. Когда они только появились в этих местах, то на них мало кто обращал внимания. По совершенно непонятной причине этот город был местом паломничества так называемых брацлавских хасидов, исповедовавших одно из течений иудаизма — хасидизм. Причём в самой его ортодоксальной версии. Для города это стало проклятием.
В конце ХХ и начале XXI веков хасиды просто раз в год приезжали в Умань праздновать Рош-а-Шана - еврейский Новый год, который отмечают два дня подряд в новолуние осеннего месяца тишрей, по еврейскому календарю. Чаще всего это происходило в конце сентября — начале октября. А завещал им праздновать этот праздник именно в этом месте известный цадик, ребе Немана. В хасидизме посредников между Богом и человеком называют цадиками. Родился он в городе Медведевка. Но на старости лет переехал в Умань и хотел быть здесь похоронен. Своим последователям он завещал каждый год на Рош-а-Шана посещать его могилу. Это произошло ещё в далёком XIX веке. И на могилу сначала потёк тоненький ручеёк паломников, потомков этой семьи, а потом сюда стали переселяться целыми семьями. Потом в Израиле настали тяжёлые времена и государство не собиралось больше содержать хасидов-ортодоксов, как делало это с самого момента своего образования, с 1947 года, за счёт бюджета страны, выплачивая пособия, поощряя ортодоксальный экстремизм для того, чтобы держать в страхе всех окружающих. И произошёл исход, и хасиды переселились на территорию бывшей Украины, в Умань, сделав город своим духовным центром и столицей ещё одного квазигосударства, возникшего стихийно на обломках бывшей союзной республики. Вскоре из местного населения там не осталось никого. Правда, хасиды из-за этого чуть не перевелись. Ведь «гоев» не стало, а работать самим им вера запрещала. Но они быстро нашли выход. После того, как Украина распалась на малоуправляемые территории и там началась перманентная гражданская война всех со всеми, ребе призвал взять оружие в руки и «защитить могилу цадика». Как ни странно, но через какое-то время на Умань ни одна из банд не претендовала и вообще эти края стали обходить стороной. Даже японская якудза и люди Гориясного предпочитали туда не соваться. Да и не было в этом городке ничего, достойного внимания. Ни полезных ископаемых, ни строевого леса, ни крупных производств. Провинциальный городок, в котором в лучшие времена проживало не больше восьмидесяти тысяч человек. Лишь пролегал туристический маршрут. Как раз к могиле давно усопшего цадика.  А вскоре у проживающих в этом городе переселенцев появился свой бизнес. Страшный и кровавый. Но очень востребованный на европейском континенте. Никто лучше уманских хасидов не мог предложить «живой товар» - рабов.
         - Вставай, раб! - до Марку с трудом дошло, что его кто-то зовёт. Почему-то было очень тяжело выходить из небытия. Головная боль просто не давала мыслям собраться в кучу. Вдруг его с ног до головы окатило холодной водой. Только после этого Марку смог открыть глаза, с непониманием уставившись на стоящего над ним человека, - Вставай, говорю!
- Где я? - с трудом смог произнести Марку. Попытавшись сесть он с удивлением уставился на мешавшие ему это сделать кандалы на руках.
- Вставай. Солнце уже взошло. На рынке уже полно покупателей. - и в бок лежащему прилетел удар тяжёлым ботинком.
- Сссуууу... - но второй удар выбил из лёгких весь воздух.
- Даю две минуты. - над головой щелкнул затвор автомата, - Пшёл, раб...
"Умань..." - с ужасом подумалось Марку, - "Во попал...".
      С трудом поднявшись, он заковылял за своим надзирателем. Солнце ударило по глазам и пришлось остановиться, выйдя из здания. Но глаза привыкли к яркому свету и он разглядел ряды клеток, криво сваренных из арматуры, сидящих в них людей в лохмотьях и прогуливающихся между клетками "покупателей". Получив очередной тычок он заковылял к открытой дверце клетки. Перешагнув порог он тут же рухнул на жалкие остатки сена. Сзади раздалось:
- Кто будет лежать, не жилец...
