Долгая дорога

Прелюдия:

Цикл «Долгая дорога»

Звериные тропы

Прелюдия

Viam supervadet vadens

Путешествие между мирами отнимало много сил. Хвала Светлому Престолу, Носитель Ока не нуждался в их пополнении. Артефакт – с виду банальная ярмарочная побрякушка за пару медяков, даром что из бирюзы, открывал тропу к неисчерпаемым запасам энергетических потоков мироздания.
Он падал сквозь цветные сферы, видя в них отражения войн бесчисленных империй, века мира и благоденствия, разруху и процветания. Они мелькали перед носителем подобно безумному калейдоскопу.
Ниже, еще ниже. Туда, где гниль разбитых сфер питает великое древо. Там, средь корней, лежит Бездна, где его ждут…
Нет, он не назовет ничьего имени. Имена подпитывают других носителей, делая их сильнее. Может, это и было бы хорошим жестом теперь, в эпоху, меняющую уклад множества миров, но старые привычки не так-то легко оставить в прошлом. Привычки – это наша одежка. С годами она становится второй кожей. Без них мы наги и босы.
Носитель Ока слой за слоем пронзал реальности, разрезая их собственной волей, подобно тому, как снимают шелуху с луковицы. Он отбрасывал слои, желая добраться туда, вглубь, где вершилась история.
Дно миров было серым, однотипным, сводящим с ума любого картографа. Когда он коснулся ногами пепла, даже звук пришел с опозданием. Здесь все так жило. С большой заминкой, словно смерть любила откладывать дела на потом. Всюду, куда не кинь взор – стелется туман, липкий как майский мед.
Носитель сжал артефакт в ладонях. Око показало ему дорогу. Он нахмурился. Негоже светлым идти сквозь такую мерзость, но выбора не было. Хотя носитель мог попросить Р`лльеха пройти через его владения. Огненные холмы властелина демонов не очень полезны для здоровья, даже если ты хранитель светлого престола.
Поэтому он, стиснув зубы, двинулся в сторону разбитого мира. Эманации болезней и убийств еще тлели где-то в верхних границах. Носферату, привлеченные ими, ползали кругом, елозя хоботками вдоль трещин. Они питались чужой болью и страданием, набивали бездонное брюхо ужасом и отчаянием.
Несколько, опьяненные безнаказанным разгулом, попытались атаковать его. Носитель Ока щелкнул пальцами, и твари превратились в пылающие головешки.
-- Развлекаетесь, мастер рун? - просипел мертвец с того края сферы.
-- Мастером я перестал быть многие годы назад, - ответил носитель, отметив про себя, что собеседник тоже не спешит оглашать его имя. Давние враги, наверное, никогда не оставят взаимную подозрительность. – Примерно тогда же, когда сам начал их творить, не используя установленные правила.
-- Правила на то и существуют, - хмыкнул мертвец, сдирая рукой, закованной в металлическую рукавицу цвета воронова крыла, слои с мертвого мира. Он лукаво ему подмигнул. – Чтобы их нарушать. Поэтому мы сейчас здесь.
Носитель не ответил. Он знал, что, если бы не беда, они не отступили от извечных истин. Если бы не опасность быть обнаруженными и, что еще хуже – свергнутыми с извечных престолов, носители никогда не сделали подобного.
Свет борется с Тьмой, Порядок с Хаосом, Жизнь скрещивает мечи со Смертью. Эту истину знает каждый и никто не поддает сомнению точно так же, как и существование разных полюсов сил. Но из всех правил бывают…
Они шли тропами, петляющими между холмов из мертвецов, вдоль сухих деревьев и жухлой травы. Над стальным небом рвались в клочья скрепы, держащие реальность целой. Мертвец трещал без умолку, иногда вынимая глаза и протирая их на диво белым шелковым платком. Он делал это с гнилой ухмылкой и носитель начал подозревать, что это представление создано лишь с одной целью – позлить воина света. Он собирался уже сказать, что подобными трюками его не выведешь из себя, но увидел город и передумал.
Это была столица великой страны, объединившей многие народы. Он бывал здесь, когда еще не обрел Око. Странная штука - память. Все, что он помнил об этом месте - здесь варили славный кофе.
Они шли по улицам, закручивающимся спиралью, ведущим к центральной площади. Всюду – пустые дома и шатающиеся одинокие лошади с пухлыми от голода животами. Лошади всегда умирали последними. Именно поэтому носитель при встрече старался угостить их яблоками. Вот и сейчас он соткал с помощью Ока лошадиное лакомство и бросил его кобылице. Та поймала его на лету и благодарно потрясла головой.
Центр города был оккупирован какой-то местной религией. Всюду – костелы, храмы, монастыри. Высокие, из желтого мрамора, как и водится в подобного рода местах. Посреди площади – огромный многоярусный фонтан с уцелевшими скульптурами, но без воды.
В центре площади, словно темное бельмо, находился древний алтарь. Вокруг него успели выбить гектограмму. Топорно и безвкусно, но действенно. Носитель узнал почерк. Да и как тут не признаешь, если всю сознательную жизнь сражался против тьмы, выкашивая ее везде, где только находил.
-- Сводится К Этому Значит Все? – прогрохотал парящий над крышей ифрит. – Миру? Могильнику? Ромашкам? Молоку? Киселю?
-- А какой у нас еще выход, хаосит? – улыбнулся гнилец, вставший по правую руку носителя.
-- Сотрясать! Трахаться! Спать!
-- Да, да, - зевнул темный, кутаясь в плащ, сотканный из мрака с блестящей каймой из жемчуга. Он зевнул и уставился на гектограмму. – Бороться до последней капли крови или чего там у вас в жилах, рушить миры и гнуть время. А в итоге остаться у разбитого корыта. Опять.
-- Тоньше нужно, хаосит, - согласился представитель порядка. Лишенный растительности на голове гермафродит держал в руках шар льда внутри которого застыли пузырьки воздуха. – Тоньше и бережнее. Иначе здесь будем стоять уже не мы.
-- Боги! Шлюхи? Радость и Пеленки?!
-- Хватит! – прервал его Носитель Ока. – Я - Светлый и мне подобное веселье претит так же, как и вам всем. Думается мне, если бы Престолы были против, мы бы здесь не собрались. А раз так, почему бы не закончить с аперитивом в виде склок и перейти к основному блюду?
На том и порешили.
Настало время для по-настоящему высшей магии, не для глаз смертных или бессмертных. Для магии, на которую не были способны боги или каждый из них по отдельности. Здесь ковалось оружие из тех, которыми опасно владеть кому-то одному.
Звон рождающихся крупиц и сверкание огоньков окружали носителей, тлели искры, витали нидор и фимиам запретных веществ. И над всем этим, на границе видимого и незримого, витала Тень. Она выжидала.

1

***

Часть Первая

Сальватор

1

Холод. Сырость. Влажность и прелость…
Чувства накатили разом, захлестнули, вытеснив зародившиеся мысли. Конечно, тогда он не знал, что они означают. Или какое определение дали им другие. Это пришло потом, с опытом.
Сейчас все, на что он был способен, – научиться дышать, открыть глаза, и попробовать пошевелить руками. Не сразу, но ему удалось.
Глаза резанул слепящий свет. Брызнули слезы. Боль обескураживала, но то, что он успел рассмотреть, с лихвой покрывало временные неудобства. Всего несколько усилий, и глаза начали привыкать видеть окружающий мир. И он был красив и огромен, значительно больше, чем казался.
Он попробовал встать. Неудача. Еще раз. Снова мимо. Тогда он попробовал ползти. С этой задачей тело способно было справиться. Примерно тогда же у него прорезались слух и обоняние. Голова закружилась, и ему пришлось снова закрыть глаза, чтобы не сойти с ума от вала новых ощущений.
Недалеко раздались голоса.

***

-- Леди Каталин! Леди Каталин!
Девушка в длинном до пят платье привычным жестом смахнула тяжелую косу бронзовых волос с плеча и состроила недовольную рожицу. Фрейлины дружно прыснули в кулачки. От наставницы Фригги не так-то просто убежать. Несмотря на грузную фигуру, та могла следовать за ними тенью.
-- Да послушайте же, юная леди! Не покидайте поляну. В чаще может быть опасно.
-- Успокойся, Фригга, волков отец давно истребил, а медведи, скорее всего, разевают здоровенные рты в зевках. Им же медвежат еще спать укладывать.
Каталин, смеясь, подбежала к наставнице и надела на голову корону из сплетенных кленовых листьев. По-кошачьи склонила голову, оценивая проделанную работу, и гордо объявила:
– Золотая корона для осенней королевы. Фригга, повелительница Кленоцвета и ближайших еловых графств. Повелевай верным стражам!
И тут же, смеясь, принялась осыпать Фригитту охапками палой листвы.
-- Все то вам шутки, моя госпожа, - проворчала наставница, поправляя дареную корону. – Душилесье не просто так величается. Заколдованное это место чарами сильными, такими, что и плетцам не распутать. Еще бабка моей прабабки встречала там пфофенов.
-- Да будет тебе, Фригга, - отмахнулась Каталин. Она дунула на непослушный локон.
-- Я вам не какая-нибудь базарная трескотушка, - возмутилась Фригга. Она схватила Каталин под локоток, и повела в сторону ухоженных полей. – Я Фриггита из Браншелла. И если я говорю, что этот лес опасен, значит так и есть. И пока ваш дядя не освободит меня от обязанности быть вашей наставницей, вы будете меня слушаться!
-- Ай, Фригги, ну прости меня.
-- Юное дитя, вам следует преподать урок вежливости и послушания.
-- Пожалуйста, Фриггита, я обещаю, что не пойду дальше того дерева. Ай! Хорошо, хорошо, останусь на поляне. Ну разреши нам хотя бы посидеть у опушки. Когда еще увидим такой чудесный день!
-- Нет, юная госпожа, - Фриггита была неумолима. – мы отправимся в замок сейчас же.
Позади них раздался едва слышный хруст.

***

Инстинкты помогли ему прежде, чем разум успел что-либо осознать. В нем проснулось доселе неизвестное чувство. Страх. Он поселился в животе, постепенно расползаясь по рукам и ногам. Сковывая их, делая ватными.
Голоса звучали гортанно, грубо. Они несли угрозу.
Он отполз к кустам и притаился. Их было столько же, сколько и пальцев на его руке. Густая шерсть покрывала тела. Острыми как бритвы когтями они рубили ветви, продираясь через бурелом. От них несло мускусом и чем-то приторно сладким. Запах был стойким. Казалось, лес пропитался им насквозь.
Он лежал под разлапистым кустом, на колких сучьях которого алели бусинки ягод, и следил за тем, как вереница существ, похрюкивая, идет мимо. Отчего-то в голове ярким всполохом горела мысль о том, что, если его обнаружат - убьют немедля.
Существа остановились, принюхиваясь. Их носы, с огромными, похожими на пещеры ноздрями, явно что-то учуяли. Он замер, затаив дыхание. Насекомые скользили по телу, щекоча кожу, забираясь в разные места. На лбу выступила испарина. Казалось, существа вот-вот бросятся в его сторону и покромсают на части. Долгих три удара сердца никто не двигался. Они искали и перешептывались. Когти скребли по траве.
Раз. Два. Три.
Существа нехотя отвернулись и продолжили ломиться сквозь чащу. Так он научился быть тихим.

***

Фриггита вскрикнула и упала без чувств.
Каталин обмерла, выпучив глаза и открыв рот. Из осеннего леса, такого тихого и светлого, вышли пятеро чудовищ прямиком из темных сказаний. Те, что прислуживали деве леса, похищающей детей и запекавшей их в пирогах. Гурлоки. И их непропорционально большие руки, заканчивающиеся острыми когтями. Гурлоки. И их желтые клыки в разверстых пастях.
Девушка закричала. Фрейлины тоже. Княжна бросила недоплетенный венок из кленовых листьев и попыталась убежать. Напрасно. Чудовище сделало один прыжок, оказавшись между ней и таким далеким замком.
В историях, что рассказывала ей Фриггита, гурлоков можно было победить, связав им рубашки из крапивы и надев на мохнатое тело. К сожалению, княжна никогда особо не интересовалась вязанием. Гурлок легко, словно пушинку, поднял Каталин и, точно тюк с поклажей, взвалил на плечо. Она завопила так, что, должно быть, спугнула всех окрестных зверей.
--Помогите! – крикнула Каталин убегающими подругам, но те даже не оглянулись.
Гурлок злобно рыкнул и сжал ее еще крепче. Его родичи рыли лапами землю, принюхиваясь к незнакомым запахам. Каталин услышала, как из деревеньки, прилегавшей к замку, бегут к поляне несколько мужиков с дрекольем.
-- Спасите! – крикнула княжна и тут же пискнула, потому что гурлок вдруг развернулся и опрометью бросился в чащу. - Нет!
В далеком замке ревели трубы. Спасение было так близко. Каталин принялась брыкаться и бить тварь кулаками по широкой груди. Она даже припомнила одно скверное словечко, услышанное месяц назад от стражника, стоявшего в карауле. Не задумываясь, княжна применила его, не забывая лягаться что есть сил.
Гурлок словно бы и не чувствовал тычков и затрещин. Его шерсть была такой жесткой и густой, что маленькие кулачки Каталин почти вязли в ней, не причиняя особого вреда.
-- Отпусти меня, - верещала Каталин. – отпусти немедленно. Именем княжны…
Тварь резко вильнула в сторону. Внезапно возникшая перед глазами ветка треснула ее по лбу. Сознание сначала взорвалось ярким всполохом боли, а затем так же быстро погасло. Девушка обвисла на гурлоке, невозмутимо уносившим ее все дальше в лес.

***

Вскоре он познал голод. Сначала в животе чувствовалось слабое посасывание. Затем желудок заворчал, словно дикий зверь. Под конец дня внутренности периодически скручивало болезненными спазмами.
Трава и древесная кора оказались несъедобными. Вскоре ему приглянулся одиноко растущий у корня гриб. Шляпка гриба была ярко-красной, с редкими белыми пятнышками и стройной белой ножкой. Вкус гриба оказался нейтральным. Не сладкий и не соленый, но сытный. Потратив некоторое время, он отыскал с десяток красношляпников и, не задумываясь, съел.
Желудок на время успокоился, но появилась еще одна проблема. Яркий свет, лившийся с небес и помогавший в поисках пропитания, тускнел, становясь сначала оранжевым, затем розовым, с каждым мгновением наливаясь мрачным багрянцем.
Лес погружался во тьму. А вместе с ней пришел холод. Кожа покрылась мурашками, и ему пришлось спешно искать укрытие. Это была непростая задача. Вокруг – только похожие друг на друга деревья. Ни нор, ни навесов, ни стен. В итоге, почти ослепнув, он решил сделать укрытие сам.
Земля быстро остывала, поэтому он нарвал травы, сотворив мягкую подстилку. Затем настал черед крыши и стен. Он пытался отломить ветки у деревьев, но те оказались крепче мышц. Оставив бесполезное занятие, он пополз в сторону старой сосны, где ранее видел сухие корчаги. Дерево умирало. Об него кто-то точил когти, сдирая кору. Он на ощупь разведал пространство вокруг себя. Вскоре к импровизированному жилищу присоединились стены и крыша. Потратив еще некоторое время, он отыскал колючий лапник, которым укрылся на ночь.
Сон пришел почти сразу – слишком много сегодня было пережито и сделано. И еще больше предстояло сделать завтра…
Утро встретило его, нагого, исколотого иголками и замерзшего, острой болью. Он скрючился от резкого спазма, елозя ногами по почве и постанывая. Казалось, что внутренности наматывало на вертел, выдирая их из чрева. Его стошнило желчью и осклизлыми кусками грибов. Кишечник опорожнился несуразной кашицей. Пот ел лицо, тело словно сгорало изнутри. Со слезами обиды, грязный и вымотанный, он лежал, сжавшись клубком, переживая неудачу и бивший его озноб.
В следующий раз к еде он прикоснулся с большей опаской. Наученный горьким опытом, он забыл даже думать о грибах. Но вот ягоды… да, они выглядели привлекательно. Сперва он попробовал черные, мелкими бусинами свисавшие с колючего куста. Те отдавали горечью, и он тут же их сплюнул. Посидев немного в раздумьях, он заметил, как мелкие зверьки собирают красненькие ягоды с небольших стеблей, теряющихся в траве. Несмотря на то, что в них было полно мелких семян, застрявших в зубах, ягоды приятно пахли и были кисло-сладкими на вкус. Он съел столько, сколько смог. Если бы он имел на спине иголки, как у ежа, взял бы немного про запас. Но он не имел. Его спина была полностью беззащитной. У него не было быстрых ног – он даже ходить толком не мог. Не было когтей на руках, отсутствовала шерсть. Он был чужим в этих диких местах.
Продолжая наблюдать за зверьем, он вышел к первому в своей краткой жизни ручью. Вода была холодной, но он все равно пил ее жадно, с каждой секундой чувствуя, как бушующий желудок утихает. Он смыл с тела засохшие выделения, так как понял, что запах может как отпугивать, так и привлекать.
Он продолжал учиться у зверья. Животные делились на хищников и жертв. Вторые избегали первых и поедали травы. Первые были охотниками и следопытами. Жертвой быть ему пришлось не по нраву. Пришел черед перемен.
Хищники тратили множество времени на выслеживание добычи, и огромные силы для их поимки. Он попытался подражать зверью. И проиграл. Он был слаб, к тому же еле передвигался на четвереньках. Подобный вид движения был жутко неудобным и противоречащим его природе.
Остаток дня он потратил на то, чтобы научиться ходить прямо. Это давало преимущества. Он стал выше большинства зверей. Он стал быстрее, чем раньше…
Шалаш он построил у ручья, потратив на это вдвое меньше времени, чем днем раньше. Найдя большой камень с углублением, он так же притащил его к лагерю. В ямку складировал все съедобные растения и ягоды, которые нашел в округе методом проб и ошибок. Теперь у него был дом, источник воды и еда, хоть и скудная. Несколькими проблемами меньше.
У него появилось свободное время, которое можно было потратить на нужные вопросы. Кто он? Не зверь, уж точно. Есть ли подобные ему где-либо еще? Весь ли мир покрыт лесом или есть места, где можно достать больше еды? На вопросы можно ответить только путешествием, но для этого нужно запастись едой, стать ловчее и сильнее, чем он был. Либо придумать иной выход.
Его выследили двумя днями позже. Молодой волк, подранок подволакивающий лапу, желал отведать мяса. Серому не повезло - мир научил его чутко спать. Пятясь, он выполз из жилья, не отрывая взгляд от зверя. Волк, прихрамывая, кружил возле него, угрожающе рыча и скалясь. Из пасти свисала тягучая слюна, а клыки казались огромными.
Он судорожно искал выход. Убежать точно не успеет – четыре ноги куда лучше, чем две. Зубы у него недостаточно крепки для схватки на равных. Но вот рана… Она давала шанс.
Он попытался пнуть волка. Тот успел отскочить, рыкнув от боли. Вторая попытка оказалась удачнее – он дотянулся до бока. Зверь заскулил, и сделал шаг назад. Собравшись, он приготовился к решительному удару, но волк каким-то образом предугадал движение и прыгнул первым.
Волк целил в живот и, если бы не быстрая реакция, уже вгрызался бы во внутренности. Зверь навалился сверху, клацая зубами. Он удерживал голову обоими руками, пытаясь бить в туловище ногами. Зверь был сильным. Волк мотал головой, пытаясь сбросить захват, рыл лапами землю, стараясь вспороть когтями кожу. Все, что он мог – лежать внизу и стараться выиграть еще секунду перед кончиной. Пасть приближалась к горлу, а руки уставали. Ему нужна была помощь.
Выкроив еще мгновение, он взглянул направо, затем налево. Зубы клацнули на расстоянии фаланги от лица. Следующий рывок станет фатальным. Пора!
Он что есть мочи толкнул волка. Сил не хватило повалить зверя, но появилось пространство для маневра. Зверь рванулся к нему, стремясь впиться зубами хотя бы в ногу. Он откатился в сторону, не спуская глаз с подранка, поднял с земли камень. Бросок вышел неуверенным. Булыжник пролетел высоко над головой волка. Не теряя времени даром, он подобрал еще один. В этот раз камень попал куда нужно, но силы замаха оказалось недостаточно, чтобы убить животное.
Волк подобрался и прыгнул. Зверь почти достал - когти оставили глубокую борозду на плече. Он потянулся к новому камню, но волк явно смекнул что к чему, и вместо того чтобы бросать во врага камнями пришлось пятиться, стараясь держать противника в поле зрения. Схватка подходила к логичному концу. Волк не даст ему второго шанса и в конце концов вцепится в руку или ногу. Нужно было найти новое оружие под стать клыкам и зубам.
Под ногами что-то хрустнуло. Обреченный на смерть, не задумываясь, потянулся к предмету. Руки уверенно сжали кусок ветки, одной из тех, которые использовал для постройки жилья. Волк атаковал беззащитный бок. Он выставил перед собой ветку. Та хлестнула зверя по морде, оцарапав нос. Зверь заскулил и замотал головой. Он не стал дожидаться, когда противник придет в себя, замахнулся и что есть мочи ударил импровизированной палицей по больной лапе. Подранок схватил пастью ветку и попытался вырвать ее из рук. Тогда он пнул волка по голове с такой силой, что тот приник к самой траве. Затем опустил на зверя палку. Он бил волка методично и упорно до тех пор, пока тот не перестал пытаться подняться.
Волк тяжело дышал и поскуливал, ползая вокруг победителя. Хищник понимал, что проиграл этот бой и прекрасно знал, что здесь, в лесу это может означать только немедленную смерть. Он поднял палку, готовясь нанести последний удар, но так и застыл с ней.
Этот зверь был таким же как он – отчаявшимся и беспомощным. Он просто старался пережить еще один день и набраться сил.
Он перестал быть добычей, но и не чувствовал себя тем, кто убивает слабых. Он не был хищником. Он решил поступить по-своему. Присел перед зверем, приподнял его голову, заставив смотреть прямиком в глаза. Смотрел долго и сурово. Зверь лишь скулил и пытался отвести взгляд. Кажется, волк понял, что этот орешек ему не разгрызть.
Затем он оставил побежденного врага зализывать раны и отправился к ручью восстанавливать жилье, разрушенное внезапным нападением. Теперь он узнал еще кое-что о себе – он сможет выжить в лесу даже несмотря на то, что был менее сильным, менее быстрым и уж точно менее неприметным, чем остальные животные в нем.
Его руки могли брать любые предметы и крепко сжимать их, превращая в продолжение самих себя. Он понял, что может создать оружие буквально из всего вокруг. Даже больше – может его улучшить.
Он вернулся к бурелому и выломал две ветки, больше всего подходящих для осуществления задуманного. Одна была с широким концом и тонкой рукоятью. Ей он мог наносить сокрушительные удары, не тратя силы на очередной замах. Его просто не потребуется, если попасть в цель первый раз. Из второй ветки он сделал длинную жердь, обломав мелкие сучья.
Принеся орудия к берегу ручья, он заметил волка, в отдалении пившего воду. Зверь тявкнул что-то в его сторону, и поплелся восвояси. В ручье водилась рыба и лягушки, охраняющие головастиков. Рыбина выглядела привлекательнее, но никак не хотела даваться в руки, в отличие от квакающих ленивиц. Он словил пару и попробовал их на вкус. Лягушки пахли тиной, но желудок принял пищу вполне благосклонно. Мяса на костях было не так-то много, оно было сырым и склизким, но отлично утоляло голод, в отличии от ягод и кореньев, которые лишь на время заставляли живот заткнуться.
Он подобрал несколько камней для пробы. Одни были твердыми и слабо поддавались под ударами. Но попадались и другие. Эти камешки были желтовато-коричневыми и легко отслаивались, образуя тонкие чешуйки. Сколы оказались очень острыми и орудовать ими можно было только с большой осторожностью. С помощью одной из пластин он заточил конец жерди. С этим можно было работать.
Он провел некоторое время, наблюдая за рыбами, изучая траекторию их движения и то, как преломляется свет в воде. Затем ему пришла в голову мысль, что неплохо бы сократить радиус свободы своей добычи. Навалив груду камней побольше, он образовал заводь, с чем себя и поздравил.
Настало время испытать новое оружие. Зайдя по колено в воду, он сделал несколько пробных взмахов. Рыба виляла в разные стороны и успешно ускользала от ударов. Он продолжил упражняться в точности, постепенно загоняя верткие тельца к заводи. Здесь им негде было развернуться и выход был только один – попытаться проскользнуть между ног. Он прицелился и ткнул жердью в рыбу. Острый конец легко проткнул чешую, рыба забила хвостом, наколотая на древко.
Охота продолжалась до тех пор, пока он не сломал жердь. К сожалению, дерево оказалось совсем непрочным, и нужно было искать иной выход.
Наступал вечер и вновь становилось холодно. Ему нужно было придумать замену шерсти, если не хочет и дальше мерзнуть, заворачиваясь в пучки трав. Он разделал троицу пойманных рыбешек острой пластиной, вытащив кости и соскоблив чешую. Рыба оказалась не только питательной, но и вкусной. Он с удовольствием уплел две тушки, третью оставив на завтрак.
Утро встретило дождем, который лил, не переставая, большую часть дня. Он начал шмыгать носом и никак не мог согреться. Ветки шалаша постоянно норовили расползтись, а ноги кровоточили после вчерашней охоты в воде – подводные камни оказались крайне коварными.
Он решал проблемы по мере их возникновения. Теперь он ходил довольно сносно и мог забираться в чащу на большое расстояние. Деревья в разных частях леса были разными – одни стояли сухими и мертвыми, ветки их были ломкими, но не прочными, другие деревья давали гибкие прутья. Он скрепил такими свой шалаш.
Теперь жилище могло выдержать ветер и дождь. Далее пришел черед для улучшения оружия. Он создал несколько жердей, расщепил их концы, вставив туда острые чешуйки. Содрав с молодых ветвей нежную кору, он скрепил наконечник.
Получившееся копье стало намного смертоноснее и прочнее. Также он вставил осколки в дубину. Шипы выглядели очень угрожающе.
Вернувшись после дневных трудов, он обнаружил волка, доедавшего остатки рыбы. Заметив его зверь поджал хвост и, поскуливая, поковылял обратно. Это наводило на определенные мысли…
С помощью копья он убил несколько мелких животных, чье мясо отличалось вкусом. Освежевав их, он получил несколько шкурок. Сделав по краям дырки и продев в них несколько переплетенных между собой лоз, он сшил теплую обувь, кое-как защищающую от острых камней ноги.
Каждый день приносил новые открытия. Он находил новые растения и новых животных. Он пытался охотиться на лося, но тот был слишком крупным для копья и обладал прекрасным чутьем. Пару раз он чуть не нарвался на медведицу, вскармливающую детенышей. Самка тоже любила охотиться в ручье, поэтому пришлось перенести лагерь в небольшой овраг чуть поодаль, чтобы не стать случайной жертвой материнского инстинкта.
Волк предпочитал являться к нему ночами. Зверь совсем охромел и лишь поскуливал в отдалении. Он бросил ему кусок рыбины и волк схватил его на лету. Серый проглотил подачку, облизнулся, выпрашивая еще кусок. Он покачал головой и зверь, видимо что-то поняв, удалился.
Несколько дней спустя он нашел необычный минерал. Кусок, не смотря на малые размеры был тяжелым, а при взаимодействии с наконечниками для копья получались искры.
Волк приходил к нему питаться. Он бросал серому мясо, каждый раз подкидывая куски все ближе. Зверь привыкал к новой роли. Иногда он казался мирным. Бывали дни, когда вспоминал старые замашки и пытался укусить за ногу. Но для таких случаев у него всегда была дубина под рукой.
Вскоре настал день, когда волк дал ему к себе прикоснуться. Они друг друга опасались и поэтому вышло скорее неловкое касание с готовностью наброситься друг на друга в любой момент, если покажется, что кому-то грозит опасность.
Он сумел извлечь огонь, используя найденные материалы. Полученная субстанция оказалась горячей и непредсказуемой. Он обжегся не меньше десятка раз прежде чем понял, как с ней следует обращаться. Пришлось перестать использовать палую листву, так как она давала чад, на который сбегались звери. Он запасся дровами и хворостом для большего жара, согревавшего его вечерами. Но самое главное - он понял, что нет ничего лучше на всем белом свете, чем жаренное мясо.
К сожалению, пойманных зверьков не хватало на пошив одежды из шкур. Ему пришлось бы убить не меньше сотни, чтобы скроить что-то под свой размер. Такое количество не собрать и за пятьдесят увиденных лун. Нужно было найти способ убить крупное животное.
Старый враг оставил попытки убить его. Волк понял, что их сотрудничество будет выгодно им обоим. Серый давал себя гладить, но есть с рук отказывался напрочь, предпочитая уносить куски мяса подальше от очага. Волк, бесспорно, оказался полезным. Раны постепенно заживали, зверь набирался сил и перестал прихрамывать на одну лапу. Волк обладал хорошим слухом и чутьем.
Он взял нового союзника на охоту и не прогадал. Зверь отлично умел выслеживать дичь, загонять под удар дубины зайцев и белок. Вскоре у них появился избыток мяса. Ему пришлось найти способ сохранять еду на более длительный срок и не давать сгнить.
На одной из вылазок он нашел небольшое взгорье с мелкой крупой, выступившей на скальной части. Он соскреб крупу, попробовав на вкус. Песчинки имели соленый привкус и подходили для дела. Сперва он натер порошком ломти мяса, оставив их сохнуть на жерди. Затем бросил большой кусок в камень с углублением, положив сверху рыбину. Камень он положил в костер и ждал, пока тот накалится до такой степени, что влага начнет испаряться.
После таких манипуляций мясо стало жестким, словно древесина. Волк отказывался есть солонину. Рыбу засолить так и не получилось. Возможно внутри оставалась влага, возможно, ее просто невозможно было засолить. Он не стал на этом зацикливаться. Предстояло еще кое-что проверить.
Волк стал ночевать возле него. Сон зверя был чутким и всполошенным, но ему серый доверял, давая гладить шерсть или проверять нет ли заноз в лапах. Он создал еще несколько инструментов – скребок для свежевания мяса, и нож – клиновидную пластину, скрепленную лозой с костяной рукоятью. Он наточил их о шершавые камни у ручья.
Затем он выбрал место. На небольшой полянке было множество кустов с темно-красными ягодами и густым ковром прошлогодней листвы. Здесь часто лакомились животные. Он уже умел отличить следы вепря от медведя. Звериные тропы были кругом, нужно просто суметь их увидеть в примятой траве.
С помощью подручных материалов он вырыл яму. Занятие вышло тяжелым и кропотливым. Вначале переносил землю руками. Пришлось признать, что, если так будет продолжаться в том же духе – задуманное отложится на неопределенный срок. Чтобы ускорить процесс, он связал несколько еловых веток, складировал землю на них и только потом вывозил горку.
Яма росла вглубь. Он провозился с ней несколько дней, но сделанное стоило того. На дне он установил колья. Затем разложил ветки крест-накрест и засыпал ловушку густым слоем палой листвы вперемешку с травой. Хорошее место. Ладная работа.
Волк охотился с ним на равных, помогая травить зверя и загоняя в ловушку. Таким образом они свалили молодого оленя и пару лис. К сожалению, звери стали избегать охотничьи угодья. Нужно было двигаться дальше. Туда, где о нем еще никто не знал.
Он подумывал двинуться в сторону уходящего светила, чтобы проверить, где оно прячется все это время, когда союзник покинул его. Просто взял и не пришел на ночлег. Видимо, серый почувствовал себя в силах самому вести охоту. Либо волка кто-то спугнул. Он с удивлением отметил, что ему не хватает молчаливой компании. С волком он был всегда настороже, но и чувствовал к хищнику слабую симпатию.
Дикий рев разорвал тихую округу. Сработала ловушка. Он опрометью бросился к западне.
Большая черная кошка умирала, покусывая палицу, вспоровшую грудь. Она даже не обратила на него внимания, тяжело дыша и пуская кровавые пузыри носом. Он подарил животному покой, пронзив копьем глаз.
Разделывать тушу в яме с дрекольем было неудобно, поэтому он решил перетащить тело к лагерю. Чтобы достать зверя из ямы пришлось приложить изрядные усилия. Но, в конце концов, он вытащил кошку наружу и на самодельных носилках из ельника дотащил к жилищу.
Теперь у него была собственная теплая шкура, способная согреть вечерами или защитить по крайней мере от одного удара когтей. Радостный от того, что больше не придется мерзнуть ночами, он склонился над тушей, размышляя как правильнее всего свежевать добычу, чтобы не повредить шкуру. Следовало ли разделить ее на несколько частей, чтобы сшить из них более удобную одежку или просто опоясаться ею, сшив края?
Он был так занят новой задачей, так беспечен из-за успеха, так спокоен достигнутым…
Сокрушительный удар по голове выбил почву из-под ног. Последнее, что он увидел перед тем как сознание померкло – огромную в узлах мышц лапу, тянущуюся к горлу.

2:
2

Карл мрачно осмотрел своих людей. Одоспешенные дублеными куртками, при мечах и шестоперах, они были лучшими из того, что мог предоставить Дорэл Матэвэл. Хотя некоторые могли сказать – единственными, кто согласился на самоубийственную миссию. Сам регент с напутственным словом выйти не пожелал. Все в Каррэнстале знали почему. Племянница была пятым колесом, зубом мудрости, вздумавшим вырасти так некстати и искривить ровные ряды белых солдат.
Когда родителей Каталин забрало моровое поветрие, казалось настали темные времена. Каррэнстал лишился хозяев, жадные соседи уже тянули к нему загребущие руки. Но случилось чудо. Явился Дорэл Матэвэл, родной брат Косса, отца Каталин. Он считался пропавшим более десятка лет. Тогда многих не досчитались княжества Мелирии. Междоусобная война затягивала подобно болоту.
Уоллес потупил взор. Он знал девочку с рождения и вызвался одним из первых. Тиберий, бывший наемник западных кантонов, стоял сонный. Карие глаза так и норовили закрыться. Со стороны могло показаться, что толку от него будет как от козла молока, но такое суждение было бы преждевременным, а для врагов часто фатальным. Тиберию довелось много поведать на веку. Он воевал половину жизни, свободное время уделяя шлюхам и вину. Не самое лучшее применение для денег, но далеко и не худшее. Последним в их кампании был Дилан. Парень являлся отпрыском мелкого дворянчика, нагулявшего ребенка от камеристки по молодости и зову чресел. При себе он имел длинный лук из гибкого тиса. Парень смотрел прямо, нахально улыбаясь:
-- Ты ведь знаешь, что ее наверняка уже съели, правда?
-- Это в лучшем случае, - нейтральным голосом заметил Тиберий.
-- Выдвигаемся, - Карл не удостоил их ответом.
Они шли вдоль замковых стен. Ров стоял пустым. Хозяева так и не сподобились прорыть канал от реки. Цикады играли летнюю мелодию. Пахло медом и вереском. Вдали играл на свирели пастушок.
-- Может зайдем в деревеньку, м? Одна пинта пива на дорожку?
-- Вернемся с девочкой и зайдешь, - отрезал лидер.
Жрец Вихтар предлагал дождаться плетца, за которым наместник якобы послал гонца. Говорил, дескать, без него не найдете девку. Может и так. Но Карл знал одно – время уплывало. Каталин похитили. Не убили. Значит она им была зачем-то нужна. Это повышало их шансы. Ждать плетца не было никакого смысла – он приедет в лучшем случае через месяц. К этому времени с княжной может случиться что угодно.
-- Здесь это было, - сказал Уоллес, указывая на поляну.
-- Ага. Знаем и без тебя, - отмахнулся Дилан. – Мы все ее искали. Пошли скорей. Хочу пива.
-- И баб, - согласился с ним Тиберий, почесывая пах.
Дилан говорил правду. В погоню Матэвэл послал всех, кто был под рукой. Ватага была шалой и тупой. Затоптали большую часть следов. Много орали, но вернулись с пустыми руками. На следующий день князь-регент действовал более осмотрительно. Он спустил ищеек, специально натасканных равнинными малоросликами для таких дел. Собаки отлично умели находить беглых каторжников. Почему княжна стала бы исключением?
Они зашли под сень деревьев. Густая тень накрыла их головы. Дилан насвистывал легкую мелодию и улыбался. Карл и Тиберий замыкали малую группу. Уоллес шел чуть в стороне, понурясь. Понимал, что это последняя попытка, которую позволил – вернее у него вымолили – Дорэл Матэвэл. Теперь дядя станет полноправным хозяином земель и сможет вволю распоряжаться имуществом брата.
-- А я верю, что она жива, - вдруг громко сказал Уоллес. Карл на него шикнул, но тот продолжил гнуть свое. - Я сердцем чую. Она мне как родная. Считай с пеленок на горбу носили с женой. Такое чувствуешь, понимаете? Чувствуешь, что жива еще надежда.
-- Побьемся об заклад? – предложил Тиберий. – Найдем княжну – отдаю четвертину награды. Не найдем – с тебя четверть твоего.
-- Наемники, - рассмеялся Дилан. – Что, уже похоронил девку вместе с барышом за нее? Надеешься хоть что-то урвать от этого, да? Князь то щедрый – пять сотен талантов за племяшку. Сразу видно – в гробу он ее видал, раз столько дает.
-- Будто ты о том же не подумал, - проворчал Тиберий.
-- Неа. Не о том.
-- Тихо. Оба, - сказал Карл. – Эти твари могут быть поблизости.
Он знал таких как Дилан. Честолюбивые и чванливые. Такие охотятся за славой как панацеей от старости. Желают быть увековеченными в камне или песне. Дилан шел не ради денег и не ради принцессы. Он шел ради глупых подвигов и головы гурлока.
Тиберий был куда лучше ищеек. Дорога привела его в Туманные Земли. Опасные осколки погибшей цивилизации манили сокровищами всех, кто был готов рискнуть ради них собственной шкурой. Люди там сходили с ума. Они кричали по ночам и ходили под себя, утверждая, что их разум захватил кто-то иной. Тиберий каким-то чудом сохранил рассудок и даже заимел кое-какое золотишко от нанимателя. Но самое главное – с тех пор он обрел способность видеть следы. Прошлогодние, смытые дождями и слизанные ветром, они были для него открытой книгой. Тиберий не спешил выкладывать этот козырь, набивая цену. И не прогадал. Дорэл Матэвэл поставил на кон кругленькую сумму, чем, сам того не зная, подарил Катарин надежду на спасение.
Они прошли несколько оврагов и огромное поваленное дерево, сгнившее изнутри. Деревья здесь росли гуще, солнце почти скрылось под сплошным навесом цветных листьев. Карл словил себя на том, что непроизвольно гладит рукоять меча. Что-то было в этом лесу такое… Он всегда его опасался. С тех самых дней, когда еще юнцом поступил на службу к Коссу Матэвэлу – тогда еще такому же зеленому, как и он сам.
К концу дня группа вышла к небольшой речке. Недавние дожди сделали ее полноводной и быстрой. Тиберий почесал щетину, кивнул на противоположный берег.
-- Здесь ищейки потеряли след, - сказал Карл. – Ты уверен, что именно этот гурлок нес Каталин?
Чудовищ было пятеро. Похитив княжну, они разделились. Малышка почти ничего не весила и следы несшего ее гурлока были не глубже остальных. Они тратили драгоценное время, гоняясь за всеми пятью, полагаясь только на удачу, но не настигли ни одну из тварей.
Тиберий взглянул на него из-под густых бровей. Ох уж эти суровые вояки кантонов – чуть усомнишься в них, готовы отстаивать мнение мечом.
-- Так как ни один из вас не видит ничего дальше своего носа, - сказал наемник, - все ложится только на мои плечи. За княжну дают золото. И Шестеро знают, что уж что-что, а его я люблю даже больше чем вас троих вместе взятых. Так почему бы тебе не заткнуться и довериться моему чутью.
С этими словами Тиберий вошел в реку. Скрипнув зубами, Карл двинулся следом. Он мирился с нахальством Тиберия, пока тот был нужен. Пока мирился. Но если и дальше разговор пойдет в том же ключе, придётся кантонца поучить вежливости.
Остаток дня они провели, петляя между осин и елей, покорно плетясь следом за наемником. Тиберий шел уверенно и властно, словно пользовался маршрутом каждый день для охоты. Но с первыми звездами ситуация изменилась. Внезапно кантонец застыл, напряженно вглядываясь в темноту. Он казался раздосадованным и удивленным.
-- Что случилось? – спросил того Уоллес, в нетерпении переминавшийся с ноги на ногу.
-- Я, - начал Тиберий. Запнулся, протерев глаза. Нахмурился, отчего морщины складками собрались на лбу, нависнув над переносицей. – Парни, вы не поверите. Они исчезают.
-- Что ты несешь? – устало сказал Дилан. – Кто исчезает?
-- Следы. Я их больше не вижу.

***

Его приволокли в странное место. Камни здесь были сложены один к одному, образуя колонны, ступени, стены. Каменный лес был старым. Поверхность покрывал мох и лишайник, многие строения были разрушены как временем, так и кем-то громадным.
Твари бросили его к подножию огромного пьедестала. Когда он хотел подняться одно из чудовищ поставило на спину заднюю лапу, придавив к земле. Он только и мог что лежать и пытаться поднять голову. Кто-то говорил. Голос был мелодичным и чарующим. Он походил на щебет птиц и шелест листвы. Чудовища хрюкали, отвечая.
«Они подчиняются», - таков был его вывод.
Затем пленника подняли с земли, поставив на колени. Теперь он мог рассмотреть говорившую. Она была… иной. У нее была золотая кожа и густые волосы цвета молодой листвы, ниспадавшие до ступней. Дева улыбнулась. Жемчужные зубы были острыми, словно наконечники для его копья.
Она восседала подобно властительнице этих земель, гордо держа осанку и опустив руки на подлокотники древнего трона. Она лишь взглянула на своих подчиненных и те, повинуясь немому приказу, подхватили его под мышки и подтащили к самому лицу.
Госпожа леса заговорила с ним. Голос, звонкий и юный, как и тело, резко контрастировал с глазами. Взгляд ее был древним. В нем чувствовалась вселенская усталость от всего – власти, леса, жизни… Он тонул в нем, как тонут в воде, мотая головой и давая знать, что не понимает ни слова.
Властительница руин долго вглядывалась в него, думая о чем-то своем. Он понимал, что здесь решается жить ему, или умереть. И было что-то неправильное в том, что он никак не мог повлиять на решение девы. Он привык сам решать проблемы и чувствовал сейчас полную беспомощность, словно опять забыл, как ходить или дышать.
Наконец она приняла решение. Дева щелкнула пальцами и запела. Повинуясь ее приказу, ожил лес. Деревья очнулись от спячки, сбросив сонную истому. Коренья с чавканьем выходили из почвы, ветви закачались и изогнулись, подобно длинным пальцам. Извиваясь, будто змея, лоза оплелась вокруг его тела и потащила за собой.
Он пытался сопротивляться, но тщетно. Коричневый жгут еще сильнее обвился вокруг шеи. Его лишили оружия, спеленали и бросили в яму. Он рванулся было наверх, но старое древо, теряя желуди, стянуло выход корнями, сев сверху. Барахтаясь, он сумел сесть и огляделся. Помещение действительно походило на яму, здесь было полно глины и крошева камней. Остов древней статуи торчал вверх ногами. Возле нее сидела, стараясь не дышать и смотря на него круглыми от страха глазами, девушка.
Она подняла вверх руки, показывая, что не собирается причинять ему вреда и что-то произнесла. Увидев, что он никак не прореагировал, девушка произнесла слово громче, показывая на себя рукой.
«На это слово она откликается. Ее слово».
Он кивнул и попытался повторить его. Конечно же, у него ничего не получилось. Язык бесполезно ворочался во рту, выдавая мычание и шипение. Сплюнув от обиды, он кивнул в сторону лианы.
Для начала неплохо бы освободиться.

