Предел текучести. Глава 6. Рыжий

Наутро похмелье, конечно, никуда не делось - мир все так же расцветисто плыл, как бензин по луже, но теперь, впервые за много лет, у Каланчи появилась цель. Пусть дикая, пусть ведущая прямиком в психушку или, того хуже, в тюрьму, но она была. А с ней родилось и подобие плана.

Первым делом - очевидцы, те, кто нашел тело. Найти бригаду дяди Вити было делом получаса. В двух километрах от площади Рогожская Застава, в промзоне между гаражами притулилась их бытовка – кирпично-металлическая коробка с ржавой дверью, со всех сторон утопающая в грязно-серых сугробах.

В бытовке пахло махоркой, перегаром, жареным салом и потом. Степан Степанович ввалился внутрь, затянув с собой немного морозной свежести, но ей было не по силам разогнать плотный дух внутренностей бытовки. Двое таджиков, похожие на замерзших воробьев, сидели на деревянных ящиках, еще двое спали на нарах, закутавшись в ватные одеяла. У стола на табурете восседал сам дядя Витя и наливал из стеклянной бутылки без этикетки что-то мутное в алюминиевую кружку.
— Ба, Степан Степаныч! — нараспев протянул он, увидев Каланчу, и его румяное лицо расплылось в поддатой, но радушной ухмылке. — А мы уж думали, тебя по этапу... того... Всякое, знаешь, болтали. Ну, пришел на своих двоих, да в пальте, значит, еще на воле! Присаживайся, гость будешь!

— Не буду, — буркнул Каланча, с наслаждением вдыхая знакомую вонь. После ледяного кошмара в собственной квартире она казалась ему поразительно живой и оттого почти приятной. — По делу.

— Ага, — дядя Витя многозначительно подмигнул. — Дело у тебя одно - «Останкинское». Не зарься, Вахтанга, подвинься, начальству место дай!

Каланча махнул на таджика рукой и остался стоять.
— Сиди. Про ту девочку, у «Металлурга». Хочу кое-что уточнить.

В бытовке наступила тишина, нарушаемая лишь храпом спящих. Таджики переглянулись.
— Ну, нашли и нашли, — недовольно сморщился дядя Витя. — Чего уточнять-то? Она лежала, мы милицию вызвали, как положено. Все по уставу.

— По уставу, — усмехнулся Каланча. — А перед этим, небось, карманы проверили по уставу?

Дядя Витя сделал вид, что не слышит, надулся и громко глотнул из кружки.

— Слушай, Вить, — Каланча наклонился к нему. — Ты меня знаешь. Я сейчас, по большому счету, три х*я в «банане», а не мент. Мне эти показания твои в протокол срисовывать не надо. Но для себя, чисто по-человечески, нужно. Ты ее первым увидел?

Дядя Витя, тяжело вздохнув, отставил пойло.
— Ну я. Мы с Санько, - он кивнул на одного из спящих, - снег с крыши дома культуры скидывали. А она там, в сугробе, как есть. Я сначала - бомжиха, с перепою. Ан нет, личико видать. Девка молоденькая. Хорошенькая, жалко. Карманы не трогали, мы шакалы что ль по-твоему?

— И больше никого вокруг? Ни машин, ни прохожих, ни ребятни на худой конец?

— Ребятни-то... — дядя Витя задумался, почесал щетинистую щеку. — А ведь были пацаны. Не в тот момент, а минут за десять, может. Бегут, орут, ржут, как кони. Я им: «Вы, шпана, че тут расшумелись?» А они - еще пуще. Один, гад, еще и кукиш мне показал. Я им вдогонку: «Я вас, сук, отловлю!» - а они уже за угол. И так странно – рань же еще совсем, едва рассвело, а они носятся.

Каланча медленно выдохнул. Первая зацепка. Пока не ясность, а так, болотная муть, но уже что-то.
— И как они, эти пацаны? Запомнил кого?

— Да кто их разберет, в куртках, шапках... Один, вроде, рыжий был, который мне - фигу. А так... — Дядя Витя развел руками. — Обычные пацаны. Школьники, небось.