      Эти слова заставили Марку сделать над собой ещё одно героическое усилие и сесть, привалившись спиной к прутьям. Он попытался собраться с мыслями и вспомнить, что же было накануне и как он здесь оказался? Выходило, что в забегаловке со странным названием «шинок», куда Марку заглянул перекусить, ему подсыпали какой-то дряни, а потом в бессознательном состоянии притащили сюда.

               Не прошло и двух дней, как все рабы были скуплены оптом одним польским олигархом. Сбор урожая клубники был не за горами. Каждый год туда целыми автомобильными фурами вывозились пойманные по всей территории бывшей Украины люди. Да и не только бывшей Украины. Набитые как сельдь в бочке, прикованные к тросу, проходящему через весь кузов, они ехали в сторону польских воеводств в объезд, сложным кружным путём через Молдавию, Румынию, Венгрию, Словакию. Такой довольно долгой и кружной дорогой приходилась уманским дельцам отправлять "товар" вынуждено. Через территорию ЗУССР перевозка рабов была запрещена. И уж тем более нельзя было везти рабов по территории Российской Империи. Но "товар" оплачивался щедро и с учётом транспортных издержек. Все были довольны. Кроме тех, кто сейчас сидел в кузове. Тем более, ходили слухи, что после сбора урожая рабов продавали куда-то ещё. В европейских султанатах и халифатах бесплатная рабочая сила была нужна всегда.
       Марку молчал. Он точно знал, что половина рабов будет просто-напросто расстреляна. В дальнейшую продажу пойдут только самые здоровые и сильные. Поляки деньги считать умели и продавать много дешёвых рабов им было не выгодно. Ему вспомнилось дело по пропаже людей в России, в расследовании которого он участвовал. То самое, о закрытом рынке в Токсово. И следы вели как раз в Умань. Длинные у них руки оказались, однако. До Петербурга дотянулись. А сколько таких подпольных рынков в России? Но он и подумать не мог, что сам пройдёт весь этот путь изнутри, в качестве "живого товара". Тогда его вытащили буквально в последний момент.
        Машина остановилась. Пыль, которая раньше сносило встречным потоком воздуха теперь вся оказалась внутри. Люди стали кашлять. Наконец задние двери открылись и охрана, схватив трос, к которому были прикованы все невольники, потянула его на себя. Колонна рабов выстроилась вдоль дороги.
- Даю вам десять минут отдыха. Сзади вас канава с водой, можете помыться, свиньи. - охранники заржали после этих слов своего командира.         Оглянувшись, Марку увидел метрах в двадцати от дороги засохшие под южным солнцем комья грязи, среди которых блестела узенькая полоска воды. Ринувшиеся туда люди сразу же повалились, раздались крики, стоны. Чтобы добраться до воды скованным рабам потребовалось очень много времени. Когда толпа, наконец достигла воды, раздался выстрел из автомата.
- Ваше время вышло. В машину, живо!!!

      Всю эту историю бонвиван (разумеется в сильно сжатом виде) поведал изумлённому Степанке.
- Он финн. Жил в Тампере, ему там не сильно везло, попытался завербоваться в наёмники к кому-то из местных панов-атаманов. А в итоге чуть в рабство не угодил. – сказал бонвиван.
- А до нас он як попал? – удивился Степанко.
- Случайно. Не везёт ему что-то.

                *   *   *
          Девочка напевала про конфетки-бараночки. Эта песня ей нравилась. Она вообще любила петь, все говорили, что у неё талант и от природы поставленный голос. И прочили ей карьеру певицы.