***

Костер весело потрескивал. Вверх безумным танцем взвивались искры. Четверо людей сидели полукругом, грея руки и отдыхая от трудного перехода. Дилан сумел подстрелить им зайца. Карл сноровисто освежевал тушку и насадил на импровизированный вертел. Конечно они взяли припасы с собой, но всегда приятно отведать свежатину.
-- Итак, - сказал Дилан. – Наверняка вы спрашиваете себя – почему этот красавец пошел с нами? Ради чего ему искать смерти? Я отвечу, можете не гадать. Я пошел с вами только ради одной цели. Хочу сразиться с гурлоком. Шутка ли – тварь прямиком из бестиария магистериума. Когда их в последний раз видели здесь? Тысячу лет назад? Две? Нет, серьёзно – я про них слышал только в бабушкиных сказках. А тут на те – живые, здоровые.
-- И опасные, - добавил Тиберий. – Не обольщайся, парень. Одно я могу сказать точно – чудес еще много в этом мире. В том числе и тех, что и не снились плетцам с их тягой к экспериментам. И все они – смертельно опасны. Я совсем не уверен, что гурлок сам подставит шею под секиру.
-- Я заглядывал в старые книги. Видел рисунки, - Уоллес поежился. – Здоровенные твари. С широкой спиной и длинными лапами, способными ворочать деревья. Сплошь покрыты шерстью, мечи в ней просто вязнут. Способны учуять жертву за милю и обезглавить одним махом. В одиночку с такими сражаться – чистое самоубийство.
-- Я рискну, - беспечно отмахнулся бастард. – Ладно. Продолжим. Ты, Уоллес, души не чаешь в княжне. Ты здесь только ради нее. Тиберий тоже не очень интересен. Я видел его кошелек – он пуст как мой желудок. Кстати, скоро там ужин, а?
-- Потерпи, - произнес Уоллес, поворачивая зайца сырым боком к огню. – Еще несколько минут и готово.
-- Полцарства продал бы за свинину, - вздохнул Дилан. – Да… так, о чем я? Ах да. Тоффенбах. Командир замковой стражи. Вот тебя я пока не раскусил. Ты вроде бы отошел от службы с приходом нового князя. Хм, ладно-ладно, Уоллес, регента. Хотя, хтон побери, все вы думаете то же, что и я – Дорэл Матэвэл только обрадовался пропаже Каталин. Хе-хе, я бы не удивился, если бы узнал, что тот сам заплатил гурлокам, чтобы они похитили княжну. Что скажешь, Карл? Зачем ты здесь, с нами, в этом проклятом лесу?
Негласный лидер сжал кулаки. Он был слишком стар, чтобы верить в то, что слава с тобой навсегда или в то, что золото способно изменить жизнь к лучшему. Так что же он делает? Почему не греется у очага, попивая вино из глиняного кубка?
-- Я здесь потому, что верю в то, что долги нужно отдавать, - сказал он в пустоту ночи. – Я здесь потому, что двадцать лет назад Косс Матэвэл спас мне жизнь. Никогда не забуду того, что пережил после Светочдня.
-- Это еще что за день такой? – удивился Дилан.
-- Здесь, в княжествах Мелирии, погода сносная. Поля дают урожай, а день сменяется ночью. Но там, за горным хребтом, где прошлась шальная магия имперцев, все по-другому. И я не имею ввиду самозарождающиеся кислотные ливни или блуждающие огнешары. Там, куда нас вел король, даже время ведет себя странно. Некоторые умирали от старости, другие молодели настолько, что не могли удержать в руках меч. Болезни ели нас заживо, врачи не успевали ампутировать руку, как начинали гнить ступни. Светочдень – не праздник, если ты об этом. Нет. Это день, когда солнце сверкнуло настолько ярко, что мы перестали видеть.
-- Поход Гарольда Безумца, - догадался Тиберий. – Самая глупая кампания столетия. Отправиться покорять дикие племена по ту сторону кряжа, срезав путь через Дичьеземье. В край, не богатый ресурсами и сопротивляющийся на каждом шагу. Не завидная участь. Хм, слышал, оттуда никто не вернулся живым.
-- Тогда можешь начистить рожу этому человеку, - ответил Карл. Он сделал глубокий вдох и продолжил. – Король ослеп. Ослепла ряженая в шелка и всегда сытая свита. Юный принц ползал по земле, потому что постоянно падал, натыкаясь на предметы. Незрячие лучники стреляли от отчаяния, а пикинеры протыкали товарищей копьями, чтобы тех не ждала смерть от жажды. Они не могли найти ориентир, чтобы пройти к припасам. А найдя, тут же его теряли. Будто новорожденные щенки.
Воспоминания возвращались словно старые друзья. Такие живые и красочные. Он помнил их всех. Товарищей, с которыми делил походные шатры и еду. Веселых и работящих. И таких беспомощных под конец.
Уоллес снял вертел с огня. Разделив жареную тушку на четыре части, он раздал каждому по доле. Тиберий жевал травинку, не спеша приступать к ужину. Дилан сидел с кислым лицом. Вероятно, жалел, что не смог принять участие в таком грандиозном мероприятии. Все ждали продолжения.
-- Я был одним из тех, кому повезло сохранить зрение, - слова давались с трудом, но закончить рассказ вот так - на полуслове, было бы неуважением к памяти оставшихся в тех краях. – Нас было мало. Не больше дюжины. Чтобы вы сделали на нашем месте? Одни, посреди безлюдных земель, изувеченных магией до такой степени, что на ней не росла даже трава. Мы старались быть людьми. Ухаживали за друзьями, за своими сеньорами, хотя последние того не заслуживали. Из власть имущих они превратились в пищебродов, тех, кто на паперти просит краюху хлеба. Эти лишились зрения, но вот гонор остался при них.
Тиберий хмыкнул. Кантонец уже обгладывал кость. Жир застывал на бороде точно смола. В отличии от остальных он прекрасно знал, что на войне не до титулов и чванства. Все смертны, вне зависимости от короны на голове.
-- Первым умер герцог. Он был дураком и не понимал положения дел, до конца твердя о том, что следует двигаться вперед, о будущем завоевании и грядущей славе. Его выпотрошили при друзьях, но что те могли поделать? Грозить кулаками? Звать на помощь таких же слепцов? Убийца не признался, а мы и не особо искали. Другое дело король… Его обезглавил простолюдин. Мальчишка упивался беспомощностью армии. Видимо решил, что может позволить себе то, о чем мечтали многие в королевстве. Выбежал к нам, уставшим от дневных забот о собратьях, с головой в руках и улюлюкая. Он забыл об одном. Среди нас был Косс Матэвэл. Князь велел убить преступника, и никто из нас его не ослушался. Он стал нашим лидером, новым королем слепого царства. Мы смотрели на него как на лучик надежды и старались соответствовать мерилу. Так мы продержались еще месяц. Люди умирали. Они испражнялись там, где ели и спали. Запах непередаваемый… Армия таяла на глазах, и мы ничего не могли поделать. Кто-то из слепцов организовывал группировки, пытавшиеся пленить зрячих и заставить тех служить себе. Мы сопротивлялись и творили правосудие. Запасы подходили к концу, а всеобщая санитария привела к вспышке болезней, которые косили солдат сотнями. Все мы, зрячие, понимали, что рано или поздно мы сделаем то, за что нас проклянет весь лагерь.
-- Что? – спросил Уоллес.
-- Догадайся, - процедил Тиберий. Он выбросил кость в угли и завернулся в плащ, готовясь уснуть. – Они их бросили.
-- Мы оставили их умирать, - подтвердил его слова Карл. Он поежился от нахлынувших воспоминаний. – Однажды вечером Косс Матэвэл собрал нас в своем шатре и сказал, что так дальше продолжаться не может. Это были трудные слова, несправедливые к нашим друзьям. Но нужные. Мы смертельно устали, ухаживая за ними, постоянно требующими еды, воды и внимания. Мы старались изо всех сил, но все равно слышали упреки, которые отпускали те, кто оставался обделенным. Нас было так мало. И помощь, на которую надеялись, так и не пришла. Парни понимали, что армия обречена. Да и слепые понимали, только гнали от себя дурные мысли подальше, выманивая у смерти еще один день. Косс Матэвэл озвучил наши мысли и тем самым спас от мучительного выбора. На его плечи легла вина, которая грызла князя до самой смерти. Он приказал нам собрать провиант, взять по две запасных лошади и покинуть лагерь. И мы послушались. Никто не возражал, не называл остальных предателями. Мы последовали за ним и никто, слышите – никто ему не возразил. Мы покинули воняющий, стонущий, и молящий могильник как воры – ночью, хотя с таким же успехом могли уйти днем или утром – ведь кругом были одни незрячие. Мы сделали так, потому что темные дела всегда совершались под покровом ночи и не важно – делаешь ты это во благо или нет. Зло есть зло, это я знаю точно.
Мы не кичились совершенным, не упивались чужим горем. Мы… просто ушли. Пропустили финал невеселой истории. Вот что мы сделали. И я благодарен Коссу Матэвэлу. У него было достаточно доброты, чтобы заботиться о несчастных столько, сколько хватало сил и достаточно храбрости, чтобы взять бразды в свои руки и увести нас оттуда. Мы вернулись обратно. Уж не знаю каким чудом, но смогли. Прошли и Дичьеземье, и кряжи Льдистых гор. Выжившие постепенно откалывались от маленькой группы. Уходили так же, как покидали лагерь – ночью. По одному, по двое, они исчезали из нашей жизни, возвращались к семьям или к старому ремеслу. У меня не было никого. Поэтому князь предложил мне стать сотником в его дружине, и я согласился. Вот и вся история.
Карл посмотрел на троицу. Уоллес избегал встречаться с ним взглядом. Тиберий спал. Дилан поглаживал гладкий подбородок. Может он зря открылся перед ними? Стоила исповедь того? Шестеро знали ответ.
-- Я пошел с вами, - закончил он. – Чтобы отдать старый долг. Я верну дочку Косса в замок, или хотя бы ее тело. Чего бы мне это не стоило.

***

Девушка так и не смогла освободить его от сковывавшей руки лозы. Она сломала ноготь, пытаясь ослабить стебель, а когда попробовала рассечь ствол камнем, лоза стянула ему шею так, что потемнело в глазах. Пришлось оставить как есть.
Он кое-как начал понимать девушку. По крайней мере некоторые жесты не нуждались в истолковании. Вместе они пили росу с листьев, ели те немногие крохи, что приносили узникам слуги госпожи леса, и грелись холодными ночами. Правда, девушка загоралась румянцем при одном прикосновении и почему-то постоянно отводила взгляд от низа его живота.
Благодаря ей пленник понял к какому племени относится. Конечно, он уже встречал деву леса. У нее тоже были руки, ноги и тело без шерсти, но принадлежала ли она к тому же роду? Нет, этому созданию чуждо все, что имело отношение к нему или пленной девушке. Дева леса извечна. Ей поклонялись деревья. Она повелевала ужасными тварями. Она смотрела на них, как на жуков – с тем же безразличием и превосходством.
Новая знакомая волновалась. Каждую ночь она с беспокойством смотрела на небо, пытаясь ему что-то втолковать. Ночи становились все более светлыми. Сначала он видел на шаг от себя, затем на три. Даже здесь, в темнице, он мог рассмотреть, что происходило вокруг.
Твари готовились к ритуалу. Они принесли белую пыльцу и нарисовали вокруг престола госпожи сложные фигуры. Сдирая кору с деревьев, они подставляли черепки разбитых амфор, собирая липкий сок, часть которого давали пить деве леса. Другую часть отдавали пленникам. Он пил безропотно, так как не видел смысла сопротивляться и получать лишние синяки. Его сокамерница была иного мнения. Она вертела головой, билась в истерике, стараясь вывернуться из объятий прислужников древней сущности. Она оказывала сопротивление изо всех сил, но каждый раз проигрывала неравный бой. В итоге ей разжимали челюсти и силком проталкивали в глотку патрубок, по которому стекала клейкая масса. Последняя точка была поставлена, когда твари заметили, как заключенная вставляет два пальца в рот, пытаясь исторгнуть древесный сок. Лианы крепким узлом связались вокруг рук девушки.
Он продолжал наблюдать. Это было единственное, что ему оставалось. Он узнал, что у девы всего семь слуг. Он высчитал время, за которое покрытые серым мехом твари совершали обход территории и траекторию их передвижения. Чудовища обладали огромной силой, были способны прыгать на дальнее расстояние, но, если к ним подобраться достаточно близко, оказывались неповоротливыми, неуклюжими. Зайцы и белки легко проскальзывали у них под ногами. Он бы мог нанести решающий удар первым. Только следовало помнить о когтях, способных вспороть плоть так же легко, как его копье протыкало воду.
Земля от зарядившего дождя стала влажной и податливой. Дерево – их тюремщик, елозило корнями в поисках опоры и часто кренилось то на одну, то на другую сторону. Дуб смог укорениться только благодаря устойчивому куску ветхой статуи, используя плечи и часть сколотого щита в качестве твердого фундамента.
С одного края ямы образовалась широкая щель. Он смотрел на нее с надеждой и отчаянием. Свобода была так близко. Он мог бы разрыть землю если бы смог освободиться от пут. Но лианы держали крепко. Нелепое препятствие поднимало злобу со дна естества. Он отдавался в ее власть постепенно. С каждой новой неудачей.
Девушка как могла успокаивала его. Либо беседой, либо прикосновением ко лбу, щекам. Если бы не она, он наверняка превратился в дикое животное, способное лишь рвать в клочья все живое. Вместе они кое как держались.
Но вот пришло время и все приготовления были совершены. Он понял это тогда, когда догадался, чего опасалась девушка. Зрелище вышло воистину изумительное. До этого он видел лишь осколки. Мелкие частицы, похожие на пыль, постепенно вытеснялись кусками побольше. Небосвод стал частью мозаики, разрозненные части которой наконец складывались в единую картину. Медленно и величаво из-за горизонта появлялась луна. Изувеченная старым катаклизмом, истерзанная, она приближалась к миру, пытаясь угнаться за собственными же потрохами.
Парад небесных камней устроил хоровод, проплывая мимо. Именно этого момента ждала дева леса. Она приказала древу доставить пленницу в центр фигуры. Пленник рванулся на защиту, но лианы быстро спеленали его, завернув в растительный кокон. Девушку перенесли в центр выведенной белой краской фигуры. Гибкие ветви развели ей руки и ноги, соединив с особыми точками узора. Твари подняли головы кверху и завыли, глядя на далекие ошметки. Серебряные светочи низринулись с небес, затопив руины мерцающим светом. Лунная радуга сошла с небес, проторив дорожку в лес.
Дева леса запела. Ее голос, неземной и чарующий, был подобен льющейся родниковой воде – такой же чистый и холодный. В нем не было ничего человеческого. Деревья начали раскачиваться в такт пению. Девушка тоже казалась завороженной творящимся вокруг.
Только он еще пытался бороться. Что-то должно было произойти. Что-то скверное и не сулящее ничего хорошего для них. Ответ сквозил в воздухе. Во рту поселился вкус пепла. Когда дева закончит ритуал, он умрет. Умрет девушка. А Дева продолжит жить, как и жила до них. Идя рука об руку с вечностью. Такова ее природа.
На плечи осыпались комья земли. Кто-то рыл ход, разгребая влажную землю. Он обернулся, приготовившись дорого продать жизнь. Волк замер, склонив голову на бок, оценивающе рассматривая приятеля. Затем подошёл и ткнулся холодным носом в плечо.

***

Тиберий вел их почти наобум. Утром кантонец увидел следы. Нечеткие, испаряющиеся подобно влаге на горячем теле, они уводили их дальше на юго-запад. Но теперь даже ему было сложно определить направление. Дар Туманных земель оказался бессилен против чар леса.
-- Слева и справа находятся охотничьи угодья князей Лора Тегаусса и Вильяма Блэйка, - рассказывал Уоллес. Отчего-то он решил, что беседы во время похода помогают скоротать время. Остальные так не считали, но Уоллес все равно продолжал. – Вместе с нашими землями они клещами зажимают северную оконечность Душилесья.
-- Это ты что ли так его называешь? – усмехнулся Дилан.
-- Старое название, - отмахнулся Уоллес. – Еще со времен первой империи. Разные легенды про это место переходили от бабок к внукам, а те передавали своим внукам. Что якобы у леса есть душа или сердце. Оно родилось вместе с этим миром и угаснет вместе с ним. Если рубишь дерево – душа кровит, ну и так далее. Словом – лес этот живой якобы.
-- А эти гурлоки, - нахмурился Тиберий. – Они, выходит, хранители покоя или вроде того?
-- Выражаясь понятным языком – солдаты, - кивнул Карл.
Он тоже слышал местные россказни, про страшную месть за рубку леса и прочую чепуху. Люди княжества были до того суеверными, что закупали древесину у соседей, лишь бы не проверять правдива ли байка. За долгую службу он насобирал таких историй столько, что хватило бы на целую книгу, если бы у него было желание ее писать.
Они шли меж лесных прогалин с цепкими кустами по краям. Непогодилось. Шестеро испытывали их терпение мелким дождем. Осень подходила к концу. Зима обещала быть холодной и, что самое скверное - долгой. В западных княжествах снег выпадал густо, иногда дома засыпало по печные трубы.
Карл невесело усмехнулся. Он становится стариком, раз начал обращать внимание на такие мелочи. Ему хотелось вернуться обратно. Плюнуть на глупую, с самого начала нелепую затею и закутаться в одеяло, попивая горячее вино с пряностями.
Тоффенбах отогнал непрошенные мысли. Уют будет потом. После похорон и скорби. Старые долги и старые раны суть одно и тоже – дают о себе знать изредка, но всегда некстати.
-- Если есть солдаты, значит есть и командир? – спросил Тиберий.
Кантонец склонился над ворохом павшей листвы, щурясь и водя по ней рукой. Отпечаток таял словно снег. Он почти забыл, как это – быть нормальным. Туманные Земли протянулись вдоль всего побережья Квинтинии, запретного материка. Последняя империя людей столетьями прогибала спину под собственной тяжестью. Она бы пала так или иначе, даже если бы не произошел катаклизм.
Прошло две тысячи лет, седая старь для ныне живущих. Но земля… Она помнила и несла беды всем, кто ее осквернил. Он помнил, как десятки, сотни фосфоресцирующих троп, мелькающих перед глазами даже с закрытыми веками, сводили с ума. Он кричал и пил дни напролет. Хотел выпрыгнуть за борт, но приятели успели перехватить у самого борта. Его связали и бросили в трюм, где он коротал время всю обратную дорогу.
-- Да. В каком-то роде есть вожак, - согласился Уоллес. - Фригга зовет ее Королевой Цветов, а крестьяне, те и вовсе мавкой кличут. Она гурлокам все равно что мать родна.
-- Мавка значит, - Дилан шел последним, рубя хворостиной росшие на деревьях грибы. – Она что-то вроде духа?
-- Надеюсь, что нет, - сказал Карл. – Духи конечно железа боятся, но вот убить таких могут только плетцы. А таких с нами сейчас нет. Даже ведьмы боятся, предпочитают договориться в обмен на дары. Втроем мы с ней не совладаем.
-- А нам и не нужно. Сюда, - Тиберий махнул рукой в сторону очередного ручья. – Схватим княжну и ноги в руки. А дальше выменяем на денежки.
-- Я без головы не уйду.
-- Будет тебе голова, Дилан. Твоя. На шесте. Отличное украшение для интерьера. Отобьешься от группы или отстанешь – пеняй на себя. За тебя мне не заплатят не то что таланта, даже ломаного грошика не дадут.
-- Да ладно тебе, Карл. Я все понимаю, не маленький. Нападем гурьбой, отобьем девчонку и ходу.
-- Смотрите, - Уоллес показал пальцем на воду. – Это что – запруда?
Они прошли вдоль ручья. Кто-то сложил камни полукругом, зазаградив поток. Всюду были разбросаны ветки и пуки травы вперемешку с ягодами.
-- Бобры, что ли?
-- Ага, мясоедные, - хмыкнул Тиберий, показывая на засоленные тушки зверья.
-- И неплохо вооруженные, - добавил Карл, подбирая обломок копья с каменным наконечником.
-- Люди? Здесь, в центре чертова леса?
-- Почему бы нет, мы же здесь.
-- Но не живем же…
Позже они наткнулись на неплохо созданную ловушку. Некто не пожалел сил и был довольно терпелив, чтобы выкопать яму, вбить в дно колья и перекрыть верх дерном с листьями. Черная пантера - редкий зверь, предпочитающий охотиться вдали от людей, была мертва уже несколько дней.
-- С нее что, пытались шкуру содрать? – спросил Уоллес, прикрывая рукавом рот и нос.
-- Ну да, - растягивая каждое слово произнес Дилан. – Только как-то топорно. Будто тупым инструментом. Неужели варвары смогли пересечь хребет Льдистых гор?
Все посмотрели на Карла. Тот пожал плечами.
-- А я тут при чем? Мы до них так и не дошли, если помните. Поэтому ничего нового не скажу.
-- Даже если так, - сказал Уоллес. – Нам сейчас не до них. О девочке думать нужно. Бедная Каталин сейчас одна, в окружении этих тварей. Незнамо где. А наш проводник топчется на месте точно собака, что забыла, где зарыла кость!
-- Соскучился по железу в глотке? – Тиберий сощурился и потянулся к шестоперу. – Это я могу устроить.
-- Треклятый наемник, лишь о монетах и думаешь!
Мужчины обнажили оружие. Карл встал между спорящими, порывающимися втянуться в драку. Примиряюще поднял руки.
-- Спокойно, парни, спокойно. У вас будет время размахивать мечами. Да и цели тоже имеются. Гурлоки, помните? И их госпожа.
-- Да, ты прав, - признал Уоллес. Он почесал седую голову и неловко протянул руку кантонцу. – Я просто беспокоюсь о малышке. Прости, ладно?
Тиберий кивнул, но вместо рукопожатия вдел шестопер в кожаную лямку у пояса. Наемник предпочел вернуться к работе, отложив обиды на потом. В отличие от Уоллеса он был профессионалом в военном ремесле.
-- Твари атаковали дикаря, - сказал Карл, разглядывая западню. – Я вижу отпечатки двух пар лап.
-- И там третьи, - кивнул в сторону куста дикой малины кантонец. – Вчера мы шли по следам четвертого. Выходит, последний и нес девчонку, тогда как остальные отвлекали внимание.
-- Ты можешь прочитать, куда он пошел? – спросил Дилан.
-- Не знаю. Что-то не так с этим лесом. Раньше я всегда знал кого и где искать. Теперь тропы исчезают прямо на глазах. Вместо яркой картинки вижу редкие искры. Я… не знаю, как это описать.
-- Не вижу трупа дикаря, - заявил Уоллес. – Они его забрали с собой?
-- Вполне возможно, - согласился Карл. – Может быть логово находится рядом, но что-то скрывает его от наших глаз.
-- Мавка это может, - поежился Уоллес. – Она из выводка хтонов. Эти твари повелевали миром задолго до прихода сюда орков, эльфов и даже людей. Легенды гласят, что извечные дрогнули только перед Шестью. И то только потому, что были разрознены.
-- Легенды, сказки, мифы, - зевнул Дилан. – Мы живем сейчас. Что мне до древности? Хтоны либо сдохли, либо попрятались по норам, вот и все.
-- Гурлоки тоже были легендой, пока не появились перед замком, - заметил Карл.
-- А может и не было их. У страха глаза велики, знаешь ли.
-- Я верю жене, - нахмурился Уоллес, - как себе самому. Если Фригга говорит, что видела гурлока, значит так это и было на самом деле!
-- Хорошо бы, - Дилан поднял руки, показывая, что не хотел оскорбить Уоллеса. – Я не против охотничьего трофея. – Но кто сказал, что мавка все еще их королева? Может они сами по себе?
-- Я читал, что хтонам нужны жертвы, - вставил Тиберий. – Лучше бы мавка была жива. Каталин нужна ей, пока что.
-- Думаешь, готовит некий ритуал?
-- Я не плетец, чтобы в этом разбираться. У меня нет лишних пятидесяти лет чтобы корпеть над ветхими манускриптами в магистериуме.
Быстро темнело. Осень подходила к концу и настала пора дочерям Астарты вывести мать из сумрака. Луна появлялась медленно, словно соблазняющая парня девица, что не спеша оголяет то плечо, то ножку. Катаклизм не пожалел ни богов, ни земель. Жрецы хранили память о прошлом, рассказывая малышне о падении Империи, расколе Астарты и последующих темных веках. Они говорили, что раньше у людей была только белая кожа и золотые волосы, гномы были выше ростом, а эльфы могли жить веками не старея. Шестеро сошли с небес, чтобы спасти мир, кое-как залатали прорехи, за что смертные им были благодарны и по сей день. Не найдешь ни одного селения, где не стоял бы алтарь Ремесленнику, Воину или Жнецу.
Четверо шли по последнему следу, хотя Карлу казалось, что они ходят кругами. Неведомая сила скрывала от них княжну. Пелена застила глаза, или чары туманили разум. Они зря тратили время. Карл старался, Шестеро видели, старался как мог, но все равно не смог отдать должок. Прости, князь. Не сегодня.
Внезапно Астарта залилась серебристым светом. Луч, бледный и невесомый, резанул ночь, спускаясь к деревьям. Уши заполнил полный ярости и неземной красоты крик.
Воины переглянулись. Любые сомнения ушли на задний план. Для мечей появилась работа. Четверо обнажили оружие, устремившись на звуки.

***

Каталин распластали на сыром камне. Как только конечности дотронулись до точек узоров, чары прочно зафиксировали их. Каталин парализовало и лишило дара речи. Она могла лишь мычать и безумно вращать глазами.
Лунный свет обрушился на ее тело. Странное чувство щекотки поселилось в животе. Гурлоки выли, покачиваясь с пятки на носок. Деревья бережно подняли мавку, баюкая на ветвях поднесли к княжне. Древняя сущность нежно коснулась ее кожи. Девушка ощутила электрические уколы в кончиках пальцев. Затем мавка запела. В этой песне не было слов, лишь звуки, затрагивающие все уголки души. Мелодия звенела, лилась чистотой и свежестью, лезла в уши, оседая в голове.
Почему-то Каталин не боялась. Она и раньше была храброй. В то время как остальных детей страх пробирал до самых пяток, она с упоением ждала продолжения леденящих душу историй. В одних всегда был счастливый конец – Фриггита берегла душевное здоровье госпожи. Рано или поздно появлялся принц или рыцарь, убивал злых ведьм, спасал узниц из башен или расколдовывал их поцелуем. Но Каталин слышала и другие истории. Эти были темнее, чем помыслы бандитов. Они учили детей не верить незнакомцам, избегать давать обещания, которые не сможешь исполнить, но что еще хуже – избегать страшных мест. Каталин любила Душилесье. Она не боялась деревьев или зверей, хотя и не была простушкой, пытающейся уговорить медведя не есть себя. Нет, она любила лес по-настоящему. Поэтому всегда старалась вырваться из заботливых объятий няни, чтобы провести часок-другой среди листвы и птичьей трели. Здесь было тихо и покойно. Неважно – будь то жаркое лето или стылая зима – Каталин рвалась в чащу, чтобы испытать неведомое чувство восторга при соприкосновении с прекрасным. В травень она плела венки из одуванчиков и диких ромашек, в золотень – кленовые обручи, которыми награждала фрейлин и друзей из стражи.
Поэтому сейчас, глядя как свет Астарты обволакивает ее тело, Каталин ощущала только ледяное спокойствие. Она боролась и проиграла. Главное не опускать руки. Так говорил ей отец.
Серая молния пронеслась перед глазами. Клубок из шерсти и острых зубов впился в морду гурлока, стоящего по правую руку. Прошла всего доля секунды и вот уже вторая тварь, взмахнув длинными лапами, падает перед ней с раскроенным черепом.
Странный человек использовал мраморный осколок меча в качестве оружия. Он был быстрым, и куда проворнее нерасторопных слуг госпожи леса. Прежде чем те спохватились, они с волком прикончили еще двоих.
Княжна отстраненно наблюдала за сражением, лишенная какой-либо возможности двигаться. Парень казался старше своих лет. Он сосредоточенно орудовал камнем, целя в незащищенные места гурлоков. Их было не так уж много, но он бил без промаха. С молочно-белой кожей, отросшей шевелюрой, застящей разноцветные глаза, он сам походил на чудовище. Княжна знала его всего несколько дней, но понимала, что перед ней не простой крестьянин. В нем чувствовалась целеустремленность, и воля. Такие люди не удовлетворятся плугом да теплой койкой. Они возьмут столько, сколько смогут унести.
Парень черкнул мыском по краске. Белая пыль, влажная от мокрой земли, оказалась разделена на два берега. Лопнули серебряные струны и Астарта, ужаснувшись такому кощунству, отпрянула от Каталин. Луну скрыли тучи. Рядом, почти над самым виском, ударил раскатистый гром.
Мавка впервые показала зубы. У нее был почти звериный оскал – ничего общего с образом извечной повелительницы. Длинные клыки мало что не рвали зеленые губы. С острых кончиков капала слюна. Повелительница Душилесья сгорала от ярости. Полыхнули искрами цветы меж травяных волос, чернота затопила очи. Мавка закричала так, что у людей заложило уши. Парень упал на колени, выронив осколок. Волк, получив от гурлока лапой, отлетел к ближайшему пню, крепко приложившись о него головой.
В то же время Каталин поняла, что заклятье больше не сдерживает ее. Она спрыгнула с каменного ложа, стараясь держать врагов в поле зрения.
Хтон отдала приказ. Один из гурлоков направился к поднимающемуся парню. Второй двинулся к княжне. Каталин пятилась, мысли роились в голове тысячью назойливых мух, но ничего стоящего не приходило на ум.
Парень бросился под ноги гурлоку. Они кубарем скатились с пьедестала. Замелькали когти. Она услышала крик боли. Мавка сверкнула глазами, посмотрев в ее сторону. Хтон поманила ее пальцем.
Гурлок приближался. Грузный, с пепельной шерстью и широкими плечами. Тварь была сильна. Монстр возвышался над ней словно скала. Словно это была ожившая из детства сказка. Каталин сжала кулаки.
«Я не сдамся, папа».
Стрела с пестрым оперением вонзилась в грудь твари. Гурлок отломил древко и взревел от злости. Спустя миг следующая пробила ему ладонь. Из темноты вынырнули фигуры, с боевыми криками бросившиеся рубить раненное существо. Гурлок сопротивлялся, но явно был в меньшинстве. Ему вначале отсекли кисть, а затем меткий стрелок пронзил глаз. Тварь замертво рухнула под ноги воинам.
-- Живучие гады, - сказал своим дородный мужчина. Его голову защищала салада. И уже обращаясь к княжне: - Остались еще где гурлоки?
-- Сначала она, - крикнула Каталин, - указывая на мавку.
-- Спрячься за мной, девочка, - просипел Уоллес. Муж Фриггиты покрепче сжал в руках топор. – Теперь все будет хорошо.
-- Уведите княжну, - властно рявкнул Карл Тоффенбах. Каталин помнила старого друга отца, но никогда его не любила. Она боялась глаз. В них крылась жестокость. – Не лезть на рожон. Защищать княжну.
-- Ясно, - весело откликнулись из кустов. – Но я все же попытаюсь ее достать!
Тренькнула тетива. Стрела выпорхнула точно коршун и впилась в шею мавки. Повелительница Душилесья захрипела; чтобы не упасть, присела, согнув колени. Кровь хлынула из горла. Она захрипела, сплевывая бурую слизь.
-- Есть! – из кустов показалась довольная физиономия парня лет двадцати с достигавшей плеч копной волос цвета соломы. – Не так страшен хтон, как его… Шестеро прокляни, пригнитесь!
Мавка не собиралась умирать. Чем древней сущность, тем больше она хочет жить. Мавка разинула пасть, зашипела, и хлопнула в ладоши что есть сил. В тот же час дикий ветер сорвал листву с деревьев, закружив ее в безумном вихре. Хмурый великан в саладе сунулся было в эпицентр, но тут же кубарем откатился назад. Кожаный доспех оказался иссечен множеством мелких порезов.
Буйство природы продолжалось. К ним тянули сучья лиственницы, а почва раздавалась под ногами, давая волю корням. Бойцы орудовали топорами и мечами, отсекая древесные конечности. Сплотившись, они защищали Каталин, не давая подобраться к княжне. Рубили и секли, пока лиственный шторм не утих. Четверка тяжело дышала, то и дело поправляя шлемы да кольчуги. Каталин робко выглянула из-за могучих плеч.
-- Мать моя, а это кто такой? – поразился Карл.
Мало что было способно напугать опытного воина, побывавшего в Дичьеземье и вернувшегося обратно.
Мавка исчезла, оставив по себе лужу крови и трупы слуг. Лес словно уснул, отдав последние силы, чтобы в последний раз щегольнуть перед грядущей зимой. Всюду валялись вывернутые с корнем и сбросившие тяжелые кроны дубы да осины. Они были одни среди древних руин и изуродованных временем статуй, вытесанных скульпторами до имперской эпохи.
На искрошенных ступенях, попирая рухнувший престол пвелительницы леса, стоял человек. Залитый чужой кровью, с глубоким порезом у бедра, он смотрел на воинов с живым интересом. Так продолжалось ровно один удар сердца.
Человек бросил им под ноги отсеченную голову гурлока и улыбнулся.

3:

3

-- Идем, Ганс!
Тилли, его младшая сестра, вспорхнула по лестнице, обогнав других детей, и побежала вдоль коридора, соединяющего сторожевые башни замка. Галдящая орава пронеслась мимо сонных стражей и высыпала на утреннее подворье. Там они разделились. Кто забрался на забор, кто стал подсматривать в дырки между каменных стен. Иные высовывались из окон и прыскали в кулаки, когда дурачок делал что-то смешное, по их мнению.
Когда герои вернулись в Каррэнстал, Дорэл Матэвэл велел открыть большинство бочонков, хранившихся в семейном погребе. Забили дюжину голов скота. Кухарки из местных потратили несколько дней на приготовления кушаний.
Местные любили молодую госпожу. Она проявляла доброту к людям, была ближе к ним, чем кто-либо из власть имущих. Не было и дня, когда бы Каталин не пришла в деревню, чтобы раздать хлеба бедным семьям. Люди помнили.
Поэтому, когда Карл Тоффенбах и остальные привели полуживую, еще не отошедшею от случившегося княжну, обрадованный народ вывалил из домов, качая на руках храбрецов. Те, надо сказать, не тушевались и охотно травили истории о своем приключении, с каждым разом увеличивая снесенные головы гурлоков. Молодой Дилан принес одну такую, чтобы пугать детей. Ганс и Тилли во все глаза смотрели на здоровенные клыки и высунутый из пасти шершавый язык. Правда, развлечение быстро им надоело, и дети переключились на таинственного пришельца, что увязался за Каталин словно собачонка. Лучник безуспешно пытался продать трофей местному корчмарю, но тот не желал иметь с головой ничего общего. Это злило Дилана. Он грозился пойти в Душилесье и привести живого гурлока в деревню, чтобы запустить того в корчму.
-- Вот чудила! - пискнул мальчик с веснушками на носу и тут же зажал себе рот – вдруг суровая Фригга услышит и прогонит их с таких удобных насестов.
На мальчика шикнули. Дети наблюдали за тем, как Каталин терпеливо и без тени раздражения учит чужака говорить.
Спасение молодой княжны праздновали три дня кряду. Текла по усам пенная брага, соленья да вареные рульки передавались по рукам. Запахом квашеной капусты наполнились как коридоры, так и отхожие места. Все чествовали Каталин и ее спасителей. На торжестве Дорэл Матэвэл сидел с непроницаемым выражением лица. Он отсыпал щедрые деньги четверке и по-отечески журил беспечность племянницы. Но многие отмечали, как тот расстроен. Еще бы. Еще пара лет и Каталин сможет самостоятельно управлять целым княжеством, а дядя отойдет в тень.
Дети вились возле Каталин и засыпали ее расспросами. Было ли ей страшно? Что с ней хотела совершить мавка? Неужели странный парень и его волк действительно сумели одолеть по меньшей мере пятерых гурлоков?
Княжна улыбалась и давала им по конфете, чтобы хоть ненадолго перебить любопытство. Многие судачили, что Каталин чересчур привязалась к незнакомцу. Что якобы всерьез считает его героем наравне с Карлом и Уоллесом. Поэтому, никого не слушая, и взяла над ним шефство.
-- Он бесполезен, - говорил госпоже Вихтар. – Да проклянет Ремесленник слугу своего, если вру. Я пытался научить паренька, но он лишь смотрит пустыми буркалами, да пропускает науку мимо ушей. Пустая оболочка, а не человек. Вот что я скажу, лучше бы отдать его в Магистериум. Пусть плетцы проведут опыты, да узнают, что с ним такое. Его кожа… Он словно ни разу не жил ни дня под солнцем. А глаза? Вы когда-нибудь встречали кого-то с таким цветом зрачков? Никогда не видел таких людей.
-- Я бы с радостью отдала им на опыты вас, - отвечала ему Каталин. – Пусть узнают, почему молитвы к Шестерым ушли в пустоту, когда мне так нужна была их помощь. И у него есть имя, Вихтар. Назовите его!
Они спорили как раз во время очередного урока, так что Тилли прекрасно слышала каждое слово. Девочка невольно втянула голову – такой грозной ей показалась в этот момент княжна.
-- То, что вы дали ему кличку, как щенку, еще не делает его…
-- Назовите!
-- Сальватор, госпожа, - вздохнул жрец.
-- Знаете, что оно означает?
-- Конечно! Я вам не какой-нибудь сбрендивший отшельник. Декаду своей жизни отдал, познавая тайны Птаха в Небесной Кузне… Сальватор на языке последней империи значит Спаситель.
-- Именно так, Вихтар, - кивнула княжна. – Этот человек не пустышка. Я дала ему имя. У него есть храбрость, чего нет у тех, кто отсиживался в Каррэнстале, считая меня погибшей. И, в отличие от Шести, он не бездействовал, когда я нуждалась в помощи.
С каждым ее словом жрец Ремесленника все глубже опускался в поклоне, уступая молодому напору госпожи.
-- Я бессилен, госпожа, - пролепетал Вихтар. – Он слаб умом. Я, конечно, могу научить его чистить отхожие места да следить за псарней…
-- Он научится, - отрезала Каталин. – Я его научу.

***

В дверь робко постучали. Карл отложил курительную трубку и, кряхтя, встал. Предзимние вечера стояли долгие. Он успевал вздремнуть пару раз прежде чем докуривал щепоть табаку. Вернувшись, капитан стражи сдал полномочия своему заместителю, не смотря на уговоры Дорэла Матэвэла.
Князь лично приходил к нему, чтобы выразить благодарность. Предлагал щедрую плату. Чтобы про него ни говорили, регент умел ценить верных и опытных людей. Но всему приходит конец. Карл чувствовал, что долг отдан сполна, а спина по утрам бывало так прихватывала, что никакие мази и настойки не помогали, сколько ни втирай. Он охранял Каррэнстал долгих двадцать пять лет и покой заслужил сполна. Тем более дом давно нуждался в капитальном ремонте. Крыша текла в четырех местах, одна стена постоянно отсыревала, дымоход забился, а про поваленный тын и вспоминать не хотелось.
На то, чтобы привести жилье в божеский вид, он потратит половину заработанных денег, если не больше. Сам по себе куш был довольно большим. Однако делить его пришлось на четверых. И все же Карл был доволен. Никто не умер. Княжна нашлась. Да еще этот парень…
Он отворил дверь. На пороге смущенно топтались двое. Дилан улыбался, с интересом осматривая внутреннее убранство комнат. Тиберий тер шею и сутулился, пытаясь не упереться широкими плечами в балки крыльца.
-- Мы это… уходим, - проворчал кантонец. – Пришли проститься.
-- Ага, - вставил Дилан, без спроса протискиваясь мимо хозяина и проходя в зал. – Приключения ждут! Девушки, сражения и сокровища. По отдельности или вместе – не важно, главное, чтобы много и каждый день.
Тиберий поморщился и спросил дозволения пройти. Карл махнул рукой. Все равно он последние дни валялся словно бревно, отсыпаясь да строя планы на дом. Он прошел в погреб, достал заготовленный на зиму бочонок и выбил пробку. Всяко лучше, чем пить в одиночку.
-- Куда думаете путь держать?
Они устроились у очага. Поленья тихо потрескивали, давая жар. Выпили по одной. Тиберий вытер бороду, крякнул от удовольствия, и сказал:
-- Думаю податься в Фиггль. Покажу этому обалдую, - он кивнул в сторону Дилана, - настоящий город.
-- Город убийц и воров, - удивился Карл. – Не слишком круто для начала?
-- Быстрые деньги, - пожал плечами Дилан. – Я на мели.
-- Что? – Карл подавился пивом. – Как на мели? Неделю назад только получил таланты!
-- А… эта мелочь, - Дилан казался удивленным. – Я уже потратил.
У Карла задергался правый глаз. За неделю спустить то, на что можно жить безбедно пару лет. Дилан был молодым и горячим. Бесшабашным до одури. Неужели и он сам был таким же в молодости?
-- Лук он купил, - хохотнул Тиберий. – Этот дурень купил деревяшку на все денежки, представляешь?
-- Какая это тебе деревяшка?! – обиделся лучник. Он развязал тесемки заплечного чехла. Достал разрозненные части, любовно вставил их в разъемы.
-- Красавец, правда ведь? – спросил Дилан. – Меридиевое древко гнется и не ломается. Тетива из волос среброконя, зачарованные стрелы.
--Это обычный композитный лук, -- рассмеялся Тиберий. – Тебя надули, парень. Такие стоят от силы пять талантов серебром на любом рынке княжеств.
-- Ты ничего не смыслишь в луках, - разочарованно протянул Дилан. – Я хотя бы с толком их потратил, а не держу за пазухой, чтобы пересчитывать перед сном.
-- Ты молод и глуп, - посерьезнел Тиберий. – Нам повезло, Карл не даст соврать. Случаи, когда такие мероприятия обходятся без потерь, да еще с полной оплатой нанимателем по счетам, можно по пальцам одной руки пересчитать. Мы вернулись с полным комплектом рук, ног и глаз. Удача, что девицу никто не снасильничал или изуродовал. Удача, что этот дикарь перебил большую часть тварей еще до нашего прихода. Удача - главный фактор любого похода. Никакие планы, интеллект или стратегия не помогут, если она отвернется. Я знаю. Туманные земли, Мост Проклятых, Стеклянный Город. Я был там. Без удачи ты никто. Она довольно паскудная любовница. Может изменить с другим в самый неподходящий момент. Эти деньги – мой самый большой заработок за наемничью карьеру. Я не спущу их в какой-нибудь дыре. Нет. Пора подумать о будущем. Я оставлю их под надежным замком гномьего банка. Пусть мой капитал растет и обрастает жирком в то время как я буду стричь проценты.
Карл тоже подумывал съездить в город и открыть счет в монетном квартале. Тиберий, не смотря на угрожающий вид и типичную воинскую судьбу, оказался прожжённым в таких делах. Времена, когда деньги оседали в руках трактирщиков и шлюх, давно прошли.
-- В любом случае, - отмахнулся от слов кантонца Дилан, - Мы здесь не за тем, чтобы говорить о том, как тратить денежки. Мы с Тиберием тут поговорили, ну, знаешь, о том, как все удачно получилось и какая мы неплохая команда… Так вот, не хотел бы ты пойти с нами? Ты имеешь неплохой жизненный багаж, и не носишь детишек на горбу. Забирай сорок процентов от будущих контрактов, как командир, а мы разделим остальное. Что скажешь? Ты с нами?
Тиберий согласно кивнул. Оба смотрели на него выжидающе. Карл Тоффенбах глубоко вздохнул. Освобождение от клятвы старому другу и сюзерену не принесло долгожданное облегчение, хотя он был волен идти на все четыре стороны. Что ждало его в дороге? Опять лишения и невзгоды? Холодные ночи, да нож под ребра в пьяной драке близ дорожной корчмы? Он ведь не мальчишка, как никак.
С другой стороны, с этими двумя можно было сколотить стоящую команду и умножить капитал. Почему нет? Вышло раз, получится во второй. В конце концов, они могли сорвать банк, натолкнувшись на одну из вещиц последней империи. Плетцы Магистериума и сыплющие золотом богатеи дорого платили за подобные безделушки. Они могли разбогатеть…
Карл медлил. Этот парень… Что-то должно произойти. Он чувствовал, что с ним что-то не так. В одиночку убить таких тварей. Карл наблюдал за тем, как этот Сальватор ходит по утрам к опушке, подкармливая волка. Кто из людей станет проделывать подобное. Кроме того, мавка была еще жива. К тому же, у него дом…
-- Нет, - покачал головой Тоффенбах. – Хватит с меня. Навидался на веку. Время осесть и успокоиться. Заведу хозяйство. Куриц или свиней. Разобью огород. Деревня то ладная, женщины здесь мирные и добрые. Глядишь и женюсь.
-- Ну да, - Тиберий осмотрел хижину, задержавшись на паре дыр в кровле. – Верно. Каждому свое. Что ж, за спрос по носу не хватят, не обессудь. Было приятно поработать в паре.
-- И мне, - Карл пожал крепкую руку. Помахал на прощанье разочарованному выбором Дилану. – Фиггль опасное место. Не лучше ли вначале попробовать продать мечи Западным Кантонам?
-- Кто знает, может и так. Мечи, как лопаты – всегда в цене.

***

Его приставили помощником к конюху. Работа заключалась в вычесывании грив да отирании влажной тряпкой боков, чтобы сбить животный запах. Хозяевам нравилось ездить на ухоженных жеребцах. Также он раз в день подбрасывал тюк сена в загон и выгребал лошадиный навоз. Ничего сложного.
Сальватор. Каталин дала ему имя. Спаситель. Сальватору нравилось чувствовать себя нужным. Он с радостью отдавался новым чувствам и эмоциям.
Стараясь угодить княжне, найденыш старательно впитывал информацию. Учить язык было не сложнее учиться ходить. Рано или поздно познаешь азы. Вначале он понял, что фразы делятся на вопросительные, гневные, радостные. Большинство слов состояло из общих звуков. Некоторые слова имели одну и ту же основу, что облегчало задачу.
Каталин ходила вместе с ним, указывая на предметы и называя их. Вместе они изучили коридоры замка, прогуливались по внешним стенам, посещали деревеньку. Крестьяне любили княжну. Люди так же хорошо отнеслись и к ее другу. Сальватор попробовал местную кухню. Он полюбил печеные пироги с мясом, яблоки и орехи в меду. Еда тоже давала информацию. Теперь он знал, что горечь — это яд.
Спустя месяц он произнес первое слово. Язык казался инородным существом – отказывался выдавать связную речь, предпочитая шипеть и свистеть. Сальватор упражнялся, пытаясь здороваться с каждым встречным. Ганс и Тилли смеялись над ним, словно находили забавным видеть тщетность усилий. Дети были сиротами, их тоже обучали на замковую прислугу. Они очень привязались к найденышу, хотя Сальватор начинал думать, что Тилли с братом считают его своего рода бездомным котенком, за действиями которого потешно наблюдать.
Каталин – таковым стало первое слово. Каждый день приносил знания. Княжна рассказывала ему о мире и себе. О родителях и предках. Сальва впитывал информацию, учился, пытался определить свое место в большом, большом мире.
Каталин потеряла родителей в детстве. Черное поветрие называли бичом людей. Каждую декаду оно забирало жизни и поднимало тела, жаждущие лишь рвать и пожирать чужую плоть. Люди говорили, что это Жнец создал болезнь как наказание, в последний день первой империи. С тех пор поветрие забрало сотни тысяч жизней и еще больше – из-за восставших мертвецов. Каталин тоже болела, но выкарабкалась, вопреки мнению знахарей.
Слова, будто кирпичи, выстраивались в предложения. Связная речь помогала понимать людей. Вихтар отказывался верить в прогресс ученика. Он, ученый муж, оказался бессилен там, где дочь Косса добилась успеха.
-- Еще осенью этот дикарь бегал с дубинкой наперевес по Душилесью, а теперь вышагивает словно лорд по замку, считая конюшню собственным королевством, - недовольно ворчал жрец. – А языком молотит без устали. Я устал от бесконечных расспросов!
Однако Сальватор замечал, что жрец с живым интересом наблюдает за его успехами, что-то записывая в тетради с кожаным переплетом. Не смотря на скабрезный характер Вихтар знал многое и давал ценные советы занимающейся с Сальвой Каталин.
Жрец был полной противоположностью Дорэлу Матэвэлу. Внешне приятный, легко дающий добрые слова, внутри регент был холоден и жесток. В этом Сальве предстояло убедиться очень скоро. При его появлении Каталин теряла любую решимость и голос ее становился таким тихим, что походил на шелест листьев. Было еще кое-что в этом Матэвеле. Что-то чужеродное. То, что скрывали тяжелые ароматы благовоний и нюхательный табак, что регент носил в кисете у пояса. Дорэл Матэвэл часто заставал их врасплох посреди урока, но никак не реагировал на причуды племянницы, лишь неодобрительно качал головой.
Зима загнала людей в дома. Печки топились запасенными дровами, и никто не спешил показать нос из избы. Только Сальватор все так же, как и раньше подходил к опушке леса покормить своего друга. Он назвал волка Люпус. Потому что так называли этих зверей в последней империи. Сальва посчитал, раз его имя тоже носило отпечаток тех времен, кличка сгодится и для серого.
Волк крутил носом и отказывался принимать имя или дать одеть на себя ошейник. Сальва понимал друга. Он сам чувствовал себя невольником в замке. Конечно, ему дали работу и кров, что само по себе неплохо, но он хотел большего. Каррэнстал ограничивал и требовал привязанности. К тому же здесь жила Каталин. Плен сдружил их. Сальва чувствовал изменения, что зрели в Каталин. Он сам менялся. Тогда как кругом лежали груды снега, а ветер делал кожу синей, в душе цвел сад при одном взгляде на Каталин.
Конюх запил и его выгнали. Сальва стал полновластным хозяином загонов. Работа была тупой и не требующей больших забот. Он успевал завершить дела до обеда, и просил научить его чему-то новому.
Каталин тоже любила проводить с ним время. Княжна научила найденыша играм. Мельница, карты, бросание обручей на столбцы. Он достиг высот в каждой из них. Больше всего Сальва любил шахматы. К сожалению, Каталин они казались ужасно скучными. Княжна неохотно приносила доску с фигурами, предпочитая подвижные игры в салки.
Поэтому Сальва решил поискать других игроков. Сперва он, поэкспериментировав с древесиной, выточил сносные копии фигур. Конечно, княжеский набор из Каррэнстала был в разы лучше – слоновая кость давала гладкость и изящество, в то время как береза казалась топорным и угловатым материалом. Однако найденыш был усидчив и терпелив. Сальватор не успокоился до тех пор, пока не получил устроивший его результат.
Вооружившись новеньким набором, он пошел в деревню. К удивлению, найденыш не нашел никого, кто бы интересовался шахматами. Дети считали игру сложной, а взрослые предпочитали играм выпивку или сальные истории. Единственным, кто вообще согласился на игру, был Карл.
Один из спасителей княжны слыл нелюдимым человеком. Его дом, покосившийся и весь в заплатах, стоял особняком от остальных. Казалось, хозяин намеренно построил его близ дороги, чтобы в любой момент покинуть ветхое жилье и податься в дальние края.
-- Странное хобби для конюха, - заметил Карл, выдыхая табачный дым, от которого слезились глаза и чесался нос.
-- Почему? – спросил Сальватор. – Такое ощущение, что конюхам должны быть интересны только жеребцы да кобылицы.
Карл усиленно запыхтел трубкой, думая о своем. Командир стражи в отставке взял из рук Сальвы набор, повертел в руках. Открыл крышку и заглянул внутрь, поцокав языком.
-- Что ж, заходи, я научу тебя паре-другой комбинаций, - неохотно молвил. – Но у меня одно условие.
-- Какое? – обрадованно сказал найденыш.
-- Дом превратился в развалину. Поможешь мне по дому, тогда и сыграем. По рукам?
Тоффенбах оказался умелым игроком и никудышным хозяином. Карл не спешил атаковать его фигуры, как обычно делала Каталин. Он предпочитал неспешно выстраивать защиту вокруг бесполезного короля. Сальватор обламывал о нее зубы в виде рядовых, боевых слонов и осадных башен. Карл был коварным противником. Он мог запросто пожертвовать плетцом – сильнейшей фигурой на доске, чтобы открыть брешь в рядах Сальвы и выиграть партию через пятнадцать ходов.
-- Говорят, что регент лучший игрок Мелирии, - обмолвился как-то Карл.
Он выиграл очередную партию и довольно пыхтел трубкой. Постепенно Сальва привык к этому человеку. Тоффенбах был тертым калачом, готовым и в глаз дать и плечо подставить. А еще он был честным. Позже найденыш научился ценить это качество.
В Каррэнстале жили разные люди. Простые как грош и завистливые, готовые за тот же медяк удавить и предать. Фриггита была из тех, кто любой ценой постарается уберечь подопечного от любых угроз. К сожалению, тогда Сальва этого не понимал.
Наставнице не нравился выскочка, который уж неизвестно колдовством ли, харизмой держал подле себя княжну. Люди видели их вместе, шептались за спиной. Дорэл Матэвэл пока что позволял девушке проявлять странную привязанность, но при каждой возможности напоминал, что пора бы выбрать себе будущего мужа, благо портреты ухажеры слали регулярно.
Зима медленно шла на убыль.
Сальва и Карл залатали прорехи в крыше. Их партии становились сложнее, длясь по паре дней. Шахматы отлично тренировали остроту ума. Найденыш видел десятки комбинаций, и сотни вариантов решений. Вместе, они всадили колья в землю, подбив их поперечными балками. Под чутким руководством отставного капитана Сальва осваивал новые ремесла. Ему нравилось работать. Казалось нет ничего в мире, что не заинтересовало бы конюха.
Он познакомил Карла с Люпусом. Животное показало зубы больше по привычке, чем из желания напасть. Сальватор научил Тоффенбаха обращаться с опасным хищником. Волк иногда даже давал себя погладить, правда требуя взамен мяса. Карл нашел себе неплохое развлечение. С каждым днем он подбрасывал мясо все ближе к своей хижине. Иногда волк приходил, иногда отсиживался в дебрях зимнего леса. Прошла не одна неделя прежде чем Люпус зашел за ограждение, решив, что здесь не так уж хуже, чем в лесу. Ошейник волк игнорировал, гордо воротя нос, но согласился перезимовать в пустующем амбаре, выбрав в качестве ложа стог сена.
-- Умная животина, - высказался о сожителе Карл. – избегает других людей. Не ворует кур по ночам, если кормлю вовремя. Он как я. Не любит общество ради общества.
-- Мы с Люпусом многое пережили вместе, - согласился Сальва. – Он продолжение меня. Мои руки. Мой нюх. Я мог его убить. И было за что.
-- Но не убил?
-- Не смог.
-- Это много стоит, - сказал Карл. Во время общения он всегда смотрел на собеседника, не отводя глаз. Обычно люди не выдерживали и избегали смотреть в колючие глаза бывшего капитана. Сальва знал, Тоффенбах так читает людей. Он смотрел им в душу и определял стоящий ли перед ним человек, или же можно наплевать и не тратить больше на него время.
--Да?
-- Да. Убить легко. Оставить жизнь способны единицы, поверь моему опыту.