Из нарах приподнялся один из «воробьев», самый тощий, и сказал что-то быстро и визгливо на своем языке. Дядя Витя поморщился.
— А, точно. Санько говорит, у того, который рыжий, на рукаве шеврон был. Такой, с молотом. Заводской.

Каланчу словно шарахнуло «двести двадцать». Заводской, с молотом. Точно «Серпок». Он кивнул, сунул руку в карман, достал помятую пачку «Беломора», бросил ее на стол.
— На, согревайтесь. Спасибо, Витя.

— Да не за что, Степан Степаныч, — просиял бригадир. — Заходи, если что. Всегда рады.


Следующей точкой была мусорка близ «Металлурга». Там, в большущей бетонной трубе, прикрытой рваным брезентом, обитал его старый знакомый - бомж по кличке Профессор.

Каланча побрел вниз по улице, с трудом удерживая равновесие на обледенелой дороге. Воздух возле помойных баков был густой, влажный и пах гнилыми овощами. Степан Степанович затаил дыхание и отдернул брезент.
— Профессор! Ты тут, старый хрыч?

В глубине трубы, на груде скомканных тряпок, полулежал дед с лицом, напоминающим высохшую грушу. Он чистил картофелину маленьким ржавым ножом.

— Степаныч, — проскрипел он без особого удивления. — Занесла нелегкая. Али опять пузырь припрятал в моих апартаментах?

— Не до пузырей, — Каланча присел на корточки, и колени тут же жалобно затрещали. — Вопрос к тебе, как к местной газете. Пацаны тут шляются на районе, трое. Одного рыжего видел? С шевроном завода.

Профессор перестал чистить овощ, его мутные глаза сузились.
— Видел. Шеврон не с завода, а с ПТУ при «Серпке». Ученический. Мальчик-то, рыжий, - Сашка, сын Костина, мастера из прокатного цеха. Живут вон в той девятиэтажке, — бомж мотнул головой в направлении спальных районов. — А что он натворил?

— Да так… А ты их не видел, скажем, ночью, четыре дня тому назад?

— Ночью я сплю, как порядочный советский человек, — обиженно сказал Профессор. — Но... — он отложил нож, потер переносицу. — Но ту ночь помню. Не спалось. Ходил, грелся. И видел я не пацанов. Видел «Волгу». Синюю, с грязными номерами. Стояла она на обочине, за «Металлургом». И из нее вышел не кто-нибудь, а сам Костин. Михаил Иванович. С багажника выгрузил сумку здоровенную. Закинул ее на спину, как мешок с цементом, присел и пошел на полусогнутых, да не к дому, а в сторону дэ-ка. А через минут пять вернулся без сумки. И был таков.

Каланча замер. В голове, поверх свинцово-мерзкого состояния, начали наслаиваться картинки. Пацаны. Костин. Заводской ПТУ. Сумка.
— Сумка какая? — тихо спросил он.

— Здоровенная ж, говорю. А точнее - хрен ее знает, темно же, а фонарь тут один всего. Может «баул», а может и нет.

— И больше никого?

— Да пес его знает, Степаныч, — вздохнул Профессор. — Туман еще был. Мне даже почудилось, будто за ним кто-то шел. Баба что ли? Но неясная, сизая, как дым. Или это у меня зрение уже то...

Каланча медленно поднялся. В висках застучало. Пробуждающееся сыщичье чутье жадно закапало слюной, как напавшая на заячий след лайка. Слишком много совпадений. Пацаны-ученики. Отец одного - заводской мастер. Его ночной визит с таинственным баулом к месту будущего убийства. И дымчатая спутница.

Степан Степанович пошарил в пальто, нащупал несколько мятых купюр, положил их на тряпки рядом с Профессором.
— На, купи себе хлеба. Спасибо.

— Всегда к твоим услугам, товарищ старший лейтенант, — старик язвительно ухмыльнулся и потянулся трясущейся рукой с желтыми длинными ногтями к деньгам. – Где погоны-то потерял, а?

Но Каланча уже выбрался из трубы и не ответил Профессору. Морозный воздух обжег его легкие. Он достал сигарету, чиркнул спичкой. Пламя осветило его помятое лицо. И почти костями Степан Степанович почувствовал, что он на верном пути. Одно оставалось неясным – куда же выведет этот путь.