 Внизу щёлкнул замок. Девочка прислушалась. Отец. Отец не разрешал ей петь. Он вообще никому не разрешал громко смеяться, петь, не разрешал приглашать друзей в дом. И частенько приходил пьяным. А то и вовсе не показывался дома по нескольку дней. Но этому девочка была даже рада. Тогда в их большом доме в Тайцах становилось тише и спокойнее. Иногда девочка ловила себя на мысли, что лучше всего было бы, если бы папашка, как она всё чаще называла его, в один прекрасный день вдруг исчез бы куда-то и не появлялся бы. Вот взял бы – и исчез. Растворился. Пропал. Сгинул. Как было бы здорово! Мама бы поплакала, конечно, но потом бы перестала. Потому что сейчас она плачет очень часто. Почти каждый день. И скандалы бы прекратились. А главное, никто бы больше не унижал бы их. Пьяный отец обожал читать им с сестрой и с мамой нотации. Какие они плохие, какая Дашка некрасивая, какой у неё отвратительный характер, её никто замуж не возьмёт. Какая мама плохая хозяйка, не умеет считать деньги, какая сестра Маринка глупая, одни тряпки на уме, только и умеет, что перед парнями вертеться. Распаляясь всё больше, отец хватал ремень, или просто начинал распускать руки. Маринка уже давно переехала от них и жила отдельно.
          А когда-то, Дашка это помнила, папа был другим. И в семье всё было по-другому. Но Дашка тогда была ещё маленькая. Папа читал ей книжки с картинками и водил в зоопарк. Когда всё испортилось? И почему? Девочка не знала ответа на эти вопросы. Дашка снова прислушалась. Потом осторожно выглянула сверху, перегнувшись через перила балюстрады. Отец стоял посреди холла внизу и был, судя по всему, трезв. Но лучше от этого не было. Девочка вообще старалась как можно меньше попадаться ему на глаза.
       Или я, или он. – снова поймала она себя на мысли, - Или он пусть исчезнет куда-то, или я. Убежать! Далеко. Куда-нибудь очень далеко. И чтоб не нашли. Только маму жалко. И почему она его терпит до сих пор?!
     Но Дашка не уходила никуда. Стоя у перил, она продолжала наблюдать за стоящим внизу отцом. Тот продолжал стоять, как стоял, не снимая уличной обуви. Так прошло несколько бесконечно-длинных минут. Дашке вдруг стало жутковато. Опять что-то случилось? А вдруг что-то с мамой? Отец поднял голову. Дашка едва успела отпрянуть. Заметил ли он её? Как кошка она метнулась по коридору в свою комнату, быстро и бесшумно прошмыгнула в дверь и так же бесшумно задвинула задвижку изнутри. И вовремя. Шаги отца уже слышались на лестнице, ведущей на второй этаж дома. Дашка замерла. Нет. Ушёл в свой кабинет в другом конце коридора. Ну и хорошо. Теперь нужно как-то выбраться из дома. Можно и через окно, благо лето.

              Влада Острова отпустили, взяв подписку о невыезде. Следователь поверил в то, что Влад не знал о том, что купюры, которыми тот пытался расплатиться за карточный долг, фальшивые. Он действительно не знал. Что делать дальше, он тоже не знал. В голове пульсировала только эта мысль: «Что делать?». Заказов почти не было. Недавно его уволили из архитектурного бюро, куда его по протекции пристроила сестра.
      Выйдя от следователя он попытался было связаться с Бирюковым, то телефон у того не отвечал. Остров запаниковал. Садиться в тюрьму ему, понятное дело, очень не хотелось. Но что делать?! Что?!
Бежать! Но куда? Точно! Бежать! Бежать! Срочно! Куда угодно! За границу! Или нет. Если его отпустили под подписку, то наверняка его данные уже передали в базу данных и на границе его задержат. Хотя… Можно попытаться перейти границу нелегально. Виктор наверняка должен знать, как и где это лучше сделать… Виктор… Телефон молчит.