***

Одна из лошадей слегла после изматывающей выездки. Дорэл Матэвэл сглупил, решив обучить ездовых животных в сильный мороз. Князь рассчитывал продать десяток жеребят по весне и выручить за них приличную сумму. Сроки поджимали, и наставник отдал приказ своим людям начать выездку в полном обмундировании, да еще и в лютый мороз. Сальва видел из прорезей бойниц, как бедных животных гоняли по чем зря. Из ноздрей лошадей шел пар, точно из носика чайника. Копыта вздымали хлопья белых пушинок. Снег хрустел, наст с треском ломался под весом массивных тел.
Затея вышла боком. У одного из ездовых животных поднялся жар. Сальватор поил жеребенка, прилаживая компрессы, но пользы было мало. Лошадь часто дышала и закатывала глаза.
-- Гиблая затея, - Вихтар стоял над ним, причитая и почесывая потные подмышки. – Лучше дать мяснику. Уж он то хоть какую-то пользу из этого получит.
-- Вам лишь бы убить да покалечить, - зло ответил конюх. – Должен быть выход. Почему только я забочусь о чужих жизнях?
-- Потому что даже если жеребенок выживет, он уже не будет таким здоровым как прежде. Все, он вышел в тираж. Никаких турниров. Только обозы будет тягать. Отойди-ка парень. Просто отпусти его и позволь умереть.
-- Нет!
Сальва склонился над жеребенком, нежно гладя шею и продолжая работу. Вихтар, ошарашенный таким напором, открыл рот и уставился на конюха. Жрецов уважали и принимали как почетных гостей. Обидеть или, того хуже, убить божьих людей означало прогневить Шестерых. Боги мстительны. Люди познали их гнев на своей шкуре. Возражать жрецам смели только дворяне да плетцы. Вихтар снял очки и протер глаза. Затем водрузил их на старое место и сокрушенно произнес:
-- Иногда я забываю, что ты безродный дикарь. Ты делаешь успехи, но во многих вопросах как дитя. Ремесленник, видимо, желает испытать меня, раз ты здесь. Что же, я слушаюсь и повинуюсь. На что ты готов ради животины, Сальватор?
-- На все!
Он не думал ни секунды. Для любого из своих подопечных Сальва сделал бы то же. Он чувствовал ответственность за них. Найденышу нравились лошади, хотя уход за ними был скучным и вгонял в тоску. Ночами, когда замок засыпал, Сальва седлал одну из лошадей и садился на нее верхом, воображая себя благородным князем. Конечно, навыки езды оставляли желать лучшего, но со временем он стал уверенно держаться в седле.
-- Ты ведь еще не терял никого, кто был бы тебе близок, - понял жрец. - Точно ребенок, веришь в доброту, как панацею от любых болезней. Это хорошо. Значит ты сможешь вернуть долг, когда я взыщу его с тебя. Ведь так?
Сальва молча кивнул.
-- Ладно, - решился Вихтар. – Пошли за мной. Не бойся, я присмотрю за твоим… пациентом.
Они поднялись на верхний этаж башни, находящейся в северном крыле Каррэнстала. Факелы здесь горели лишь в некоторых углах, давая ровно столько света, чтобы не скатиться по ступеням вниз. Жрец не любил гостей. Слуг он гнал метлой прочь. Башня постепенно покрывалась пылью и обрастала паутиной, будто тут стоял алтарь не Ремесленнику, а Жнецу. Вихтар считал башню своей собственностью и не допускал за дверь никого.
Жрец провернул ключ в тяжелом, похожем на амбарный, замке. Механизм щелкнул и дверь со скрипом отворилась. Ожидая увидеть нечто страшное, вроде человеческих черепов или пыточной, Сальватор шагнул за порог.
Сказать, что жрец любил беспорядок было бы преуменьшением. Комнаты оказались забиты всяческим хламом. Плащи и штаны лежали на полу, механические приборы, шестерни, валики, заклепки и винты сгрудились у входа. Шкафы были забиты чертежами схем и исписанными свитками. Алхимический стол делил жизненное пространство с алтарем Птахуса. В нос ударил резкий запах кислот. Ингредиенты безнадежно испачкали единственный ковер в помещении, оставив безумный узор поверх старого.
Вихтар бесстрашно вел Сальву через дебри свалки, которую он называл храмом Ремесленника, при этом не переставая повторять, чтобы гость и не думал прикасаться к ценнейшим экспонатам, собранным с таким трудом и бережно хранимым в закромах башни. Они брели по дремучим лесам колб и пробирок, переступая через перегонные кубы, пружины, трубы, шестерни и винты.
-- Вот она, - произнес с оттенком гордости Вихтар, снимая с полки свернутый в трубу ватман. – Кто бы знал, чего мне стоило сделать детальную карту княжества! Сколько миль исходил вдоль и поперек. Я обошел три города с главными дорогами и мелкими тропами, не говоря уже о десятке деревень. Это я молчу про мелкие речушки, ручейки, рощицы, озерца.
Он одним махом сбросил инструменты с чертежного стола и расстелил перед Сальвой карту. Найденыш легко узнал Каррэнстал и ветвящуюся от него сеть дорог, похожую на паутину, сотканную поддатым пауком. Жрец провел угольком кривую, отмечая путь из замка через близлежащие селения.
-- Сейчас поди доберись, - недовольно сказал Вихтар, сосредоточенно наводя жирную линию, – через эти заносы. Представляю каково норсийцам на крайнем севере, когда плевки замерзают на лету. Ну да Ремесленник с ними.
-- Старая знакомая жила некогда здесь, - жрец ткнул пальцем в конечную точку начерченного пути. - Плоскогорка. В двух днях пути на коне. Неделе, если пешим. Но это летом, при сухих дорогах. Сейчас дольше выйдет. Эта женщина, Георгина, творит настоящие чудеса в медицине. Однажды я видел, как она провела сложную операцию, удалив мальчишке аппендикс, а тот спокойно себе проспал до утра, даже не дернувшись. Всего-то надо было подвесить над его лицом веник из сушеного разнотравья, да поджечь. Дым уложил бы кого угодно, поэтому я придумал обернуть лицо тряпками, оставив только глаза. Вот так и стояли над ним, пока мальчонку штопали, потные, с трясущимися от напряжения руками. А иначе вместе продрыхли бы до утра. Мальчишка тот выжил. Насколько знаю, сейчас в заставе на границе с Зимородьем служит. Если уж кто и сможет вытащить жеребенка из рук Жнеца, это только она.
Жрец продолжил рассказывать про Георгину. Раньше Сальватор считал его просто раздувшимся от собственной значимости пустобрехом. Вихтар всегда превозносил Ремесленника при первом удобном случае, не забывая помянуть и собственные заслуги. Остальных людей Вихтар считал недалекими и глупыми. И если посмотреть на тонны валяющихся под ногами свитков, которые он исписал заметками, становилось ясно отчего.
Сальватор был гибок с людьми. Каталин часто говорила ему, что только дети могут подстроиться под частное мнение. Взрослые становятся менее податливыми, они закрываются щитом эгоизма от любых попыток навязать чужой уклад жизни. Сальватор был особенным. Взрослым ребенком.
Сальва тоже пытался раскусить жреца, прочитать его, как Вихтар прочел найденыша. Возможно Вихтар раньше был открыт миру, но что-то случилось, надломило его характер, и жрец предпочел больше не показывать никому ничего кроме раздражения и пренебрежения. Что если он, Сальва, стал единственным, кому жрец открылся? Почему он так поступил?
-- И вот в чем мой план, - продолжил Вихтар. Его глаза слезились от темноты комнат. Огарки свеч не давали достаточного освещения. За новыми нужно было обращаться к прислуге, чего жрец терпеть не мог. – Тебя ведь нашли там. В Душилесье. Ты как-то смог приспособиться и выжить в самом сердце колдовского леса. Питался, спал, даже волка приручил, что вообще немыслимо. Ты же знаешь, как местные боятся этих мест. Того, что таится в дебрях. Ты видел каменный храм и ту тварь, хтона. Крестьяне не рубят деревья и не ходят по грибы. Все дороги из Каррэнстала ведут в обход Душилесья. Но ты другой. Знаешь, чего ожидать. Как я уже сказал, сейчас дороги заметены и добраться по ним в Плоскогорку будет трудно. Зато, если срезать…
Жрец черкнул углем диагональ, разрезавшую Душилесье. Сальватор видел, что она вчетверо короче предыдущего маршрута и не болтается из стороны в сторону, как здешние дороги.
-- Ты сможешь выиграть время, - с ноткой превосходства завершил Вихтар. Испарина выступила вдоль широкой лысины, окруженной редким частоколом волос на висках и затылке. Он питал страсть к картографии и был рад, что досуг смог пригодиться. – И успеть вернуться прежде, чем жар сожрет тело изнутри.

***

Карлу не понравилось безрассудство Сальвы. Возвращаться в Душилесье после пережитого, да еще зимой. Ничего хорошего из этого не получится. Но убедить парня остаться и не рисковать не вышло. Конюх уперся рогами и хотел лишь одного – спасти вверенное ему животное.
Тоффенбах помог сложить рюкзак. Из еды Сальва брал лишь вяленое мясо и сухари. Провианта должно было хватить на четыре дня. Воду он будет добывать по мере надобности, грея в котелке снег. Тоффенбах купил шубу из нутряного меха, заплатив три таланта знакомому охотнику. Отставной капитан подарил ее парню вместе с старыми сапогами и рукавицами. Зима выдалась лютой, а Сальва был слишком простодушен и не расторопен, чтобы заниматься подобными мелочами. Вместе они решили, что Сальватор обогнет выступающий северо-западный край леса. Там, насколько знал Карл, всего два оврага, да и те неглубокие. Благо погода стояла тихая и не ветреная. Если повезет, Сальва успеет завершить путешествие, потратив всего пару дней.
Люпус крутился вокруг них, высунув язык. Волк чуял, что его приятель хочет вернуться в лес и в нетерпении вилял хвостом. Сальва брал его в расчете на звериное чутье, которое предупредит о приближении хищников или существ пострашнее.
-- Может и ты со мной за компанию?
-- Я свое отбегал, - рассмеялся Карл, почесывая бороду. – Еще осенью. Нет, зимой я грею кости и латаю свой уютный домик.
-- Ты больше рассказываешь о том, как хочешь залатать. Или просишь меня, - подмигивая, ответил Сальва. Он быстро освоил человеческие привычки и движения, при случае применяя.
-- Что верно, то верно, - благодушно согласился Карл. – Мудрость – она приходит с возрастом. Зачем гнуть спину самому, если можно это поручить другому?
Они тепло попрощались. Каталин, наполовину высунувшись из окна, не слушая причитания раскрасневшейся от усердия Фригитты, пожелала ему удачи, махая розовым платком. Княжна тоже любила животных. Она очень переживала, когда в замке умер старый пес. Борзая больше не могла брать след и Дорэл Матэвэл разрешил племяннице взять собаку в качестве домашнего животного. Пес прожил еще пять лет и умер во сне. Княжна плакала так сильно, что пришлось вызывать травницу из деревни, чтобы та дала Каталин успокаивающего отвара. Сальва понимал ее как никто другой. Он тоже не делал различия между животным и человеком. Именно поэтому сейчас он шел на риск.
Снег скрипел под ногами. Сальва возвращался в Душилесье, но теперь голова полнилась знаниями. Он знал, кого следует опасаться, знал, как высечь огонь и какие привилегии дает пламя. Котомка полнилась едой, а одежда грела тело. Вместе с Люпусом они легко преодолели половину пути. Вихтар научил его пользоваться картой и ориентироваться на местности. Любитель-картограф мог многому научить, если хотел и видел, что ученик не пропускает слова мимо ушей.
Первую половину дня Сальва старался держать солнце за своей спиной. Жрец рассказал, что солнце всегда встает на востоке и садится на западе, а мох растет на деревьях с северной стороны. Если не терять простые ориентиры, они выведут тебя туда, куда следует. Сальва легко обходил препятствия, благодаря серому другу. Волк то отбегал от него на несколько сотен ярдов, то возвращался, чтобы ткнуться мокрым носом в штанину и попросить сухаря. На закате они наткнулись на охотничий капкан. Неизвестный смельчак рискнул проникнуть в Душилесье, чтобы поохотиться. Кто бы это ни был, его план сработал. Еноту перебило хребет. Тушка лежала уже некоторое время и тело успело задубеть. Сальва отдал добычу Люпусу, и волк с жадностью заработал челюстями. Жители окрестных с Каррэнсталом деревень ни за что не посмели бы ставить ловушки в зачарованном лесу. Значит он приближался к другому селению и был большой шанс, что им окажется Плоскогорка.
Чуть погодя он разбил импровизированный лагерь у поваленного вяза. Наломал хвороста для розжига, достал меховое покрывало, которое ранее ему подарил Карл в обмен на то, что Сальва помог ему с припасами на зиму. Они чуть не надорвали спину, занося бочонки с солениями и пивом в погреб, который тоже помогал расширять найденыш. Карл сбрасывал на него работу при любом удобном случае, а Сальва никогда не отказывался, с радостью узнавая что-то новое для себя. Наверное, он смог бы теперь с нуля построить избу, благодаря лени Тоффенбаха.
Сальва смотрел на пляшущее пламя, думая о своем. Человек без имени и рода. Найденыш, пробудившийся в центре Душилесья. Вспомнит ли он когда-нибудь прошлое? А было ли оно? Вихтар прекрасно знал историю Сальвы. Он сам ее рассказал жрецу. Тогда Вихтар не придал особого значения словам дикаря, но перед походом сказал:
-- Я не знаю, что с тобой произошло, но от удара по голове бывает, вышибает память. Шрамов я не заметил, но даже если учесть, что подобное имело место… Люди могут забыть родных и прошлую жизнь. Шестеро, да они собственное имя забывают к старости! Но заново учиться дышать, видеть… Пришел ты, стало быть, в мир как новорожденный щенок – слепым, глухим и глупым.
Сальва поежился. По спине будто холодной плетью прошлись и сердце забилось часто-часто. Люпус тоже встрепенулся, прижал уши и поводил носом из стороны в сторону, принюхиваясь. Стихли ночные шорохи, угли потускнели. Зверье затаилось, а деревья сбросили снеговые шапки, словно в зимний сон ворвался кошмар.
Она вышла из дышащей холодом иссиня-черной чащобы. Мавка сменила наряд. Вместо нагого тела Сальва увидел ледяное платье. Снег присыпал пышную грудь. Королева леса, его сердце и душа, шла к нему с нечеловеческой грацией, не оставляя после себя следов. От нее веяло фиалками и подснежниками. Кожа, такая же белая как у Сальвы, мерцала подобно звездам. Длинные до пояса расплетенные волосы сменили окрас с травяного на девственно-белый. Хтон выглядела уставшей. Превосходство в глазах сменилось осенней грустью.
Сальватор вытянул нож из деревянных ножен, свисавших на перевязи у пояса. Он выиграл эту безделушку в мельницу у азартного бондаря в корчме. С ножом плохо обращались – закаленное лезвие было в зазубринах и сколах. Кровосток покрыла ржа, а рукоять крошилась на глазах. Внемля советам Тоффенбаха, Сальва выправил лезвие оселком, кислотой стравил ржавчину. Из козьего рога он сделал рукоять, обмотав полосой сыромятной кожи для лучшего хвата. К сожалению, гарда никуда не годилась, поэтому колоть ножом можно было лишь в крайнем случае, зато резал он славно.
Сальва медленно, не провоцируя деву леса, поднялся с бревна, встал к ней боком, направив острие в землю. К его удивлению, мавка не стала нападать. Она села на снег, скрестив ноги у границы освещенной зоны.
-- Ты убил моих детей, - наконец сказала она, первой нарушив тишину. – Тебе дали неправильное имя. Не защитник. Разрушитель. Вот кто ты.
-- Откуда ты знаешь мое имя?
Хтон молчал, следя за игрой теней в свете угасающего костра. Мавка не спешила выдавать тайны, либо не считала нужным отвечать смертному. Сальва выдохнул, почесал сжавшегося от напряжения волка, чтобы привести в порядок нервы. Королева желала говорить, а не убивать. Сальву это устраивало.
-- Тебе придется ее отдать рано или поздно, - продолжила мавка. – Целое не должно существовать раздельно. Никто не властен над законом. Ни я, ни ты, ни Шестеро.
Он хотел было спросить, о ком говорит мавка, но прикусил язык. С древней сущностью блеф не годится. Сальватор сглотнул, и ответил:
-- Теперь княжна в безопасности - за толстыми стенами Каррэнстола и широкими спинами близких. И без меня хватает людей.
-- Людей, - прошипел хтон, словно это было ругательство. Костер погас от резкого ветра. На углях проступил иней. – Жалкие вши, копошащиеся у порога вечности. Речь не о них, а о тебе и предначертанном.
-- Я – человек.
Мавка рассмеялась. Она захохотала утробно и до обидного искренне. Затем древнее существо встало и подошло к Сальве. Найденыша обожгло ледяным дыханием. В горле враз пересохло. Он застыл, не зная, резать мавку или бежать куда глаза глядят. И вновь сущность его удивила.
-- Знаешь, почему я не убила тебя? Не потому, что не могла. Не потому, что не хотела. Мы убивали людей во все времена. Нам нравятся простые игры со смертными. Нравится выжимать соки, охотиться, кромсать, есть вашу плоть. Но ты… Я знаю, что когда-нибудь покину этот мир. Когда Древо сбросит плод и жизнь иссохнет даже в самом глубоком кратере моря. Да, тогда придет и наше время. Мы извечные. Есть и другие миры, где есть воздух, земля и вода. Там возрожусь и я. Я знаю. Я видела. Теперь понимаешь?
Мавка схватила его за горло. Глаза хтона были пустыми и безразличными.
-- Если перережу тебе глотку, Терновый Престол лишит меня права на перерождение. Меня поглотит дно миров.
Королева Душилесья подарила ему зимний поцелуй, от которого кровь застыла в жилах. Налетела завируха, закружила снег и пепел в шальной воронке. Мавка таяла на глазах, а Сальва, как ни старался, не мог заставить себя смотреть в другую сторону.
-- Человек – жалкое слово, - сказала ему напоследок древняя сущность. – Повторяй его себе почаще.

***

-- Давай повторим еще раз, - потребовала Георгин. Лекарь встала перед ним, уперев руки в бока, словно это она, а не Сальва была в два раза выше ростом. – Чего ждешь? Повторяй!
За долгую жизнь Георгин овладела мастерством травницы, лекаря и даже костоправа. К ней за советом обращались люди даже из соседних княжеств. Все в Плоскогорке знали – старушка может поднять на ноги больных даже в безнадежных случаях.
Георгин иссушили годы. Морщинистое лицо казалось суровым, но за ним скрывалась бесконечная доброта. Старушке пошел восьмой десяток, но память ее была тем светочем, на который можно положиться ночью. Седую косу она укладывала на десятиградский манер – обручем вокруг головы.
-- Гордовицу растереть в порошок и смешать с семенами пастельника, послушно ответил Сальва. Рецепт был простым, но Геогрин не верила в абсолютную память пришельца из Каррэнстала и добивалась, чтобы названия отпечатались в сознании. – Толочь в ступке до образования пасты. Из получившегося сделать компресс на грудь. Затем подогреть до первых пузырей отвар из однолистника, и поить до тех пор, пока лошадь не уснет даже супротив воли.
-- Пропорции?
-- Треть семян, две трети однолистника и щепоть гордовицы.
-- Именно так, а не иначе, мальчик. – кивнула травница. – Дашь меньше – средство не поможет, больше – сделает только хуже.
Дом травницы насчитывал целых три этажа. Георгин жила богато и не испытывала недостатка в деньгах. Сальве пришлось несколько часов ждать в прихожей, прежде чем ему позволили пройти в кабинет. Первый этаж состоял из большой столовой и кладовой, где хранились не только припасы, но и ингредиенты для зелий и припарок. На втором располагались комнаты детей и внуков старушки – травничество и врачевательство было семейным делом и многочисленные отпрыски от мала до велика принимали участие. Этот дом стал своего рода госпиталем, где лечили людей и познавали азы медицины, которые передавала Георгин. На третьем этаже жила только старушка. Здесь же располагался ее кабинет. Сальватор долго не мог прийти в себя – как только он переступил порог, оказался поражен количеством книг, томящихся на полках и ждущих, когда их прочитают. Вихтар не любил чужие знания. Он был экспериментатором и первооткрывателем. Георгин, наоборот, охотилась за знаниями из учебников, посылая детей в разные концы Мелирии за ценными фолиантами.
Сыновья вначале не хотели принимать чужака без денег, но как только прозвучало имя жреца, их поведение изменилось. Сальва и раньше догадывался, что некоторые двери открывают не ключи и не деньги. Связи были так же важны для этого мира, как вода умирающему от жажды. Однако он все равно удивился, когда узнал, что имя старого ворчуна что-то значило для других.
-- Неужто старый сыч взял себе подмастерье? – спросила его Георгин. – Вряд ли его характер стал мягче с годами. Кто ты такой, незнакомец?
-- Просто конюх.
-- Ну да, конюх, - хмыкнула травница. – Ты в зеркало то себя видел? Сколько на свете живу, а таких как ты не встречала. Кожа точно белилами натерта, волосы темнее ночи, а про глаза вообще молчу. Знаешь, что говорят про очи разноцветные? Что от вас молоко киснет, вот что. Спеши, конюх. Пока не началась метелица, а то замерзнешь в дороге.
-- И вот еще что, сказала Георгин на прощание. – Ты - мальчик способный. Слету все схватываешь. Если будет желание научиться ремеслу врачевания, заходи. Я платы не возьму. И да, скажи Вихтару, что мы квиты. На этот раз я выплатила долг до конца!
Обратный путь занял больше времени, чем он рассчитывал. Возвращение прошло без неожиданностей. Мавка так и не появилась. Вместе с Люпусом, они пробирались через сугробы, с трудом отыскивая дорогу по которой шли днем ранее. Волк носился кругом, точно не наигрался в детстве. Серый то с разгона нырял в снег, то старался укусить собственный хвост. Он наслаждался полной свободой и был собой.
Каррэнстал стоял, как и прежде, и жизнь здесь шла своим чередом. Сальве нравились и замок, и деревня, но что-то будто щелкнуло внутри конюха. Он узнал, что есть иные места и люди. Он видел карту, что показывал Вихтар. Княжество казалось огромным. Он захотел пересечь его и узнать, что скрывали границы. Но также он знал, что не сможет уйти без Каталин.
Княжна встретила его у опушки. Там, на ясной поляне перед соснами, осенью ее украли гурлоки. Фрейлины перешептывались с ехидными улыбками, а вездесущая Фриггита отчитывала княжну за беспечность. Каталин побежала к нему, но стражи, охранявшие ее теперь постоянно, перегородили путь. Каталин смущенно помахала рукой Сальве из-за кольца окружения.
-- Я знала, что ты сможешь, Сальва! Они не верили, а я говорила, что только тебе и под силу вернуться из Душилесья.
-- Было непросто, - смущенно согласился Сальватор. Ему сейчас хотелось упасть на солому и проспать до следующего утра, но предстояло еще много работы. Жеребенок мучился и следовало позаботиться о лечении.
-- Ну вот все и обошлось, моя госпожа, - произнесла Фриггита, кутаясь в полушубок и выглядывая что-то поверх головы найденыша. – Теперь можем идти в замок.
Был солнечный полдень. Снег искрился мириадами бликов, отражая солнечные лучи. Из леса выскочил оголтелый от вольной жизни Люпус. Волк стрелой помчался к Сальве, желая игриво куснуть за сапог, но, увидев остальных людей, встал как вкопанный, не зная, что дальше делать.
-- Что случилось, Люп? – улыбнулся Сальва.
-- В-в-волк! – закричала Фриггита. – Спасайте княжну! Убейте его, убейте!
-- Что? – не понимающе спросил конюх. Он посмотрел на ощетинившихся бердышами солдат и испуганную няньку, прижимавшую к себе княжну. – Почему?
-- Стреляйте же!
Люпус оскалился. Волк почуял опасность. Он широко расставил лапы, готовясь прыгнуть.
-- Не надо! – закричала Каталин. – Это его друг! Опустите оружие!
Люпус начал пятиться обратно в лес. Это словно спустило внутреннюю пружину. Стражи почувствовали себя уверенней и начали действовать. Один из них ткнул зверя бердышом в бок. Люпус отскочил и вцепился в древко зубами, пытаясь вырвать из рук.
-- Он нас загрызет, - верещала переполошенная Фриггита из Бланшира, таща сопротивляющуюся Каталин в сторону высоких стен Каррэстала. – Защищайте княжну, старые пьяницы!
Второй стражник отогнал волка. Он был более опытен и скупо раздавал удары. Третий охранник отсек дорогу к бегству. Люпус метался из стороны в сторону, не зная, что делать. На него посыпался град ударов и пинков. Зверь давал сдачи. Он подобрался и напал на обидчиков. Вцепился в ногу младшему из троицы. Повалил на землю, пытаясь сесть на грудь. Человек кричал, пытаясь сбросить тушку.
-- Дайте ему уйти, - закричал Сальва. Он никому не причинит вреда!
Время тянулось будто сгущенное молоко. Сальва почувствовал, как бьется сердце, как ноги отказываются слушаться и врастают в землю. Все было слишком нелепо и нереально. Еще минуту назад он был рад видеть Каталин, а теперь смотрел, как убивают его друга.
Сальватор помчался к ним, пытаясь разнять дерущихся. Но он слишком долго мешкал. На шею опустилась рука в кольчужной перчатке, и найденыш распластался на земле, глотая снег и постанывая от боли.
-- Не дури, паря, - произнес десятник, здоровенный детина, гнущий подковы на потеху люду в таверне. – Не рыпайся, а то и тебя зашибем ненароком. Эй, Клод, Жок! Отвалите! Моя шкура. Отличная выйдет подстилка в сортир.
Сальва беспомощно смотрел, как десятник снимает из-за спины арбалет, натягивает воротом тетиву и, не торопясь, кладет болт в ложбину. Люпус почуял неладное и прекратил схватку. Он посмотрел на десятника, целящегося в легкое, затем на друга, ползущего к нему. Из раздувающихся ноздрей вырвалось облачко пара. Десятник спустил курок. Люпус дернулся и повалился навзничь. Десятник, не спеша, подошел, ткнул носком в голову, проверяя жив ли еще волк.
Так Сальватор получил ценный урок. Люди куда опаснее и злее зверей.
-- Почему? – повторял Сальва, расспрашивая людей. – Почему они это сделали?
-- Ну дык, волк это, – отвечали ему. – Дикая и опасная тварь. С ними по-другому нельзя.
Он говорил, что Люпус был его другом. Говорил, что люди сами спровоцировали волка. Если бы Фриггита не старалась во всем опекать княжну, если бы его захотели понять или услышать. Но они не хотели. Стражи забрали тело с собой, и сказали, что, если еще раз выкинет подобное, будет собирать зубы по всему Душилесью. Когда Сальва попросил у них тело, чтобы вернуть Люпуса Душилесью, ведь там был его дом, они лишь рассмеялись.
-- У тебя нет ничего, кроме латаных портков и щетки с мылом, - сказали они и поволокли мертвого друга к себе, чтобы снять шкуру себе на потеху, а он все стоял и просил, хотя никто уже не слушал.
После Сальва часто вспоминал Люпуса, как единственное существо, с которым у него больше общего, чем с людьми. Волк опасался двуногих и теперь найденыш понимал почему. Мировоззрение раскололось на десяток оттенков. Он ненавидел Фриггиту за истерику. Хотел смерти стражникам, загнавшим Люпуса. Злоба затопила весь разум до остатка, вытеснив все остальное. Даже Каталин. Она послужила отправной точкой случившегося. Сальва не знал, как поступить и что сказать. Хотелось обидеть словом или делом.
Он с трудом совладал с тяжелыми чувствами и принял единственное правильное решение. После того как болезнь жеребца пошла на убыль, Сальватор собрал немногие пожитки, которые скопил за зиму, передал ключи от конюшен маленькой Тилли, что учила его детским считалкам, и ушел из Каррэнстала.

4-1:
4

Мастеровые спорили, где провести межу. Целую неделю строились подмостки, возводились заборы, на флагштоки вешались знамёна новоприбывших: Тоусена из Южных Кантонов представлял соболь на зеленом лугу, братьев Бесов из Норсии – черный медведь у горы, за Томбульда Красноборода говорили молот и топор в серебре. Люди все прибывали, стекаясь к ярмарке со всех сторон материка. Из Предела приехали красногривые искатели приключений в куртках из чешуи дракона. Гномы выставляли на лотках дивной работы оружие, при виде которого десятиградские рыцари пускали слюни. Кузнецы продавали доспехи, сбрую, чинили износившееся железо. Пеклись пироги и лилось рекой пиво. Дети бегали между взрослыми, тыча друг в друга деревянными саблями.
Дороги растаяли лишь когда весна перевалила за половину. Пятнадцатое число цветня знаменовало событие, которое чтили и уважали по всей Эрнарии. День, когда Шестеро открыли врата в этот мир людям и другим расам. Каждый год Мелирия собирала опытнейших рыцарей княжеств, чтобы те скрещивали мечи на ратном поле, показывая удаль и умение. Победителю доставался венок из весенних цветов и поцелуй королевы Турнира Золотых Шпор, а также снаряжение побежденных или же кошель золота – смотря, что предпочтет удачливый мечник.
-- По чем дудка, парень? – спросил мужчина средних лет, неся на плечах конопатого мальчика. – Ладная свирелька, а рисунок так вообще загляденье!
Покупали товары споро. В иной раз Сальва мог неделю пытаться продать вещицу, но на ярмарке каждый считал долгом купить безделицу у торговцев. Он продал изделие за пару медных грошей. Удивительно, какие только диковины можно было выстругать из бруска древесины. Сальва выучился плотничеству, купил инструменты на распродаже и успешно вел дела с кумушками и их мужьями, строгая ложки, корыта, делая фигуры для украшения крыльца, вытачивая подсвечники, собирая столы и стулья, вырезая куклы для малышни.
Уйдя из замка Сальватор задумался, где теперь найти крышу над головой. Карл мог помочь, но жил отставной капитан слишком близко к Каррэнсталу. К тому же слишком многое в доме напоминало о Люпусе. Сальве хотелось привести мысли в порядок, а для этого требовалось забиться в такой угол, где не будут видны каменные башни замка и та, к которой всегда устремлялись любые помыслы.
Он принял решение переехать в Плоскогорку. Георгин приняла еще одного ученика с условием не отлынивать от учебы и помогать по дому. Сальва согласился и ушел с головой в работу. Найденыш рассказал старушке свою историю, и та лишь восхищенно поцокала языком. За короткое время он успел схватиться с гурлоками, увидеть хтона, приучить опасного зверя. Но не это восхитило наставницу. Сальва научился говорить всего за месяц!
Георгин начала обучение с того, что дала ему книгу. Наставница решила, раз уж ученик такой одаренный, ему не составит труда научиться читать. Сальва грыз алфавит утром и вечером, запоминая закорючки и вензеля так, словно от них зависела дальнейшая судьба. Он был очень старательным, за что всегда получал похвальбу и пару плюшек с корицей от хозяйки. Буквы складывались в слова, слова в предложения. Строки потекли в его разум бурной рекой, заполняя слепые пятна.
Сальватор прочитал «Собрание детских сказок» Бальбуса Клендогора, затем переключился на кантонские баллады. Георгин следила за успехами ученика, не забывая давать обязанности. Он ходил за водой к колодцу, помогал убираться по дому, поработал даже прачкой, отстирывая портки пятерых детей наставницы, а также пеленки внуков. Сальва не видел в такой работе унижения своего достоинства, воспринимая обязанности как честную плату за знания. Еще Карл заметил, что найденыш отличается от остальных людей не только внешне.
-- Ты словно пустая книга, - сказал ему как-то отставной капитан. – И каждый встречный может оставить в ней подпись.
Сальватор делал тяжелую работу, зная, что это была плата за обучение, но также он радовался ей, потому что жизнь учила чему-то новому. Сальватор стал отличной прачкой и идеальным уборщиком. Он пролезал в труднодоступные места с веником в руках и узнал, какие щелоки лучше отстирают шелк или лен, какими веществами можно вывести пятна от вина, а какими от масел. Сальватор попросил старшую дочь Георгин обучить его готовить стряпню, и та согласилась. Конечно, он сжег с десяток яиц, прежде чем получился сносный омлет. В конце концов, учиться на собственных ошибках приходилось хоть раз каждому.
Умение читать оказалось незаменимым. Сальватор одолел кулинарную книгу за неделю, выучив большинство рецептов. Вскоре он стал главным и по кухне. Ученик Георгин расставил баночки с приправами по алфавитному порядку, провел полную ревизию закромов, отмечая на листе, что нужно докупить. Блюда получались лучше с каждой попыткой. Экспериментируя с дозировкой, Сальва доводил баланс изначальных рецептов до идеала.
Он работал на совесть, вкладывая силы и душу в любое дело, которым бы не занялся. Чтение давалось с трудом, и поэтому Сальва тратил свободные часы, чтобы продраться сквозь баррикады текста, которые другой предпочел бы уделить сну. Библиотека Георгин могла потягаться с замковой. Каталин рассказывала ему, что мать любила книги с гравюрами. Читала она плохо, но не могла устоять перед рисунками и покупала такие при случае.
Георгин следила за успехами Сальватора так же внимательно, как и за сыновними, жалея, что те не стремились к знаниям с такой же отдачей, как юный ученик. Воллтар предпочитал заниматься денежными делами, Каллграф находил новые причины, почему именно сегодня он не может заняться травничеством, а Джодабей и вовсе не обращал внимания на мать, гоняясь за юбками молодиц. Только Сальватор слушал опытную женщину, перенимая ценный опыт.
Когда ученик освоил сравнительно легкий материал, врачевательница перешла к тому, ради чего Сальва пришел. Она дала ему «Науку тела» Демиса Колигуса, «Свойства растений. Вред и польза» Пелагиуса и потрепанный годами, с частично вырванными и обгорелыми страницами – «Genera morborum», наиболее полное собрание всех известных людям болезней, составленное еще во времена последней империи.
Георгин показала ему кладовую, где таились собираемые за лето ингредиенты – коренья, листья, побеги, кора, плоды, грибы – богатство заполняло комнату. Семена лежали в пакетах с надписями на староимеперском, расставленных в алфавитном порядке на полках. Сальва должен был запомнить свойства каждого вещества, от какого недуга оно может помочь и точную пропорцию, которую следует применить к малышу, беременной или молодому мужчине, чтобы вылечить, но не навредить. Голова гудела от получаемых знаний, иногда ему снились радужные поляны из трав и цветов, от вида которых рябило в глазах. Там Сальва гулял рука об руку с княжной, под присмотром мавки. Дева леса облизывалась и звала их к себе. Найденыш старался вспомнить, почему ему не следует подчиняться хтону, но не находил аргументов. Он просыпался в испарине и тут же принимался повторять пройденный материал, чтобы отвлечься от дурных мыслей.
Учеба двигалась семимильными шагами. Сальва прочитал книги по три раза, откладывая в памяти детальные рисунки и примечания знаменитых лекарей. Он увидел, что Георгин часто дополняла текст собственными заметками на полях. Некоторые советы были зачеркнуты травницей, как не оправдавшие себя.
Вскоре Сальватор принял первого пациента. Им был мельник, сломавший ногу. Не абы какая проблема, но отличный шанс попрактиковаться. Начинающий лекарь дал пострадавшему отвар, от которого тот крепко заснул. Затем вправил ногу и наложил шину, смазав заживляющей мазью. Георгин следила за его действиями с восхищением. Когда работа была закончена, травница зааплодировала.
-- Оставь гонорар себе, мой мальчик. Видят шестеро, ты его заслужил, - сказала старушка, поцеловав ученика в лоб. – Ты можешь стать искуснее самого Птахуса, но еще многому предстоит научиться, прежде чем сможешь лечить других без моей помощи.
Однако не врачевательством единым были наполнены дни. На зарабатываемые от медицинской практики деньги Сальва приобрел плотнические инструменты. Мастер по дереву в Плоскогорке преставился еще два года назад, и мужики сами латали лачуги, сетуя на козни хтонов, вставляющих палки в колеса честным работягам.
Сальватор переговорил с Воллтаром – старшим сыном Георгин. Он убедил заведующего финансами семьи в выгодности своего предложения. В складчину с ним Сальва купил покосившуюся избу, стоящую на отшибе деревни у самой окраины Душилесья. Возможно, долгие беседы с Карлом, жившим отшельником, повлияли на такой выбор, а может он не хотел забывать, что отличается от людей и место, откуда вышел.
Сальватор смотрел на себя в зеркало и видел человека, пусть и странного. Его кожа была снежно-белой. глаза пугали детей – левый был ярко-красным, что майская клубника, а правый темно-синим, скрывавшим глубины мирового океана. Отросшие за зиму волосы казались продолжением самой тьмы.
Сальва взял фолиант из библиотеки Геогрин, который описывал расы Фиала, мира, в котором он жил. Хтоны правили пустыми землями тысячи лет, связав судьбы с землей и водой, огненными штормами и молодой листвой, перегноем и сиянием звезд. Так продолжалось до тех пор, пока Фиал не дал трещину. Для хтонов, разумеется, это означало смерть извечного порядка, для остальных – возможность обрести дом. Их было шестеро – героев, положивших начало первой империи. Грозный Арий с небесной секирой за спиной, Птахиус, держащий клещи и молот из звездного железа, неспешный и неотвратимый Харон в рубище из людской кожи, беременная Аллат, царица царей, в львиных шкурах, великомудрый Эа, идущий первым и разгоняющий извечный мрак светильником с заключенной там зарей, и луноликая Астарта, смертельно раненная, но все еще самая прекрасная из всего, что рождало бытие. Люди знали их как Воина, Ремесленника, Жнеца, Мать, Мудреца и Любовницу. Шестеро изгнали хтонов в тень, отрезав от источников жизни, дабы самим испить из бездонного колодца. Они породили людей, населивших континенты и острова, построивших храмы новым богам и давших жизнь своим детям. Трещина Фиала росла, через нее в мир прибывали новые народы – эльфы, карлы, тролли, гномы, огры, орки… Затем прилетели драконы. Ящеры явились сквозь прореху три тысячи лет назад, и запечатали магическим пламенем вход, сквозь который в мир проникали смертные. Расы оказались отсечены от внемировых путей Великого Древа. Так гласила легенда.
Сальва читал очень внимательно, изучая народности, расселившиеся по двум уцелевшим континентам Фиала. Н`заты, живущие у границ Выжженной земли, имели обсидиановую кожу, на которой не росли волосы. Норсийцы, бледные, с задубевшими мозолями на руках и песочными волосами, красногривые предельцы, независимые кантонцы, и мелирийцы с волосами черными как смоль и коричневыми, что древесная кора. Желтокожие жители острова Луча. Сальва смотрел на себя в зеркало и видел чужака, не похожего ни на одного из них.
-- Я человек, - повторял он каждый день. – Я. Человек.
Вскоре у него появились первые заказы. Сальва стругал и пилил, занимался резьбой по дереву и сборкой мебели. Он отдавал треть Воллтару, как партнеру в деле. Сыновья и дочки только вздохнули с облегчением, когда найденыш съехал, поселившись в мастерской. Они ревновали мать, которая ценила ученика выше собственных детей. Георгин не нравилось, что Сальватор распыляет внимание на что-то кроме медицины. Она укоряла его.
-- Как только увидишь что-то новое, ты хватаешься за него, забыв про старые начинания, - говорила наставница. – Сначала разберись с тем, что оставил недоделанным.
Она лукавила. Сальва прекрасно успевал шлифовать мастерство в плотницкой и продолжать практику у Георгин. Вместе они лечили пролежни и простуды, ампутировали пораженные гангреной конечности, давали микстуры от колик в животе и мужицкой немощи. Люди запомнили Сальву. Они стали советоваться с ним, что было приятно. Девицы улыбались при встрече, мужчины пожимали руку, старухи судачили о том, проклят ли плотник или благословен Ремесленником. Дети перестали бояться и убегать при одном появлении странного чужака. Сальва давал им леденцы и вскоре стал своим в доску.
Резьба по дереву стала его увлечением. Местные расплачивались продуктами или приносили старые инструменты в качестве оплаты. Сальва их чинил, и использовал в хозяйстве. Его изба преобразилась. Сальва построил амбар, засмолил стены, покрыл пол на втором этаже, вставил новые окна и выложил булыжником дорогу к дому.
-- Твои руки в Десятиградье пригодились бы, - заявил ему знакомый пастушок. – Тама скульпторы зарабатывают за поделки столько, сколько мы деревней за целую жизнь не сможем заиметь.
Сальватор и сам чувствовал, что Плоскогорка становится слишком тесной. Он приехал сюда в середине зимы. Снег растаял, появились цветы на деревьях и полях. Запели птицы, зверь проснулся от спячки. А Сальватор перерос деревенскую жизнь. Он знал, как построить дом, знал, как ухаживать за скотом и при желании мог бы его разводить. Знал, как приготовить вкусную еду и не отравиться. Он мог выжить в лесу, что удавалось не каждому. Наконец, Сальва выучился читать, а это было чем-то запредельным для Плоскогорки. Кроме семьи Георгин никто не то что не умел – не желал учиться читать. Люди скорее пустили бы страницы на растопку, чем предпочли их прочесть.
Затем пришла беда. Когда начался месяц травень Георгин заболела. Ученик лечил ее вместе с родными. Он заново проштудировал литературу, ища любые признаки болезни. Посылал курьеров за редкими ингредиентами для сильных снадобий. Наставница слабела с каждым часом. Жизнь покидала ее, словно тело стало ситом. Сальва не сдавался. Он искал лазейки, пробовал новые средства, экспериментировал, применяя редкие методики.
Но прошла неделя и Георгин закрыла глаза, чтобы уснуть и больше не проснуться. Из городка Велсэн, расположенного близ Соленого Озера, приехал жрец Харона. Он был слеп и носил черную хламиду с вышитой золотой нитью лодкой на внешней стороне одеяния. Жрец зажег палочку, пропитанную ладановым маслом, и провел ритуал погребения. Местные жители подходили к покойнице, кладя на тело монеты, отдавая тем самым дань и почтение старушке.
Со слезами на глазах Сальва отдал все деньги, что скопил за зиму. Все бессонные ночи, бесконечные заучивания текста, советы мудрецов оказались бессильны. Он не справился, оплошал.
-- Это не твоя вина, - Каллграф дружески сжал плечо. – Смерть приходит к каждому, а к старикам заглядывает чаще других. Такова жизнь.
-- Это несправедливо, - горячо сказал Сальва. – Почему мы живем так мало? Я знаю, я читал. Гномы, эльфы – поздние расы могут прожить сотни лет. Хтоны вечны, а боги скупы на помощь смертным. По какому праву они наделены тем, чего лишили нас?
-- Я не знаю, Сальва, - Каллграф потер седую щетину. – Демон побери, иногда я не знаю, как с тобой разговаривать. Это серьезный вопрос, на который не дали ответа мудрецы. Но… это такой наивный вопрос, который мог задать только ребенок. Моя дочь засыпает жену такими каждый день и забывает о них спустя час.
-- Я не забуду, - зло сказал Сальватор, сжав кулаки. – Я помню все, что со мной произошло и настанет день, когда найду ответ. Я отыщу виновных и предъявлю счет.
-- Сальва, - рассмеялся средний сын Георгин. – ты все-таки дитя.
Весна брала свое. Солнце начало припекать спину, мужики в деревне поснимали шапки и тулупы. Березы дали первый сок. На ветвях появились почки, а из-под земли вылезли первые подснежники. Люди праздновали очередной коловорот в природе.
-- Эа выбил пух из земной подушки, - говорили люди. – И стелет весеннее покрывало.
Сальва продолжал трудиться плотником, но удовольствия работа не приносила. Он и так был лучшим в княжестве. Люди приезжали с дальних поселений, не переживая, что получат не тот результат, за который заплатили. Сальва знал, какое дерево мягкое, а какое твердое, знал - скребком из какого метала и формы лучше обрабатывать ольху, ясень, дуб или граб. Он мог с закрытыми глазами вырезать статуэтку с ликом человека, которого впервые увидел. Да, он достиг предела, за который самостоятельно шагнуть не мог.
Семья Георгин все так же лечила больных, хотя до высот матери им вместе взятым было далеко. Люди постоянно спрашивали о талантливом ученике врачевательницы и гордецам поневоле пришлось с этим мириться; вздыхая, сожалеть, что не учили науку, когда мать была жива. Когда к нему пришли Каллграф и Джодабей, чтобы предложить работу лекарем, Сальва отказался.
-- Воллтар с ума сойдет, когда увидит, какие деньги получает такой выскочка как я, - смеясь, ответил он. – К тому же Сэльма и Глория. Нехорошо получилось.
Сальва не сказал всю правду. Он потерпел неудачу и это грызло нутро похлеще червей. Георгин умерла, а он только и мог, что копаться в литературе, да пичкать наставницу бесполезными микстурами. Как только душа покинула ее, ученик хотел вскрыть тело, чтобы узнать, какой недуг сгубил Георгин, но дочери с криками, воплями и тумаками выставили бездушного сухаря за порог.
-- Мы похороним маму как подобает, а ты не вздумай появиться здесь еще раз, - сказали они.
Не смотря на старания, наставница умерла, и Харон перевез ее душу в мир мертвых. К чему книги, если они бесполезны? Его ум оказался недостаточно острым, чтобы выяснить, как починить тело, как заставить сердце опять биться, а легкие качать воздух.
«Я теряю друзей и не могу ничего поделать».
Сальва умел адаптироваться к чему угодно, но каждая потеря выбивала почву из-под ног. Вначале Люпус. Затем Георгин. Горечь бессилия, собственной немощи из-за недостатка знания, невозможности противопоставить проблеме опыт, предугадать развитие событий, выводила из себя.
Прошло два дня, прежде чем он решился. Взяв заступ, Сальва пришел ночью на погост. Он без труда нашел свежую могилу со слегка примерзшей землей. Георгин лежала спокойно, точно спала. Тление еще не коснулось тела. Он отнес наставницу к себе домой. Положив труп на стол, Сальва приступил к работе. Заглушив омерзение от содеянного и отвращение к себе, он вскрыл грудную клетку, раскрыв Геогрин точно книгу. Он искал болезнь, которую не смог определить раньше. Почки и матка. Вялые легкие. Крохотное сердце с жировой тканью. Желудок с полупереваренной пищей. Склизкие змеи кишок. Синюшный язык, кажущийся длиннее, если тащить через гортань. Он читал органы словно вырванные из корня переплета страницы до тех пор, пока не нашел. Вскрыв ножом череп Сальва вытащил мозг. В правом полушарии, между извилин, застряла уродливым мякишем опухоль. Рисунки, сделанные лично Демиусом Калигусом не врали. Сальва рассмотрел инородное тело под разными углами, запоминая кусочек плоти так, будто тот был личным врагом. Георгин была обречена с самого начала. Капитул Магистериума был силен и всеведущ, может там могли помочь… Но здесь, на отшибе цивилизации? Только не он, нет.
Сальва повторно похоронил тело. Если бы кто-то из местных увидел его за этим занятием, позвали бы городские власти и могло сложиться, что лучшего плотника княжества арестовали бы за глумление над усопшей. Плевать. С изумлением он понял, что рад. Он радовался тому, что смог понять, в чем крылась проблема. Сальва не подвел. Врачеватели тут бессильны, а значит…
Значит, он мог спать спокойно.

***

Староста Плоскогорки собрал жителей, чтобы сообщить им радостную весть. Ежегодная ярмарка совпадает с рыцарским турниром, который организовал Дорэл Матэвэл. Королевой турнира будет Каталин Матэвэл. Юная княжна - прекрасная и цветущая, нравилась мужчинам. Сальва знал, что ей слали портреты не только сыновья князей, но и норсийские бароны, а также дожи Десятиградья. Барды пели о неземной красе, а эльфы Сребролиста спорили о том, была ли в крови Каталин примесь их рода.
-- Отличный шанс для наместника убрать с глаз долой племянницу, - судачили в Плоскогорке. – Сам-то, небось, спит и видит себя правителем.
-- Да засиделась она в девках! – тут же возражали им с пылом. – Восемнадцатое лето встречает. Моя дочь еще в четырнадцать обрюхатилась. И ничего, обвенчали и живут. И княжне пора.
Ожидание праздника витало в воздухе. Дети носились по округе, распевая песни и считалки, женщины плели корзины из ивовых прутьев, поливали цветы на клумбах, надеясь, что именно их букеты и венки будут брать благородные господа, чтобы подарить любимым дамам. Мужики судачили о том, что не зря припасли пару бочонков пива с зимы, ведь теперь можно будет продать их втридорога. Кузнец потирал довольно руки и прикрикивал на подмастерье, гнущего каленое железо в форму подковы.
Ярмарка проходила два раза в год – поздней весной и ранней осенью. Сальва тоже не ударил в грязь лицом. Наделал побрякушек, которые теперь успешно продавал заинтересовавшимся зевакам. Вначале торговля шла ни шатко, ни валко. Люди крутили товар, обещали вернуться, но шло время, а изделия продолжали хламиться на прилавке. Сальва походил вдоль рядов и понял, что людям в большинстве своем безразлично качество и оригинальность товаров. Покупатели охотнее всего отдавали деньги бойким купцам, завлекающим к себе яркими красками лотка, шумным голосом, широкой улыбкой и избегали постных лиц, вяло рекламирующих продукцию.
Сальватор припомнил кабацкие шутки, рассказываемые пьяными постояльцами, совместил с увиденным на ярмарке. К нему начали подходить заинтересованные покупатели. Деньги потекли в руки. Сальва успешно распродал большую часть свирелей и молотков для отбития мяса. Хуже шли куклы – дети предпочитали сладости игрушкам. А вот рукояти для садовых инструментов разлетались на ура. Он долго торговался с придирчивым мужчиной за деревянную сову, собственную гордость. Сальва вырезал птицу всю весну, стараясь воспроизвести детали оперенья как можно точнее. Баталия продлилась час, и, понеся тяжелые потери в количестве пяти талантов, покупатель завладел вожделенной статуэткой.
Взвесив кошель, Сальва довольно улыбнулся. Остаток дня он провел, блуждая между хаотически возникающих рядов с побрякушками и редкими товарами, не подчиняющимися никакой логике. Рыба соседствовала с выпечкой, ткани ютились между кузнечным горном и медовыми пончиками. Люди бранились, хохотали и в нетерпении поглядывали на возводящиеся помосты.
Трибуны строились споро, по этажу за день. Их расположили с обоих краев ристалища для лучшего обзора. На каждом из этажей поставили длинные скамьи для зрителей. Княжеская ложа возвышалась над лесами с трудящимися рабочими. Сальва грустно отметил, что даже на празднике была соблюдена иерархическая пирамида. Чем благороднее человек, тем ближе он к небу. А такая чернь как жалкий плотник, бывший конюх и несостоявшийся лекарь вынужден отираться у забора с остальными жителями Плоскогорки.
Он углубился в лабиринт временных улочек. Заезжие трубадуры играли на мандолинах, соревнуясь в мастерстве и отточенности слога. После выступления они собирали щедро брошенные к ногам гроши и срывали цветущие поцелуи с уст очарованных девиц. Странствующий цирк разбил лагерь ближе к центру людского скопления. Жены артистов вбивали колья, ставя цветные шатры, тогда как их мужья давали первое представление, срывая жидкие аплодисменты. Атлеты легко поднимали крестьян за шиворот одной рукой, второй удерживая семидесятифунтовую гирю параллельно земле. Шуты скакали вокруг смеющихся детишек весело позвякивая бубенцами, прикрепленными к одежде и обуви. Факиры готовились к вечернему выступлению, осматривая булавы и проверяя смазаны ли те горючим составом. Борцы умащивали себя растительным маслом, чтобы сойтись в зрелищном поединке с высокими ставками. Акробаты балансировали на тонкой веревке, удерживая перед собой длинную жердь. Девушки, легкие словно перо, крутились юлой вдоль канатов, иногда запрыгивая в седла обученных лошадей. Дрессированные медведи понуро сидели в клетках, пока их охаживали кнутами. Сальва едва сдержал гнев при виде такого обращения с животными. Он с удовольствием сам прошелся бы по спине живодера нагайкой.
Но в чужой дом со своей правдой не идут. Поэтому он смирил норов и ушел, не став дожидаться открытия остальных аттракционов. Солнце медленно скрывалось за окоемом, наливаясь багрянцем, точно расплавленный желток окунули в кермес. К вечеру сквозь плотные ряды зевак стало не протолкнуться. Сальва послушно шел за людским течением. Ему на голову надели две цветочных короны из одуванчиков и маков как знак симпатии. Некоторые считали найденыша симпатичным, хоть и странным. Сальватору льстило такое внимание, и немного пугало. Он не привык быть заметным.
Гомонящий и уставший за день прибой вынес его к окраине бурлящей ярмарки. Здесь одиноко стоял шатер с подвисшей в воздухе и мерцающей надписью: «УНИВЕРСИТЕТ МАГИСЕРИУМА ВЕДЕТ НАБОР ОДАРЕННЫХ ЛЮДЕЙ». Литеры казались живыми. Постоянно трансформируясь и меняя форму, они преображались в иные языки, среди которых угадывались: рубленная клинопись гномов, неуловимое изящество эльфийской вязи и таинственные иероглифы архипилага Павшей Звезды. Посетители стояли возле палатки, не решаясь заглянуть внутрь.
-- Глядь-ка, плетцы пожаловали.
-- Да ну их. Зачаруют так, что вовек не отколдуешься.
-- Слыхал, как стерва-жена попросила мужа проклясть? Тепереча от пива у него понос и рвота.
-- Мужики, кто смелый? Кто зайдет в шатер, тому грош!
-- Не-е, за грош не пойду.
Сальва протиснулся мимо любопытствующих и заглянул в отделанный бахромой проем. Внутри приятно пахло розовым маслом. Обстановка была обычной. Пара сундуков поклажи, несколько табуреток да два человека, азартно режущихся в карты. Колода веером кружила над потолком, постоянно себя перетасовывая. Битые карты сгорали. Переходящие от одного игрока к другому козыри превращались в сотканных из дымки и инея зверей, соответствующих своей масти. При виде посетителя плетцы неохотно прервали игру, заодно отменив иллюзии.
-- Да, мы представители величайшего государства в мире – Магистериума. И да – если у вас есть магический талант, вы получите право стать гражданином этой страны, сказал рыжий паренек, только-только переросший отрочество.
-- А еще мы не продаем джинов в бутылке, - зло добавил его напарник, досадуя на то, что приходится отвлекаться от игры. - И нет у нас казанка золота на другом конце радуги. Приятель, мы не продаем любовных зелий, и не показываем фокусы. Хотя, если меня еще раз попросят стереть бородавку с гузна, клянусь Шестью, я покажу такой фокус, от которого твоя харя превратится в свиную. Или петушиную. Смотря, что ел на завтрак.
-- Понятно, почему сюда никто не заходит, - улыбнулся Сальва. Слова плетцов его не испугали, но вызвали интерес. – В Плоскогорке не часто проходят мероприятия такого масштаба, поэтому люди не знают, как вести себя с такими, как вы, и спрашивают то, что обычно хотят от ворожей.
--Мероприятия, говоришь. Наконец-то грамотный попался, – удивился рыжий. – В такой-то дыре просто чудо из чудес. Неужели мы сегодня наконец-то займемся делом, а Квидо?
-- Не спугни удачу, Матиес, - шикнул на него напарник. – Вдруг у него развитой дар? Мастер Шэлман платит сто талантов за людей с коэфициентом от пяти и выше.
-- И без тебя знаю! Да садись уже, друг. Давай сюда, к столу. Не пугайся этих штуковин, ладно? Мы сейчас наложим пару-тройку скан-узоров, и поглядим, что ты из себя представляешь. Ты же за этим пришел, верно? Хочешь стать плетцом, как мы?
-- Не знаю, - неуверенно сказал Сальва. – Мне было любопытно увидеть живого плетца. О вас я читал только в сборнике сказок.
У обоих сделались кислые лица. Сказания учили не доверять людям с даром. Истории преподносились лишь в одном ключе – плетцы обманывали людей, околдовывали жен и хотели съесть детей. Сальва был достаточно сообразительным, чтобы отделить правду от вымысла. Он понимал, что плетцы тоже люди, хоть и обладающие некой невиданной силой.
Его заинтересовало другое. Магистериум по площади территории занимал четверть южного материка, являясь самой большой страной в мире. Для Сальвы страна была такой же загадкой, как и способность этих двоих плести чары. Неплохой способ расширить знания о Фиале и его жителях.
-- Я не против пройти вашу проверку, - поспешно добавил он, чтобы сгладить ситуацию. – Расскажите о Магистериуме, пожалуйста.
-- Вот это разговор, - хлопнул в ладоши тот, кого рыжий назвал Квидо. – Задавай вопросы.
Плетцы сгустили воздух вокруг плотника, вытягивая из пустоты незримые нити и вплетая их в закольцованный узор, отдаленно напоминающий паутину. Линии вились подобно змеям, сплетаясь в узлы и петли. Для Квидо и Матиеса это было обычным делом, тогда как Сальва смотрел на творимое полотно заклятья во все глаза. Одно дело увидеть, как карты летают сами по себе, а буквы становятся так, как сами захотят. И совсем иное – застать процесс.
Сальва сидел, боясь шевельнуться, тогда как вокруг него плетцы создавали свое творение из пустоты. Они ставили заплаты и соединяли грани мостами. Узор рос и крепчал, обретая глубину. Конечно, он видел чудеса и ранее. Хтон творил их направо и налево. Но тогда чары давались мавке как нечто само собой разумеющееся. Лес был частью нее и разрешал использовать себя как той заблагорассудится. Плетцы же творили чистое искусство, создавая сложные картины основываясь на многолетних тренировках. Похоже на то, как он вырезал сову из полена, но быстрее и куда сложнее, чем казалось со стороны. Сальва понял, что хочет научиться перекраивать пространство и материю под свои нужды.
-- Что представляет собой Магистериум? – спросил Сальва у сосредоточенных адептов.
-- Кошмарный сон для врагов, выгодный союзник для друзей. Сложновато рассказать в паре фраз многолетнюю историю страны, ее законы и традиции. На это может уйти пара дней. Может ограничишься более точными вопросами?
-- Кто вами правит?
-- Хм, на это легко ответить. Магистериум не похож на остальные королевства Фиала. Последнего короля убили за то, что он считал плетцов выродками рода человеческого и приказывал прибивать наших братьев к крестовинам вверх ногами, оставляя на медленную смерть от истощения. Венценосный дурак даже не представлял, как много плетцов служило в его окружении и понял ошибку слишком поздно. Мы храним его черствое сердце как знак.
-- Знак?
-- Напоминание о том, кем мы были и кем стали, благодаря нему, - пояснил Матиес, заканчивая узор и вливая в него силу. По линиям пробежал разряд, пробуждая заклятье к жизни. – Мы никому не позволим диктовать свою волю. Пришло время плетцов. Наше время.
-- Кто же правит?
-- Парламент, - Квидо достал из сундука прозрачный кристалл и колбу. Налив в нее молочно-белый раствор, плетец бросил в емкость камень. Он протянул колбу Сальватору и тот взял ее, прижав к груди. – В парламенте всего четыре правящих партии, в каждую из которых входит двадцать пять могущественнейших плетцов страны. Мы зовем их палатами: Искр, Древа, Волны и Эфира.
-- В случае, если палаты не могут договориться, выбирается консул, не состоящий в парламенте, чтобы принять трудное и сбалансированное решение, - Матиес нахмурился, глядя на токи, проходящие по ленте, ткущей чары.
-- Консул, обладающий Даром?
-- Разумеется. Лишь плетец может рассчитывать на карьеру в политике.
-- На карьеру где бы то ни было, - ухмыльнулся Квидо, выбивая пальцами дробь по столешнице.
-- Но как же обычные люди? Кто они в Магистериуме?
-- Кому-то же нужно сеять и жать, - пожал плечами Матиес. – Штопать нам носки и нянчить детей. На большее они не годятся.
-- И всех устраивает такое положение дел?
-- Почему бы и нет. Парень, Магистериум строился не сразу. Нас брали на вилы, запуганные молвой крестьяне. Аристократы, кичащиеся кровью, такой же красной, как и у других, пытались взять свое мечами, а соседи с удовольствием отрезали жирные куски земли при любом удобном случае. Но знаешь, что я скажу тебе? Они остались в прошлом, а Магистериум, вот он. Виден на любом глобусе. И силен как никогда прежде.
Сказанное не удивило Сальву. Как бы не кичились плетцы своей уникальностью, они встроили иерархическую лестницу в систему. Только поставили в основание не значимость рода, а талант плетца. Интересно, какое количество бунтов неодаренных ежегодно переживает Магистериум?
-- Плетцы закладывают основу цивилизации иного рода и мысли, - продолжал вещать Матиес. – Кто знает, может мы станем свидетелями новой империи? Империи, которая учится на ошибках прошлого. Мы не станем перечить богам. Не станем строить башни до небес и нарушать естественный цикл вещей. Чародейские плетения опасны, но крайне полезны в умелых руках. Присоединяйся к нам и сам увидишь, сколь много может достигнуть плетец.
Империя и ее ошибки. Сальватор не знал о ней ничего кроме того, что последние две цивилизации людей пали, уничтожив два из четырех материка Фиала. Последний катаклизм произошел около двух тысяч лет назад, когда сами боги вынуждены были спуститься на землю и исправлять ошибку своих детей. Тогда же Астарта получила увечье, что изуродовало ее лик навсегда. Плотник не был уверен, что люди способны учиться на собственных ошибках, иначе как объяснить, что за каждым рассветом цивилизацию поджидал упадок?
-- Готово, - радостно сообщил Матиес. - Посмотрим, что же ты собой представляешь.
Плетец прикоснулся ладонями к узору. Зажглись связующие узлы, созданные, чтобы выявить магический талант испытуемого. Сальва почувствовал, как волосы на затылке электризуются и становятся дыбом. По телу прошло щекочущее покалывание.
-- Странно, -произнес Квидо все больше морща лоб. – Сосуд давно должен был изменить цвет.
-- А каким он должен стать? – спросил Сальва, стараясь сидеть смирно.
-- Да каким угодно. Спектр меняется в зависимости от предрасположенности объекта к одной из четырех палат. Искровики любят красный, волновики – синий. Дендриды предпочитают зелень. А Эфирцы, как мой коллега, делают раствор в своих руках прозрачным.
Сальва взглянул на колбу. Раствор оставался молочно-белым, как и раньше. За спиной задумчиво бормотал Матиес.
-- А что означает мой случай?
-- Хтон его знает. Я с таким еще не сталкивался, - пожал плечами Квидо. – Обычно мы всегда получаем какой-либо оттенок вне зависимости от предрасположенности человека. Лучше бы ты оказался волновиком. Их ужасно не хватает торговому флоту. Знаешь, сколько доставляется груз из Магистериума в Предел без плетца? Два месяца! И это я не говорю о…
-- Квидо! – пораженно воскликнул Матиес. – У него нулевой коэффициент!
Квидо моргнул, открыв рот. Плетец перевел взгляд на Сальву, затем опять посмотрел на напарника.
-- Да быть не может. Ты явно что-то перепутал в узоре.
-- Я что тебе - первокурсник, чтобы скан-узоры не сплести? Все верно, я тебе говорю.
Квидо подошел к пульсирующей вязи, закатав рукава. Погрузил в плетение руки, проверяя надежность цепей и точность расположения.
-- Вертикальная парабола симметрична темной окружности?
-- Да, хтон тебя дери, говорю тебе – не моя ошибка.
-- Стигмы Эа и Астарты?
-- Ослеп, что ли? Вплетены с обоих боков.
-- Обструктивные точки заземлены. Хм. Шестеро, даже и не знаю, что думать.
-- Что это значит? – спросил Сальва. У него создавалось впечатление, что он перестал понимать людскую речь и придется заново учить слова.
Оба с ужасом смотрели на плотника. Казалось еще немного, и они попятятся от него как от больного лепрой.
-- У тебя нулевой коэффициент, - почти шепотом произнес Квидо. – Ты не то что плетцом, даже живым быть не можешь. Все существа имеют ауру, ты - нет.
-- Понятно, - раздосадовано протянул Сальва, в голове уже рисовавший себе карьеру в Магистериуме.
-- Ты не понимаешь, - сказал Квидо. – Твое существование опровергает многие догматы, на которых зиждется наше ученье. Ты совершишь фурор! Тебе стоит поехать с нами. Только нужна клетка. Вряд ли другие плетцы смогут спокойно смотреть на пустого. Фанатики попытают тебя убить.
-- А кто-то захочет его украсть, - добавил Матиес. – Нужны узоры сковывания.
-- Эмм, - протянул Сальва, обеспокоенный таким поворотом событий. – Пожалуй я откажусь от поездки.
Плетцы недоуменно уставились на него. Это выглядело так, словно стул только что подал признаки жизни. Сальва пожал обоим руки и попрощался, в душе жалея, что дело не увенчалось успехом. Перспектива ехать в клетке подобно цирковому льву была не тем, чего он ждал от жизни.
-- Мы заплатим! Ты теряешь уникальную возможность побывать в Магистериуме, - крикнули ему в след, но Сальва уже опустил полог шатра.
В конце концов, ему еще так много предстояло увидеть на ярмарке.

***

4-2:
***

Догнар из княжества Котсэнглэр слишком рано опустил копье. Соперник предугадал его действие и выставил щит под нужным углом. Затупленное древко лишь черкнуло о герб. Раздался треск и копье расщепилось на тысячи осколков. Рыцари разъехались по своим углам, чтобы сменить оружие.
Сальва с интересом следил за ходом турнира. Работники завершили постройку трибун к вечеру прошлого дня. Утром ответственные за проведение грандиозного события посыпали квадратное поле соломой, чтобы та впитывала кровь и пот участников. Затем они установили заграждение, разделившие поле на две половины. Рыцари загодя записывались для участия, оставляя грамоты со своими титулами и гербами герольдам. В формировании списка прослеживалась последовательность. Норсийцы и десятиградцы разделили между собой правый конец поля. Кантонцы и мерсийцы – левый. Остальные участники предпочли дождаться второго круга соревнования, чтобы блеснуть там своими талантами.
Конно-копейные сшибки происходили парно. Сурьмили трубы, герольды громогласно объявляли следующих участников, перечисляя титулы и заслуги. Рыцари выезжали на огромных жеребцах, красуясь и гарцуя. Опытных бойцов можно было узнать по многочисленным шрамам на лицах - серьезных, словно вырубленных из цельного куска гранита. Хватало и тех, кто решил попробовать сломать копья в первый раз. Эти надеялись получить золотые шпоры, показав молодую удаль.
Сойдясь с противником в третий раз, Догнар потерял бдительность и был наказан за это. Соперник вышиб его из седла с такой силой, что рыцарь проломил деревянную изгородь и помял шлем. Оруженосцы бросились помогать сюзерену подвестись на ноги. Несколько минут ушло на то, чтобы срезать крепежные лямки брони. Затем бесчувственного рыцаря отнесли в госпиталь. Так теперь называли дом Георгин. Ее дети вполне способны были о нем позаботиться за фиксированную плату. Сальватор не сомневался, что этот турнир принесет семье признание и прибыль.
Следующим на ристалище выехал Мэринсал из Матса, принимающего княжества королевства. Он отсалютовал Дорэлу Матэвэлу мечом и поклонился Каталин. Княжна зарумянилась и помахала в ответ батистовым платком. Под Мэринсалом был один из воспитанников Сальвы. Добрый и ласковый конь, прошедший тренировку под присмотром самого наместника. Зрители зарукоплескали, подбадривая каждый своего любимца. Герольд подал сигнал и соперникам подали копья.
С громким лязгом захлопнулись забрала. Дождавшись сигнала, наездники ударили шпорами в бока лошадей. На этот раз сшибка вышла донельзя короткой. Конь под Мэринсалом внезапно запаниковал и встал на дыбы, сбросив хозяина. Тот шлепнулся наземь и в ярости выхватил меч.
Сальва вскрикнул от ужаса. Животное получило полосу стали под ребра и моментально скончалось. Рыцарь продолжил рубить и колоть труп, виня его в неудавшемся поединке под хохот зрителей. Никто из них не переживал и считал забавным наблюдать, как Мэринсал с упоением разделывает тушку на части.
Дорэл Матэвел сидел с каменным лицом. Сальва не мог понять, думает ли он о том, как низко поступил вассал или просто подсчитывает деньги на съеденный овес и собственное впустую потраченное время. Князь обвел взглядом веселящуюся толпу, на миг остановившись на Сальве. Плотника обожгло зимним холодом.
«Он считает, что я виноват?»
Чтобы это не значило, Сальватор не чувствовал себя пристыженным. Он оплачет павшего скакуна так же как оплакивал Люпуса или Георгин. Будь его воля, найденыш отпустил бы лошадей на заливные луга, сняв попоны и срезав лямки постылых уздечек. Если людям так уж хочется рубить и крушить, пускай делают это сами.
Каталин тоже признала в человечке из низов своего спасителя. Княжна лучезарно улыбнулась и чуть кивнула ему. Чиркнуло внутреннее огниво и в сердце запылало пламя. Сальва чуть было не задохнулся от волны тепла. Странное дело, он видел сотни улыбок, но лишь одна действовала на него как удар грома средь ясного неба.
Прошел час и конные сшибки подошли к концу. Рыцари правили доспехи и принимали кошели выкупа за проигрыш. Сальва внимательно следил за ходом соревнования и знал, что общий счет был не в пользу Мелирии. Траурный цвет стягов Норсии взвивался куда чаще желтого грифона. Зрителей, в основном из местного дворянства, такой расклад не устраивал, они кричали на судей, пытаясь изменить их мнение и освистывали побежденных. Десятиградские воины предпочитали брать откуп доспехами. Как объяснил Сальве местный кузнец – их сталь никуда не годилась. Нирсийцы, наоборот, были весьма великодушны, прощая долги побежденным.
Герольды объявили, перерыв перед заключительным сражением. Ожидалась сшибка стенка на стенку, имитирующая решающее сражение перед падением древнего царства Иссидории. Два брата - два близнеца, разодрали наследство, не поделив власть, погубив при этом каждого третьего человека королевства. Битва Плачущей Астарты – вот как называлась мясорубка, решившая судьбу королевства. Две армии сошлись вечером, нарушив все предписания ведения войн и сражались до утра под светом искалеченной луны. Слезами Астарты называли падающие с неба камни, большинство из которых сгорали на подлете, но те, что долетали, хранили в себе редкие металлы, из которых ковалось лучшее оружие Фиала. Сражение было яростным и выматывающим. Никто не хотел брать пленных и мечи поднимались, чтобы снести головы. Первые ряды пали, и их втоптали в грязь пришедшие на замену солдаты. Стяги пропитались кровью, а лучники стреляли вслепую, ибо шел дождь и зажжённые стрелы гасли даже если были пропитаны маслом. Сурьмы смолкли, ведь глотки сорвались от криков боли и ярости. Яростная сеча забрала множество жизней, плохих и хороших. Умерли полководцы и посыльные, рассылаемые ими на разные фланги с командами. Умерли принцы, так и не завладевшие короной. Среди выживших были лишь те, кто бежал с поля боя и калеки, конечности которых были разбросаны по смертобоищу. Жнец уравнял стариков и юнцов в одной братской могиле.
Сальватор читал об этом в одной из книг Георгин. Кажется, она называлась «Слава и храбрость. Честь и отвага». Автор описывал чудовищные вещи языком высокого стиля, преподнося события исключительно как нечто выдающееся и навек выдолбленное на скрижалях истории. Может и так. Сальва мало что понимал в этом мире, и уж точно ничего не смыслил в войнах и сражениях. Он бился лишь за свою жизнь с гурлоками, но не было в этом ни славы, ни чести. Он был рад уйти из Душилесья целым и невредимым. Возможно, также думали воины Иссидории, погребая павших и перевязывая раны плачущим от боли товарищам? Кто знает…
Она нашла его у аллеи гербов. Так называли прибитые к доскам знамена участников. На грандиозное событие съехались полторы сотни бойцов из всех окраин континента. Прямоугольные и реже – треугольные ткани гордо реяли, создавая пестрое покрывало, тянущееся от ристалища к ярмарке.
-- Здравствуй, Сальва, - Каталин нежно обняла его. – Я надеялась увидеть тебя снова. Мне так много нужно сказать тебе.
Аромат цветов абрикоса и ландышей хлестнул по носу, затек в легкие. Он успел забыть, как пахнет княжна. Удивительно, ведь Сальва обладал исключительной памятью. Каталин изящно взяла его за локоть.
Они прогуливались вдоль аллеи. Перед ними будто на смотре вытянулись ряды щитов. Брумсвельгеры, Риорданы, Трансилоти. Белые быки, красные волки, синие горы, и множество булав, пик и мечей проплывали мимо.
-- Как ты поживаешь, Сальва? – спросила княжна, чтобы замять неловкое молчание. – Твоя жизнь здесь отличается от той, что была в замке? Тяжело приходится?
-- Не слишком, моя госпожа. Я сыто ем и сплю в собственном доме на собственной постели. Неплохо для бывшего конюха и стога соломы вместо лежанки.
-- Прошу, называй меня по имени, Сальва. Сделай такое одолжение той, что дала тебе твое.
Он кивнул. Прохожие вежливо кланялись королеве турнира, но за их поклонами крылись странные взгляды, бросаемые на Сальву, идущего с княжной словно и не было между ними преград в виде дворянской крови, вороха титулов да клочков земли во владении.
-- Я вижу ты вполне освоил речь, Сальва. Сейчас и не скажешь, что еще зимой ты был нем как рыба и тебе приходилось показывать элементарные вещи.
-- У меня был хороший учитель, княжна Каталин.
-- Просто Каталин, Сальва. Я не хочу, чтобы тебя что-то сковывало при общении со мной.
-- Да, Каталин.
-- Я слышала от фрейлин, что ты приобрел дом и занялся плотничеством.
-- Верно, Каталин. Я достиг определенных успехов в этом ремесле. Я бы подарил вам сову, что вырезал из куска дуба, но ее уже купили.
-- И то, что ты обучался лекарскому мастерству у самой Георгин до самой ее смерти, тоже верно?
-- Так же верно, как то, что солнце восходит утром и заходит вечером.
-- И ты научился читать?
-- Да, научился. Было нелегко, но, когда поймешь общий принцип составления слов и запомнишь буквы, дело в шляпе.
Княжна вздохнула. Туго спеленатая под лифом грудь чуть приподнялась и опустилась. Сердце Сальвы поневоле забилось чаще.
-- Я вижу, уход из Каррэнстала пошел тебе только на пользу, - заметила со странной интонацией Каталин. – Ты стал самостоятельнее и умнее.
-- Я приобрел некий опыт и научился разбираться в людях.
Она вспыхнула и отвернулась, что скрыть румянец на щеках. Протрубил первый рог. Глашатаи объявляли конец краткого перерыва на трапезу и решение проблем с наградами. На ристалище постелили новую солому. Рыцари разминались в ожидании пешей схватки. Люди потекли мимо малыми ручейками отовсюду, соединяясь в полноводную реку, на Аллее Щитов. Пара шла против течения, обходя подводные камни в виде судачащих о последних слухах молодок.
-- Я завидую тебе, Сальва, - тихо сказала княжна.
-- Мне? – удивился Сальватор. Он чуть не налетел на завязывающего шнурки на дублете барда от неожиданности. – Но почему?
-- Потому что ты свободен, Сальва. Ты не ограничен долгом наследницы Княжества. Не заперт в четырех стенах под бдительным оком Фригги и подружек, которые ей докладывают о любом чихе, совершенном мной. Ты можешь выбирать сердцем друзей и женщин, а я подчиняюсь воле дяди. Я чувствую себя племенной кобылкой, одной из его табуна, которую отдадут жеребцу для дачи более сильного потомства. Я невольница в собственном замке. Вот кто я. Рабыня чести семьи.
Он слышал о том, что княжну сватают за богатенького десятиградского купца. Говорили, что он староват для Каталин, но когда это останавливало жрецов, что заключали браки во имя Шести?
Сальватор осторожно погладил плечо девушки и робко заглянул в глаза:
-- Мне так жаль, - горячо сказала Каталин. - Сальва, прости меня, если сможешь.
-- За что?
-- Отойди от нее!
Чья-то сильная рука схватила Сальву за плечо. Его резко развернули. Перед ним возник доблестный рыцарь Мэринсал. В руках он держал полупустую бутыль вина, слегка пошатываясь и используя Сальву в качестве опоры. Мэринсал смыл конскую кровь и надушился розовой водой. Рыцарь пьяно ухмыльнулся и ткнул в Сальву пальцем.
-- Не смей трогать княжну, убожество. Даже смотреть на нее не смей. Усек?
-- Все в порядке, сир Мэринсал, - взволнованно ответила Каталин, пытаясь успокоить хмельного дворянина. – Он не причинит мне вреда.
-- Разве? – вскрикнул рыцарь, повышая голос. - Разве?! Он причиняет вред одним лишь своим присутствием. Я бы ему и портки не доверил стирать, не говоря уж о том, чтобы вести такую милую госпожу как вы под руку. Не-е-ет, княжна.
Люди окружали троицу, стекаясь на свару словно мухи на мед. Они чуяли запах драки, что заставлял кровь закипать в жилах и будоражил разум. И плевать, что через несколько минут они станут свидетелями грандиозной свалки закованных в железо воинов. Драка есть драка. По правилам или без – она все так же интересна для тех, кто желает ее посмотреть.
Сальватор огляделся. Местные молча стояли, опустив глаза к земле. Приезжие из других селений ухмылялись и толкали друг друга локтями в бока, кивая в сторону рыцаря. Мелкие дворяне и собратья рыцари шумно поддерживали Мэринсала.
«Он красив, этот рыцарь», - краем сознания отметил Сальва. – «Красив, статен и пьян достаточно, чтобы хотеть реванша».
Сальва догадывался, что их прогулка служила лишь поводом для Мэринсала чтобы поквитаться за унижение на турнире и конюх, под чьим присмотром росла убитая лошадь, отлично подойдет для восстановления чести, достоинства или чего-то в этом роде.
Сальватор хотел отойти в сторону, но Мэринсал держал его за плечо крепко, не желая отпускать. Он еще не закончил:
-- Я думаю, что все далеко не в порядке, - каждое слово сопровождалось тычком в грудь. – Как может быть в порядке девушка, будь она благородных кровей или нет, если с ней рядом находится подобный уродец. Ты в зеркало смотрел хоть раз? Я никак не пойму, почему мать не удавила тебя в колыбели? Умерла от испуга?
-- Сир Мэринсал, пожалуйста, перестаньте!
-- В твоем квелом умишке хоть что-то шевелится, гнусь? Ты понимаешь, что тому, кто ходит по колено в компосте, запрещено даже на милю приближаться к таким как княжна? Не слышу! Ты понимаешь это?
Он посмотрел на Каталин. Она тряслась, поднеся ладошки ко рту. Перевел взгляд на остальных. Люди посмеивались над ним, вынужденным стоять перед благородным и ждать, когда тот закончит унижать крестьянина.
-- Нет, - легко произнес Сальва. – Решительно не понимаю, чем отличается пьяный дворянин, из рта которого разит хуже, чем от чана с дерьмом от простого работяги, который просто хотел поговорить с девушкой.
Воцарилась недолгая пауза. Окружающие охнули и затаили дыхание. Каталин широко раскрыла глаза. Мэринсал несколько секунд переваривал услышанное. Его лицо стало красным от выпитого и ярости. Гремучая смесь вскипела и выплеснулась наружу.
Рыцарь замахнулся для удара, но поскользнулся и повалился на землю. Сальва рассмеялся. Крестьяне дружно поддержали его.
-- Ах ты черт, проклятый плащ, - ругался Мэринсал, пытаясь подняться, но по-прежнему оставаясь на коленях.
-- Сир Мэринсал, не утруждайте себя, - сказал Сальватор, возвышаясь над ним. Он мысленно благодарил наставницу за полные шкафы книг, которые существенно развили его разум и пополнили лексикон. – Такое положение вещей мне нравится гораздо больше. Оставайтесь внизу. Там ваше место.
Опрометчиво вылетевшие слова оказали совсем не тот эффект, на который рассчитывал найденыш. Люди больше не смеялись. Они с ужасом смотрели на него, посмевшего смолоть чепуху. Одни привыкли повиноваться, другие править. И тем и другим казалось кощунством иное мнение.
Друзья Мэринсала под молчаливое одобрение собравшихся взяли Сальву в тиски. Грубые руки схватили за локти. Сальва дернулся. Первая оплеуха пришлась на голову. Небо завертелось перед глазами. Второй удар угодил в солнечное сплетение. Сальватор читал про подобное в медицинских справочниках Георгин. Симптоматика, последствия... К сожалению, теория сильно отличалась от практики. Всхлипнув, плотник сложился пополам и сблевал завтрак на собственные штаны. Один из рыцарей схватил его за волосы, заставив подняться. Двое других держали за руки, сковывая движения.
Он опять ощущал это липкое чувство беззащитности и собственной никчемности, как тогда, в яме Душилесья. Он не мог ничего поделать и это выводило из себя. Кто он? Конюх, плотник-самоучка и посредственный медик. Все, чему Сальва научился за это время не могло помочь сегодня. С сожалением он отметил, что зря потратил свое время, пытаясь освоить никчемные профессии, которые оказались бесполезными тогда, когда от этого могла зависеть жизнь.
-- Отпустите его, - пролепетала Каталин, но королева турнира сошла с пьедестала и оказалась в мире грубых мужчин. Здесь ее слово ничего не решало.
Мэринсал уже стоял рядом, уголки губ чуть подрагивали, от скопившейся злости. Ярко-желтые волосы запятнались грязью, кожаный дублет испачкан навозом.
-- Тебе нужен урок смирения, чернь. Такой, чтобы запомнил на всю жизнь.
Липкий страх заполз в нутро. Сальва знал, что его сейчас крепко отделают. Они пройдутся по чувствительным местам. Могут отбить печень и почки. Он будет мочиться кровью несколько дней. Самое время просить прощения и унижаться, ползая перед благородными дворянчиками на коленях, получая пинки да тычки вместо побоев. Разумный выбор для таких как он.
Сальва плюнул в лицо рыцарю. К сожалению, горло пересохло, и слюна не долетела до носа пьяницы какой-то дюйм. Даже в таком деле требовался опыт.
-- Бей его! – закричал Мэринсал, занося руку для удара. – Получай, засранец!
Рыцари оказались щедры на тумаки. Сальва получал затрещины и зуботычины. Несколько ударов пришлись по лицу, от чего оно онемело. Правый глаз моментально заплыл. Сальва склонил голову, чтобы спасти от побоев второй. Рыцари молотили по нему, словно по тренировочному кулю с песком, а Сальва только хрипел и корчился в жестких объятиях.
Когда дворяне насытились собственным превосходством, они бросили его в ту же грязь, где несколькими минутами ранее барахтался Мэринсал. Сальватор почувствовал жидкий холод. Ложное чувство успокоения для страдающей кожи. Он знал это, но все равно облегченно вздохнул. Ему следует научиться терпеть боль, а еще лучше – избегать ее. Бежать от нее так же далеко, как от седьмого пекла, если, конечно, жрецы не врут, и оно существует.
Мэринсал напоследок ударил окованным сапогом в коленную чашечку и смачно харкнул на поверженного. Сальва даже не пытался ответить что-то остроумное. Он просто не мог. Язык распух, зубы шатались, нос кровил, и, если найденыш пытался через него дышать, из ноздрей вылезали кровавые пузыри. Должно быть, он представлял собой сейчас крайне неприглядную плохо прожаренную отбивную.
-- Знай свое место, ублюдок, - далеко-далеко, из другого мира, произнес Мэринсал. – В следующий раз будешь знать, кому дерзишь.
Второй раз протрубил рог, и зрители поспешили занять места, чтобы успеть насладиться пешей свалкой. Их развлекли короткой и предсказуемой стычкой. Разогрели аппетит перед основным блюдом. Люди шли, чтобы увидеть, как оруженосцы и ландскнехты повторяют Сражение Слез Астарты с затупленными мечами и топорами. Последний из устоявших на ногах одной из сторон преклонит колено перед улыбающейся Каталин, играющей роль раненной Любовницы, и та возложит венок на потную голову. Круг таких же потных, опьяненных рубкой людей скажет пустые слова и - бац! Новоиспеченный рыцарь теперь может с упоением и полным правом дубасить других крестьян на улицах городов за недостаточно низкие поклоны.
У него ушло некоторое время чтобы подняться и кое-как доковылять к своей избе. Сальва промыл раны и замазал ссадины лечебной мазью. Хоть какая-то польза от кипы прочитанных книг. Колено распухло так, словно его жалил улей пчел. Постанывая от боли и мысленно осуждая себя за проявление слабости, Сальва приложил компресс из глины и листьев сорокапутицы к коленной чашечке, и туго перевязал ушиб. Повреждение только кажется серьезным. На самом деле оно заживет - даже глазом не моргнешь, уверял он себя. Правый глаз заплыл. Сальва смотрел в зеркало и видел сплошной пунцовый синяк на месте, где у обычного человека должна быть глазница.
Он потратил несколько часов на перевязку ран и ушибов, и был похож больше на мумию из усыпальниц Дэльблатона. Вдалеке слышались крики ликующей толпы. Люди болели за любимчиков, делали ставки и подогревались алкоголем. Сальва счел их пример заразительным и откупорил припасенное по случаю торжества вино прошлогоднего урожая. Оно было терпко-сладким, с ароматами апельсина и вишни. Сальватор цедил его мелкими глотками, стараясь не обращать внимания на боль при соприкосновении стекла и разбитых губ.
«Только драка покажет – можешь ли ты держать удар или побежишь в страхе» - говорил ему Карл.
Что же, Сальва показал себя мастерским манекеном для тренировки чужих кулаков. Теперь он сомневался в том, правильно ли поступил. Может для всех было бы лучше, смолчи он. Проклятый язык. Выучившись говорить и начитавшись премудрых книжек Сальва разучился держать мнение при себе. Возможно, пришел час научиться помалкивать и терпеть.
В дверь тихонько постучали. Сальватор вздрогнул от неожиданности. Он считал, что желать посетить скромную обитель плотника в такой праздничный день, когда на ристалище есть где разгуляться глазам, может только гробовщик с очередным заказом деревянной коробки для тела. Мэринсал перепил и сломал себе шею, упав с коня?
Морщась от боли, найденыш проковылял к двери. Он часто делал трости для стариков Плоскогорки, и подумать не мог, что сейчас будет мечтать о такой же. Шаг здоровой ногой, затем шаркающее движение отбитой. Почти как тогда, в первые дни, когда Сальва ползал значительно увереннее, чем стоял прямо. Ему снова придется учиться ходить?
Каталин стояла у порога с таким видом, словно это ее, а не Сальву избили и вываляли в грязи. Она теребила подол роскошного платья из зеленой парчи и избегала смотреть в глаза. Сальва отметил, что на дворе стемнело. Девушка успела вручить венок победителю. Он слишком долго возился с бинтами. Будь жива Георгин, дела пошли бы гораздо быстрее. Но травница умерла и лежала в земле, вскрытая и вновь заштопанная его же рукой.
-- Тебе больно, Сальва? – с трепетом спросила княжна.
-- Все хорошо, - Сальватор попытался улыбнуться, но скривился от боли. Мышцы лица лучше оставить сегодня в покое.
-- Если тебе нужна помощь лекарей, только скажи и я пошлю фрейлин за лучшими в округе.
-- Взгляните на меня, Каталин, - произнес Сальва без гордости и ехидства. – Лучший медик округи уже позаботился о пациенте. Пара дней и все заживет как на собаке. Не волнуйтесь, княжна. Я способен о себе позаботиться. И вы и я знаем, что там, - он указал в сторону Душилесья, - было куда опаснее.
Губы княжны задрожали. Внезапно Каталин закрыла лицо ладонями и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
-- Я… просто… Я такая дура, Сальва. Пустая и никчемная кукла, которую одевают в тряпки каждый день, чтобы она ходила и улыбалась, словно ничего не произошло, словно я какой-то предмет интерьера проклятого замка. Я люстра, Сальва. Хтонова блестящая лю…
Он подался вперед и заключил ее в объятия. Каталин уткнулась ему в грудь, чтобы задушить плачь. Абрикос и ландыш опьянили гораздо быстрее вина. Мир исчез. Остались только двое. Конюх и княжна. Мужчина и женщина. И никого больше.
-- Я люблю тебя, - просто сказал Сальва и Каталин прижалась губами к его губам.
Горячее дыхание поцелуя вскружило голову. Безумный вихрь начисто вымел остатки мыслей из головы. Сальва больше не чувствовал себя полноценным. Как он этого раньше не понимал? Он лишь половина без Каталин. Каким же дураком нужно быть, чтобы не понять этого раньше?
-- Пойдем к деревьям, - предложила княжна и Сальва согласился.
Каталин была единственной, чьи приказы Сальва исполнил бы всегда и без колебаний. Она могла приказать ему перейти Льдистые горы и Сальва сделает это без колебаний. Каталин могла потребовать принести горсть проклятой земли Пепла, и он принесет пригоршню в своих ладонях.
Держась за руки, они вошли в небольшую рощицу, предваряющую Душилесье. Каталин радостно рассмеялась и потащила Сальватора дальше. Березы и осины сокрыли пару за молодой листвой. Лес жил своей жизнью. Стучали клювы дятлов, ежи шуршали под ногами, неся грибы на иглах. Плоскогорка казалась донельзя шумной и суетливой. Здесь же царили покой и умиротворение. Каталин со смехом закружилась вокруг Сальвы Далекие огни ярмарки изредка выхватывали края подола нарядного платья.
-- Я всегда любила лес, - молвила Каталин, вновь прижимаясь к Сальве. – Не знаю почему. Мне радостно быть среди трав и деревьев. Я прикасаюсь к коре, говорю с ними, и деревья кивают мне ветвями. Каррэнстал действительно тюрьма – каменный и холодный. Я не чувствую себя там в безопасности.
-- Душилесье куда опаснее.
-- Да, ты прав. Но все же… То создание… Мавка. Я не боялась ее. Даже когда лежала на алтаре во время ритуала и свет Астарты касался моего тела – даже тогда я хотела быть там, среди древних дубрав.
Сальва расстелил плащ у небольшого пригорка. Оттуда открывался вид на веселящуюся Плоскогорку. Они сидели, обнявшись, и глядели на озорные огоньки. Радужное зарево сияло на подступах к деревне, окаймляло сыгравшее свою роль ристалище. Больше всего светочей мерцало на ярмарке. Циркачи давали представление под ночным небом, собирая монеты из рук щедрых зрителей. Раздался хлопок, и первая зарница фейерверка осветила окоем под дружное рукоплескание.
-- Мне не нравятся города, - прошептала Каталин. – Они серые и безликие. Люди в них озабочены хлопотами и вечно спешат по мелким делам. Там правит суета. Лес примиряет нас с собой. Заставляет сбросить тщательно подогнанные маски. Ты ведь понимаешь меня, Сальва? Ты тоже был там.
Он кивнул. Кем бы ни был Сальва прежде, его вторая жизнь началась в Душилесье. Там он вкусил первую еду и убил первое существо. Там Сальва впервые встретил Каталин. Общество сковывало людей. На них надели ярлыки, дали правила, которые следовало исполнять. Но в чаще они были вольны поступать так, как им хотелось. Вот почему Каталин тянулась к Сальве как ни к кому иному. Она знала цену свободы. В чаще они сражались за жизнь вместе. Среди людей они сражались за то, чтобы оставаться такими, какими хотели быть.
-- Обними меня, Сальва. И не отпускай. Только не этой ночью.
Он исполнил чужую волю с радостью. Сальва желал княжну, и она отдалась ему под кронами проснувшихся от зимней дремы деревьев. Позже Сальва часто вспоминал эту ночь, стоящую особняком в череде дальнейших событий, как нечто светлое и дающее надежду, не смотря на неминуемое поражение. Он помнил, как их тела свивались точно клубок змей. Помнил стоны Каталин и нежные покусывания за мочки ушей. Помнил капельки пота на груди и слезы в глазах. Ночь пахла абрикосом и ландышем и не было запаха слаще.
Их нашли с первыми лучами рассвета, спящих и утомленных ночными ласками. Фрейлины защищали покой госпожи до последнего, но даже они не могли ничего поделать с Дорэлом Матэвэлом. Наместник сломил их сопротивление будто сухую хворостину. Также легко князь сломал две жизни.
Внезапно найденыш понял, что ему не нравилось в Дорэле. Странный запах. Едва уловимый и не знакомый для тех, кому не довелось раскапывать свежую могилу, чтобы достать мертвеца.
-- В кандалы, - велел он, указывая на Сальву. Затем взглянул на племянницу, прячущуюся за спиной найденыша. – А ты Каталин, будь добра, надень платье пока тебя не увидели все крестьяне деревни. Я был слишком добр с тобой. С сегодняшнего дня все изменится.