 
                Виктор Бирюков уже давно почувствовал за собой слежку и сейчас отправился в Сосновую Поляну. Там, на Юго-Западе Питера, в старом, построенном ещё в начале века доме, у него была своя  хаза. Просторную однокомнатную квартиру он снимал давно, втайне от семьи. Виктор был одним из лучших и самых удачливых фальшивомонетчиков на Северо-Западе России. Фальшивки, изготовленные им, можно было отличить от настоящих денег только при специальной проверке в банке. Он, без преувеличения, был гений. Причём что подделывать,  ему было всё равно: рубли, так рубли, юани - так юани, или  какие-нибудь экзотические дензнаки, вроде сингапурских долларов, или денежных единиц государства Тринидад и Тобаго  - пожалуйста. Печатный станок и клише Витя прятал в просторном стенном шкафу. Придя в квартиру, он, по привычке запер дверь, внимательно просмотрел на домашнем компьютере запись камеры видеонаблюдения, но ничего подозрительного не заметил. Хотя что-то его тревожило. Что-то, что называется интуицией, подсказывало ему, что его засекли. Но кто и где? И как? Или это его дорогой пасынок Марку успел накапать легавым,  или упаси боже,  - Конторе? Хотя нет. Вряд ли. Этот гадёныш пропал и о нём давно ни слуху, ни духу. И хорошо, если пришили где-нибудь. И слава Богу. Собаке собачья смерть. А если и вправду  -  успел настучать? С него сталось бы. От таких мыслей Вите стало муторно и кисло. Нет, ну его на фиг. Да ещё Влад этот... И сестрица его… Да ну их... нееет... свалить надо из этого города хотя бы на время. Подальше... в Калугу... или в Тверь... В Урюпинск.  В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов, как классик советовал.
       Виктор покружил по квартире, выглянул в окно — квартира была на шестом этаже, во дворе никого не было. Шёл дождь. Погода испортилась, лето сдуло сырым холодным ветром. Чёртова сырость. И чёрт его дёрнул приехать сюда из Ростова-на-Дону? Так ведь всё было хорошо... Нет, погнался за соблазном... Столица! Петербург! Тьфу! Правду сказал кто-то — сатана строил этот город!
        Вытащив из чулана объёмистую дорожную сумку и чемодан на колёсиках, Виктор стал складывать туда «готовую продукцию». Заказ нужно было отвезти на Витебский вокзал и оставить в камере хранения. Кто и когда за ним приедет — не его дело. Но люди, сделавшие ему заказ на партию рублей и  иной валюты, были очень серьёзными заказчиками. Кто они такие и откуда — Виктор не знал, но он и не хотел этого знать. Меньше знаешь — крепче спишь и дольше живёшь. Заказчиков привёл Багирцев. И откуда у профессора такие связи? А впрочем — не его дело. Виктор подумал — не подкинуть ли профессору деньжат? Но потом передумал. Чревато. Багирцев, правда, в долгах весь, как в шелках... Но ведь если прихватят его с фальшивыми деньгами — выдаст своего благодетеля с потрохами. Так что — ну его. Пусть сам выкручивается. На марсианские рудники как-то не хочется. Владу этому вон тоже подкинул деньжат…Чёрт! А что если этот  Влад его и вломил?
         На лестнице целовалась парочка. Услышав приближающиеся шаги, влюблённые шарахнулись друг от друга, глядя на прошедшего мимо навьюченного чемоданом и сумкой Виктора как на привидение.
              На Витебском вокзале Виктор купил магнитную карточку-ключ к ячейке автоматической камеры хранения и загрузил в неё свою поклажу. Карточку, вместе с запиской, на которой были написаны код и номер ячейки. Он упаковал в конверт и оставил в отделе экспресс-доставки корреспонденции на том же вокзале. После этого отправил СМС на номер, который ему дал Багирцев. На вокзале к нему привязался бомж. Он долго таскался за Витей, тряс грязной кепкой и клянчил на опохмел. Наконец Витя не выдержал и залепил ему хук справа. Бомжара ловко увернулся, но отстал.