***

Двадцать лет он хранил Каррэнстал от набегов бандитов и охочих до кровопускания соседей. Двадцать лет стены из красного кирпича оставались неприступны, а стража благодаря тренировкам могла подстрелить воробья с расстояния ста футов от донжона. Рычаги и цепь лебедки, что поднимала герсу, всегда были смазаны салом и работали без малейшего скрипа. Ни один враг так и не преодолел четко отлаженный механизм защиты Карла Тоффенбаха. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет, он сам пойдет на приступ? Только Шестеро знали ответ.
Карл был щедрым. Весь вечер он развлекал солдат замка, планомерно спаивая им пиво в местной корчме. Люди любили дармовщину, в этом им не откажешь. Солдаты пили пиво и ели свиные окорока, выкрикивая здравницы отставному капитану. Карл много шутил, не забывая подливать пенное в чаши. Новый командир стражи тоже был там. Ему, как и положено старшему по званию, полагалась двойная порция выпивки.
«Служи я до сих пор, выдал бы по первое число за беспечность. Но, к счастью, я всего лишь их старый приятель. Бить их будет кто-то другой».
Будучи заботливым человеком, он проводил друзей в казармы, не забыв налить чаши стоящим на страже часовым. Солдаты уважали Карла, он был им наставником. Суровым папашей, за которым пойдешь в бой и встанешь под стрелы. Со временем авторитет упадет. Кто он, этот старик, живущий на отшибе? Когда-то он был здесь главным. Так станут говорить люди через десять лет. Но сейчас солдаты все еще помнили Карла Тоффенбаха как командира и поневоле ровняли спины при его появлении в Каррэнстале.
Этим он и воспользовался. Сердечно попрощавшись с сослуживцами, Карл пересек внутренний двор, гадая про себя, не выглядит ли он со стороны как вор, что крадется ночью, стараясь избегать рваного света Любовницы. Слева от донжона высилась башня, оккупированная жрецом. Карл не смог бы сосчитать все разы, что он препирался с Вихтаром, требуя пустить стражу на крышу. Жрец Птахиуса оказался глух как к уговорам, так и угрозам.
-- Мой дом – моя крепость, - твердил этот низенький и одутловатый человечек.
Карл мог раздавить его одним ударом, но князь Косс запретил трогать Вихтара, а пришедший после Дорэл не счел нужным вникать в мелкие дрязги вассалов. При встрече капитан стражи и жрец обменивались колкостями в адрес друг друга, но этим дело и заканчивалось.
Он нащупал медальон сквозь толщу одежды. Карлу был безразличен Птахиус. Но Арий – другое дело. Воин вел его все эти годы. Поднимая меч, Тоффенбах слышал звон небесной секиры. Не мы выбираем союзников, за нас это сделают время и место - так гласила одна из десяти истин, записанных на лезвии божественного оружия. И сегодня звезды сошлись так, что жрец стал единственным, кто мог ему помочь.
Вихтар был моложе Тоффенбаха на пару лет, но жизнь, проведенная при свете свечей и лучин, затупила его глаза. Спина жреца сгорбилась словно он всю жизнь таскал за плечом кули с зерном. Он щурился, пытаясь рассмотреть сквозь толстые линзы очков, кто сейчас стоит в прихожей. Будто кому-то еще было дело до сварливого отшельника, добровольно заточившего себя в башню.
Карл протиснулся в кабинет, задев плечом Вихтара. Жрец недовольно засопел, бормоча под нос ругательства. Они не стали приятелями только лишь потому, что были повязаны в этом деле. Сотрудничество походило скорее на скоротечный союз, трещавший по швам всегда, когда каждый из них открывал рот.
-- Ты опоздал. Я ждал тебя битый час.
-- Я пришел, как только смог, жрец. Чтобы основательно напиться человеку обычно требуется время. Но откуда знать об этом такому жалкому слизняку как ты?
-- Что же ты не найдешь себе такого же собутыльника для темных делишек? Что скажешь на это? Я оставлю отмычку себе, а ты будешь ковырять замок пальцем. Как тебе идея жалкого слизняка?
-- Очень смешно. Просто обхохочешься, - процедил Карл, протягивая руку. – Давай чертов ключ и покончим с этим.
-- Хоть в чем-то мы согласны. Жди здесь. Не хватало еще, чтобы испортил мои записи грязными ручищами.
-- Не беспокойся. Никому не нужны твои каракули.
Жрец ушел в соседнюю комнату. Лязгнула крышка поднимаемого сундука.
«Надо же, он хранит инструменты там, где купцы прячут злато. Чего еще ждать от ревностного слуги Ремесленника?»
Тоффенбах провел несколько мучительных минут, ожидая, когда Вихтар соизволит отдать ему ключ. Ночь была тихой и холодной. Смолкли цикады. Ветер не играл с листвой. В такую ночь ворье обирает дома. Он тоже чувствовал себя вором. Необычным вором. Кому еще могла прийти мысль выкрасть заключенного?
-- Не затягивай, - громко сказал Карл, чтобы отбросить назойливые мысли. Поздно думать. Следовало действовать, используя возможность.
-- Да-да, теперь ты говоришь, что нужно поторапливаться, хотя я ждал битый…
-- Вихтар! Хотя бы сейчас мы можем договориться? Сейчас речь идет не о тебе или мне.
-- Знаю, знаю.
Жрец пошаркал к нему, зажав в мозолистой руке ключ. Вихтар, чтобы о нем не говорил Тоффенбах, не был спятившим чудаком. Он был гением, которому не нужно признание заслуг. Жрец Ремесленника протянул Карлу ключ. Движение вышло неловким, словно отеческий толчок, отправляющий дитя в большой мир. Карл облегченно вздохнул и принял подарок. Он повертел ключ в руках. С виду обычная железка – опора, основание и резьба. Никаких отличий от других ключей.
-- У основания колесо, - сказал Вихтар, покусывая нижнюю губу. Жрец разрывался между тем чтобы забрать ключ и сделать доброе дело. – Вставляешь вседверник в скважину и крутишь до тех пор, пока замок не щелкнет. Изделие само подстроится под пружины.
-- Вседверник, хм. Звучит по-дурацки. Думаешь, сработает?
-- Я не умею создавать неработающие вещи, Тоффенбах. Просто сделаешь как я сказал и дверь отопрется. И помни уговор – ни при каких обстоятельствах, даже если вас поймают – не говори им, кто тебе это дал. Мы поняли друг друга?
-- Да, жрец. Я забуду о тебе раз и навсегда. Не скажу, что меня это огорчает.
Уголки губ Вихтара чуть приподнялись. Топор войны был зарыт. На этом их дороги расходились.
Карл спускался, когда жрец окликнул:
-- Тоффенбах.
-- Чего тебе?
-- Почему ты это делаешь? Чего ради рисковать сытой жизнью ради найденыша? Он тебе не сын, это раз. Он обесчестил Каталин. Это два.
-- Считается ли бесчестием то, что делалось по обоюдному согласию?
-- Ты знаешь, о чем я, Тоффенбах. Конюх и княжна. Сюжет для кабацких историй. Никому из них это не принесло ничего хорошего.
Это было правдой. Благородные не венчались с низшими, как и куры не спали с котами. То, что совершила Каталин, навлекло позор на Каррэнстал. Их видел только Дорэл Матэвэл и несколько дружинников. Князь щедро заплатил за молчание, но слухи – они как зараза. Стоит раз чхнуть и поветрие распространится на всю округу.
-- А почему ты мне помогаешь, жрец?
Вихтар потер щуплую шею, глядя на ровное пламя факела.
-- Есть в нем что-то такое. Не знаю – от меня, что ли. Он не боится провала, не боится начинать с нуля. Сальватор похож на того, кем я был или кем никогда уже не стану.
Карл кивнул.
-- Я понимаю. Мы с ним всего лишь знакомы, это верно. То, что Сальва виновен – тоже верно. Но когда паренька привезли в кандалах, я почувствовал вину, хотя ничего ему не должен. Когда ему выдали двадцать плетей, сделав из спины месиво кровавого мяса, я уже знал, что войду в Каррэнстал и вытащу Сальву из застенков.
-- Интересный человек, - протянул Вихтар, пожимая ему руку на прощание. – Я не сразу это понял. Даже Георгин нашла его достойным ученичества, а она учила только собственных детей. У таких как мы мало друзей. Ради кого еще мы бы это сделали, верно? Ради кого ты бы преступил закон?
Карл нехотя признал:
-- Ради Косса Матэвэла. Только ради него.
Тюремщики пьяно разговаривали. Карточная партия была в самом разгаре. Карл прошел мимо, стараясь держаться вдали от светильников. Сырость ела подземелье Каррэнстала. Плесень и мох вгрызались в раствор между каменной кладкой. С потолка капала вода. В основном правосудие княжества сводилось к плахе. Провинился перед наместником – будь добр взойти на эшафот. Но те, кто крупно насолил Дорэлу, обрекались на долгую смерть. Заключенные кашляли мокротой и кровью. Узники слабели от болезней. Их зубы чернели и выпадали от недостатка здоровой пищи. Порой их не кормили целыми днями, и чтобы выжить люди ели мох и слизывали капли с камней.
Заключенные провожали его безразличными взглядами. Они устали взывать о помощи и понимали, что от людей князя могут получить лишь кулаком под ребра. Тоффенбах спустился на два пролета ниже. Там, в абсолютном мраке, находилась одиночная камера с маленьким окошком для подачи еды.
«С той же разницей ему могли вырвать глаза».
-- Сальва – позвал Тоффенбах.
Что-то шевельнулось во тьме, прошаркало к нему, опираясь на стены. Карл зажег лучину, поднеся ее поближе к окошку, чтобы разглядеть найденыша. Паренек провел в застенках месяц. Спина зажила, но грубые рубцы, оставленные плетью, изуродовали тело. Лицо осунулось, щеки впали, ноги исхудали и казались соломинками в сравнении с толстыми окороками охранников.
«Но даже сейчас, находясь по другую сторону двери, Сальва не кажется сломленным», отметил Тоффенбах. «Я бы расшиб голову о камни на его месте. Парень сделан из другого теста».
Сальватор щурился, глуповато пялясь на огонь.
-- Я думал, что больше не увижу света. Стал забывать какой он. Серый? Красный? Оранжевый или белый? Или все вместе? – сказал Сальватор вместо приветствия.
-- Еще насмотришься. Я пришел за тобой.
-- За мной? Ты многим рискуешь, Карл. Но не стану врать. Я рад тебя видеть.
-- Сейчас посмотрим, чего стоит работа жреца, - произнес Карл.
Бывший командир стражи вставил вседверник в замочную скважину. Смазанное колесико тонкой работы мастера легко крутанулось вокруг оси. Раздался щелчок, означающий, что вседверник принял форму оригинального ключа. Отмычка оказалась донельзя полезной штуковиной. Первоначально Карл собирался вырубить охрану, чтобы завладеть связкой ключей.
Он отворил двери и Сальва покинул камеру. Подставив другу плечо, Тоффенбах повел его к свободе. Они покинули подземелье и вышли на свежий воздух. Каррэнстал спал. Приближалось жаркое лето. Мирные времена делали людей беспечными и подъёмный мост через пустой ров так же, как и днем соединял земли княжества и замок.
Оседланные лошади ждали их на той стороне моста. Карл готовился осуществить задуманное не одну неделю и основательно подготовился. Они будут гнать лошадей всю ночь до переправы через реку Каменку. Карл однажды помог управляющему почтовой станцией в щекотливом деле с любовницей и тот был ему должен. Они сменят уставших лошадей на свежих и продолжат путь, двигаясь строго на восток. Княжество Битстэд может приютить беглецов на время. Насколько знал Тоффенбах, спор о земельной меже велся до сих пор и спешить помочь в поимке двух странников местный князь не станет.
У лошадей, преграждая дорогу, стоял мужчина. Тоффенбах плотно сжал губы. Этого следовало ожидать. Слишком гладко прошел побег. Кто-то из стражи внезапно проникся чувством долга и спустился проверить заперты ли клети? Или Вихтар побежал к Дорэлу, поджав хвост?
-- Жди здесь, - приказал Карл и оставил Сальву у замковых ворот.
Человек взял под уздцы лошадей. Прошелестела сталь, вынимаемая из ножен.
-- Тоффенбах, - удивленно выговорил Уоллес. – Ты? Я мог подумать на кого угодно, но только не на тебя. Но зачем?
-- Ты поднял тревогу?
-- Все можно исправить. Послушай, я забуду, что видел тебя. Просто отведи приблуду в камеру. Пусть сгниет там.
-- Ты не поднял тревогу, - скорее себе, чем Уоллесу, ответил Карл. – Скверная ночь.
-- Куда уж хуже, - согласился Уоллес, не зная, вложить ли меч обратно в ножны или направить на Карла. – Поворачивай обратно, Тоффенбах, или я за себя не ручаюсь. Сальва покусился на святое. Каталин я ему никогда не прощу.
-- Ты так хочешь его смерти, Уоллес? Так иди и прикончи его сам.
Карл снял пояс с ножнами и протянул их Уоллесу, отступая в сторону.
-- А я умываю руки, - он демонстративно сунул руки в карманы и отвернулся.
-- Закон един для всех, Тоффенбах, - Уоллес вздернул подбородок и покосился на держащегося за опорную балку беглеца. – Он заплатит за то, что сделал железом или свободой.
Он принял ножны у Тоффенбаха и двинулся к Сальватору. Карл знал Уоллеса двадцать лет. Жена вертела им как хотела, а он только радовался. Детей у них не было. Хотя от этого не легче. Уоллес был хорошим человеком. Честным, но простоватым и доверчивым. Было большой ошибкой повернуться к нему спиной.
Карл воткнул ему кинжал под левую лопатку. Лезвие царапнуло кость и удар вышел смазанным.
-- Что…
Карл ударил второй раз. Погрузил лезвие по рукоять, выдернул. Ударил еще раз, между ребер. Зажал Уоллесу рот, чтобы тот не закричал.
-- Скверно, - сказал Тоффенбах, таща человека, которого считал хорошим другом большую часть жизни, к краю моста, - Скверно.
Карл мог сказать, что ему жаль. Что он сожалеет о случившемся и сочувствует Фригитте, ставшей вдовой. Но это было бы ложью. К тому же – говорить с мертвецами явный признак того, что ты тронулся умом. Поэтому Тоффенбах молча столкнул тело с моста. За год дело с отводом реки не сдвинулось и ров стоял пустой. Насколько знал Карл - под мостом росли кусты, которые могли укрыть труп на какое-то время. Но что делать с лужей крови? Похоже, погоня будет жаркой.
-- Скверно, - вздохнул Тоффенбах и жестом приказал Сальве садиться в седло.
Кресло-качалка и полная трубка заморского табаку. Натопленный камин и теплый бочок жены. Для таких как Карл не могло быть спокойной старости.
-- Дерьмо, - он сплюнул в лужу крови. – Я все равно не умею управляться с хозяйством. Ходу Сальва, ходу.
Им предстояла нелегкая ночь в седле. Много нелегких ночей.

5 :
2 Часть

Мечи и таланты

Глава 5

Если бы Греттэль спросили – чем ты живешь? Грабежом и разбоем, не моргнув глазом ответила бы атаманша. На этом обычно расспросы не заканчиваются, поэтому последует неизбежный вопрос: и много ли счастья приносит шальная жизнь? Если счастье – это деньги, я бываю счастлива от набега к набегу. Чего не скажешь о тех, кого мы хороним за пригорком. Например, за тем, где сейчас притаилась артель.
Ожидание смердело похлеще подмышек докеров. Атаманша знала это не понаслышке – была портовой шлюхой пока в кабацкой драке ей не исполосовали смазливую мордашку разбитой бутылкой. Поэтому сейчас Греттэль лежала в высокой траве и сходила с ума от скуки. Греттэль не любила эту часть ремесла больше всего. Остаешься один на один с собой и дурные мысли лезут в голову. Еще ужасно, до рези между ног, хочется отлучиться в кусты. Она лежала и развлекала себя вопросами.
Много людей отправила на свет бывшая шлюха? Дайте подумать. Первыми стали пьянчуги, по вине которых появились шрамы. Она нарезала из их кожи неплохие ремни, которыми обмотала рукоять Струны – своей шпаги, выкованной и закаленной в Дэльблатоне. Гномы были горазды мастерить всякое разное, но лучше всего у них получались игрушки для смерти. Следующим стал папаша, что отправлял девушку торговать собой. Она перерезала ему глотку, когда похотливый старик приходовал знакомую по порту подружку.
Греттэль почувствовала, что невольно улыбается – заболели кривые шрамы на щеках. Раздвигать ноги ей нравилось, да вот с людьми не везло. Клиенты были сплошь либо грубыми моряками, оставляющими синяки на теле, либо молокососами, которым только за титьку подержаться и тут же спускают. Другое дело убийство. Убивать Греттэль любила больше чем курить, пить и трахаться вместе взятые. Вначале забиралась в дома и убивала семьи ради развлечения. Сначала мамок, потом детишек, заставляя их папаш корчиться связанными на стульях и просить вначале о пощаде, а затем о смерти. Но это занятие приносило только хлопоты. Греттэль ходила в лохмотьях, ела что могла стащить с прилавка, либо крыс в канализации. Городок оказался больно трусливым и всполошился. Подумаешь десяток семей изрубили ломтиками. За ней охотились стражники и приходилось признать – затея была веселой, но опасной и глупой.
Поэтому Греттэль решила совместить приятное с полезным. Девица сколотила банду и вышла на большак. Ее ребята были хороши как в битве, так и в постели. Греттэль отдавалась им по очереди, если заслужили и выпускала кишки, если думали, что могут обвести атаманшу вокруг пальцев. О ее шайке ходили разные слухи. Мол, у них есть в банде плетец, или что Греттэль родом из Пепла. Репутация – отличное подспорье в разбое. Услышав ее имя купчики куда охотнее расставались с мошной и предпочитали по-быстрому вскрывать тайники под козлами телег. Впрочем, это не спасало их от пыток, ведь убийство Греттэль считала своим священным долгом перед Шестью. Засранцы обрекли ее на такую жизнь, а другим подарили холеные личики и счастливые семьи. Ничего, Греттэль Струна в Горле, сама исправит оплошность и уравновесит шансы.
Появился первый обоз. Греттэль свистнула по-соловьиному, давая команду парням. Двое подперли досками заготовленные бревна. Пригорок был их доходным местом. Греттэль гордилась собой, ведь именно ей пришло на ум осесть здесь и щипать богачей. Потраченное тратилось на выпивку и дурман-траву. Атаманша не откладывала деньги. Зачем? Место далекое. На день пути никаких поселений. Межа между Серебряным Лесом и Десятиградьем, до которой никому нет дела. Протрезвев, ватага вновь выходила на большак. Мошна исправно пополнялась.
Молодые липки подлесья качнулись, и атаманша схватилась за Струну. Тишина. Наверняка косуля щиплет листья. Ей следовало еще вчера трахнуть того дурня с елдой по колено, что лежал сейчас по левую руку от нее, чтобы успокоить нервы и не подрывать зад при любом шорохе. Ничего, сегодня вечером успеется.
Когда караванные повозки заехали меж холмов, бревна с треском выкатились с пригорков, перекрывая проезд. На опешивших всадников обрушились стрелы. Главное - выцелить побольше наемников, прежде чем дело дойдет до рукопашной. Торгаши могли обсчитать покупателя или юлить перед стражниками, выискивая способы не платить подушный налог, но на охрану для товаров, и что важнее – себя любимых, они не скупились.
Двое повисли на луках седел. Их спины были утыканы стрелами точно подушечки для иголок. Греттэль грязно выругалась. Говорила же, каждый выбирает себе цель. Как только дело пахнет жаренным от дурней никакого проку. Первый залп насмарку.
Меж тем оказалось, что охрана не зря ела свой хлеб. Люди перевернули обозы, создав временные баррикады. Ее ребята убили нерасторопного мечника и ранили в ногу толстяка, запихнувшего пузо в кирасу, ремни которой трещали по швам. Остальные укрылись за ограждением и стрелы артели бесполезно вязли в ткани и дереве фургонов. Обороняющиеся ответили встречными залпами, но высоту заняли люди Греттэль, и преимущество было на ее стороне. Случайная стрела поразила дурня с большим елдаком. Древко вошло аккурат в шею, перебив артерию. Мужчина забулькал, прижимая рану руками.
-- По... мо… ги…
Греттэль вставила ему в глотку Струну. Повертела, наслаждаясь предсмертными хрипами. Хоть какая-то польза от него.
-- Вперед, - закричала атаманша, первой идя на приступ.
Шайка, вдохновленная ее примером, с улюлюканьем и гиканьем выхватывала сабли и ятаганы, бросаясь следом. Разбойники нахлынули на краванщиков подобно сокрушительным волнам, что глодают, истачивая из года в год, Кости Империи. Фенхель отрубил руку топорнику. Один из близнецов Одноухов уже сражался на козлах, размахивая бердышом. Защитники кололи их копьями, но как-то вяло.
Греттэль их понимала. Она умела считать только на пальцах, а их у бывшей шлюхи осталось восемь на ногах и девять на руках. Именно столько воинов сопровождало караван. Артель Греттэль была куда многочисленнее. На их стороне были сила и внезапность. Через несколько минут эти трусы сложат оружие.
Разбойники теснили караванщиков. Два обоза пали под натиском. Греттэль увидела там рулоны шелка и мешки шафрана для десятиградских красилен. Неплохая добыча, если знать, кому продать товар. Греттэль знала, но предпочитала верные монеты, так как понимала, что за добытый разбоем товар дают лишь десятую долю от настоящей цены. Трое ребят уже копались внутри завоеванных фургонов, деля добычу. Атаманша зашипела, пригрозив болванам Струной. Сначала следовало доделать начатое.
Греттэль выделила из шатких рядов охраны троих воинов. Эльфа, что умудрился убить ее человека в начале боя, молодого лучника, постоянно рвущегося вперед, словно он соревновался в том, что за бой убьет больше остальных, и сосредоточенного наемника в саладе, рассчитывающего каждый следующий удар. Эти трое были опасными противниками. Вокруг них сплотились остальные воины. Они могли создать проблемы и существенно уменьшить численность ее людей.
Греттэль приказала подчиненному принести арбалет. Убойная штуковина дорого обошлась отряду. В прошлый набег оружием убили троих, прежде чем стрелка зарубили. Атаманша полагала, что достаточно убить одного-двух из тройки и остальные сдадутся. На траве уже лежала дюжина трупов. Харон забрал в лодку троих из ее шайки. Неплохой расклад.
Греттэль сражалась яростно, точно в нее вселился сам Арий. Она колола Струной направо и налево, целя в прорехи доспехов и щели шлемов. Кровь, так много крови! Пусть льются красные реки, она выпьет их досуха.
Стерев пот рукавом расхристанной рубахи, она огляделась. Где этот дурень с арбалетом? Все приходится делать самой.
Болт пронесся в дюйме от ее лица и пригвоздил к повозке Бородача. Драконье дерьмо! Ублюдок хочет убить ее и сам стать вожаком?! Она лично выпотрошит нахала. Еще один болт впился в спину Одноуху. Близнец, заметив смерть брата, заверещал точно маленькая девчонка и пропустил удар. Наемник в саладе раскроил грудную клетку сильным ударом. Греттэль поняла, что ее план летит в бездну с устрашающей скоростью.
С пригорка вылетел молодчик с дубиной, в толстый конец которой были вбиты гвозди. Он с размаху опустил палицу на голову ничего не подозревающего Фенхеля. Глаз бандита вылетел из головы от удара. Фенхель наклонился, чтобы его подобрать, охнул и умер.
Неожиданная подмога ободрила защитников баррикад. Наседающих бандитов опрокинули с повозок. Греттэль пришла в ярость. Она увернулась от рубящего удара мечом, ткнула Струной в глаз. Прикончив противника, атаманша переключилась на следующего врага. Да сгниет ее брюхо, если она упустит такой шанс! Греттэль вертелась волчком, жаля Струной, не давая возможности к себе подобраться.
От дубины молодчика слегли трое парней. Он ловко с ней управлялся, разбивая головы и кроша кости тем, кто пытался достать его мечом. Его напарник, встав на колено, выстрелил из арбалета. Ее арбалета! Натянул ворот рычагом и снова спустил курок. Он уложил двоих быстрее чем Греттэль могла задрать юбку. Разбойники сообразили, что их шпигуют своими же болтами и дрогнули. Шла в контрнаступление охрана каравана, со спины же их расстреливали словно куропаток осенью. Артель рассыпалась и превратилась в мечущихся из стороны в сторону напуганных цыплят.
-- Назад, сучьи дети, к обозам! – завопила Греттэль, но разбойники ее не слышали.
Они разбегались в разные стороны, забыв о намерении грабежа и желании поживиться, хотя перевес в людях все еще был на их стороне. Они не были солдатами, в отличии от той троицы, что теперь гналась за беглецами, рубя им головы и калеча ноги. Парень с дубиной тяжело дышал. Махал он ей умело, но вот силы не рассчитал. Греттэль ощерилась. Она заберет его с собой в могилу. Струна просила крови и Греттэль с радостью напоит верную подругу.
-- Хья!
Она бросилась к парню, вложив все силы в один выпад. Она насадит его на струну как поросенка на вертел, посмеется в лицо и помочится на тело. Она сделает это со всеми здесь собравшимися. Она – Греттэль Струна в Глотке!
Неожиданный толчок отбросил атаманшу. Она повалилась на спину. Воздух вышел из груди. Греттэль закашляла и сплюнула кровавую слюну. Бок обожгло огнем. Боль была нестерпимой, но не такой обидной, как поражение. У нее ведь был план, чудесный план, чтобы грабить и убивать столько, сколько захочет, и не юлить перед законниками всякий раз, когда найдут очередной труп. Что могло пойти не так?
Послышались шаги. Арбалетчик держал ее оружие на плече и хмуро рассматривал поверженную атаманшу. Греттэль собиралась высказать ему все, что думает, но даже дыхание ей давалось с трудом. Она сипела и сверлила его глазами. Древко болта засело в боку. Ткань рубахи быстро окрашивалась в красные тона.
-- Баба, - мрачно заявил арбалетчик. – Скверно. Никогда не любил убивать женщин.
Он достал вороток и принялся крутить механизм, натягивая тетиву. Греттэль сипло рассмеялась. Мужчина вставил арбалетный болт в ложе и приготовился убить девушку.
-- Стой, - крикнул ему парень с дубиной. – Не спеши. Она может пригодится.
-- Она? – Арбалетчик с сомнением оглядел Греттэль. – Что-то сомневаюсь, Сальва.
-- Не беспокойся. У меня есть идея.

***

-- Парни, - Дилан расплылся в улыбке и горячо пожал руку обоим. – Как я рад вас видеть. Кто бы знал, что суждено еще раз свидеться. И где? У эльфов на рогах.
-- Угу, - согласился Тиберий. Кантонец стирал кровь со своей секиры. Недовольно цокал языком, считая новые зазубрины.
-- У нас нет рогов, хумус, - встрял Герус, подходя к их костру. Садиться он не стал, лишь слегка склонил голову, в знак уважения Сальве и Тоффенбаху. – Спасибо за помощь, странники.
-- Еще у эльфов нет чувства юмора, - проворчал Дилан, накидывая капюшон.
-- Я уполномочен говорить от лица наших работодателей, - не удостоив его ответом продолжил Герус. – Члены гильдий Пряностей и Шелка, Ульман и Беррих высоко ценят ваши храбрые сердца и острые клинки.
Герус запнулся, обнаружив изъян в гладкой и сладкоголосой эльфийской речи. Тоффенбах любовно баюкал на руках арбалет, а Сальва бросил дубину у разбитой повозки. Он мог сделать такую же в любой момент. К тому же, у них теперь было трофейное оружие банды. Было из чего выбрать. Эльф откашлялся и продолжил:
-- Наша охрана порядком поредела после драки. Ульман и Беррих предлагают вам занять место убитых в караване. Вы получите стандартное жалование наемника. Конечно, половина пути в Золотые Ворота пройдена и на полную сумму можно не рассчитывать. Но даже половина…
-- Нас устраивает, - перебил его Карл. Эльфы ему никогда не нравились и этот не был исключением. Тоффенбах хотел поскорее отделаться от ушастого и пойти спать.
-- Полностью, - согласно кивнул Сальва. – Вот только один момент.
Все повернулись к нему. Карл не понимающе пожал плечами. Эльф не подал виду, хотя тоже был не доволен, что какой-то человек ставит условия. Сальва почувствовал себя неловко. Складывалось впечатление, что он вдруг взял и отнял у Карла тарелку с супом. Бывший командир каррэнхольской стражи был опытным воином и умелым переговорщиком. Наверное, не стоило встревать, но Сальва тоже кое-чему научился. А именно – торговаться.
-- Мы согласны на половину жалованья. Это справедливо, - степенно заявил Сальватор, глядя эльфу в глаза. – Но также стоит отметить, что именно наше с Карлом появление спасло жизни уважаемых Ульмана и Берриха. Только благодаря нам разбойники были разбиты на голову. Я думаю, что за это тоже полагается награда.
-- Не думаю, что господа согласятся…
-- Награда не обязательно в золоте или серебре, - поспешил заверить Сальва. – Мы хотим арендовать одну из повозок.
-- Арендовать?
Герус уставился на Сальву с отвисшей челюстью. Тоффенбах чесал затылок. Тиберий глодал куриную кость. Дилан тихонько посмеивался, забавляясь ситуацией.
-- Да. Это означает одолжить на время за плату.
-- Я знаю, что такое аренда, хумус, - взорвался Герус. – Просто не понимаю зачем это нужно!
-- Конечно, можно и золотом…
Герус скрипнул зубами и махнул рукой. Дрянные людишки и их мелкие дрязги его не касались.
-- Думаю, они согласятся дать вам фургон, - заявил эльф и откланялся.
-- Здорово ты огорошил выскочку, - рассмеялся Дилан. – когда я тебя в последний раз видел, ты голышом гонялся за гурлоками с дикими криками. А теперь торгуешься лучше Птахиуса!
-- Я не хотел его обидеть, - пораженно ответил Сальва.
-- Эльфы всегда обижаются, - сказал Тиберий, принимаясь за вторую куриную ножку. – Такова их природа. Всегда были завистливыми сукиными сынами. Они хотят нашу землю. Завидуют плодовитости. Но самое главное – эльфы терпеть не могут, когда им говорят о том, что люди – старшая раса.
-- Правда?
-- О да. Привыкай, парень. Нас никто не любит. Ни гномы, ни эльфы, ни орки. Они хотят, чтобы мы сдохли. А мы выживаем. Назло им. Так было и будет.
-- Аминь, брат Тиберий, - хохотнул Дилан.
-- Доброй ночи, - сказал, поднимаясь, Карл. – Пора на боковую. Убийства зверски утомляют.
Наемники понимающе усмехнулись. Сегодня они отработали деньги на славу. Сальва тоже поднялся. Спина ныла, плечи затекли. Он тоже устал, но нужно было сделать еще одно дело.
Караван сделал привал прямо на месте сражения. Купцы подгоняли наемников, расчищающих дорогу от бревен. Покойников похоронили в общей могиле – и тех, кто защищал караван, и тех, кто пытался его ограбить. Может, это было не справедливо, зато сэкономило время и силы. В лагере развели четыре больших костра и поставили повозки по две в ряд. Большинство разбойников погибло – в основном, когда они бросились наутек, показав защитникам спины, но некоторым удалось скрыться. Всерьез никто не ожидал второй попытки грабежа, но перестраховка еще никому не вредила. Так что часовые бдели, держа руки на рукоятях мечей.
Сальва вышел за освещенную границу и приблизился к пленнице. Греттэль сидела, опершись о путевой камень и пыталась перетереть путы, связывающие руки и ноги. Увидев его атаманша зашипела и, если бы Сальва был не настороже, пнула бы его в колено.
-- Напрасный труд, - сказал он девушке. – Пенька крепкая, а камень гладкий от дождей. К тому же, я прекрасно умею вязать узлы.
Он достал кляп из рта Греттэль и дал ей воды. Девушка удивленно посмотрела на кружку, осторожно отхлебнула.
-- Если бы я хотел тебя убить, - сказал Сальва, - я перерезал бы тебе горло еще днем. Пей.
Греттэль осушила кружку и Сальва дал ей мяса. Атаманша ела у него с рук точно одна из кобылок, за которыми Сальва ухаживал в Каррэнстале. Закончив с едой, Греттэль слизала с губ жир и смачно отрыгнула. Сальва вставил ей кляп в рот и положил пленницу на бок.
Он уже возвращался, когда Карл позвал его, вынырнув из темноты словно призрак.
-- Повозка? Ты это серьезно, Сальва?
-- Абсолютно серьезно.
-- Для нее?
-- Ага.
Карл вздохнул и покачал головой.
-- Сальва, Сальва. Ничему ты не научился. Мы не рыцари, а она не прекрасная дева, которую нужно спасать из лап чудищ и насильников. По-моему, ты перечитал чересчур много книг. Она – разбойница, и с радостью перебьет здесь всех, если представится такая возможность. Мы и сами думали примкнуть к ее банде, сам знаешь. Сидели с тобой в засаде и решали за кого будем стоять. Жребий брошен, и теперь мы с охраной. Ты понимаешь?
-- Ага.
-- И все равно потащишь ее с караваном?
-- Ага.
-- Как знаешь. Сам за ней ухаживай, - проворчал Карл. – И в кусты води тоже сам.
Тоффенбах ушел спать, тихо бранясь на непутевого напарника. Сальватор улыбнулся. Неплохо иметь при себе козыри, а сейчас Греттэль была тузом в рукаве. Жаль, что не все это понимали.

***

Караван неспешно тащился по тракту. Солнце жарило затылки, и охранники то и дело прикладывались к бурдюкам с водой. Сальва ехал в арьергарде отряда, правя покосившимся фургоном. После атаки артели несколько повозок серьезно пострадали. Одну пришлось разобрать, чтобы починить остальные. Купцы выделили Сальве побитую и изрубленную повозку. На каждом привале он как мог латал ее. Заново подбивал колесо к оси, вбивал гвозди в разваливающиеся борта. Греттэль наблюдала за ним с такой же ненавистью, как и прежде. Сальва следил, чтобы разбойница хорошо питалась и не давал ей шанса на побег. Греттэль бранилась и кусалась каждый раз, когда он снимал кляп. Сальва игнорировал потуги, продолжая ухаживать за пленницей.
Тоффенбах выбрал лучшую лошадь из тех, которые лишились своих хозяев. Умелый наездник, он то и дело заставлял коня подниматься на дыбы и пританцовывать, чем скрашивал монотонное путешествие. Сальве оставалось только завидовать – сам он не умел толком ездить на лошадях, хотя и был отличным конюхом. Поэтом он сидел в фургоне и даже не пытался вдеть ноги в стремена.
Караван шел между границами Мелирии и Сребролесья, двигаясь в сторону Десятиградья. Сальва с интересом наблюдал, как меняется местность. Ухоженные поля Мелирии сменились многовековыми елями и соснами, бережно хранимыми эльфами королевства. За ними следили лучники, держа стрелы наготове. Сальва видел их точеные фигуры, стоящие у бойниц, увитых орнаментом серебряных листов башен. Ими переставали интересоваться, как только Ульман и Беррих платили дорожный сбор. Золото перетекало из рук в руки и о присутствии людей на священных землях на время забывали.
Сальва сгоряча выбрал себе в качестве оружия шпагу, что раньше принадлежала Греттэль. Струна, так она ее называла. И действительно – шпага была легкой и тонкой. Но рубить ей было невозможно, только колоть. Сальва ощутил все недостатки такого вида оружия, тренируясь с Диланом и Тиберием. Его побеждали из раза в раз потому что Струной невозможно было парировать удары. Шпага опасно гнулась, скрипела и могла надломиться в любой момент. Сальватор был вынужден постоянно уклоняться и отскакивать, вертеться и перекатываться, чтобы не попасть под меч. Это выматывало и совсем не экономило время. В конце концов Сальва смирился и отложил Струну в сторону, предпочтя простой меч с обоюдоострым лезвием.
-- Шире ставь ноги, - советовал Карл, наблюдая за боевой стойкой ученика. – Да, вот так. Старайся занимать выгодную позицию перед схваткой. Лучше всего на высоте. Так сможешь рубить, тогда как противнику останется только колоть. Но это мелочи. Сейчас главное научиться использовать ноги. Ты правша. Представь, что это сухое дерево – твой враг. Встань к нему боком – так ты сократишь площадь, по которой он может нанести удар. Левую ногу вперед, чуть согни в колене. Вот так. Теперь ударь наотмашь.
Сальва выполнил приказ. Удар вышел сильным и точным. На лишенном коры стволе появилась широкая трещина.
-- Теперь два удара.
Он взмахнул мечом, полоснув дерево, и тут же рубанул снова. Удар вышел неплохим, но не точным. Меч даже не царапнул ствол.
-- Еще раз, - скомандовал Карл. – в фехтовании, как и в любом другом деле важна практика. Меч – оружие благородных и требует мастерства.
Они оттачивали владение мечом при любом удобном случае – вечерами вместо посиделок перед костром и травлей баек, днём во время коротких привалов и даже ночью, когда им выпадало дежурить вместе. Караван засыпал под лязг мечей и строгие наставления Тоффенбаха.
Сальва стал своим в доску для охранников. Они были в большинстве из Десятиградья. Простые парни из большого города, продающие мечи. Сальва умел обращаться с конями и успешно лечил мозоли, несварение и поносы. Именно врачевательством он заслужил почет и уважение быстрее чем некоторые ратными подвигами.
Но были исключения.
Герус прибыл из Сребролесья, присоединившись к каравану в качестве командира. Ульман и Беррих готовы были платить ему тройную ставку, что вызывало недовольство остальных. Сальва присматривался к остроухому и не мог понять, почему того так ценят. Герус держался особняком, всегда говорил с пренебрежением, принципиально называя всех хумусами.
-- Это означает человек на языке старой империи, - пояснил Тиберий, когда Сальва задал вопрос. – Так же это означает примат. Обезьяна, понимаешь? Когда-то эльфы, как и остальные расы Фиала, были рабами первой людской империи. Весь мир говорил на одном языке. Много лет миновало. Тысячелетий. Империя пала, а земли, на которых она покоилась, погрузились в морские пучины. Остались лишь Кости Империи – макушки скал Ниодала.
-- Ниодала?
-- Так именовали четвертый материк, Сальва, - встрял Дилан.
Молодой наемник вернулся с охоты, неся пару подстреленных куропаток. Он кинул тушки Сальватору. Найденыш оказался единственным из их тесной компании, который умел и хотел готовить. Уроки Георгин распространялись не только на травничество. Сальва ощипал птиц, выпотрошил, добавил соли и специй, которые нашлись в мешках уважаемых Ульмана и Берриса. Торговцы были слишком заняты спорами друг с другом и дележом процентов от продаж, чтобы обратить внимание на недостачу нескольких унций товара. Он вычитал множество рецептов в кулинарных книгах и радовал ребят новыми вкусами каждый день. К тому же душистые травы, если знать, как они выглядят, попадались чуть ли не через каждый шаг.
-- Именно, - подтвердил Тиберий, пускающий слюни на тушку, медленно запекавшуюся на медленном огне. – Эльфы охотно пользуются старым имперским языком. Хумус странное слово. Для эльфов – ругательство, для нас память о величии предков.
Упорные тренировки давали первые плоды. Сальва выучил основные приемы боя на мечах. Выпады, обманные маневры, финты, октавы, кварты, батманы и репри выходили лучше с каждым днем. Карл шпиговал караванного кашевара терминами, не забывая о практике.
Спустя пять дней, колонна повозок покинула Сребролесье. Перед ними открылась панорама бескрайних равнин, поросших короткими травами и кустарниками. Широкие стада кровов и овец мирно паслись прямо возле торгового пути. Сальва с живым интересом взирал на ширь лугов. Он привык жить рядом с Душилесьем и видеть высокие деревья, молчаливо наблюдающие за путниками у обочины дороги. Вид открытого пространства, где зеленый ковер покрыл землю вплоть до уходящего за окоем закатного солнца казался чем-то величественным. Ветер настойчиво толкал в спину и развевал волосы. Он был владыкой этого места и желал избавиться от пришельцев, побеспокоивших владения.
-- В первый раз всегда поражаешься, - сказал ехавший рядом Дилан. – Но затем тебя нанимают, чтобы стеречь чужое добро, и ты опять едешь среди холмов, холмиков, горок и пригорков. И так, пока не приедешь к ледяным озерам Норсии или в Сребролесье, чтобы затеряться среди их чертовых елей в то время, когда в тебя целятся сотни лучников.
-- Где мы сейчас?
-- Дай подумать… Караван идет по Цетакийскому тракту вторые сутки, постепенно сдвигаясь к северу. Видишь далекую темную точку справа от себя? Это Каменная Радуга. Я бывал там всего раз и действительно, люди установили громадную арку из гранита при въезде в город! Десятиградцы считают долгом отгрохать любую нелепо большую штуковину и гордиться ею будто ее подарили Шестеро.
-- А Золотые Ворота?
-- Нет, - рассмеялся Дилан, поняв куда клонит Сальватор. – Ворота и двери домов в городе действительно красят в желтый цвет, но вот золото хранят под замком.
-- Жаль, - разочарованно протянул Сальва. – И долго нам еще ехать?
-- Три дня, если погода не переменится. Тут шалят пыльные бури. Через пару часов свернем на дорогу Игл и Терний. Дальше по прямой до холма, что похож на петушиный гребень. За ним и будет город.
Наемник послал воздушный поцелуй Греттэль. Девушка яростно жевала кляп, и молотила ногами о борта фургона. Сальва вздохнул и накинул полог ткани, ограждая себя от общества атаманши.
За оружием Сальва следил с особым тщанием. Он зарубил на носу простое правило – лучше всегда быть готовым к бою, чем проиграть из-за собственной глупости. Меч Сальватор держал при себе на таком расстоянии, чтобы в случае опасности всегда мог до него дотянуться. Он правил лезвие оселком, оттачивая его до бритвенной остроты. Разбойничья добыча не была верхом мечтаний – оружию не хватало баланса и острие перевешивало рукоять, из-за чего Сальва всегда тратил больше времени, чтобы принять оптимальную стойку для соблюдения равновесия. Подумав над проблемой, он утяжелил шар противовеса. Меч, конечно, стал весить больше, но теперь выпады и рубящие удары выходили так, как того желал Сальва, а не слепая удача.
Карл проводил тренировочные бои, в которых Сальватор получал необходимый для схваток боевой опыт. Да, он и до этого сражался – с дубиной наперевес Сальва смог убить двоих разбойников, отшибить руку третьему и хорошенько приложить по спине четвертого. Но тогда на их стороне была внезапность. Еще раньше – найденыш сражался с порождениями мавки, но тогда помогла скорее удача, чем техника и опыт. Он убил чудовищ потому что они глазели на ритуал и зависели от воли владычицы Душилесья. Встреча с рыцарями в Плоскогорке доказала, как мало Сальва знал о драке вообще. Его избили как щенка, а если бы у Сальвы хватило денег купить меч и достаточно глупости обнажить его против воинов, кто знает – может быть на погосте рядом с Георгин вырыли еще одну яму.
Уроки, данные Тоффенбахмом, помогли понять суть боя на мечах. Рубка с сослуживцами давала возможность закрепить знания на практике. Сальватор выкладывался на полную, чтобы отточить навыки и вскоре бился на равных с половиной мечников из их каравана. Он не боялся рисковать и был хитер как демон. К тому же, Сальва умел наблюдать и подмечать мельчайшие детали, чего не скажешь об остальных.
Он знал у кого болело колено, кто любил делать обманные выпады в плечо, чтобы затем атаковать иное место. Знания – сила, которую опасно недооценивать. Сальватор использовал это против бойцов и выигрывал. Йорген Сивый сдался после того, как Сальва выбил меч из его рук. Тормунсен отказался с ним фехтовать после третьего поражения кряду. Даже Дилан прекращал подшучивать, когда их мечи скрещивались. Рыжеволосому наемнику было не до смеха – Сальва становился опасным соперником и распылять внимание при бое с ним грозило унизительным проигрышем.
Карл посмеивался, наблюдая за тем, как Сальватор гоняет очередного мечника по кругу. Ему льстило то, как быстро он смог научить найденыша всему, что знал сам. Тоффенбах и сам бился с Сальвой, правда за плечами старого воина была не одна битва и порой приходилось идти на хитрости, чтобы выиграть бой. Он мог бросить жменю песка в глаза Сальве, подставить подножку или внезапно выхватить стилет, чтобы завершить бой, приставив сталь к горлу друга. Однако беглый заключенный давал обмануть себя лишь раз, и постепенно арсенал ухищрений редел как кошель монет в дорогом борделе.
Травы сменились сухостоем и треснувшей землей. Здесь редко шли дожди, хотя облака бежали по небу точно обезумевшая отара. Их гнал в загон ветер. Бдительный пастух, он следил, чтобы ни одна капля не пролилась вниз. Дорогу к Золотым Воротам называли путем Игл и Терний. На такой земле могли ужиться только акации и терновник. Ощетинившись иглами, они неприветливо встречали путников, такие же обветренные и укоренившиеся, как и люди, что жили здесь.
Сальва смотрел на невзрачных крестьян, упорно пахавших землю в надежде вырастить ячмень или пшеницу и гадал, что заставляет людей год от года сидеть на клочке бесплодного камня и ждать, когда Шестеро смилостивятся и пойдет дождь? Что двигало их разумом? Они ведь понимали, что их надежды пойдут прахом, а зимние ветры выметут семена точно сор из избы.
Что двигало им, преступившим закон, потерявшим то немногое, что было в жизни? Сальватор думал над этим, как и над многим другим. В дороге, тянущейся бесконечно и кусавшей собственный хвост, мало развлечений. И размышления – одно из них. Есть путь, который нужно пройти. И путник, следующий маршруту. Сальва знал, куда движется. Цель была простой и понятной любому, кто знал его.
Он хотел вернуть Каталину, чего бы это не стоило. Не план – наметки того, что станет им, формировались в голове, сливаясь друг с другом.
-- Я все гадаю, когда ты меня отымеешь, - сказала ему Греттэль, когда Сальва снял кляп, чтобы покормить заключенную. – Когда это произойдет, дружки присоединятся или будут пялиться? Какую дырку предпочтешь?
-- Я не собираюсь тебя насиловать, - нахмурился Сальва. – С чего ты это решила?
-- А зачем еще везти связанную девку в телеге, кормить и поить? – сказала, словно плюнула атаманша. – Просто убей меня, пока я не убила тебя. А я это сделаю, поверь – перережу глотку тебе и остальным.
-- Сомнительно. Я умею…
-- Вязать узлы. Ты говоришь это всякий раз, когда я пытаюсь развязать веревку.
Греттэль раздвинула ноги, забавляясь его стеснением. Сальва быстро надел кляп и пошел собирать палатку. Оставался день до того, как они въедут в Золотые Ворота. Наемники беседовали, решая, что будут делать, когда получат вторую часть обещанных денег.
-- Я понесу деньги в гномий банк, - говорил Тиберий, мечтательно улыбаясь. – Самое надежное место в Фиале. Пришло время начать копить на старость.
-- Погоди-ка, неужто я вернулся на год назад, - деланно поинтересовался Дилан, считая оставшиеся в колчане стрелы. – Ведь тогда ты говорил тоже самое!
-- Знаю, - нехотя согласился кантонец. – но теперь все будет иначе.
-- Я чего-то не знаю? – спросил Карл.
Тиберий невесело отмахнулся.
-- Была полоса неудач, вот и все.
-- Он проиграл все до последнего таланта первому встречному шулеру в ближайшей корчме, - смеясь, рассказал Дилан. – Они бросали кости до самого утра. Когда я проснулся, увидел Тиберия в портках.
-- Я не все проиграл, - невозмутимо возразил Тиберий. – При мне были секира и салада.
-- В портках с секирой и шлемом, - чересчур уважительно для правды кивнул Дилан. – Как видишь, Карл, мое капиталовложение оказалось стократ выгоднее.
Дилан любовно погладил лук, разобранный на части.
-- Бьет с такой силой, что пробивает кожу с пятидесяти шагов. Может и кольчугу, если ближе подойти.
-- Выбирать было не из чего, - продолжил Тиберий. – Либо попробовать добраться к городу воров и продать мечи любому заправиле бесчисленных шаек. Но сам знаешь, что там не живут долго, а платят мало. Так что нанялись в охрану купчикам. Работа для ленивых. Знай – езжай себе из одного города в другой, и натирай мозоли на заднице.
Все благодарно посмотрели в сторону Сальвы, который исправно выдавал средства от опрелостей. Найденыш сидел тихо, прикрыв глаза. Казалось, что он спал, но наемники успели узнать Сальву за эти дни и понимали – беглец слушает их очень внимательно.
-- С тех пор перебиваемся случайным заработком, - закончил Дилан. – На еду хватает, но не ждите чего-то большего. Даже лошадей нам ссудили гильдии пряностей и шелка под десятую часть от заработка за этот поход. Такие дела, парни. Теперь ваша очередь. Что случилось?
Тоффенбах вкратце изложил события, упустив маловажные детали. Сальва слушал историю своей жизни и понимал, как глупо все произошло. Как можно быть таким наивным? На какой еще исход он надеялся? И все же Сальватор понимал, что поступил бы точно так же еще раз, не смотря на горький опыт. Каталина вела его в пропасть и Сальва шел туда по доброй воле.
Костер догорал. Хворост не спешили подкидывать. Они сидели молча, думая каждый о своем. Путешествие подходило к концу и каждому следовало заботиться о том, что даст завтрашний день.
-- Наше предложение в силе, - неожиданно громко сказал Тиберий, глядя на Карла сквозь дым тлеющих углей. – Но условия следует пересмотреть. Тогда, у порога твоего дома, я предлагал тебе большую часть заработка. Теперь мы в равном положении – без денег, дома и будущего. Так что деньги тоже поделим на четверых.
Сальва и Карл переглянулись. У них сложились дружеские отношения за эти недели. Почему бы не стать партнерами? Они ничего не теряли. Зато приобретали двоих товарищей. Сальва не так много знал о мире, но кое-что усвоил очень хорошо. Без связей многого не добьешься. Карл Тоффенбах. Дилан Мерфи. Тиберий Октум. Не самые известные имена. Но надо же с чего-то начинать?
-- По рукам, - сказали они в один голос.

***

Греттэль так и не удалось бежать. Проклятый наемник! Он знал свое дело и говорил чистую правду. Отличные узлы держали крепко. Она желала, чтобы проказа поразила паренька, и первым, что сгниет и отвалится должен быть его маленький хер.
Если бы кто-то соизволил спросить Греттэль, почему она считает хер ее надсмотрщика таким маленьким, что его следует искать с увеличительной лупой, ответ будет таким: Сальва попросту побоялся спустить штаны и трахнуть ее как следует. Греттэль прожила нелегкие двадцать лет в Золотых Воротах. И каждый встреченный мужчина хотел увидеть, что у нее под юбкой. Стеснялись только те, кто обладал елдаком с мизинец. Вот что сказала бы им Греттэль, но ее никто не спешил спрашивать.
Сальва отлучился на несколько минут, увидев прилавок торговца тканями. Наемник вернулся со связкой золотых лент. Он раздал каждому по атласной полоске, сказав прикрепить их на видных местах снаряжения.
-- Это еще зачем? – спросил Тиберий, неловко теребя ленту. – Я тебе что, модник какой или самовлюблённый фанфарон? Мы воины, парень, а лентой этой в походе разве что подтереться можно будет.
-- Надевай. Пригодится, - просто сказал Сальва и улыбнулся так же открыто и дружелюбно, как и тогда, в Душилесье, когда они нашли его окровавленным, сжимающим голову гурлока в руке.
Атаманша тряслась в разбитом фургончике, мысленно проклиная Сальву, его дружков и весь караван. Она жевала кляп от злости и безнадеги, давя рвотные позывы, когда влажная ткань терлась о небо. Наемник приходил два раза в день, чтобы накормить и сводить в кусты. Со временем Греттэль смирилась с таким положением дел.
Она стала чем-то вроде вещи, которую постоянно носят при себе. Греттэль ехала в фургоне, и смотрела сквозь зазор в рваной ткани на город. Золотые Ворота был типичной для Десятиградья помойкой. Пыльные улицы, серые стены домов и суетящиеся людишки. Греттэль знала его изнутри. Днем стража патрулирует тесные улочки с выдающимися вперед балконами, а зазывалы пытаются продать безделушки по громадным ценам. Но как только наступал вечер расцветали кражи и ограбления. Неосторожных путников резали в закоулках прямо рядом с торгующими своим телом шлюхами. Два мира под одной крышей. Ничто не ново под светом Астарты.
Но наемник, этот трижды проклятый Сальва, ехал с широко открытыми от удивления глазами и постоянно охал, когда караванщики пересекали очередной мост, ведущий в более дорогой квартал. Казалось, каждый камень мог поразить его воображение.
-- Как называется этот мост с каменными изваяниями?
-- Гаргулий Насест, - отвечали ему десятиградцы.
-- А что это за здание с высоким шпилем из позеленевшей меди?
-- Это префектура города.
-- Золотыми Воротами тоже управляет дож?
-- Да. В Десятиградье каждым городом управляет дож. Наш, Паоло Тигредо, называет свой дворец Громоотводом, потому что в шпиль во время гроз бьют молнии.
Наемник засыпал их вопросами, треща без остановки. Голова Греттэль гудела, но сказать ему заткнуться мешал кляп, поэтому она продолжала грызть тряпку от ненависти к разноглазому ублюдку.
Караван пересек еще несколько мостов и остановился в храмовом квартале. Скульптуры Шестерых молчаливо взирали на враз приободрившихся многоуважаемых Ульмана и Берриса. Члены гильдий пряностей и шелка властно отдавали распоряжения о разгрузке ценного товара, подписывали кипы документов и ставили треугольные печати на бланках, пахнущих лучше, чем самые дорогие духи, которыми пользовалась Греттэль. Обученные слуги сноровисто перебрасывали друг другу кули и катили бочонки. Произошла вялая ссора, когда старший в бригаде наемников не досчитался своей доли. Торговцы спорили рьяно и не сдали позиций, даже когда им пригрозили расправой. Жаль, что до поножовщины дело так и не дошло. Греттэль не видела, как кому-то выпускают кишки целую неделю. Руки чесались взять любимую Струну и проткнуть первый попавшийся мешок с кровью.
Когда с перцем и шелком было покончено, вспомнили и про нее. Седой мечник, друг Сальвы с мелким хером, взвалил атаманшу на плечо. Довольные воины позвякивали кошелями, рассказывая на что потратят таланты.
-- Мы остановимся в Крыле Гарпии, - сказал, обращаясь к Сальве улыбчивый лучник с волосами цвета соломы. – Чтобы ты не задумал, поспеши. Тиберий говорит, что сегодня ему повезет. А когда он так говорит, значит уже через пару часов останется в одних портках. Вы должны это видеть – зрелище не для трусов!
Парочка двинулась к рыночной площади. Прохожие не обращали на них никакого внимания. Десятиградье славилось вольными нравами и предпочитало тактично помалкивать и отводить глаза в сторону, тогда как в Норсии не равнодушные граждане уже звали бы городскую стражу.
День, как и предыдущий, как и вся неделя до них, был ветреным Люди прикрывали лица легкой тканью, защищавшей от колкой пыли. Золотые Ворота находились на пересечении дорог, ведущих из Сребролесья, Норсии и Мелирии. Большой порт, располагавшийся в восточной части города, также принимал торговые суда из Зимородья и Предела, приплывавшие по спокойному Молочному морю.
Коротко переговорив с дельцами, Сальва подозвал напарника. Наемник кивнул на каменный постамент у фонтана, выложенного в форме восьмиконечной звезды. Лучи обозначали стороны света с крайними географическими точками, известными людям. Греттэль поставили в центр розы ветров – затылком к Норсии и лицом к Сулийскому Каганату. По правую руку находились Западные кантоны, а по левую Кости Империи, омываемые Океаном Рока. Атаманша не понимающе озиралась.
-- Славные граждане Золотых Врат, - обратился к прохожим Сальва хорошо поставленным голосом уличного продавца. Наемник, как оказалось, умел не только узлы вязать. – Мы пришли сюда, на торговую площадь вашего славного города, чтобы восстановить справедливость и воздать по заслугам той, кто терроризировала всю округу на протяжении двух лет. Мы, знаменитые Золотые Ленты Каррэнстала, покорители Душилесья и убийцы гурлоков, сделали вам, десятиградцы, большое одолжение.
Сальва чуть толкнул связанную девушку, и та грохнулась на колени, едва не раскроив череп об острые грани лучей гранитной звезды. Люди останавливались, с интересом наблюдая за представлением. Даже Греттэль нехотя признала, что он знал, как привлечь толпу зевак.
-- Мы дарим городу ее, - Сальватор ткнул перстом на пленницу, - Греттэль по прозвищу Струна в Горле. Вот ее шпага!
Сальватор показал им Струну. Греттэль зашипела. Идиот ее чуть не поломал, пытаясь противостоять тяжелым полуторным клинкам! Люди охнули и отпрянули. Они с опаской смотрели на связанную и беззащитную атаманшу, растерявшую ореол страха, который некогда ее окружал, заставляя глупых людишек рассказывать сказки о том, что Греттэль придет к ним ночью и перережет глотку, если не будут слушаться родителей. Будто она когда-то перебирала – кого убьет, а кого помилует.
-- Мы перебили ее людей. Мертвецы гниют у холмов Цетакийского тракта, если вы еще сомневаетесь в моих словах! Торговый путь из Сребролесья в Золотые Ворота отныне безопасен. Золотые Ленты сделали это для вас в своем великодушии и щедрости. Мы остановились в Крыле Гарпии и пробудем в вашем великом городе только два дня.
-- Ах ты тварь!
Дородная женщина подобрала камень, плохо подогнанный к брусчатке и засадила им Греттэль в живот. Атаманша скорчилась, всхлипывая.
-- Я помню тебя, Струна! Ты убила моих детей и мужа. Меня тоже ткнула в грудь, но я выжила! Сдохни, сдохни мерзкое отродье!
-- Я тоже ее знаю, - сказал, приближаясь к семиконечной звезде гном с пышной бородой, заплетенной в три косы. – Мы еле спаслись от ее ватаги полгода назад. Потеряли и товар, и друзей. Она убивала их и смеялась. Теперь не до смеха, девка?
Гном пнул Греттэль с размаху, перебив нос.
Поднялся шум. Собиралась большая толпа, затапливавшая переулки, ведущие к торговой площади. Люди помнили ее, губительницу и душегубку. Греттэль корчилась под ударами сапог, извиваясь змеей. Ее били взрослые и дети, вымещая ненависть и горе по погибшим. Кровь шла из носу, во рту было солоно, язык царапали осколки зубов. Греттэль думала, что она самая удачливая разбойница на всем пути от Цетакийского тракта до дороги Иглы и Терний. Она понимала, что не будет жить вечно. Ее часто ранили. Но ребята каждый раз латали любимую командиршу и, когда она становилась на ноги, путники мочили портки чаще, чем осенний дождь полощет землю. Греттэль была реалисткой. Если бы ее спросили какая смерть ее ждет, не колеблясь ни минуты атаманша ответила бы, что от меча опытного наемника. Добрый фут стали в сердце и все кончено. Но не так, не от камней и башмаков простого люда. Ей выбили зубы, сломали ключицу и рвали волосы клоками.
«Пощады» - хотела крикнуть девушка, но проклятый кляп задушил вопль в зародыше.
Когда в ход пошли дубины, вырванные из подпорок купеческих лавок, она в последний раз увидела наемников. Они уходили прочь ни разу не оглянувшись.

13 - Зло есть зло:
...Князь велел убить преступника, и никто из нас его не ослушался. Он стал нашим лидером, новым королем слепого царства. Мы смотрели на него, как на лучик надежды и старались соответствовать мерилу. Так мы продержались еще месяц. Люди умирали. Они испражнялись там, где ели и спали. Запах непередаваемый… Армия таяла на глазах, и мы ничего не могли поделать. Кто-то из слепцов организовывал группировки, пытавшиеся пленить зрячих и заставить тех служить себе. Мы сопротивлялись и творили правосудие. Запасы подходили к концу, а всеобщая санитария привела к вспышке болезней, которые косили солдат сотнями. Все мы, зрячие, понимали, что рано или поздно мы сделаем то, за что нас проклянет весь лагерь.
-- Что? – спросил Уоллес.
-- Догадайся, - процедил Тиберий. Он выбросил кость в угли и завернулся в плащ, готовясь уснуть. – Они их бросили.
-- Мы оставили их умирать, - подтвердил его слова Карл. Он поежился, от нахлынувших воспоминаний. – Однажды вечером Косс Матэвэл собрал нас в своем шатре и сказал, что так дальше продолжаться не может. Это были трудные слова, несправедливые к нашим друзьям. Но нужные. Мы смертельно устали, ухаживая за ними, постоянно требующими еды, воды и внимания. Мы старались изо всех сил, но все равно слышали упреки, которые отпускали те, кто оставался обделенным. Нас было так мало. И помощь, на которую надеялись, так и не пришла. Парни понимали, что армия обречена. Да и слепые, тоже, думаю, понимали, только гнали от себя дурные мысли подальше, выманивая у смерти еще один день. Косс Матэвэл озвучил наши мысли и тем самым спас нас от мучительного выбора. На его плечи легла вина, которая грызла князя до самой смерти. Он приказал нам собрать провиант, взять по две запасных лошади и покинуть лагерь. И мы послушались. Никто не возражал, не называл остальных предателями. Мы последовали за ним и никто, слышите – никто ему не возразил. Мы покинули воняющий, стонущий, и молящий могильник как воры – ночью, хотя с таким же успехом могли уйти днем или утром – ведь кругом были одни незрячие. Мы сделали так, потому что темные дела всегда совершались под покровом ночи и не важно – делаешь ты это во благо или нет. Зло есть зло, это я знаю точно.
Мы не кичились совершенным, не упивались чужим горем. Мы… просто ушли. Пропустили финал невеселой истории. Вот что мы сделали. И я благодарен Коссу Матэвэлу. У него было достаточно доброты, чтобы заботиться о несчастных столько, сколько хватало сил и достаточно храбрости, чтобы взять бразды в свои руки и увести нас оттуда. Мы вернулись обратно. Уж не знаю каким чудом, но смогли. Прошли и Дичьеземье, и кряжи Льдистых гор. Выжившие постепенно откалывались от маленькой группы. Уходили так же, как покидали лагерь – ночью. По одному, по двое, они исчезали из нашей жизни, возвращались к семьям или к старому ремеслу. У меня не было никого. Поэтому князь предложил мне стать сотником в его дружине, и я согласился. Вот и вся история.
Карл посмотрел на троицу. Уоллес избегал встречаться с ним взглядом. Тиберий спал. Дилан поглаживал гладкий подбородок. Может он зря открылся перед ними? Стоила исповедь того? Шестеро знали ответ.
-- Я пошел с вами, - закончил он. – Чтобы отдать старый долг. Я верну дочку Косса в замок, или хотя бы ее тело. Чего бы мне это не стоило.

***

Девушка так и не смогла освободить его от лозы. Она сломала ноготь, пробуя ослабить стебель, а когда попробовала рассечь ствол камнем, лоза стянула его шею так, что потемнело в глазах. Пришлось оставить так, как есть.
Он кое-как начал понимать ее. По крайней мере некоторые жесты не нуждались в истолковании. Вместе они пили росу с листьев и грелись холодными ночами. Правда, девушка загоралась румянцем при одном прикосновении и почему то постоянно отводила взгляд от низа его живота.

14 - Вместе они кое как держались:
Благодаря ей он понял к какому племени относится. Конечно, он уже видел деву леса. У нее тоже были руки, ноги и тело без шерсти, но принадлежала ли она к тому же роду? Нет, этому созданию чуждо все, что имело отношение к нему или пленной девушке. Дева леса извечна. Ей поклоняются деревья. Она повелевает ужасными тварями. Она смотрела на них, как на жуков – с тем же безразличием и превосходством.
Новая знакомая волновалась. Каждую ночь она с беспокойством смотрела на небо, пытаясь ему что-то втолковать. Ночи становились все более светлыми. Сначала он видел на шаг от себя, затем на три. Даже здесь, в темнице, он мог рассмотреть, что происходило вокруг.
Твари готовились к ритуалу. Они принесли белую пыльцу и рисовали вокруг престола госпожи сложные фигуры. Сдирая кору с деревьев, они подставляли черепки разбитых амфор, собирая липкий сок, часть которого давали пить деве леса. Другую часть отдавали пленникам. Он пил безропотно, так как не видел смысла сопротивляться и получать лишние синяки. Его сокамерница была иного мнения. Она вертела головой, билась в истерике, стараясь вывернуться из объятий прислужников древней сущности. Она оказывала сопротивление изо всех сил, но каждый раз проигрывала неравный бой. В итоге ей разжимали челюсти и силком проталкивали в глотку патрубок, по которому стекала клейкая масса. Последняя точка была поставлена, когда твари заметили, как заключенная вставляет два пальца в рот, пытаясь исторгнуть древесный сок. Лианы крепким узлом связались вокруг рук девушки. Она стала такой же беспомощной.
Он продолжал наблюдать. Это было единственное, что ему оставалось. Он узнал, что у девы всего семь слуг. Он высчитал время, за которое они совершали обход территории и траекторию движения. Чудовища обладали огромной силой, были способны прыгать на дальнее расстояние, но, если к ним подобраться достаточно близко, оказывались неповоротливыми, неуклюжими. Зайцы и белки легко проскальзывали у них под ногами. Он бы мог нанести решающий удар первым. Только следовало помнить о когтях, способных взрезать плоть так же легко, как и воду (лист, траву?).
Земля от зарядившего дождя стала влажной и податливой. Дерево – их тюремщик, елозило корнями в поисках опоры и часто кренилось то на одну, то на другую сторону. Дуб смог укорениться, только найдя устойчивый кусок ветхой статуи, используя плечи и часть сколотого щита в качестве твердого фундамента.
С одного края ямы образовалась широкая щель. Он смотрел на нее с надеждой и отчаянием. Свобода была так близко, он мог бы разрыть землю если бы смог освободиться от пут. Но лпуты держали крепко. Нелепое препятствие поднимало злобу со дна естества. Он отдавался в ее власть постепенно. С каждой новой неудачей.
Девушка как могла успокаивала его. Либо беседой, либо прикосновением ко лбу, щекам. Если бы не она, он наверняка превратился в дикое животное, способное лишь рвать в клочья все живое. Вместе они кое как держались.
Но вот пришло время и все приготовления были совершены. Он понял это тогда, когда догадался, чего опасалась девушка. Зрелище вышло воистину изумительное. До этого он видел лишь осколки. Мелкие частицы, похожие на пыль постепенно вытеснялись кусками побольше. Небосвод стал частью мозаики, разрозненные части которой наконец складывались в единую картину. Медленно и величаво из-за горизонта появлялась луна. Изувеченная старым катаклизмом, разорванная надвое, она приближалась к миру, пытаясь угнаться за собственными же потрохами.
Парад небесных камней устроил хоровод, проплывая мимо. Именно этого момента ждала дева леса. Она приказала древу доставить пленницу в центр фигуры. Пленник рванулся было на защиту, но лианы быстро спеленали его, завернув в растительный кокон.

15 - Если есть солдаты, значит есть и командир?:
Она приказала древу доставить пленницу в центр фигуры. Пленник рванулся на защиту, но лианы быстро спеленали его, завернув в растительный кокон. Девушку перенесли в центр выведенной белой краской фигуры. Гибкие ветви развели в стороны руки и ноги, соединив с частями узора. Твари подняли головы кверху и завыли, глядя на далекие каменные ошметки. Серебряные светочи низринулись с небес, затопив руины мерцающим светом. Лунная радуга сошла к подножию каменного престола.
Дева запела. Ее голос, неземной и чарующий, был подобен льющейся родниковой воде – такой же чистый и холодный. В нем не было ничего человеческого. Деревья начали раскачиваться в такт пению. Девушка тоже казалась завороженной творящимся вокруг.
Только пленник еще пытался бороться. Что-то должно было произойти. Что-то скверное и не сулящее ничего хорошего для них. Ответ сквозил в воздухе. Во рту поселился вкус пепла. Когда дева закончит ритуал, он умрет. Умрет девушка. А Дева продолжит жить, как и жила до них. Идя рука об руку с вечностью. Такова ее природа.
На плечи осыпались комья земли. Кто-то рыл ход, разгребая влажную землю. Он обернулся, приготовившись дорого продать жизнь. Волк замер, склонив голову на бок, оценивающе рассматривая приятеля. Затем подошёл и ткнулся холодным носом в плечо.

***

Тиберий вел их почти наобум. Утром кантонец увидел следы. Нечеткие, испаряющиеся подобно влаге на горячем теле, они уводили их дальше на юго-запад. Но теперь даже ему было сложно определить направление. Дар Туманных земель оказался бессилен против чар леса.
-- Слева и справа находятся охотничьи угодья князей Лора Тегаусса и Вильяма Блэйка, - рассказывал Уоллес. Отчего то он решил, что беседы во время похода помогают скоротать время. Остальные так не считали, но Уоллес их особо не слушал. – Вместе с нашими землями, они клещами зажимают северную оконечность Душилесья.
-- Это ты что ли так его называешь? – усмехнулся Дилан.
-- Старое название, - отмахнулся Уоллес. – Орки его так называли, затем пришли люди. Из старой империи. Многие племена истребили, других, как водится, в рабство забрали. А название и приклеилось, словно банный лист. Разные легенды про это место переходили от бабок внукам, а те передавали своим внукам. Что якобы у леса есть душа или сердце. Оно родилось вместе с этим миром и угаснет вместе с ним. Если рубишь дерево – душа кровит, ну и так далее. Словом – лес этот живой якобы.
-- А эти гурлоки, - нахмурился Тиберий. – Они, выходит, хранители покоя или вроде того?
-- Выражаясь понятным языком – солдаты, - кивнул Карл.
Он тоже слышал местные россказни, про страшную месть за рубку леса и прочую чепуху. Люди княжества были до того суеверными, что закупали древесину у соседей, лишь бы не проверять правдива ли байка. За долгую службу он насобирал таких историй столько, что хватило бы на целую книгу, если бы у него было желание ее писать.
Они шли меж лесных прогалин с цепкими кустами по краям. Непогодилось. Шестеро испытывали их терпение мелким дождем. Осень подходила к концу. Зима обещала быть холодной и что самое скверное - долгой. В западных княжествах снег выпадал густо, иногда дома засыпало по печные трубы. Видимо, Карл становился стариком, раз начинал обращать внимание на такие мелочи. Ему так же, как и остальным хотелось вернуться обратно. Плюнуть на глупую, с самого начала нелепую затею и закутаться в одеяло попивая горячее вино с пряностями.
Он отогнал непрошеные мысли. Уют будет потом. После похорон и скорби. Старые долги и старые раны суть одно и тоже – дают о себе знать изредка, но всегда некстати.
-- Если есть солдаты, значит есть и командир? – спросил Тиберий.
Кантонец склонился над ворохом павшей листвы, щурясь и водя по не рукой.

16 - Мавка:
Кантонец склонился над ворохом павшей листвы, щурясь и водя по ней рукой. Отпечаток таял словно снег. Он почти забыл, как это – быть нормальным. Туманные земли покоились у побережья Квинтинии, запретного материка. Последняя империя людей столетьями прогибала спину под собственной тяжестью. Она бы пала так или иначе, даже если бы не произошел катаклизм.
Прошло две тысячи лет, седая старь для ныне живущих. Но земля, она помнила и несла беды всем, кто ее осквернил. Он помнил, как десятки, сотни фосфоресцирующих троп, мелькающих перед глазами даже с закрытыми веками, сводили с ума. Он кричал и пил дни напролет. Хотел выпрыгнуть за борт, но приятели успели перехватить у самого борта. Его связали и бросили в трюм, где он и коротал время всю обратную дорогу.
-- Да. В каком-то роде есть вожак, - согласился Уоллес. - Фригитта зовет ее Королевой Цветов, а крестьяне, те и вовсе мавкой кличут. Она гурлокам все равно что мать родна.
-- Мавка значит, - Дилан шел последним, рубя хворостиной росшие на деревьях грибы. – Она что-то вроде духа?
-- Надеюсь, что нет, - сказал Карл. – Духи конечно железа боятся, но вот убить таких могут только плетцы. А таких с нами сейчас нет. Даже ведьмы боятся, предпочитают договориться в обмен на дары. Втроем мы с ней не совладаем.
-- А нам и не нужно. Сюда, - Тиберий махнул рукой в сторону очередного ручья. – Схватим княжну и ноги в руки. А дальше выменяем на денежки.
-- Я без головы не уйду.
-- Будет тебе голова, Дилан. Твоя. На шесте. Отличное украшение для интерьера. Отобьешься от группы или отстанешь – пеняй на себя. За тебя мне не заплатят не то что империума, даже ломаного грошика не дадут.
-- Да ладно тебе, Карл. Я все понимаю, не маленький. Нападем гурьбой, отобьем девчонку и ходу.
-- Смотрите, - Уоллес показал пальцем на воду. – Это что – запруда?
Они прошли вдоль ручья. Кто-то сложил камни полукругом, запрудив поток. Всюду были разбросаны ветки и пуки травы вперемешку с ягодами.
-- Бобры, что ли?
-- Ага, мясоедные, - хмыкнул Тиберий, показывая на засоленные тушки зверья.
-- И неплохо вооруженные, - добавил Карл, подбирая обломок копья с каменным наконечником.
-- Люди? Здесь, в центре чертова леса?
-- Почему бы нет, мы же здесь.
-- Но не живем же…
Позже они наткнулись на неплохо созданную ловушку. Некто не пожалел сил и был довольно терпелив, чтобы выкопать яму, вбить в дно колья и перекрыть верх дерном с листьями. Черная пантера, редкий зверь, предпочитающий охотиться вдали от людей, была мертва уже несколько дней.
-- С нее что, пытались шкуру содрать? – спросил Уоллес, прикрывая рукавом рот и нос.
-- Ну да, - сказал Дилан. – Только как-то топорно. Будто тупым инструментом. Варвары что ли? Перебрались-таки(?) через Льдистые горы?
Все посмотрели на Карл. Тот пожал плечами.
-- А я тут при чем? Мы до них так и не дошли, если помните, поэтому ничего нового не скажу.
-- Даже если так, - сказал Уоллес. – Нам сейчас не до них. О девочке думать нужно. Бедная Каталин сейчас одна, в окружении этих тварей. Незнамо где. А наш проводник топчется на месте точно собака, что забыла, где кость зарыла!
-- Соскучился по железу в глотке? – Тиберий сощурился и потянулся к шестоперу. – Это я могу устроить.
-- Треклятый наемник, лишь о монетах и думаешь!
Мужчины обнажили оружие. Карл встал между спорящими, порывающимися втянуться в драку. Примиряюще поднял руки.
-- Спокойно, парни, спокойно. У вас будет время размахивать мечами. Да и цели тоже имеются. Гурлоки, помните? И их госпожа.
-- Да, ты прав, - признал Уоллес. Он почесал седую голову и неловко протянул руку кантонцу. – Я просто беспокоюсь о малышке. Прости, ладно?
Тиберий кивнул и вместо рукопожатия вдел шестопер в кожаную лямку.

17 -Легенды, сказки, мифы:
Тиберий кивнул и, вместо рукопожатия, вдел шестопер в кожаную лямку. Наемник предпочел вернуться к работе отложив обиды на потом. Он был профессионалом в своем ремесле, как никак.
-- Твари атаковали дикаря, - сказал Карл, разглядывая западню. – Я вижу отпечатки двух пар лап.
-- И там третьи, - кивнул в сторону куста дикой малины кантонец. – Вчера мы шли по следам четвертого. Выходит, последний и нес девчонку, тогда как остальные отвлекали внимание.
-- Ты сможешь прочитать, куда он пошел? – спросил Дилан.
-- Не знаю. Что-то не так с этим лесом. Раньше я всегда знал кого и где искать. Теперь тропы исчезают прямо на глазах. Вместо яркой картинки вижу редкие искры. Я… не знаю, как это описать.
-- Не вижу трупа дикаря, - заявил Уоллес. – Они его забрали с собой?
-- Вполне возможно, - согласился Карл. – Может быть логово находится рядом, но что-то скрывает его от наших глаз.
-- Мавка это может, - поежился Уоллес. – Она из выводка хтонов. Эти твари повелевали миром задолго до прихода сюда людей, орков и даже эльфов. Легенды гласят, что извечные дрогнули только перед Шестью. И то только потому, что были разрознены.
-- Легенды, сказки, мифы, - зевнул Дилан. – Мы то живем сейчас. Что мне до древности? Хтоны либо сдохли, либо попрятались по норам, вот и все.
-- Гурлоки тоже были легендой, пока не появились перед замком, - заметил Карл.
-- А может и не было их. У страха глаза велики, знаешь ли.
-- Я верю жене, - нахмурился Уоллес, - как себе самому. Если Фригитта говорит, что видела гурлока, значит так это и было на самом деле!
-- Хорошо бы, - Дилан поднял руки, показывая, что не хотел оскорбить Уоллеса. – Я не против охотничьего трофея. – Но кто сказал, что мавка все еще их королева? Может они сами по себе?
-- Я читал, - что хтонам нужны жертвы, - вставил Тиберий. – Лучше бы мавка была жива. Каталин нужна ей, пока что.
-- Думаешь, готовит некий ритуал?
-- Кто его знает. Я не плетец, чтобы в этом разбираться. У меня нет лишних пятидесяти лет чтобы корпеть над ветхими манускриптами в магистериуме.
Быстро темнело. Осень подходила к концу и настала пора дочерям Астарты вывести мать из сумрака. Луна появлялась медленно, словно соблазняющая парня девица, что, не спеша оголяет то плечо, то ножку. Катаклизм не пожалел ни богов, ни земель. Жрецы хранили память о прошлом, рассказывая малышне о падении Империи, расколе Астарты и последующих темных веках. Они говорили, что раньше у людей была только белая кожа и золотые волосы, гномы были выше ростом, а эльфы могли жить веками не старея. Шестеро сошли с небес, чтобы спасти мир, кое-как залатали прорехи, за что смертные им были благодарны и по сей день. Не найдешь ни одного селения, где не стоял бы алтарь Ремесленнику, Воину или Жнецу.
Четверо шли по последнему следу, хотя Карлу казалось, что они ходят кругами. Неведомая сила скрывала от них княжну. Пелена застила глаза, или чары туманили разум. Возвращаться с пустыми руками в третий раз было равносильно убийству маленькой девочки. Он старался, Шестеро видели, старался как мог, но все равно не смог отдать должок. Прости, князь. Не сегодня.
Внезапно Астарта залилась серебристым светом. Луч, бледный и невесомый, резанул ночь, спускаясь к деревьям. Уши заполнил полный ярости и неземной красоты крик.
Воины переглянулись. Любые сомнения ушли на задний план. Для мечей появилась работа. Четверо обнажили оружие, устремившись на звуки.

***

Каталин распластали на сыром камне. Как только конечности дотронулись до точек узоров, чары прочно зафиксировали их. Каталин парализовало и лишило дара речи. Она могла лишь мычать от страха и безумно вращать глазами.
Лунный свет обрушился на ее тело. Странное чувство щекотки поселилось в животе. Гурлоки выли, покачиваясь с пятки на носок. Деревья бережно подняли мавку, баюкая на ветвях и поднесли к княжне.

18 - он сам походил на чудовище:
Лунный свет обрушился на ее тело. Странное чувство щекотки поселилось в животе. Гурлоки выли, покачиваясь с пятки на носок. Деревья бережно подняли мавку, баюкая на ветвях, и поднесли к княжне. Древняя сущность нежно коснулась ее кожи. Девушка ощутила электрические уколы в кончиках пальцев. Затем мавка запела. В этой песне не было слов, лишь звуки, затрагивающие все уголки души. Мелодия звенела, лилась чистотой и свежестью, лезла в уши, оседая в голове.
Почему-то Каталин не боялась. Она и раньше была храброй. В то время как остальных детей страх пробирал до самых пяток, она с упоением ждала продолжения леденящих душу историй. В одних всегда был счастливый конец – Фригитта берегла душевное здоровье госпожи. Рано или поздно появлялся принц или рыцарь, убивал злых ведьм, спасал узниц из башен или расколдовывал их поцелуем. Но Каталин слышала и другие истории. Эти были темнее, чем помыслы бандитов. Они учили детей не верить незнакомцам, избегать давать обещания, которые не сможешь исполнить, но что еще хуже – избегать страшных мест. Каталин любила Душилесье. Она не боялась деревьев или зверей, хотя и не была простушкой, пытающейся уговорить медведя не есть себя. Нет, она любила лес по-настоящему. Поэтому всегда старалась вырваться из заботливых объятий няни, чтобы провести часок-другой среди листвы и птичьей трели. Здесь было тихо и покойно. Неважно – будь то жаркое лето или стылая зима – Каталин рвалась в чащу, чтобы испытать неведомое чувство восторга при соприкосновении с прекрасным. В травень она плела венки из одуванчиков и диких ромашек, в золотень – кленовые обручи, которыми награждала фрейлин и друзей из стражи.
Поэтому сейчас, глядя как свет Астарты обволакивает ее тело, Каталин ощущала только ледяное спокойствие. Она боролась и проиграла. Главное не опускать руки. Так говорил ей отец.
Серая молния пронеслась перед глазами. Клубок из шерсти и острых зубов впился в морду гурлока, стоящего по правую руку. Прошла всего доля секунды и вот уже вторая тварь, взмахнув длинными лапами, падает перед ней с раскроенным черепом.
Странный человек использовал мраморный осколок меча в качестве оружия. Он был быстрым, и куда прожорливее нерасторопных слуг госпожи леса. Прежде чем те спохватились, они с волком прикончили еще двоих.
Княжна отстранено наблюдала за сражением, лишенная какой-либо возможности двигаться. Парень казался старше своих лет. Он сосредоточенно орудовал камнем, целя в незащищенные места гурлоков. Их было не так уж много, но он бил без промаха. С молочно-белой кожей, отросшей шевелюрой, застящей разноцветные глаза, он сам походил на чудовище. Княжна знала его всего несколько дней, но понимала, что перед ней не простой крестьянин. В нем чувствовалась целеустремленность, и воля. Такие люди не удовлетворятся плугом да теплой койкой. Они возьмут столько, сколько смогут унести.
Парень черкнул мыском по краске. Белая пыль, влажная от мокрой земли, оказалась разделена на два берега. Лопнули серебряные струны и Астарта, ужаснувшись такому кощунству, отпрянула от Каталин. Луну скрыли тучи. Рядом, почти над самым виском, ударил раскатистый гром.
Мавка впервые показала зубы. У нее был почти звериный оскал – ничего общего с образом извечной повелительницы. Длинные клыки мало что не рвали синие губы. С острых кончиков капала слюна. Повелительница Душилесья сгорала от ярости. Полыхнули искрами цветы меж травяных волос, чернота затопила очи. Мавка закричала так, что у людей заложило уши. Парень упал на колени, выронив осколок. Волк, получив от гурлока лапой, отлетел к ближайшему пню, крепко приложившись о него головой.
В то же время Каталин поняла, что заклятье больше не сдерживает ее. Она спрыгнула с каменного ложа, стараясь держать врагов в поле зрения.
Хтон отдала приказ. Один из гурлоков направился к поднимающемуся парню. Второй двинулся к княжне. Каталин пятилась, мысли роились в голове тысячью назойливых мух, но ничего стоящего не приходило на ум.

19 - Чем древней сущность, тем больше она хочет жить:
Парень бросился под ноги гурлоку. Они кубарем скатились с пьедестала. Замелькали когти. Она услышала крик боли. Мавка сверкнула глазами, посмотрев в ее сторону. Хтон поманила ее пальцем.
Гурлок приближался. Грузный, с пепельной шерстью и широкими плечами. Тварь была сильна. Монстр возвышался над ней словно скала. Каталин сжала кулаки.
«Я не сдамся, папа».
Стрела с пестрым оперением вонзилась в грудь твари. Гурлок отломил древко и взревел от злости. Спустя миг следующая пробила ему ладонь. Из темноты вынырнули фигуры, с боевыми криками бросившиеся рубить раненное существо. Гурлок сопротивлялся, но явно был в меньшинстве. Ему вначале отсекли кисть, а затем меткий стрелок пронзил глаз. Тварь замертво рухнула под ноги воинам.
-- Живучие гады, - сказал своим дородный мужчина. Его голову защищала салада. И уже обращаясь к княжне: - Остались еще где гурлоки?
-- Сначала она, - крикнула Каталин, - указывая на мавку.
-- Спрячься за мной, девочка, - просипел Уоллес. Муж Фригитты покрепче сжал в руках топор. – Теперь все будет хорошо.
-- Уведите княжну, - властно рявкнул Карл Тоффенбах. Каталин помнила старого друга отца, но никогда его не любила. Она боялась глаз. В них крылась жестокость. – Не лезть на рожон. главное - Каталин.
-- Ясно, - весело откликнулись из кустов. – Но я все же попытаюсь ее достать!
Тренькнула тетива. Стрела выпорхнула точно коршун и впилась в шею мавки. Повелительница Душилесья захрипела; чтобы не упасть, присела, согнув колени. Кровь хлынула из горла. Она захрипела, сплевывая бурую слизь.
-- Есть! – из кустов показалась довольная физиономия парня лет двадцати с достигавшей плеч копной волос цвета соломы. – Не так страшен хтон, как его… Шестеро прокляни, пригнитесь!
Мавка не собиралась умирать. Чем древней сущность, тем больше она хочет жить. Мавка разинула пасть, зашипела, и хлопнула в ладоши что есть сил. В тот же час дикий ветер сорвал листву с деревьев, закружив ее в безумном вихре. Хмурый великан в саладе сунулся было в эпицентр, но тут же кубарем откатился назад. Кожаный доспех оказался иссечен множеством мелких порезов.
Буйство природы продолжалось. К ним тянули сучья лиственницы, а почва раздавалась под ногами, давая волю корням. Бойцы орудовали топорами и мечами, отсекая древесные конечности. Сплотившись, они защищали Каталин, не давая подобраться к княжне. Рубили и рубили, пока лиственный шторм не утих. Четверка тяжело дышала, то и дело поправляя шлемы да кольчуги. Каталин робко выглянула из-за могучих плечей.
-- Мать моя, что ты такое? – поразился Карл.
Мало что было способно напугать опытного воина, побывавшего в Дичьеземье и вернувшегося обратно.
Мавка исчезла, оставив по себе лужу крови и трупы слуг. Лес словно уснул, отдав последние силы, чтобы в последний раз щегольнуть перед грядущей зимой. Всюду валялись вывернутые с корнем и сбросившие тяжелые кроны клены да осины. Они были одни среди древних руин да изуродованных временем статуй, вытесанных скульпторами до имперской эпохи.
На искрошенных ступенях, попирая рухнувший престол королевы леса, стоял человек. Залитый чужой кровью, с глубоким порезом у бедра, он смотрел на воинов с живым интересом. Так продолжалось ровно один удар сердца.
Человек бросил им под ноги отсеченную голову гурлока и улыбнулся.

3

-- Идем, Ганс!
Младшая Тилли вспорхнула по лестнице, обогнав других детей и побежала вдоль коридора, соединяющего сторожевые башни замка. Галдящая орава пронеслась мимо сонных стражей и высыпала на подворье. Там они разделились. Кто забрался на забор, кто стал подсматривать в дырки. Иные высовывались из окон и прыскали в кулаки, когда дурачок делал что-то смешное, по их мнению.

20 - Пустышка:
Когда герои вернулись в Коррэнстал, Дорэл Матэвэл велел открыть большинство бочонков, хранившихся в семейном погребе. Забили дюжину голов скота. Кухарки из местных потратили несколько дней на приготовления кушаний.
Местные любили молодую госпожу. Она проявляла доброту к людям, была ближе к ним, чем кто-либо из власть имущих. Не было и дня, когда бы Каталин не пришла в деревню, чтобы раздать хлеба бедным семьям. Люди помнили.
Поэтому, когда Карл Тоффенбах и остальные привели полуживую, еще не отошедшею от случившегося княжну, обрадованный народ вывалил из домов, качая на руках храбрецов. Те, надо сказать, не тушевались и охотно травили истории о своем приключении, с каждым разом увеличивая снесенные головы гурлоков. Молодой Дилан принес одну такую, чтобы пугать детей. Ганс и Тилли во все глаза смотрели на здоровенные клыки и высунутый из пасти шершавый язык. Правда, развлечение быстро им надоело, и дети переключились на таинственного пришельца, что увязался за Каталин словно собачонка. Лучник безуспешно пытался продать трофей местному корчмарю, но тот не желал иметь с головой ничего общего. Это злило Дилана и он грозился пойти в Душилесье и привести живого гурлока в деревню, чтобы запустить того в корчму.
-- Вот чудила! - пискнул мальчик с веснушками на носу и тут же зажал себе рот – вдруг суровая Фригга услышит и прогонит их с таких удобных насестов.
На мальчика шикнули. Дети наблюдали за тем, как Каталин терпеливо и без тени раздражения учит чужака говорить.
Спасение молодой княжны праздновали три дня кряду. Текла по усам пенная брага, соленья да вареные рульки передавались по рукам. Запахом квашеной капусты наполнились как коридоры, так и отхожие места. Все чествовали Каталин и ее спасителей. Дорэл Матэвэл, сидел с непроницаемым выражением лица. Он отсыпал щедрые деньги четверке и по-отечески журил беспечность племянницы. Но многие отмечали, как тот расстроен. Еще бы. Еще пара лет и Каталин сможет самостоятельно управлять целым княжеством, а дядя отойдет в тень.
Дети вились возле Каталин и засыпали ее расспросами. Было ли ей страшно? Что с ней хотела совершить мавка? Неужели странный парень и его волк действительно сумели одолеть по меньшей мере пятерых гурлоков?
Княжна улыбалась и давала им по конфете, чтобы хоть ненадолго перебить любопытство. Каталин привязалась к незнакомцу. Она всерьез считала его героем наравне с дядями Карлом и Уоллесом. Поэтому, никого не слушая, взяла над ним шефство.
-- Он бесполезен, - говорил госпоже Вихтар. – Да проклянет Ремесленник слугу своего, я пытался научить паренька, но он лишь смотрит пустыми буркалами, да пропускает науку мимо ушей. Пустая оболочка, а не человек. Вот что я скажу, лучше бы отдать его в магистериум. Пусть плетцы проведут опыты, да узнают, что с ним такое. Никогда не видел таких людей.
-- Я бы с радостью отдала им на опыты вас, - отвечала ему Каталин. – Пусть узнают, почему молитвы к Шестерым ушли в пустоту. И у него есть имя, Вихтар. Назовите его!
Они спорили как раз во время очередного урока, так что Тилли прекрасно слышала каждое слово.
-- То, что вы дали ему кличку, как щенку, еще не делает его…
-- Назовите!
-- Сальватор, госпожа, - вздохнул жрец.
-- Знаете, что оно означает?
-- Конечно! Я вам не какой-нибудь сбрендивший отшельник. Декаду своей жизни отдал, познавая тайны Птаха в Небесной Кузне… Сальватор на языке последней империи значит Спаситель.
-- Именно так, Вихтар, - кивнула княжна. – Этот человек не пустышка. Я дала ему имя. У него есть храбрость, чего нет у тех, кто отсиживался в Коррэнстале, считая меня погибшей. И, в отличие от Шести, он не бездействовал, когда я нуждалась в помощи.
С каждым ее словом жрец Ремесленника все глубже опускался в поклоне, уступая молодому напору.
-- Я бессилен, госпожа, - пролепетал Вихтар. – Он слаб умом. Я, конечно, могу научить его чистить отхожие места да следить за псарней…
-- Он научится, - отрезала Каталин. – Я его научу.

21 - Паскудная любовница:

***

В дверь робко постучали. Карл отложил курительную трубку и, кряхтя, встал. Предзимние вечера стояли долгие. Он успевал вздремнуть пару раз прежде чем докуривал щепоть табаку. Вернувшись, капитан стражи сдал полномочия своему заместителю, не смотря на уговоры самого Дорэла Матэвэла. Чтобы про него не говорили, наместник умел ценить верных и опытных людей. Но всему приходит конец. Карл чувствовал, что долг отдан сполна, а спина по утрам бывало так прихватывала, что никакие мази да настойки не помогали, сколько ни втирай. Он охранял Коррэнстал долгих двадцать пять лет и покой заслужил сполна. Тем более дом давно нуждался в капитальном ремонте. Крыша текла в четырех местах, одна стена постоянно отсыревала, дымоход забился, а про поваленный забор и вспоминать не хотелось.
На то, чтобы привести жилье в божеский вид, он потратит половину заработанных денег, если не больше. Сам по себе куш был довольно большим. Однако делить его пришлось на четверых. И все же Карл был доволен. Никто не умер. Княжна нашлась. Да еще этот парень…
Он отворил дверь. На пороге смущенно топтались двое. Дилан улыбался, с интересом осматривая внутреннее убранство комнат. Тиберий тер шею и сутулился, пытаясь не упереться широкими плечами в балки крыльца.
-- Мы это… уходим, - проворчал кантонец. – Пришли проститься.
-- Ага, - вставил Дилан, без спроса протискиваясь мимо хозяина, и проходя в зал. – Приключения ждут! Девушки, сражения и сокровища. По отдельности или вместе – не важно, главное, чтобы много и каждый день.
Тиберий поморщился и спросил дозволения пройти. Карл махнул рукой. Все равно он последние дни валялся словно бревно, отсыпаясь да строя планы на дом. Он прошел в погреб, достал заготовленный на зиму бочонок и выбил пробку. Всяко лучше, чем пить в одиночку.
-- Куда думаете путь держать?
Они устроились у очага. Поленья тихо потрескивали, давая жар. Выпили по одной. Тиберий вытер бороду, крякнул от удовольствия, и сказал:
-- Думаю податься в Фиггль. Покажу этому обалдую, - он указал на Дилана, - настоящий город.
- Город убийц, - удивился Карл. – Не слишком круто для начала?
-- Быстрые деньги, - пожал плечами Дилан. – Я на мели.
-- Что? – Карл подавился пивом. – Ка на мели? Неделю назад только получил империумы!
-- А… эта мелочь, - Дилан казался удивленным. – Я ее потратил.
У Карла задергался правый глаз. За неделю спустить то, на что можно жить безбедно пару лет. Дилан был молодым и горячим. Бесшабашным до одури. Неужели и он сам был таким же в молодости?
-- Лук он купил, - хохотнул Тиберий. – Этот дурень купил деревяшку на все денежки, представляешь?
-- Какая это тебе деревяшка?! – обиделся лучник. Он развязал тесемки заплечного чехла. Достал разрозненные части, любовно вставил их в разъемы.
-- Красавец, правда ведь? – спросил Дилан. – Меридиевое древко гнется и не ломается. Тетива из волос среброконя, зачарованные стрелы.
--Это обычный композитный лук, -- рассмеялся Тиберий. – Тебя надули, парень. Такие стоят от силы пять империумов на любом рынке княжеств.
-- Ты ничего не смыслишь в луках, - разочарованно протянул Дилан. – Я хотя бы с толком их потратил, а не держу за пазухой, чтобы пересчитывать перед сном.
-- Ты молод и глуп, - посерьезнел Тиберий. – Нам повезло, Карл не даст соврать. Случаи, когда такие мероприятия обходятся без потерь, да еще с полной оплатой нанимателем по счетам, можно по пальцам одной руки пересчитать. Мы вернулись с полным комплектом рук, ног и глаз. Удача, что девицу никто не снасильничал или изуродовал. Удача, что этот дикарь перебил большую часть тварей еще до нашего прихода. Удача - главный фактор любого похода. Никакие планы, интеллект или стратегия не помогут, если она отвернется. Я знаю. Туманные земли, Мост Проклятых, Стеклянный Город. Я был там. Без удачи ты никто. Она довольно паскудная любовница. Может изменить с другим в самый не подходящий момент. Эти деньги – мой самый большой заработок за наемничью карьеру. Я не спущу их в какой-нибудь дыре. Нет. Пора подумать о будущем. Я оставлю их под надежным замком гномьего банка. Пусть мой капитал растет и обрастает жирком в то время как я буду стричь проценты.

22 - Мечи всегда в цене:
Карл тоже подумывал съездить в город и открыть счет в монетном квартале. Тиберий, не смотря на угрожающий вид и типичную воинскую судьбу, оказался прожжённым в таких делах. Времена, когда деньги оседали в руках трактирщиков и шлюх, давно прошли.
-- В любом случае, - отмахнулся от слов кантонца Дилан, - Мы здесь не за тем, чтобы говорить о том, как тратить денежки. Мы с Тиберием тут поговорили, ну, знаешь, о том, как все удачно получилось и какая мы неплохая команда… Так вот, не хотел бы ты пойти с нами? Ты имеешь неплохой жизненный багаж, и не носишь детишек на горбу. Забирай сорок процентов от будущих контрактов, как командир, а мы разделим остальное. Что скажешь? Ты с нами?
Тиберий согласно кивнул. Оба смотрели на него выжидающе. Карл Тоффенбах глубоко вздохнул. Освобождение от клятвы старому другу и сюзерену не принесло долгожданное облегчение, хотя он был волен идти на все четыре стороны. Что ждало его в дороге? Опять лишения и невзгоды? Холодные ночи, да нож под ребра в пьяной драке близ дорожной корчмы? Он ведь не мальчишка, как никак.
С другой стороны, с этими двумя можно было сколотить стоящую команду и умножить капитал. Почему нет? Вышло раз, получится во второй. В конце концов, они могли сорвать банк, натолкнувшись на одну из вещиц последней империи. Плетцы магистериума да и сыплющие золотом богатеи дорого платили за подобные безделушки. Они могли разбогатеть…
Карл медлил. Этот парень… Что-то должно произойти. Он чувствовал, что с ним что-то не так. В одиночку убить таких тварей. Карл наблюдал за тем, как этот Сальватор ходит по утрам к опушке, подкармливая волка. Кто из людей станет проделывать подобное: Да и мавка была еще жива. К тому же, у него дом…
-- Нет, - покачал головой Тоффенбах. – Хватит с меня. Навидался на веку. Время осесть и успокоиться. Заведу хозяйство. Куриц или свиней. Разобью огород. Деревня то ладная, женщины здесь мирные и добрые. Глядишь и женюсь.
-- Ну да, - Тиберий осмотрел хижину, задержавшись на паре дыр в кровле. – Верно. Каждому свое. Что ж, за спрос по носу не хватят, не обессудь. Было приятно поработать в паре.
-- И мне, - Карл пожал крепкую руку. Помахал на прощанье разочарованному выбором Дилану. – Фиггль опасное место. Не лучше ли вначале попробовать продать мечи Западным Кантонам?
-- Кто знает, может и так. Мечи, как лопаты – всегда в цене.

***

Его приставили помощником к конюху. Работа заключалась в вычесывании грив да отирании влажной губкой боков, чтобы сбить животный запах. Хозяевам нравилось ездить на ухоженных жеребцах. Также он раз в день подбрасывал тюк сена в загон и выгребал лошадиные фекалии. Ничего сложного.
Сальватор. Каталин дала ему имя. Спаситель. Сальватору нравилось чувствовать себя нужным. Он с радостью отдавался новым чувствам и эмоциям.
Стараясь угодить княжне, найденыш старательно впитывал информацию. Учить язык было не сложнее учиться ходить. Рано или поздно познаешь азы. Вначале он понял, что фразы делятся на вопросительные, гневные, радостные. Большинство слов состояло из общих звуков. Некоторые слова имели одну и ту же основу, что облегчало задачу.
Каталин ходила вместе с ним, указывая на предметы и называя их. Вместе они изучили коридоры замка, прогуливались по внешним стенам, посещали деревеньку. Крестьяне любили княжну. Люди так же хорошо отнеслись и к ее другу. Сальватор попробовал местную кухню. Он полюбил печеные пироги с мясом, яблоки и орехи в меду. Еда тоже давала информацию. Теперь он знал – горечь — это яд.
Спустя месяц он произнес первое слово. Язык казался инородным существом – отказывался выдавать связную речь, предпочитая шипеть и свистеть. Сальватор упражнялся, пытаясь здороваться с каждым встречным. Дети смеялись над ним, словно находили забавным видеть тщетность усилий.

23 - первое слово:
Каталин – таковым стало первое слово. Каждый день приносил знания. Княжна рассказывала ему о мире и себе. О родителях и предках. Сальва впитывал информацию, учился, пытался определить место в большом, большом мире. Каталин потеряла родителей в детстве. Черное поветрие называли бичом людей. каждую декаду оно забирало жизни и поднимало тела, жаждущие лишь рвать и пожирать чужую плоть. Жнец создал болезнь как наказание, в последний день империи. С тех пор поветрие забрало сотни тысяч жизней и еще больше – из-за восставших мертвецов. Каталин тоже болела, но выкарабкалась, вопреки мнению знахарей.
Слова, будто кирпичи, выстраивались в предложения. Связная речь помогала понимать людей. Вихтар отказывался верить в прогресс ученика. Он, ученый муж, оказался бессилен там, где дочка Косса добилась успеха.
-- Еще осенью этот дикарь бегал с дубинкой наперевес по Душилесью, а теперь вышагивает словно лорд по замку, считая конюшню собственным королевством, - недовольно ворчал жрец. – А языком молотит без устали. Я устал от бесконечных расспросов!
Зима загнала людей в дома. Печки топились запасенными дровами, и никто не спешил показать нос из избы. Только Сальватор все так же, как и раньше подходил к опушке леса покормить своего друга. Он назвал волка Люпус. Потому что так называли этих зверей в последней империи. Сальва посчитал, раз его имя тоже носило отпечаток тех времен, кличка сгодится и для серого.
Волк крутил носом и отказывался принимать имя или дать одеть на себя ошейник. Сальва понимал друга. Он сам чувствовал себя невольником в замке. Конечно, ему дали работу и кров, что само по себе неплохо, но он хотел большего. Коррэнстал ограничивал и требовал привязанности. К тому же здесь жила Каталин. Плен сдружил их. Сальва чувствовал изменения, что зрели в Каталин. Он сам менялся. Тогда как кругом лежали груды снега, а ветер делал кожу синей, в душе цвел сад при одном взгляде на Каталин.
Конюх запил и его выгнали. Сальва стал полновластным хозяином загонов. Работа была тупой и не требующей больших забот. Он успевал завершить дела до обеда, и просил научить его чему-то новому.
Каталин тоже любила проводить с ним время. Княжна научила найденыша играм. Мельница, карты, бросание обручей на столбцы. Он достиг высот в каждой из них. Больше всего Сальва любил шахматы. К сожалению, Каталин они казались ужасно скучными. Княжна неохотно приносила доску с фигурами, предпочитая подвижные игры в салки.
Поэтому Сальва решил поискать других игроков. Сперва он, поэкспериментировав с древесиной, выточил сносные копии фигур. Конечно, набор из Коррэнстала был в разы лучше – слоновая кость давала гладкость и изящество, в то время как береза казалась топорным и угловатым материалом. Сальватор не успокоился до тех пор, пока не получил устроивший его результат.
Вооружившись новеньким набором, он пошел в деревню. К удивлению, найденыш не нашел никого, кто бы интересовался шахматами. Дети считали игру сложной, а взрослые предпочитали играм выпивку или сальные истории. Единственным, кто вообще согласился на игру, был Карл.
Один из спасителей княжны слыл нелюдимым человеком. Его дом, покосившийся и весь в заплатах, стоял особняком от остальных. Казалось, хозяин намеренно построил его близ дороги, чтобы в любой момент покинуть ветхое жилье и податься в дальние края.
-- Странное хобби для конюха, - заметил Карл, выдыхая табачный дым, от которого слезились глаза и чесался нос.
-- Почему? – спросил Сальватор. – Такое ощущение, что конюхам должны быть интересны только жеребцы да кобылицы.
Карл усиленно запыхтел трубкой, думая о своем. Командир стражи в отставке взял из рук Сальвы набор, повертел в руках. Открыл крышку и заглянул внутрь, поцокав языком.

24 -Оставить жизнь способны единицы :
-- Что ж, заходи, я научу тебя паре-другой комбинаций, - неохотно молвил. – Но у меня одно условие.
-- Какое? – обрадованно сказал найденыш.
-- Дом превратился в развалину. Поможешь мне по дому, тогда и сыграем. По рукам?
Тоффенбах оказался умелым игроком. Карл не спешил атаковать его фигуры, как обычно делала Каталин. Он предпочитал неспешно выстраивать защиту вокруг бесполезного короля. Сальватор обламывал о нее зубы в виде рядовых, боевых слонов и осадных башен. Карл был коварным противником. Он мог запросто пожертвовать плетцом – сильнейшей фигурой на доске, чтобы открыть брешь в рядах Сальвы и выиграть партию через пятнадцать ходов.
-- Говорят, что наместник лучший игрок Мелирии, сказал как-то Карл.
Он выиграл очередную партию и довольно пыхтел трубкой. Постепенно Сальва привык к этому человеку. Тоффенбах был тертым калачом, готовым и в глаз дать и плечо подставить. Он был честным. Найденыш научился ценить это качество.
В Коррэнстале жили разные люди. Простые как грош и завистливые, готовые за тот же медяк удавить и предать. Фригитта была из тех, кто любой ценой постарается уберечь подопечного от любых угроз. К сожалению, тогда Сальва этого не понимал.
Наставнице не нравился выскочка, который уж неизвестно колдовством ли, харизмой держал подле себя княжну. Люди видели их вместе, шептались за спиной. Дорэл Матэвэл пока что позволял девушке проявлять странную привязанность, но при каждой возможности напоминал, что пора бы выбрать себе будущего мужа, благо портреты ухажеры слали регулярно.
Сальва и Карл залатали прорехи в крыше. Их партии становились сложнее, длясь по паре дней. Шахматы отлично тренировали остроту ума. Найденыш видел десятки комбинаций, и сотни вариантов решений. Вместе, они всадили колья в землю, подбив ихпоперечными балками. Под чутким руководством отставного капитана Сальва осваивал новые ремесла. Ему нравилось работать. Казалось нет ничего в мире, что не заинтересовало бы конюха.
Он познакомил Карла с Люпусом. Животное показало зубы больше по привычке, чем из желания напасть. Сальватор научил Тоффенбаха обращаться с опасным хищником. Волк иногда даже давал себя погладить, правда требуя взамен мяса. Карл нашел себе неплохое развлечение. С каждым днем он подбрасывал мясо все ближе к своей хижине. Иногда волк приходил, иногда отсиживался в дебрях зимнего леса. Прошла не одна неделя прежде чем Люпус решился и зашел за ограждение, решив, что здесь не так уж хуже, чем в лесу. Ошейник волк игнорировал, гордо воротя нос, но согласился перезимовать в пустующем амбаре, выбрав в качестве ложа стог сена.
-- Умная животина, - высказался о сожителе Карл. – избегает других людей. Не ворует кур по ночам, если кормлю вовремя. Он как я. Не любит общество ради общества.
-- Мы с Люпусом многое пережили вместе, - согласился Сальва. – Он продолжения меня. Мои руки. Мой нюх. Я мог его убить. И было за что.
-- Но не убил?
-- Не смог.
-- Это много стоит, - сказал Карл. Во время общения он всегда смотрел на собеседника, не отводя глаз. Обычно люди не выдерживали и избегали смотреть в колючие глаза бывшего капитана. Сальва знал, Тоффенбах так читает людей. Он смотрел им вглубь и определял стоящий ли перед ним человек, или же можно наплевать и не тратить больше на него время.
--Да?
-- Да. Убить легко. Оставить жизнь способны единицы, поверь моему опыту.

***
Одна из лошадей слегла после изматывающей выездки. Дорэл Матэвэл сглупил, решив обучить ездовых животных в сильный мороз. Князь рассчитывал продать десяток жеребят по весне и выручить за них приличную сумму. Сроки поджимали, и наставник приказал своим людям начать выездку в полном обмундировании, да еще и в лютый мороз. Сальва видел из прорезей бойниц, как бедных животных гоняли по чем зря. Из ноздрей лошадей шел пар, точно из носика чайника. Копыта вздымали хлопья белых пушинок. Снег хрустел, наст с треском ломался под весом массивных тел.

25 - Они брели по дремучим лесам колб и пробирок:
Затея вышла боком. Поднялся жар. Сальватор поил жеребенка, прилаживая компрессы, но пользы было мало. Лошадь часто дышала и закатывала глаза.
-- Гиблая затея, - Вихтар стоял над ним, причитая и почесывая потные подмышки. – Лучше дать мяснику. Уж он то хоть какую-то пользу из этого получит.
-- Вам лишь бы убить да покалечить, - зло ответил конюх. – Должен быть выход. Почему только я забочусь о чужих жизнях?
-- Потому что даже если жеребенок выживет, он уже не будет таким здоровым как прежде. Все, он вышел в тираж. Никаких турниров. Только обозы будет тягать. Отойди-ка парень. Просто отпусти его и позволь умереть.
-- Нет!
Сальва склонился над жеребенком, нежно гладя шею и продолжая работу. Вихтар, ошарашенный таким напором, открыл рот и уставился на конюха. Жрецов уважали и принимали как почетных гостей. Обидеть или, того хуже, убить божьих людей означало прогневить Шестерых. Боги мстительны. Люди познали их гнев на своей шкуре. Возражать жрецам смели только дворяне да плетцы. Вихтар снял очки и протер глаза. Затем водрузил их на старое место и сокрушенно произнес:
-- Иногда я забываю, что ты безродный дикарь. Ты делаешь успехи, но во многих вопросах как дитя. Ремесленник, видимо, желает испытать меня, раз ты здесь. Что же, я слушаюсь и повинуюсь. На что ты готов ради животины, Сальватор?
-- На все! -, тут же отозвался конюх. Он не думал ни секунды.
«Парень еще не терял никого, кто был бы ему близок», понял жрец. «Точно ребенок, что верит в доброту, как панацею от любых болезней».
- Ладно, - решился Вихтар. – Пошли за мной. Не бойся, я присмотрю за твоим… пациентом.
Они поднялись на верхний этаж башни, находящейся в северном крыле Коррэнстала. Факелы здесь горели лишь в некоторых углах, давая ровно столько света, чтобы не скатиться по ступеням вниз. Жрец не любил гостей. Слуг он гнал метлой прочь. Башня постепенно покрывалась пылью и обрастала паутиной, будто тут стоял алтарь не Ремесленнику, а Жнецу. Вихтар считал башню своей собственностью и не допускал за дверь никого.
Жрец провернул ключ в тяжелом, похожим на амбарный, замке. Механизм щелкнул и дверь со скрипом отворилась. Ожидая увидеть нечто страшное, вроде человеческих жертвоприношений или пыточной, Сальватор шагнул за порог.
Сказать, что жрец любил беспорядок было бы преуменьшением. Комнаты оказались забиты всяческим хламом. Хламиды лежали на полу, механические приборы, шестерни, валики, заклепки и винты сгрудились у входа. Шкафы были забиты чертежами схем и исписанными свитками. Алхимический стол делил жизненное пространство с алтарем Птахуса. В нос ударил резкий запах кислот. Ингредиенты безнадежно испачкали единственный ковер в помещении, оставив безумный узор поверх старого.
Вихтар бесстрашно вел Сальву через дебри свалки, при этом не переставая повторять, чтобы гость и не думал прикасаться к ценнейшим экспонатам, собранным с таким трудом и бережно хранимым в закромах башни. Они брели по дремучим лесам колб и пробирок, переступая через перегонные кубы, пружины, трубы, щеколды и крюки.
-- Вот она, - произнес с оттенком гордости Вихтар, снимая с полки свернутый в трубу ватман. – Кто бы знал, чего мне стоило сделать детальную карту княжества! Сколько миль исходил вдоль и поперек. Я обошел три города с главными дорогами и мелкими тропами, не говоря уже о десятке деревень. Это я молчу про мелкие речушки, ручейки, рощицы, озерца.
Он одним махом сбросил инструменты с чертежного стола и расстелил перед Сальвой карту. Найденыш легко узнал Коррэнстал и ветвящуюся от него сеть дорог, похожую на паутину, сотканную поддатым пауком. Жрец провел угольком кривую, отмечая путь из замка через близлежащие селения.

26 - Взрослый ребенок:
-- Старая знакомая жила некогда здесь, - жрец ткнул пальцем в конечную точку начерченного пути. Плоскогорка. В двух днях пути на коне. Неделе, если пешим. Но это летом, при сухих дорогах. Сейчас дольше выйдет. Эта женщина, Георгина, творит настоящие чудеса в медицине. Однажды я видел, как она провела сложную операцию, удалив мальчишке аппендикс, а тот спокойно себе проспал до утра, даже не дернувшись. Всего-то надо было подвесить над его лицом веник из сушеного разнотравья, да поджечь. Дым уложил бы кого угодно, поэтому я придумал обернуть лицо тряпками, оставив только глаза. Вот так и стояли над ним, пока мальчонку штопали, потные, с трясущимися от напряжения руками. А иначе вместе продрыхли бы до утра. Мальчишка тот выжил, насколько знаю сейчас в заставе на границе с Элем служит. Так что уж кто и сможет вытащить жеребенка из рук Жнеца, только она.
Жрец продолжил рассказывать про Георгину. Раньше Сальватор считал его просто раздувшимся от собственной значимости пустобрехом. Вихтар всегда превозносил Ремесленника при первом удобном случае, не забывая помянуть и собственные заслуги. Остальных людей Вихтар считал недалекими и глупыми. И если посмотреть на тонны валяющихся под ногами свитков, которые он исписал заметками, становилось ясно отчего.
Сальватор был гибок с людьми. Каталин часто говорила ему, что только дети могут подстроиться под частное мнение. Взрослые становятся менее податливыми, они закрываются щитом эгоизма от любых попыток навязать чужой уклад жизнь. Сальватор был особенным. Взрослым ребенком.
Когда-то Вихтар тоже был открыт миру, но что-то случилось, надломило его характер, и жрец предпочел больше не показывать никому ничего кроме раздражения и пренебрежения. Сальва стал единственным, кому жрец открылся. Может быть потому, что когда-то и сам хотел спасать чужие жизни. Может быть потому, что ошибся и не рассмотрел в дикаре потенциал.
-- И вот в чем мой план, - продолжил Вихтар. Его глаза слезились от темноты комнат. Огарки свеч не давали достаточного освещения. За новыми нужно было обращаться к прислуге, чего жрец терпеть не мог. – Тебя ведь нашли там. В Душилесье. Ты как-то смог приспособиться и выжить в самом сердце колдовского леса. Питался, спал, даже волка приручил, что вообще немыслимо. Ты же знаешь, как местные боятся этих мест. Того, что таится в дебрях. Ты видел каменный храм и ту тварь, хтона. Крестьяне не рубят деревья и не ходят по грибы. Все дороги из Коррэнстала ведут в обход Душилесья. Но ты другой. Знаешь, чего ожидать. Как я уже сказал, сейчас дороги заметены и добраться по ним в Плоскогорку будет трудно. Зато, если срезать…
Жрец черкнул углем диагональ, разрезавшую Душилесье. Сальватор видел, что она вчетверо короче предыдущего маршрута и не болтается из стороны в сторону, как здешние дороги.
-- Ты сможешь выиграть время, - с ноткой превосходства завершил Вихтар. Испарина выступила вдоль широкой лысины, окруженной редким частоколом волос на висках и затылке. Он питал страсть к картографии и был рад, что досуг смог пригодиться. – И успеть вернуться прежде, чем жар сожрет тело изнутри.

***

Карлу не нравилось безрассудство Сальвы. Возвращаться в Душилесье после пережитого, да еще зимой. Ничего хорошего из этого не получится. Но убедить парня остаться и не рисковать не вышло. Конюх уперся рогами и хотел лишь одного – спасти вверенное ему животное.
Тоффенбах помог сложить рюкзак. Из еды Сальва брал лишь сухофрукты да сухари. Провианта должно было хватить на четыре дня. Воду он будет добывать по мере надобности, грея в котелке снег. Тоффенбах купил шубу из нутряного меха, заплатив три империума знакомому охотнику.

27 - Мудрость приходит с возрастом:
Отставной капитан подарил ее парню вместе с старыми сапогами да рукавицами. Чай зима на дворе, а Сальва был слишком простодушен и не расторопен, чтобы заниматься подобными мелочами. Вместе они решили, что Сальватор обогнет выступающий северо-западный край леса. Там, насколько знал Карл, всего два оврага, да и те неглубокие. Благо погода стояла тихая и не ветреная. Если повезет, Сальва успеет завершить путешествие, потратив всего пару дней.
Люпус крутился вокруг них, высунув язык. Волк чуял, что его приятель хочет вернуться в лес и в нетерпении вилял хвостом. Сальва брал его в расчете на звериное чутье, которое предупредит о приближении хищников или существ пострашнее.
-- Может и ты со мной за компанию?
-- Я свое отбегал, - рассмеялся Карл, почесывая бороду. – Еще осенью. Нет, зимой я грею кости и латаю свой уютный домик.
-- Ты больше рассказываешь о том, как хочешь залатать. Или просишь меня, - подмигивая, ответил Сальва. Он быстро освоил человеческие привычки и движения, при случае применяя.
-- Что верно, то верно, - благодушно согласился Карл. – Мудрость – она приходит с возрастом.
Они тепло попрощались. Каталин, наполовину высунувшись из окна, не слушая причитания раскрасневшейся от усердия Фригитты, пожелала ему удачи, махая розовым платком. Княжна тоже любила животных. Она очень переживала, когда в замке умер старый пес. Борзая больше не могла брать след и Дорэл Матэвэл разрешил племяннице взять собаку в качестве домашнего животного. Пес прожил еще пять лет и умер во сне. Княжна плакала так сильно, что пришлось вызывать травницу из деревни, чтобы та дала Каталин успокаивающего отвара. Сальва понимал ее как никто другой. Он тоже не делал различия между животным и человеком. Именно поэтому он шел на риск.
Снег скрипел под ногами. Сальва возвращался в Душилесье, но теперь голова полнилась знаниями. Он знал, кого следует опасаться, знал, как высечь огонь и какие привилегии дает пламя. Котомка полнилась едой, а одежда грела тело. Вместе с Люпусом они легко преодолели половину пути. Вихтар научил его пользоваться картой и ориентироваться на местности. Любитель-картограф мог многому научить, если хотел, и видел, что ученик не пропускает слова мимо ушей.
Первую половину дня Сальва старался держать солнце за своей спиной. Жрец рассказал, что солнце всегда встает на востоке и садится на западе, а мох растет на деревьях с северной стороны. Если не терять простые ориентиры, они выведут тебя туда, куда следует. Сальва легко обходил препятствия, благодаря серому другу. Волк то отбегал от него на несколько сотен ярдов, то возвращался, чтобы ткнуться мокрым носом в штанину и попросить сухаря. На закате, они наткнулись на охотничий капкан. Неизвестный смельчак рискнул проникнуть в Душилесье, чтобы поохотиться. Кто бы это ни был, его план сработал. Еноту перебило хребет. Тушка лежала уже некоторое время и тело успело задубеть. Сальва отдал добычу Люпусу, и волк с жадностью заработал челюстями. Жители Душилесья ни за что не посмели бы ставить ловушки в зачарованном лесу. Значит, он приближался к другому селению и был большой шанс, что им окажется Плоскогорка.
Чуть погодя он разбил импровизированный лагерь у поваленного вяза. Наломал хвороста для розжига, достал меховое покрывало, которое ранее ему подарил Карл в обмен на то, что Сальва помог ему с припасами на зиму. Они чуть не надорвали спину, занося бочонки с солениями и вином в погреб, который тоже помогал расширять найденыш. Карл сбрасывал на него работу при любом удобном случае, а Сальва никогда не отказывался, с радостью узнавая что-то новое для себя. Наверное, он смог бы теперь с нуля построить избу, благодаря лени Тоффенбаха.

28 - Человек:
Сальва смотрел на пляшущее пламя, думая о своем. Человек без имени и рода. Найденыш, пробудившийся в центре Душилесья. Вспомнит ли он когда-нибудь прошлое? А было ли оно? Вихтар прекрасно знал историю Сальвы. Он сам ее рассказал жрецу. Тогда Вихтар не придал особого значения словам дикаря, но перед походом сказал:
-- Я не знаю, что с тобой произошло, но от удара по голове бывает, вышибает память. Шрамов я не заметил, но даже если учесть, что подобное имело место… Люди могут забыть родных и прошлую жизнь. Шестеро, да они собственное имя забывают к старости! Но заново учиться дышать, видеть… Пришел ты, стало быть, в мир как новорожденный щенок – слепым, глухим и глупым.
Сальва поежился. По спине будто холодной плетью прошлись и сердце забилось часто-часто. Люпус тоже встрепенулся, прижал уши и поводил носом из стороны в сторону, принюхиваясь. Стихли ночные шорохи, угли потускнели. Зверье затаилось, а деревья сбросили снеговые шапки, словно в зимний сон ворвался кошмар.
Она вышла из дышащей холодом иссиня-черной чащобы. Мавка сменила наряд. Вместо нагого тела Сальва увидел ледяное платье и две горки снега вместо пышной груди. Королева леса, его сердце и душа, шла к нему с нечеловеческой грацией, не оставляя после себя следов. От нее веяло фиалками и подснежниками. Кожа, такая же белая как у Сальвы, мерцала подобно звездам. Длинные до пояса расплетенные волосы сменили окрас с травяного на рубиновый. Хтон выглядела уставшей. Превосходство в глазах сменилось осенней грустью.
Салватор вытянул нож из деревянных ножен, свисавших на перевязи у пояса. Он выиграл эту безделушку в мельницу у азартного бондаря в корчме. С ножом плохо обращались – закаленное лезвие было в зазубринах и сколах. Кровосток покрыла ржа, а рукоять крошилась на глазах. Внемля советам Тоффенбаха, Сальва выправил лезвие оселком, кислотой стравил ржавчину. Из козьего рога он сделал рукоять, обмотав полосой кожи для лучшего хвата. К сожалению, гарда никуда не годилась, поэтому колоть ножом можно было лишь в крайнем случае, зато резал он славно.
Сальва медленно, не провоцируя деву леса, поднялся с бревна, встал к ней боком, направив острие в землю. К его удивлению, мавка не стала нападать. Она села на снег, скрестив ноги у границы освещенной зоны.
-- Ты убил моих детей, - наконец сказала она, первой нарушив тишину. – Тебе дали неправильное имя. Не защитник. Разрушитель. Вот кто ты.
-- Откуда ты знаешь мое имя?
Хтон молчал, следя за игрой теней в свете угасающего костра. Мавка не спешила выдавать тайны, либо не считала нужным отвечать смертному. Сальва выдохнул, почесал сжавшегося от напряжения волка, чтобы привести в порядок нервы. Королева желала говорить, а не убивать. Сальву это устраивало.
-- Тебе придется ее отдать рано или поздно, - продолжила мавка. – Целое не должно существовать раздельно. Никто не властен над законом. Ни я, ни ты, ни Шестеро.
Он хотел было спросить, о ком говорит мавка, но прикусил язык. С древней сущностью блеф не годится. Сальватор сглотнул, и ответил:
-- Теперь княжна в безопасности - за толстыми стенами Каррэнстола и широкими спинами близких. И без меня хватает людей.
-- Людей, - прошипел хтон, словно это было ругательство. Костер погас от резкого ветра. На углях проступил иней. – Жалкие вши, копошащиеся у порога вечности. Речь не о них, а о тебе и предначертанном.
-- Я – человек.
Мавка рассмеялась. Она захохотала утробно и до обидного искренне. Затем древнее существо встало и подошло к Сальве. Найденыша обожгло ледяным дыханием. В горле враз пересохло. Он застыл, не зная, резать мавку или бежать куда глаза глядят. И вновь сущность его удивила.
-- Знаешь, почему я не убила тебя? Не потому, что не могла. Не потому, что не хотела. Хтоны убивали людей во все времена. Нам нравятся простые игры со смертными. Нравится выжимать соки, охотиться, кромсать, есть вашу плоть. Но ты… Я знаю, что когда-нибудь покину этот мир. Когда Древо сбросит плод и жизнь иссохнет даже в самом глубоком кратере моря. Да, тогда придет и наше время. Мы извечные. Есть и другие миры, где есть воздух, земля и вода. Там возрожусь и я. Я знаю. Я видела. Теперь понимаешь?
Мавка схватила его за горло. Глаза хтона были пустыми и безразличными.
-- Если перережу тебе глотку, Терновый Престол лишит меня права на перерождение. Меня поглотит дно миров
Королева Душилесья подарила ему зимний поцелуй, от которого кровь застыла в жилах. Налетела завируха, закружила снег и пепел в шальной воронке. Мавка таяла на глазах, а Сальва, как ни старался, не мог заставить себя смотреть в другую сторону.
-- Человек – жалкое слово, - сказала ему напоследок древняя сущность. – Повторяй его себе почаще.

***

29 - Связи:
-- Давай повторим еще раз, - потребовала Георгин. Лекарь встала перед ним, уперев руки в бока, словно это она, а не Сальва была в два раза выше ростом. – Чего ждешь? Повторяй!
За долгую жизнь Георгин овладела мастерством травницы, лекаря и даже костоправа. К ней за советом обращались люди даже из соседних княжеств. Все в Плоскогорке знали – старушка может поднять на ноги больных даже в безнадежных случаях.
Георгин иссушили годы. Морщинистое лицо казалось суровым, но за ним скрывалась бесконечная доброта. Старушке пошел восьмой десяток, но память ее была тем светочем, на который можно положиться ночью. Седую косу она укладывала на десятиградский манер – обручем вокруг головы.
-- Гордовицу растереть в порошок и смешать с семенами пастельника, послушно ответил Сальва. Рецепт был простым, но Геогрин не верила в абсолютную память пришельца из Каррэнстала, и добивалась, чтобы названия опечатались в сознании. – Толочь в ступке до образования пасты. Из получившегося сделать компресс на грудь. Затем подогреть до первых пузырей отвар из однолистника, и поить до тех пор, пока лошадь не уснет даже супротив воли.
-- Пропорции?
-- Треть семян, две трети однолистника и щепоть гордовицы.
-- Именно так, а не иначе, мальчик. – кивнула травница. – Дашь меньше – средство не поможет, больше – сделает только хуже.
Дом травницы насчитывал целых три этажа. Георгин жила богато и не испытывала недостатка в деньгах. Сальве пришлось несколько часов ждать в прихожей, прежде чем ему позволили пройти в кабинет. Первый этаж состоял из большой столовой, да кладовой, где хранились не только припасы, но и ингредиенты для зелий и припарок. На втором располагались комнаты детей и внуков старушки – травничество и врачевательство было семейным делом и многочисленные отпрыски от мала до велика принимали участие. Этот дом стал своего рода госпиталем, где лечили людей и познавали азы медицины, которые передавала Георгин. На третьем этаже жила только старушка. Здесь же располагался ее кабинет. Сальватор долго не мог прийти в себя – как только он переступил порог, оказался поражен количеством книг, томящихся на полках и ждущих, когда их прочитают. Вихтар не любил чужие знания. Он был экспериментатором и первооткрывателем. Георгин, наоборот, охотилась за знаниями из учебников, посылая детей в разные концы Мелирии за ценными фолиантами.
Сыновья вначале не хотели принимать чужака без денег, но как только прозвучало имя жреца, их поведение изменилось. Сальва и раньше догадывался, что некоторые двери открывают не ключи и не деньги. Связи были так же важны для этого мира, как вода умирающему от жажды.
-- Неужто старый сыч взял себе подмастерье? – спросила его Георгин. – Вряд ли его характер стал мягче с годами. Кто ты такой, незнакомец?
-- Я просто конюх.
-- Ну да, конюх, - хмыкнула травница. – Ты в зеркало то себя видел? Сколько на свете живу, а таких как ты не встречала. Кожа точно белилами натерта, волосы темнее ночи, а про глаза вообще молчу. Знаешь, что говорят про очи разноцветные? Что от вас молоко киснет, вот что. Спеши, конюх. Пока не началась метелица, а то замерзнешь в дороге.
-- И вот еще что, сказала Георгин на прощание. – Ты - мальчик способный. Слету все схватываешь. Если будет желание научиться ремеслу врачевания, заходи. Я платы не возьму. И да, скажи Вихтару, что мы квиты!
Обратный путь занял больше времени, чем он рассчитывал. Возвращение прошло без неожиданностей. Мавка так и не появилась. Вместе с Люпусом, они пробирались через сугробы, отыскивая дорогу по которой шли днем ранее. Волк бегал кругом, точно не наигрался в детстве. Серый то с разгона нырял в снег, то старался укусить собственный хвост. Он наслаждался полной свободой и был собой.

30 -Он смотрел, как убивают друга:
Каррэнхол стоял, как и прежде, и жизнь здесь шла своим чередом. Сальве нравились и замок, и деревня, но теперь он узнал, что есть иные места и люди. Он видел карту, что показывал Вихтар. Княжество казалось огромным. Он захотел пересечь его и узнать, что скрывали границы. Но также он знал, что не сможет уйти без Каталин.
Княжна встретила его у опушки. Там, на ясной поляне перед соснами, прошлой осенью ее украли гурлоки. Фрейлины перешептывались с ехидными улыбками, а вездесущая Фригитта отчитывала княжну за беспечность. Каталин побежала к нему, но стражи, охранявшие ее теперь постоянно, перегородили путь. Каталин смущенно помахала рукой Сальве из-за кольца окружения.
-- Я знала, что ты сможешь, Сальва! Они не верили, а я говорила, что только тебе и под силу вернуться из Душилесья.
-- Было непросто, - смущенно согласился Сальватор. Ему сейчас хотелось упасть на солому и проспать до следующего утра, но предстояло еще много работы. Жеребенок мучился и следовало позаботиться о лечении.
-- Ну вот все и обошлось, моя госпожа, - произнесла Фригитта, кутаясь в полушубок. – Теперь можем идти в замок.
Был солнечный полдень. Снег искрился мириадами бликов, отражая солнечные лучи. Из леса выскочил оголтелый от вольной жизни Люпус. Волк стрелой помчался к Сальве, желая игриво куснуть за сапог, но, увидев остальных людей, встал как вкопанный, не зная, что дальше делать.
-- Что случилось, Люп? – улыбнулся Сальва.
-- В-в-волк! – закричала Фригитта. – Спасайте княжну! Убейте его, убейте!
-- Что? – не понимающе спросил конюх. Он посмотрел на ощетинившихся бердышами солдат и испуганную няньку, прижимавшую к себе княжну. – Почему?
-- Стреляйте же!
Люпус оскалился. Волк почуял опасность. Он широко расставил лапы, готовясь прыгнуть.
-- Не надо! – закричала Каталин. – Это его друг! Опустите оружие!
Люпус начал пятиться обратно в лес. Это словно спустило внутреннюю пружину. Стражи почувствовали себя уверенней и начали действовать. Один из них ткнул зверя алебардой в бок. Люпус отскочил и вцепился в древко зубами, пытаясь вырвать из рук.
-- Он нас загрызет, - верещала переполошенная Фригга, таща сопротивляющуюся Каталин к Каррэсталу. – Защищайте княжну, старые пьяницы!
Второй стражник отогнал волка. Он был более опытен и скупо раздавал удары. Третий охранник отсек дорогу к бегству. Люпус метался из стороны в сторону, не зная, что делать. На него посыпался град ударов и пинков. Зверь давал сдачи. Он подобрался и напал на обидчиков. Вцепился в ногу младшему из троицы. Повалил на землю, пытаясь сесть на грудь. Человек кричал, пытаясь сбросить тушку.
-- Дайте ему уйти, - закричал Сальва. Он никому не причинит вреда!
Время тянулось будто сгущенное молоко. Сальва почувствовал, как бьется сердце, как ноги отказываются слушаться и врастают в землю. Все было слишком нелепо и нереально. Еще минуту назад он был рад видеть Каталин, а теперь смотрел, как убивают друга.
Сальватор помчался к ним, пытаясь разнять дерущихся. Но он слишком долго мешкал. На шею опустилась рука в кольчужной перчатке, и найденыш распластался на земле, глотая снег и постанывая от боли.
-- Не дури, паря, - произнес десятник, здоровенный детина, гнущий подковы на потеху публике в таверне. – Не рыпайся, а то и тебя зашибем ненароком. Эй Клод, Жок! Отвалите! Моя шкура. Отличная выйдет подстилка в сортир.
Сальва беспомощно смотрел, как десятник снимает из-за спины арбалет, натягивает воротом тетиву и, не торопясь, кладет болт в ложбину. Люпус почуял неладное и прекратил схватку. Он посмотрел на десятника, целящегося в легкое, затем на друга, ползущего к нему.

31 - День, когда Шестеро открыли врата"
:
Из раздувающихся ноздрей вырвалось облачко пара. Десятник спустил курок. Люпус дернулся и повалился навзничь. Десятник, не спеша, подошел, ткнул носком в голову, проверяя жив ли еще волк.
Так он получил ценный урок. Люди куда опаснее и злее зверей.
-- Почему? – повторял Сальва, расспрашивая людей. – Почему вы это сделали?
-- Ну дык, волк это, – отвечали ему. – Опасная тварь. Совсем дурак, что ли?
Он говорил, что Люпус был его другом. Говорил, что люди сами спровоцировали волка. Если бы Фригитта не старалась во всем опекать княжну, если бы его захотели понять или услышать. Но они не хотели. Стражи забрали тело с собой, и сказали, что, если еще раз выкинет подобное, будет собирать зубы по всему Душилесью.
После Сальва часто вспоминал Люпуса, как единственное существо, с которым у него больше общего, чем с людьми. Волк опасался двуногих и теперь найденыш это понимал. Мировоззрение раскололось на десяток оттенков. Он ненавидел Фригитту за истерику. Хотел смерти стражникам, загнавшим Люпуса. Каталин. Она послужила отправной точкой случившегося. Сальва не знал, как поступить и что сказать. Хотелось обидеть словом или делом.
Он с трудом совладал с тяжелыми чувствами и принял единственное правильное решение. Сальватор собрал немногие пожитки, которые скопил за зиму, передал ключи от конюшен маленькой Тилли, что учила его детским считалкам, и ушел из Каррэнстала.

4

Мастеровые спорили, где провести межу. Целую неделю строились подмостки, возводились заборы, на флагштоки вешались знамёна новоприбывших: Тоусена из Южных Кантонов представлял соболь на зеленом лугу, братьев Бесов из Норсии – черный медведь у горы, за Томбульда Красноборода говорили молот и топор в серебре. Люди все прибывали, стекаясь к ярмарке со всех сторон материка. Из Предела приехали красногривые искатели приключений в куртках из чешуи дракона. Гномы выставляли на лотках дивной работы оружие, от которого десятиградские рыцари пускали слюни. Кузнецы продавали доспехи, сбрую, чинили износившееся железо. Пеклись пироги и лилось рекой пиво. Дети бегали между взрослыми, тыча друг в друга деревянными саблями.
Дороги растаяли лишь когда весна перевалила за половину. Пятнадцатое число цветня знаменовало событие, которое чтили и уважали по всей Эрнарии. День, когда Шестеро открыли врата в этот мир людям и другим расам. Каждый год Мелирия собирала опытнейших рыцарей княжеств, чтобы те скрещивали мечи в ратном поле, показывая удаль и умение. Победителю доставался венок из весенних цветов и поцелуй королевы Турнира Золотых Шпор, а также снаряжение побежденных или же кошель золота – смотря, что предпочтет удачливый мечник.
-- По чем дудка, парень? – спросил мужчина средних лет, неся на плечах конопатого мальчика. – Ладная свирелька, а рисунок так вообще загляденье!
Покупали товары споро. В иной раз Сальва мог неделю пытаться продать вещицу, но на ярмарке каждый считал долгом купить безделицу у торговцев. Он продал изделие за пару медных грошей. Удивительно, какие только диковины можно было выстругать из бруска древесины. Сальва выучился плотничеству, купил инструменты на распродаже и успешно вел дела с кумушками и их мужьями, строгая ложки, корыта, делая фигуры для украшения крыльца, вытачивая подсвечники, собирая столы и стулья, вырезая куклы для малышни.
Уйдя из замка Сальватор задумался, где теперь найти крышу над головой. Карл мог помочь, но жил отставной капитан слишком близко Каррэнстала. К тому же слишком многое в доме напоминало о Люпусе. Сальве хотелось привести мысли в порядок, а для этого требовалось забиться в такой угол, где не будут видны каменные башни замка.

 32 - Пустая книга:
Он принял решение переехать в Плоскогорку. Георгин приняла еще одного ученика с условием не отлынивать от учебы и помогать по дому. Сальва согласился и ушел с головой в работу. Найденыш рассказал старушке свою историю, и та лишь восхищенно поцокала языком. За короткое время он успел схватиться с гурлоками, увидеть хтона, приучить опасного зверя. Но не это главное. Сальва научился говорить всего за месяц!
Георгин начала обучение с того, что дала ему книгу. Наставница решила, раз уж ученик такой одаренный, ему не составит труда научиться читать. Сальва грыз алфавит утром и вечером, запоминая закорючки и вензеля так, словно от них зависела дальнейшая судьба. Он был очень старательным, за что всегда получал похвальбу и пару плюшек с корицей от хозяйки. Буквы складывались в слова, слова в предложения. Строки потекли в его разум бурной рекой, заполняя слепые пятна.
Сальватор прочитал «Собрание детских сказок» Бальбуса Клендогора, затем переключился на кантонские баллады. Георгин следила за успехами ученика, не забывая давать обязанности. Он ходил за водой к колодцу, помогал убираться по дому, поработал даже прачкой, отстирывая портки пятерых детей наставницы, а также пеленки внуков. Сальва не видел в такой работе унижения своего достоинства. Еще Карл заметил, что найденыш отличается от остальных людей не только внешне.
-- Ты словно пустая книга, - сказал ему как-то отставной капитан. – И каждый встречный может оставить в ней подпись.
Сальватор делал тяжелую работу, зная, что это была плата за обучение, но также он радовался ей, потому что жизнь учила чему-то новому. Сальватор стал отличной прачкой и идеальной уборщицей. Он пролезал в труднодоступные места с веником в руках и узнал, какие щелоки лучше отстирают шелк или лен, какими веществами можно вывести пятна от вина, а какими от масел. Сальватор попросил старшую дочь Георгин обучить его готовить стряпню, и та согласилась. Конечно, он сжег с десяток яиц, прежде чем получился сносный омлет. В конце концов, учиться на собственных ошибках приходилось хоть раз каждому. Умение читать оказалось незаменимым. Сальватор одолел кулинарную книгу за неделю, выучив большинство рецептов. Вскоре он стал главным и по кухне. Ученик Георгин расставил баночки с приправами по алфавитному порядку, провел полную ревизию закромов, отмечая на листе, что нужно докупить. Блюда получались лучше с каждой попыткой. Экспериментируя с дозировкой, Сальва доводил баланс изначальных рецептов до идеала.
Он работал на совесть, вкладывая силы и душу в любое дело, которым бы не занялся. Чтение давалось с трудом, и поэтому Сальва тратил свободные часы, чтобы продраться сквозь баррикады текста, которые другой предпочел бы оставить на сон. (?) Библиотека Георгин могла потягаться с замковой. Каталин рассказывала ему, что мать любила книги с гравюрами. Читала она плохо, но не могла устоять перед рисунками, и покупала такие, при случае.
Георгин следила за успехами Сальватора так же внимательно, как и за сыновними, жалея, что те не стремились к знаниям с такой же отдачей, как юный ученик. Воллтар предпочитал заниматься денежными делами, Каллграф находил новые причины, почему именно сегодня он не может заняться травничеством, а Джодабей и вовсе не обращал внимания на мать, гоняясь за юбками молодиц. Только Сальватор слушал опытную женщину, перенимая ценный опыт.
Когда ученик освоил сравнительно легкий материал, врачевательница перешла к тому, ради чего Сальва пришел. Она дала ему «Науку тела» Демиса Колигуса, «Свойства растений. Вред и польза» Пелагиуса и потрепанный годами, с частично вырванными и обгорелыми страницами – «Genera morborum», наиболее полное собрание всех известных людям болезней, составленное еще во времена последней империи.

33 - Их было шестеро:
Георгин показала ему кладовую, где таились собираемые за лето ингредиенты – коренья, листья, побеги, кора, плоды, грибы – богатство заполняло комнату. Семена лежали в пакетах с надписями на староимеперском, расставленных в алфавитном порядке на полках. Сальва должен был запомнить свойства каждого вещества, от какого недуга оно может помочь и точную пропорцию, которую следует применить к малышу, беременной или молодому мужчине, чтобы вылечить, но не навредить. Голова гудела от получаемых знаний, иногда ему снились радужные поляны из трав и цветов, от вида которых рябило в глазах. Там Сальва гулял рука об руку с княжной, под присмотром мавки. Дева леса облизывалась и звала их к себе. Найденыш старался вспомнить, почему ему не следует подчиняться хтону, но не находил аргументов. Он просыпался в испарине и тут же принимался повторять пройденный материал, чтобы отвлечься от дурных мыслей.
Учеба двигалась семимильными шагами. Сальва прочитал книги по три раза, откладывая в памяти детальные рисунки и приписки знаменитых лекарей. Он увидел, что Георгин часто дополняла текст собственными заметками на полях. Некоторые советы были зачеркнуты травницей, как не оправдавшие себя.
Вскоре Сальватор принял первого пациента. Им был мельник, сломавший ногу. Не абы какая проблема, но отличный шанс попрактиковаться. Начинающий лекарь дал пострадавшему отвар, от которого тот крепко заснул. Затем вправил ногу и наложил шину, смазав заживляющей мазью. Георгин следила за его действиями с восхищением. Когда работа была закончена, травница зааплодировала.
-- Оставь гонорар себе, мой мальчик. Видят шестеро, ты его заслужил, - сказала старушка, поцеловав ученика в лоб. – Ты можешь стать искуснее самого Птахуса, но еще многому предстоит научиться, прежде чем сможешь лечить других без моей помощи.
Однако не врачевательством единым были наполнены дни. На зарабатываемые от медицинской практики деньги Сальва приобрел плотнические инструменты. Мастер по дереву в Плоскогорке преставился еще два года назад, и мужики сами латали лачуги, сетуя на козни хтонов, вставляющих палки в колеса честным работягам.
Сальватор переговорил с Воллтаром – старшим сыном Георгин. Он убедил заведующего финансами семьи в выгодности своего предложения. В складчину с ним Сальва купил покосившуюся избу, стоящую на отшибе деревни у самой окраины Душилесья. Возможно, долгие беседы с Карлом, жившим отшельником, повлияли на такой выбор, а может он не хотел забывать, что отличается от людей и место, откуда вышел.
Сальватор смотрел на себя в зеркало и видел человека, пусть и странного. Его кожа была снежно-белой. глаза пугали детей – левый был ярко-красным, что майская клубника, а правый темно-синим, скрывавшим глубины мирового океана. Отросшие за зиму волосы казались продолжением самой тьмы.
Сальва взял фолиант из библиотеки Геогрин, который описывал расы Фиала, мира, в котором он жил. Хтоны правили пустыми землями тысячи лет, связав судьбы с землей и водой, огненными штормами и молодой листвой, перегноем и сиянием звезд. Так продолжалось до тех пор, пока Фиал не дал трещину. Для хтонов, разумеется, это означало смерть извечного порядка, для остальных – возможность обрести дом. Их было шестеро – героев, положившим начало первой империи. Грозный Арий с небесной секирой за спиной, Птахиус, держащий клещи и молот из звездного железа, неспешный и неотвратимый Харон в рубище из людской кожи, беременная Аллат, царица царей, в львиных шкурах, великомудрый Эа, идущий первым и разгоняющий извечный мрак светильником с заключенной там зарей, и луноликая Астарта, смертельно раненная, но все еще самая прекрасная из всего, что рождало бытие. Люди знали их как Воина, Ремесленника, Жнеца, Мать, Мудреца и Любовницу. Шестеро изгнали хтонов в тень, отрезав от источников жизни, дабы самим испить из энергетического колодца. Они породили людей, населивших континенты и острова, построивших храмы новым богам и давших жизнь своим детям.

34 - Я человек :

Трещина Фиала росла, через нее в мир прибывали новые народы – эльфы, карлы, тролли, гномы, огры, орки… Затем прилетели драконы. Ящеры явились сквозь прореху три тысячи лет назад, и выжгли магическим пламенем портал. Расы оказались отсечены от внемировых путей Великого Древа. Так гласила легенда.
Сальва читал очень внимательно, изучая народности, расселившиеся по двум уцелевшим континентам Фиала. Н`заты, живущие у границ Выжженной земли имели обсидиановую кожу, на которой не росли волосы. Норсийцы, бледные, с задубевшими мозолями на руках и песочными волосами, красногривые предельцы. независимые кантонцы, и мелирийцы с волосами черными как смоль и коричневыми, что древесная кора. Желтокожие белийцы, проживающие на облачных островах. Сальва смотрел на себя в зеркало и видел чужака, не похожего ни на одного из них.
-- Я человек, - повторял он каждый день. – Я. Человек.
Вскоре у него появились первые заказчики. Сальва стругал и пилил, занимался резкьбой по дереву и собиранием мебели. Он отдавал треть Воллтару, как партнеру в деле. Сыновья и дочки только вздохнули с облегчением, когда найденыш съехал, поселившись в мастерской. Они ревновали мать, которая ценила ученика выше собственных детей. Георгин не нравилось, что Сальватор распыляет внимание на что-то кроме медицины. Она укоряла его.
-- Как только увидишь что-то новое, ты хватаешься за него, забыв про старые начинания, - говорила наставница. – Сначала разберись с тем, что оставил недоделанным.
Она лукавила. Сальва прекрасно успевал шлифовать мастерство в плотницкой и продолжать практику у Георгин. Вместе они лечили пролежни и простуды, ампутировали пораженные гангреной конечности, давали микстуры от колик в животе и мужицкой немощи. Люди запоминали Сальву. Они стали советоваться с ним, что было приятно. Девицы улыбались при встрече, мужчины пожимали руку, старухи судачили о том, проклят ли плотник или благословен Ремесленником. Дети перестали бояться и убегать при одном появлении странного чужака. Сальва давал им леденцы и вскоре стал своим в доску.
Резьба по дереву была хобби. Местные расплачивались продуктами или приносили старые инструменты в качестве оплаты. Сальва их чинил, и использовал в хозяйстве. Его изба преобразилась Сальва построил амбар, засмолил стены, покрыл пол на втором этаже, вставил новые окна и выложил булыжником дорогу к дому.
-- Твои руки в Десятиградье пригодились бы, - заявил ему знакомый пастушок. – Тама скульпторы зарабатывают за поделки столько, сколько мы деревней за целую жизнь не сможем скопить.
Сальватор и сам чувствовал, что Плоскогорка становится слишком тесной. Он приехал сюда в середине зимы. Снег растаял, появились цветы на деревьях и полях. Запели птицы, зверь проснулся от спячки. А Сальватор перерос деревенскую жизнь. Он знал, как построить дом, знал, как ухаживать за скотом и при желании мог бы его разводить. Знал, как готовить вкусную еду и не отравиться. Он мог выжить в лесу, что удавалось не каждому. Наконец, Сальва выучился читать, а это было чем-то запредельным для Плоскогорки. Кроме семьи Георгин никто не то что не умел – не желал учиться читать. Люди скорее пустили бы страницы на растопку, чем предпочли их прочесть.
Когда начался месяц травенник, Георгин заболела. Ученик лечил ее вместе с родными. Он заново проштудировал литературу, ища любые признаки болезни. Посылал курьеров за редкими ингредиентами для сильных снадобий. Наставница слабела с каждым часом. Жизнь покидала ее, словно тело стало ситом. Сальва не сдавался. Он искал лазейки, пробовал новые средства, экспериментировал, применяя редкие методики.

35 - Я теряю друзей:
Но прошла неделя и Георгин закрыла глаза, чтобы уснуть и больше не проснуться. Из городка Велсэн, расположенного близ Соленого Озера, приехал жрец Харона. Он был слеп и носил черную хламиду с вышитой золотой нитью лодкой на внешней стороне одеяния. Жрец зажег палочку, пропитанную ладановым маслом, и провел ритуал погребения. Местные жители подходили к покойнице, кладя на тело монеты, отдавая тем самым дань и почтение старушке.
Со слезами на глазах Сальва отдал все деньги, что скопил за зиму. Все бессонные ночи, бесконечные заучивания текста, советы мудрецов оказались бессильны. Он не справился, оплошал.
-- Это не твоя вина, - Каллграф дружески сжал плечо. – Смерть приходит к каждому, а к старикам заглядывает чаще других. Такова жизнь.
-- Это несправедливо, - горячо сказал Сальва. – Почему мы живем так мало? Я знаю, я читал. Гномы, эльфы – поздние расы могут прожить сотни лет. Хтоны вечны, а боги скупы на помощь смертным. По какому праву они наделены тем, чего лишили нас?
-- Я не знаю, Сальва, - Каллграф потер седую щетину. – Демон побери, иногда я не знаю, как с тобой разговаривать. Это серьезный вопрос, на который не дали ответа мудрецы. Но… это такой наивный вопрос, который мог задать только ребенок. Моя дочь засыпает жену такими каждый день и забывает о них спустя час.
-- Я не забуду, - зло сказал Сальватор, сжав кулаки. – Я помню все, что со мной произошло и настанет день, когда найду ответ. Я отыщу виновных и предъявлю счет.
-- Сальва, - рассмеялся средний сын Георгин. – ты все-таки дитя.
Весна брала свое. Солнце начало припекать спину, мужики в деревне поснимали шапки и тулупы. Березы дали первый сок. На ветвях появились почки, а из-под земли вылезли первые подснежники. Люди праздновали очередной коловорот в природе.
-- Эа выбил пух из земной подушки, - говорили люди. – И стелет весеннее покрывало.
Сальва продолжал трудиться плотником, но удовольствия работа не приносила. Он и так был лучшим в княжестве. Люди приезжали с дальних поселений, не переживая, что получат не тот результат, за который заплатили. Сальва знал, какое дерево мягкое, а какое твердое, знал скребком из какого метала и формы лучше обрабатывать ольху, ясень, дуб или граб. Он мог с закрытыми глазами вырезать статуэтку с ликом человека, которого впервые увидел. Да, он достиг предела, за который самостоятельно шагнуть не мог.
Семья Георгин все так же лечила больных, хотя до высот матери им вместе взятым было далеко. Люди постоянно спрашивали о талантливом ученике врачевательницы и гордецам поневоле пришлось с этим мириться; вздыхая, сожалеть, что не учили науку, когда мать была жива. Когда к нему пришли Каллграф и Джодабей, чтобы предложить работу лекарем, Сальва отказался.
-- Воллтар с ума сойдет, когда увидит, какие деньги получает такой выскочка как я, - смеясь, ответил он. – К тому же Сэльма и Глория. Нехорошо получилось.
Сальва не сказал всю правду. Он потерпел неудачу и это грызло нутро похлеще чурвей. Георгин умерла, а он только и мог, что копаться в литературе, да пичкать наставницу бесполезными микстурами. Как только душа покинула ее, ученик хотел вскрыть тело, чтобы узнать, какой недуг сгубил Георгин, но дочери с криками, воплями и тумаками выставили бездушного сухаря за порог.
-- Мы похороним маму как подобает, а ты не вздумай появиться здесь еще раз, - сказали они.
Не смотря на старания, наставница умерла, и Харон перевез ее душу в мир мертвых. К чему книги, если они бесполезны? Его ум оказался недостаточно острым, чтобы выяснить, как починить тело, как заставить сердце опять биться., а легкие качать воздух.
«Я теряю друзей и не могу ничего поделать».

36 - Чтение органов:
Сальва умел адаптироваться к чему угодно, но каждая потеря выбивала почву из-под ног. Вначале Люпус. Затем Георгин. Горечь бессилия, собственной немощи из-за недостатка знания, невозможности противопоставить проблеме опыт, предугадать развитие событий, выводила из себя.
Прошло два дня, прежде чем он решился. Взяв заступ, Сальва пришел ночью на погост. Он без труда нашел свежую могилу со слегка примерзшей землей. Георгин лежала спокойно, точно спала. Тление еще не коснулось тела. Он отнес наставницу к себе домой. Положив труп на стол, Сальва приступил к работе. Заглушив омерзение от содеянного и отвращение к себе, он вскрыл грудную клетку, раскрыв Геогрин точно книгу. Он искал болезнь, которую не смог определить раньше. Почки и матка. Вялые легкие. Крохотное сердце с жировой тканью. Желудок с полупереваренной пищей. Склизкие змеи кишок. Синюшный язык, кажущийся длиннее, если тащить через гортань. Он читал органы словно вырванные из корня переплета страницы до тех пор, пока не нашел. Вскрыв ножом череп Сальва вытащил мозг. В правом полушарии, между извилин, застряла уродливым мякишем опухоль. Рисунки, сделанные лично Демиусом Калигусом не врали. Сальва рассмотрел инородное тело под разными углами, запоминая кусочек плоти так, будто тот был личным врагом. Георгин была обречена с самого начала. Капитул Магистериума был силен и всеведущ, может там могли помочь… Но здесь, на отшибе цивилизации? Только не он, нет.
Сальва повторно похоронил тело. Если бы кто-то из местных увидел его за этим занятием, позвали бы городские власти и могло сложиться, что лучшего плотника княжества арестовали бы за глумление на усопшей. Плевать. С изумлением он понял, что рад. Он радовался тому, что смог понять, в чем крылась проблема. Сальва не подвел. Врачеватели тут бессильны, а значит…
Значит, он мог спать спокойно.

***

Староста Плоскогорки собрал жителей, чтобы сообщить им радостную весть. Ежегодная ярмарка совпадает с рыцарским турниром, который организовал Дорэл Матэвэл. Королевой турнира будет Каталин Матэвэл. Юная княжна - прекрасная и цветущая, нравилась мужчинам. Сальва знал, что ей слали портреты не только сыновья князей, но и норсийские бароны, а также дожи Десятиградья. Барды пели о неземной красе, а эльфы Сребролиста спорили о том, была ли в крови Каталин примесь их рода.
-- Отличный шанс для наместника убрать с глаз долой племянницу, - судачили в Плоскогорке. – Сам-то, небось, спит и видит себя правителем.
-- Да засиделась она в девках! – тут же возражали им с пылом. – Восемнадцатое лето встречает. Моя дочь еще в четырнадцать обрюхатилась. И ничего, обвенчали и живут. И княжне пора.
Ожидание праздника витало в воздухе. Дети носились по округе, распевая песни и считалки, женщины плели корзины из ивовых прутьев, поливали цветы на клумбах, надеясь, что именно их букеты и венки будут брать благородные господа, чтобы подарить любимым дамам. Мужики судачили о том, что не зря припасли пару бочонков пива с зимы, ведь теперь можно будет продать их втридорога. Кузнец потирал довольно руки и прикрикивал на подмастерье, гнущего каленое железо в форму подковы.
Ярмарка проходила два раза в год – поздней весной и ранней осенью. Сальва тоже не ударил в грязь лицом. Наделал побрякушек, которые теперь успешно продавал заинтересовавшимся зевакам. Вначале торговля шла ни шатко, ни валко. Люди крутили товар, обещали вернуться, но шло время, а изделия продолжали хламиться на прилавке. Сальва походил вдоль рядов и понял, что людям в большинстве своем безразлично качество и оригинальность товаров. Покупатели охотнее всего отдавали деньги бойким купцам, завлекающим к себе яркими красками лотка, шумным голосом, широкой улыбкой и избегали постных лиц, вяло рекламирующих продукцию.

37 - В чужой дом со своей правдой:
Сальватор припомнил кабацкие шутки, рассказываемые пьяными постояльцами, совместил с увиденным на ярмарке. К нему начали подходить заинтересованные покупатели. Деньги потекли в руки. Сальва успешно распродал большую часть свирелей и молотков для отбития мяса. Хуже шли куклы – дети предпочитали сладости игрушкам. А вот рукояти для садовых инструментов разлетались на ура. Он долго торговался с придирчивым мужчиной за деревянную сову, собственную гордость. Сальва вырезал птицу всю весну, стараясь воспроизвести детали оперенья как можно точнее. Баталия продлилась час, и, понеся тяжелые потери в количестве пяти талантов, покупатель завладел вожделенной статуэткой.
Взвесив кошель, Сальва довольно улыбнулся. Остаток дня он провел, блуждая между хаотически возникающих рядов с побрякушками и редкими товарами, не подчиняющимися никакой логике. Рыба соседствовала с выпечкой, ткани ютились между кузнечным горном и медовыми пончиками. Люди бранились, хохотали и в нетерпении поглядывали на возводящиеся помосты.
Трибуны строились споро, по этажу за день. Их расположили с обоих краев ристалища для лучшего обзора. На каждом из этажей поставили длинные скамьи для зрителей. Княжеская ложа возвышалась над лесами с трудящимися рабочими. Сальва грустно отметил, что даже на празднике была соблюдена иерархическая пирамида. Чем благороднее человек, тем ближе он к небу. А такая чернь как жалкий плотник, бывший конюх и несостоявшийся лекарь вынужден отираться у забора с остальными жителями Плоскогорки.
Он углубился в лабиринт временных улочек. Заезжие трубадуры играли на мандолинах, соревнуясь в мастерстве и отточенности слога. После выступления они собирали щедро брошенные к ногам гроши и срывали цветущие поцелуи с уст очарованных девиц. Странствующий цирк разбил лагерь ближе к центру людского скопления. Жены артистов вбивали колья, ставя цветные шатры, тогда как их мужья давали первое представление, срывая жидкие аплодисменты. Атлеты легко поднимали крестьян за шиворот одной рукой, второй удерживая семидесятифунтовую гирю параллельно земле. Шуты скакали вокруг смеющихся детишек весело позвякивая бубенцами, прикрепленными к одежде и обуви. Факиры готовились к вечернему выступлению, осматривая булавы и проверяя смазаны ли те горючим составом. Борцы умащивали себя растительным маслом, чтобы сойтись в зрелищном поединке с высокими ставками. Акробаты балансировали на тонкой веревке, удерживая перед собой длинную жердь. Девушки, легкие словно перо, крутились юлой вдоль канатов, иногда запрыгивая в седла обученных лошадей. Дрессированные медведи понуро сидели в клетках, пока их охаживали кнутами. Сальва едва сдержал гнев при виде такого обращения с животными. Он с удовольствием сам прошелся бы по спине живодера нагайкой.
Но в чужой дом со своей правдой не идут. Поэтому он смирил норов и ушел, не став дожидаться открытия остальных аттракционов. Солнце медленно скрывалось за окоемом, наливаясь багрянцем, точно расплавленный желток окунули в кермес. К вечеру сквозь плотные ряды зевак стало не протолкнуться. Сальва послушно шел за людским течением. Ему на голову надели две цветочных короны из одуванчиков и маков как знак симпатии. Некоторые считали найденыша симпатичным, хоть и странным. Сальватору льстило такое внимание, и немного пугало. Он не привык быть заметным.
Гомонящий и уставший за день прибой вынес его к окраине бурлящей ярмарки. Здесь одиноко стоял шатер с подвисшей в воздухе и мерцающей в воздухе надписью: «УНИВЕРСИТЕТ МАГИСЕРИУМА ВЕДЕТ НАБОР ОДАРЕННЫХ ЛЮДЕЙ». (? Магистериум? Университет магистериума?). Литеры казались живыми.

38 - Плетцы:
Постоянно трансформируясь и меняя форму, они преображались в иные языки, среди которых угадывались: рубленная клинопись гномов, неуловимое изящество эльфийской вязи и таинственные иероглифы *** островов. Посетители стояли возле палатки, не решаясь заглянуть внутрь.
-- Глядь-ка, плетцы пожаловали.
-- Да ну их, зачаруют так, что вовек не отколдуешься.
-- Слыхал, как стерва-жена попросила мужа проклясть? Тепереча от пива у него понос и рвота.
-- Мужики, кто смелый? Кто зайдет в шатер, тому грош!
-- Не-е, за грош не пойду.
Сальва протиснулся мимо любопытствующих и заглянул в отделанный бахромой проем. Внутри приятно пахло розовым маслом. Обстановка была обычной. Пара сундуков поклажи, несколько табуреток да два человека, азартно режущихся в карты. Колода веером кружила над потолком, постоянно себя перетасовывая. Битые карты сгорали. Переходящие от одного игрока к другому козыри превращались в сотканных из дымки и инея зверей, соответствующих своей масти. При виде посетителя плетцы неохотно прервали игру, заодно отменив иллюзии.
-- Да, мы представители величайшего государства в мире – Магистериума. И да – если у вас есть талант, вы получите право стать гражданином этой страны, сказал рыжий паренек, только-только переросший отрочество.
-- А еще мы не продаем джинов в бутылке, - зло добавил его напарник, досадуя на то, что приходится отвлекаться от игры. - И нет у нас казанка золота на другом конце радуги. Приятель, мы не продаем любовных зелий, и не показываем фокусы. Хотя, если меня еще раз попросят стереть бородавку с гузна, клянусь Шестью, я покажу такой фокус, от которого твоя харя превратится в свиную. Или петушиную. Смотря, что ел на завтрак.
-- Понятно, почему сюда никто не заходит, - улыбнулся Сальва. Слова плетцов его не испугали, но вызвали интерес. – В Плоскогорке не часто проходят мероприятия такого масштаба, поэтому люди не знают, как вести себя с такими, как вы, и спрашивают то, что обычно хотят от ворожей.
--Мероприятия, говоришь. Наконец-то грамотный попался, – удивился рыжий. – В такой-то дыре просто чудо из чудес. Неужели мы сегодня наконец-то займемся делом, а Квидо?
-- Не спугни удачу, Матиес, - шикнул на него напарник. – Вдруг у него развитой дар? Мастер Шэлман платит сто талантов за людей с коэфициентом от пяти и выше.
-- И без тебя знаю! Да садись уже, друг. Давай сюда, к столу. Не пугайся этих штуковин, ладно? Мы сейчас наложим пару-тройку скан-узоров, и поглядим, что ты из себя представляешь. Ты же за этим пришел, верно? Хочешь стать плетцом, как мы?
-- Не знаю, - неуверенно сказал Сальва. – Мне было любопытно увидеть живого плетца. О вас я читал только в сборнике сказок.
У обоих сделались кислые лица. Сказания учили не доверять людям с даром. Истории преподносились лишь в одном ключе – плетцы обманывали людей, околдовывали жен и хотели сожрать детей. Сальва был достаточно сообразительным, чтобы отделить правду от вымысла. Он понимал, что плетцы тоже люди, хоть и обладающие некой неведанной силой.
Его заинтересовало другое. Магистериум по площади занятой территории занимал четверть южного материка, являясь самой большой страной в мире. Для Сальвы страна была такой же загадкой, как и способность этих двоих плести чары. Неплохой способ расширить знания о Фиале и его жителях.
-- Но я не против пройти вашу проверку, - поспешно добавил он, чтобы сгладить ситуацию. – Расскажите о Магистериуме, пожалуйста.
-- Вот это разговор, - хлопнул в ладоши тот, кого рыжий назвал Квидо. – Задавай вопросы.
Плетцы сгустили воздух вокруг плотника, вытягивая из пустоты незримые нити и вплетая их в закольцованный узор, отдаленно напоминающий паутину.

39 - Магистериум:
Плетцы сгустили воздух вокруг плотника, вытягивая из пустоты незримые нити и вплетая их в закольцованный узор, отдаленно напоминающий паутину. Линии вились подобно змеям, сплетаясь в узлы и петли. Для Квидо и Матиеса это было обычным делом, тогда как Сальва смотрел на творимое полотно заклятья во все глаза. Одно дело увидеть, как карты летают сами по себе, а буквы становятся так, как сами захотят. И совсем иное – застать процесс.
Сальва сидел, боясь шевельнуться, тогда как вокруг него плетцы создавали свое творение из пустоты. Они ставили заплаты и соединяли грани мостами. Узор рос и крепчал, обретая глубину. Конечно, он видел чудеса и ранее. Хтон творил их направо и налево. Но тогда чары давались мавке как нечто само собой разумеющееся. Лес был частью нее и разрешал использовать себя как той заблагорассудится. Плетцы же, творили чистое искусство, создавая сложные картины основываясь на многолетних тренировках. Похоже на то, как он вырезал сову из полена, но быстрее и куда сложнее чем казалось со стороны. Сальва понял, что хочет научиться перекраивать пространство и материю под свои нужды.
-- Что представляет собой Магистериум? – спросил Сальва у сосредоточенных адептов.
-- Кошмарный сон для врагов, выгодный союзник для друзей. Сложновато рассказать в паре фраз многолетнюю историю страны, ее законы и традиции. На это может уйти пара дней. Может ограничишься более точными вопросами?
-- Кто вами правит?
-- Хм, на это легко ответить. Магистериум не похож на остальные королевства Фиала. Последнего короля убили за то, что он считал плетцов выродками рода человеческого и приказывал прибивать наших братьев к крестовинам вверх ногами, оставляя на медленную смерть от истощения. Венценосный дурак даже не представлял, как много плетцов служило в его окружении и понял ошибку слишком поздно. Мы храним его черствое сердце как знак.
-- Знак?
-- Напоминание о том, кем мы были и кем стали, благодаря нему, - пояснил Матиес, заканчивая узор и вливая в него силу. По линиям пробежал разряд, пробуждая заклятье к жизни. – Мы никому не позволим диктовать свою волю. Пришло время плетцов. Наше время.
-- Кто же правит?
-- Парламент, - Квидо достал из сундука прозрачный кристалл и колбу. Налив в нее молочно-белый раствор, плетец бросил в емкость камень. Он протянул колбу Сальватору и тот взял ее, прижав к груди. – В парламенте всего четыре палаты, в каждую из которых входит двадцать пять могущественнейших плетцов страны. Мы зовем их палатами: Искр, Древа, Волны и Эфира.
-- В случае, если палаты не могут договориться, выбирается консул, не состоящий в парламенте, чтобы принять трудное и сбалансированное решение, - Матиес нахмурился, глядя на токи, проходящие по ленте, ткущей чары.
-- Консул, обладающий Даром?
-- Разумеется. Лишь плетец может рассчитывать на карьеру в политике.
-- На карьеру где бы то ни было, - ухмыльнулся Квидо, выбивая пальцами дробь по столешнице.
-- Но как же обычные люди? Кто они в Магистериуме?
-- Кому-то же нужно сеять и жать, - пожал плечами Матиес. – Штопать нам носки и нянчить детей. На большее они не годятся.
-- И всех устраивает такое положение дел?
-- Почему бы и нет. Парень, Магистериум строился не сразу. Нас брали на вилы, запуганные молвой крестьяне. Аристократы, кичащиеся кровью, такой же красной, как и у других, пытались взять свое мечами, а соседи с удовольствием отрезали жирные куски земли при любом удобном случае. Но знаешь, что я скажу тебе? Они остались в прошлом, а Магистериум, вот он. Виден на любом глобусе. И силен как никогда прежде.
Сказанное не удивило Сальву. Как бы не кичились плетцы своей уникальностью, они встроили иерархическую лестницу в систему. Только поставили в основание не значимость рода, а талант плетца. Интересно, какое количество бунтов неодаренных ежегодно переживает Магистериум?

40 - Империя и ее ошибки:
-- Плетцы закладывают основу цивилизации иного рода и мысли, - продолжал вещать Матиес. – Кто знает, может мы станем свидетелями новой империи? Империи, которая учится на ошибках прошлого. Мы не станем перечить богам. Не станем строить башни до небес и нарушать естественный цикл вещей. Чародейские плетения опасны, но крайне полезны в умелых руках. Присоединяйся к нам и сам увидишь, сколь много может достигнуть плетец.
Империя и ее ошибки. Сальватор не знал о ней ничего кроме того, что последние две империи людей пали, уничтожив два из четырех материка Фиала. Последний катаклизм произошел около двух тысяч лет назад, когда сами боги вынуждены были спуститься на землю и исправлять ошибку своих детей. Тогда же Астарта получила увечье, что изуродовало ее лик навсегда. Плотник не был уверен, что люди способны учиться на собственных ошибках, иначе как объяснить, что за каждым рассветом цивилизацию поджидал упадок?
-- Готово, - радостно сообщил Матиес. - Посмотрим, что же ты собой представляешь.
Плетец прикоснулся ладонями к узору. Зажглись связующие узлы, созданные, чтобы выявить магический талант испытуемого. Сальва почувствовал, как волосы на затылке электризуются и становятся дыбом. По телу прошлось щекочущее покалывание.
-- Странно, -произнес Квидо все больше морща лоб. – Сосуд давно должен был изменить цвет.
-- А каким он должен стать? – спросил Сальва, стараясь сидеть смирно.
-- Да каким угодно. Спектр меняется в зависимости от предрасположенности объекта к одной из четырех палат. Искровики любят красный, волновики – синий. Древни (?) – предпочитают зелень. А Эфирцы, как мой коллега, делают раствор в своих руках прозрачным.
Сальва взглянул на колбу. Раствор оставался молочно-белым, как и раньше. За спиной задумчиво бормотал Матиес.
-- А что означает мой случай?
-- Хтон его знает. Я с таким еще не сталкивался, - пожал плечами Квидо. – Обычно мы всегда получаем какой-либо оттенок вне зависимости от предрасположенности человека. Лучше бы ты оказался волновиком. Их ужасно не хватает торговому флоту. Знаешь, сколько доставляется груз из Магистериума в Предел без плетца? Два месяца! И это я не говорю о…
-- Квидо! – пораженно воскликнул Матиес. – У него нулевой коэффициент!
Квидо моргнул, открыв рот. Плетец перевел взгляд на Сальву, затем опять посмотрел на напарника.
-- Да быть не может. Ты явно что-то перепутал в узоре.
-- Я что тебе - первокурсник, чтобы скан-узоры не сплести? Все верно, я тебе говорю.
Квидо подошел к пульсирующей вязи, закатав рукава. Погрузил в плетение руки, проверяя надежность цепей и точность расположения.
-- Вертикальная парабола симметрична темной окружности?
-- Да, черт тебя дери, говорю тебе – не моя ошибка.
-- Стигмы Эа и Астарты?
-- Ослеп, что ли? Вплетены с обоих боков.
-- Обструктивные точки заземлены. Хм. Шестеро, даже и не знаю, что думать.
-- Что это значит? – спросил Сальва. У него создавалось впечатление, что он перестал понимать людскую речь и придется заново учить слова.
Оба с ужасом смотрели на плотника. Казалось еще немного, и они попятятся от него как от больного лепрой.
-- У тебя нулевой коэффициент, - почти шепотом произнес Квидо. – Ты не то что плетцом, даже живым быть не можешь. Все существа имеют ауру, ты - нет.
-- Понятно, - раздосадовано протянул Сальва, в голове уже рисовавший себе карьеру в Магистериуме.
-- Ты не понимаешь, - сказал Квидо. – Твое существование опровергает многие догматы, на которых зиждется наше учене. Ты совершишь фурор! Тебе стоит поехать с нами. Только нужна клетка. Вряд ли другие плетцы смогут спокойно смотреть на пустого. Фанатики попытают тебя убить.
-- А кто-то захочет его украсть, - добавил Матиес. – Нужны узоры сковывания.
-- Эмм, - протянул Сальва, обеспокоенный таким поворотом событий. – Пожалуй я откажусь от поездки.

41 - Турнир:
Плетцы недоуменно уставились на него. Это выглядело так, словно стул только что подал признаки жизни. Сальва пожал обоим руки и попрощался, в душе жалея, что дело не увенчалось успехом. Перспектива ехать в клетке подобно цирковому льву была не тем, чего он ждал от жизни.
-- Мы заплатим! Вы теряете уникальную возможность побывать в Магистериуме, - крикнули ему в след, но Сальва уже опустил полог шатра.
В конце концов, ему еще так много предстояло увидеть на ярмарке.

***

Догнар из княжества Котсэнглэр слишком рано опустил копье. Соперник предугадал его действие и выставил щит под нужным углом. Затупленное древко лишь черкнуло о герб. Раздался треск и копье расщепилось на тысячи осколков. Рыцари разъехались по своим углам, чтобы сменить оружие.
Сальва с интересом следил за ходом турнира. Работники завершили постройку трибун к вечеру прошлого дня. Утром ответственные за проведение грандиозного события посыпали квадратное поле соломой, чтобы та впитывала кровь и пот участников. Затем они установили заграждение, разделившие поле на две половины. Рыцари загодя записывались для участия, оставляя грамоты со своими титулами и гербами герольдам. В формировании списка прослеживалась последовательность. Норсийцы и десятиградцы разделили между собой правый конец поля. Кантонцы и мерсийцы – левый. Остальные участники предпочли дождаться второго круга соревнования, чтобы блеснуть там своими талантами.
Конно-копейные сшибки происходили парно. Сурьмили трубы, герольды громогласно объявляли следующих участников, перечисляя титулы и заслуги. Рыцари выезжали на огромных жеребцах, красуясь и гарцуя. Опытных бойцов можно было узнать по многочисленным шрамам на лицах - серьезных, словно вырубленных из цельного куска гранита. Хватало и тех, кто решил попробовать сломать копья в первый раз. Эти надеялись получить золотые шпоры, показав молодую удаль.
Сойдясь с противником в третий раз, Догнар потерял бдительность и был наказан за это. Соперник вышиб его из седла с такой силой, что рыцарь проломил деревянную изгородь и помял шлем. Оруженосцы бросились помогать сюзерену подвестись на ноги. Несколько минут ушло на то, чтобы срезать крепежные лямки брони. Затем бесчувственного рыцаря отнесли в госпиталь. Так теперь называли дом Георгин. Ее дети вполне способны были о нем позаботиться за фиксированную плату. Сальватор не сомневался, что этот турнир принесет семье признание и прибыль.
Следующим на ристалище выехал Мэринсал из Матса, принимающего княжества королевства. Он отсалютовал Дорэлу Матэвэлу мечом и поклонился Каталин. Княжна зарумянилась и помахала в ответ батистовым платком. Под Мэринсалом был один из воспитанников Сальвы. Добрый и ласковый конь, прошедший тренировку под присмотром самого наместника. Зрители зарукоплескали, подбадривая каждый своего любимца. Герольд подал сигнал и соперникам подали копья.
С громким лязгом захлопнулись забрала. Дождавшись сигнала, наездники ударили шпорами в бока лошадей. На этот раз сшибка вышла донельзя короткой. Конь под Мэринсалом внезапно запаниковал и встал на дыбы, сбросив хозяина. Тот шлепнулся наземь и в ярости выхватил меч.
Сальва вскрикнул от ужаса. Животное получило полосу стали под ребра и моментально скончалось. Рыцарь продолжил рубить и колоть труп, виня его в неудавшемся поединке под хохот зрителей. Никто из них не переживал и считал забавным, наблюдать, как Мэринсал с упоением разделывает тушку на части.
Дорэл Матэвел сидел с каменным лицом. Сальва не мог понять, думает ли он о том, как низко поступил вассал или просто подсчитывает деньги на съеденный овес и собственное впустую потраченное время.

42 - Битва Плачущей Астарты:

Дорэл Матэвел сидел с каменным лицом. Сальва не мог понять, думает ли он о том, как низко поступил вассал или просто подсчитывает деньги на съеденный овес и собственное впустую потраченное время. Князь обвел взглядом веселящуюся толпу, на миг остановившись на Сальве. Плотника обожгло зимним холодом.
«Он считает, что я виноват?»
Чтобы это не значило, Сальватор не чувствовал себя пристыженным. Он оплачет павшего скакуна так же как оплакивал Люпуса или Георгин. Будь его воля, найденыш отпустил бы лошадей на заливные луга, сняв попоны и срезав лямки постылых уздечек. Если людям так уж хочется рубить и крушить, пускай делают это сами.
Каталин тоже признала в человечке из низов своего спасителя. Княжна лучезарно улыбнулась и чуть кивнула ему. Чиркнуло внутреннее огниво и в сердце запылало пламя. Сальва чуть было не задохнулся от волны тепла. Странное дело, он видел сотни улыбок, но лишь одна действовала на него как удар грома средь ясного неба.
Прошел час и конные сшибки подошли к концу. Рыцари правили доспехи и принимали кошели выкупа за проигрыш. Сальва внимательно следил за ходом соревнования и знал, что общий счет был не в пользу Мелирии. Траурный цвет стягов Норсии взвивался куда чаще желтого грифона. Зрителей, в основном из местного дворянства, такой расклад не устраивал, они кричали на судей, пытаясь изменить их мнение и освистывали побежденных. Десятиградские воины предпочитали брать откуп доспехами. Как объяснил Сальве местный кузнец – их сталь никуда не годилась. Нирсийцы, наоборот, были весьма великодушны, прощая долги побежденным.
Герольды объявили, перерыв перед заключительным сражением. Ожидалась сшибка стенка на стенку, имитирующая решающее сражение перед падением древнего царства Иссидории. Два брата, два близнеца, разодрали наследство, не поделив власть, погубив при этом каждого третьего человека королевства. Битва Плачущей Астарты – вот как называлась мясорубка, решившая судьбу королевства. Две армии сошлись вечером, нарушив все предписания ведения войн и сражались до утра под светом искалеченной луны. Слезами Астарты называли падающие с неба камни, большинство из которых сгорали на подлете, но те, что долетали, хранили в себе редкие металлы, из которых ковалось лучшее оружие Фиала. Сражение было яростным и выматывающим. Никто не хотел брать пленных и мечи поднимались, чтобы снести головы. Первые ряды пали, и их втоптали в грязь пришедшие на замену солдаты. Стяги пропитались кровью, а лучники стреляли вслепую, ибо шел дождь и зажжённые стрелы гасли даже если были пропитаны маслом. Сурьмы смолкли, ведь глотки сорвались от криков боли и ярости. Яростная сеча забрала множество жизней, плохих и хороших. Умерли полководцы и посыльные, рассылаемые ими на разные фланги с командами. Умерли принцы, так и не завладевшие короной. Среди выживших были лишь те, кто бежал с поля боя и калеки, конечности которых были разбросаны по смертобоищу. Жнец уравнял стариков и юнцов в одной братской могиле.
Сальватор читал об этом в одной из книг Георгин. Кажется, она называлась «Слава и храбрость. Честь и отвага». Автор описывал чудовищные вещи языком высокого стиля, преподнося события исключительно как нечто выдающееся и навек выдолбленное на скрижалях истории. Может и так. Сальва мало что понимал в этом мире, и уж точно ничего не смыслил в войнах и сражениях. Он бился лишь за свою жизнь с гурлоками, но не было в этом ни славы, ни чести. Он был рад уйти из Душилесья целым и невредимым. Возможно, также думали воины Иссидории, погребая павших и перевязывая раны плачущим от боли товарищам? Кто знает…
Она нашла его у аллеи гербов. Так называли прибитые к доскам знамена участников. На грандиозное событие съехались полторы сотни бойцов из всех окраин континента. Прямоугольные и реже – треугольные ткани гордо реяли, создавая пестрое покрывало, тянущееся от ристалища к ярмарке.

43 - Невольница долга:
-- Здравствуй, Сальва, - Каталин нежно обняла его. – Я надеялась увидеть тебя снова. Мне так много нужно сказать тебе.
Аромат цветов абрикоса и ландышей хлестнул по носу, затек в легкие. Он успел забыть, как пахнет княжна. Удивительно, ведь Сальва обладал исключительной памятью. Каталин изящно взяла его за локоток.
Они прогуливались вдоль аллеи. Перед ними будто на смотре вытянулись ряды щитов. Брумсвельгеры, Риорданы, Трансилоти. Белые быки, красные волки, синие горы, и множество булав, пик и мечей проплывали мимо.
-- Как ты поживаешь, Сальва? – спросила княжна, чтобы замять неловкое молчание. – Твоя жизнь здесь отличается от той, что была в замке? Тяжело приходится?
-- Не слишком, моя госпожа. Я сыто ем и сплю в собственном доме на собственной постели. Неплохо для бывшего конюха и стога соломы вместо лежанки.
-- Прошу, называй меня по имени, Сальва. Сделай такое одолжение той, что дала тебе твое.
Он кивнул. Прохожие вежливо кланялись королеве турнира, но за их поклонами крылись странные взгляды, бросаемые на Сальву, идущего с княжной словно и не было между ними преград в виде дворянской крови, вороха титулов да клочков земли во владении.
-- Я вижу ты вполне освоил речь, Сальва. Сейчас и не скажешь, что еще зимой ты был нем как рыба и тебе приходилось показывать элементарные вещи.
-- У меня был хороший учитель, княжна Каталин.
-- Просто Каталин, Сальва. Я не хочу, чтобы тебя что-то сковывало при общении со мной.
-- Да, Каталин.
-- Я слышала от фрейлин, что ты приобрел дом и занялся плотничеством.
-- Верно, Каталин. Я достиг определенных успехов в этом ремесле. Я бы подарил вам сову, что вырезал из куска дуба, но ее уже купили.
-- И то, что ты обучался лекарскому мастерству у самой Георгин до самой ее смерти, тоже верно?
-- Так же верно, как то, что солнце восходит утром и заходит вечером.
-- И ты научился читать?
-- Да, научился. Было нелегко, но, когда поймешь общий принцип составления слов и запомнишь буквы, дело в шляпе.
Княжна вздохнула. Туго спеленатая под лифом грудь чуть приподнялась и опустилась. Сердце Сальвы поневоле забилось чаще.
-- Я вижу, уход из Каррэнстола пошел тебе только на пользу, - заметила со странной интонацией Каталин. – Ты стал самостоятельнее и умнее.
-- Я приобрел некий опыт и научился разбираться в людях.
Она вспыхнула и отвернулась, что скрыть румянец на щеках. Протрубил первый рог. Глашатаи объявляли конец краткого перерыва на трапезу и решение проблем с наградами. На ристалище постелили новую солому. Рыцари разминались в ожидании пешей схватки. Люди потекли мимо малыми ручейками отовсюду, соединяясь в полноводную реку, на Аллее Щитов. Пара шла против течения, обходя подводные камни в виде судачащих о последних слухах молодок.
-- Я завидую тебе, Сальва, - тихо сказала княжна.
-- Мне? – удивился Сальватор. Он чуть не налетел на завязывающего шнурки на дублете барда от неожиданности. – Но почему?
-- Потому что ты свободен, Сальва. Ты не ограничен долгом наследницы Княжества. Не заперт в четырех стенах под бдительным оком Фригги и подружек, которые ей докладывают о любом чихе, совершенном мной. Ты можешь выбирать сердцем друзей и женщин, а я подчиняюсь воле дяди. Я чувствую себя племенной кобылкой, одной из его табуна, которую отдадут жеребцу для дачи более сильного потомства. Я невольница в собственном замке. Вот кто я. Рабыня чести семьи.
Он слышал о том, что княжну сватают за богатенького десятиградского купца. Говорили, что он староват для Каталин, но когда это останавливало жрецов, что заключали браки во имя Шести?
Сальватор осторожно погладил плечо девушки и робко заглянул в глаза:
-- Мне так жаль, - горячо сказала Каталин. - Сальва, прости меня, если сможешь.
-- За что?
-- Отойди от нее!

44 - положение вещей :
Чья-то сильная рука схватила Сальву за плечо. Его резко развернули. Перед ним возник доблестный рыцарь Мэринсал. В руках он держал полупустую бутыль вина, слегка пошатываясь и используя Сальву в качестве опоры. Мэринсал смыл конскую кровь и надушиться розовой водой. Рыцарь пьяно ухмыльнулся и тыкнул в Сальву пальцем.
-- Не смей трогать княжну, убожество. Даже смотреть на нее не смей. Усек?
-- Все в порядке, сир Мэринсал, - взволнованно ответила Каталин, пытаясь успокоить хмельного дворянина. – Он не причинит мне вреда.
-- Разве? – вскрикнул рыцарь, повышая голос. - Разве?! Он причиняет вред одним лишь своим присутствием. Я бы ему и портки не доверил стирать, не говоря уж о том, чтобы вести такую милую госпожу как вы под руку. Не-е-ет, княжна.
Люди окружали троицу, стекаясь на свару словно мухи на мед. Они чуяли запах драки, что заставлял кровь закипать в жилах и будоражил разум. И плевать, что через несколько минут они станут свидетелями грандиозной свалки закованных в железо воинов. Драка есть драка. По правилам или без – она все так же интересна для тех, кто желает ее посмотреть.
Сальватор огляделся. Местные молча стояли, опустив глаза к земле. Приезжие из других селений ухмылялись и тыкали друг друга локтями в бока и кивая в сторону рыцаря. Мелкие дворяне и собратья рыцари шумно поддерживали Мэринсала.
«Он красив, этот рыцарь», - краем сознания отметил Сальва. – «Красив, статен и пьян достаточно, чтобы хотеть реванша».
Сальва догадывался, что их прогулка служила лишь поводом для Мэринсала чтобы поквитаться за унижение на турнире и конюх, под чьим присмотром росла убитая лошадь, отлично подойдет для восстановления чести, достоинства или чего-то в этом роде.
Сальватор хотел отойти в сторону, но Мэринсал держал его за плечо крепко, не желая отпускать. Он еще не закончил:
-- Я думаю, что все ой как не в порядке, - каждое слово сопровождалось тычком в грудь. – Как может быть в порядке девушка, будь она благородных кровей или нет, если с ней рядом находится подобный уродец. Ты в зеркало смотрел хоть раз? Я никак не пойму, почему мать не удавила тебя в колыбели? Умерла от испуга?
-- Сир Мэринсал, пожалуйста, перестаньте!
-- В твоем квелом умишке хоть что-то шевелится, гнусь? Ты понимаешь, что тому, кто ходит по колено в компосте, запрещено даже на милю приближаться к таким как княжна? Не слышу! Ты понимаешь это?
Он посмотрел на Каталин. Она тряслась, поднеся ладошки ко рту. Перевел взгляд на остальных. Люди посмеивались над ним, вынужденным стоять перед благородным и ждать, когда тот закончит унижать крестьянина.
-- Нет, - легко произнес Сальва. – Решительно не понимаю, чем отличается пьяный дворянин, из рта которого разит хуже, чем от чана с дерьмом от простого работяги, который просто хотел поговорить с девушкой.
Воцарилась недолгая пауза. Окружающие охнули и затаили дыхание. Каталин широко раскрыла глаза. Мэринсал несколько секунд переваривал услышанное. Его лицо стало красным от выпитого и ярости. Гремучая смесь вскипела и выплеснулась наружу.
Рыцарь замахнулся для удара, но поскользнулся и повалился на землю. Сальва рассмеялся. Крестьяне дружно поддержали его.
-- Ах ты черт, проклятый плащ, - ругался Мэринсал, пытаясь подняться, но по-прежнему оставаясь на коленях.
-- Сир Мэринсал, не утруждайте себя, - сказал Сальватор, возвышаясь над ним. Он мысленно благодарил наставницу за полные шкафы книг, которые существенно развили его разум и пополнили лексикон. – Такое положение вещей мне нравится гораздо больше. Оставайтесь внизу. Там ваше место.
Опрометчиво вылетевшие слова оказали совсем не тот эффект, на который рассчитывал найденыш. Люди больше не смеялись. Они с ужасом смотрели на него, посмевшего смолоть чепуху. Одни привыкли повиноваться, другие править и тем и другим казалось кощунством иное мнение.

45 - Крейне неприглядная отбивная:
Друзья Мэринсала под молчаливое одобрение собравшихся взяли Сальву в тиски. Грубые руки схватили за локти. Сальва дернулся. Первая оплеуха пришлась на голову. Небо завертелось перед глазами. Второй удар угодил в солнечное сплетение. Сальватор читал про подобное в медицинских справочниках Георгин. Симптоматика, последствия... К сожалению, теория сильно отличалась от практики. Всхлипнув, плотник сложился пополам и сблевал завтрак на собственные штаны. Один из рыцарей схватил его за волосы, заставив подняться. Двое других держали за руки, сковывая движения.
Он опять ощущал это липкое чувство беззащитности и собственной никчемности, как тогда, в яме Душилесья. Он не мог ничего поделать и это выводило из себя. Кто он? Конюх, плотник-самоучка и посредственный медик. Все, чему Сальва научился за это время не могло помочь сегодня. С сожалением он отметил, что зря потратил свое время, пытаясь освоить никчемные профессии, которые оказались бесполезными тогда, когда от этого могла зависеть жизнь.
-- Отпустите его, - пролепетала Каталин, но королева турнира сошла с пьедестала и оказалась в мире грубых мужчин. Здесь ее слово ничего не решало.
Мэринсал уже стоял рядом, уголки губ чуть подрагивали, от скопившейся злости. Ярко-желтые волосы запятнались грязью, кожаный дублет испачкан навозом.
-- Тебе нужен урок смирения, чернь. Такой, чтобы запомнил на всю жизнь.
Липкий страх заполз в нутро. Сальва знал, что его сейчас крепко отделают. Они пройдутся по чувствительным местам. Могут отбить печень и почки. Он будет мочиться кровью несколько дней. Самое время просить прощения и унижаться, ползая перед благородными дворянчиками на коленях, получая пинки да тычки вместо побоев. Разумный выбор для таких как он.
Сальва плюнул в лицо рыцарю. К сожалению, горло пересохло, и слюна не долетела до носа пьяницы какой-то дюйм. Даже в таком деле требовался опыт.
-- Бей его! – закричал Мэринсал, занося руку для удара. – Получай, засранец!
Рыцари оказались щедры на тумаки. Сальва получал затрещины и зуботычины. Несколько ударов пришлись по лицу, от чего оно онемело. Правый глаз моментально заплыл. Сальва склонил голову, чтобы спасти от побоев второй. Рыцари молотили по нему, словно по тренировочному кулю с песком, а Сальва только хрипел и корчился в жестких объятиях.
Когда дворяне насытились собственным превосходством, они бросили его в ту же грязь, где несколькими минутами ранее барахтался Мэринсал. Сальватор почувствовал жидкий холод. Ложное чувство успокоения для страдающей кожи. Он знал это, но все равно облегченно вздохнул. Ему следует научиться терпеть боль, а еще лучше – избегать ее. Бежать от нее так же далеко, как от седьмого пекла, если, конечно, жрецы не врут, и оно существует.
Мэринсал напоследок ударил окованным сапогом в коленную чашечку и смачно харкнул на поверженного. Сальва даже не пытался ответить что-то остроумное. Он просто не мог. Язык распух, зубы шатались, нос кровил, и, если найденыш пытался через него дышать, из ноздрей вылезали кровавые пузыри. Должно быть, он представлял собой сейчас крайне неприглядную плохо прожаренную отбивную.
-- Знай свое место, ублюдок, - далеко-далеко, из другого царства или даже мира, произнес Мэринсал. – В следующий раз будешь знать, кому дерзишь.
Второй раз протрубил рог, и зрители поспешили занять места, чтобы успеть насладиться пешей свалкой. Их развлекли короткой и предсказуемой стычкой. Разогрели аппетит перед основным блюдом. Люди шли, чтобы увидеть, как оруженосцы и ландскнехты повторяют Сражение Слез Астарты с затупленными мечами и топорами. Последний из устоявших на ногах одной из сторон преклонит колено перед улыбающейся Каталин, играющей роль раненной Любовницы, и та возложит венок на потную голову. Круг таких же потных, опьяненных рубкой людей скажет пустые слова и - бац! Новоиспеченный рыцарь сможет с упоением и полным правом дубасить других крестьян на улицах городов за недостаточно низкие поклоны

46 - Чертова люстра:
У него ушло некоторое время чтобы подняться и кое-как доковылять к своей избе. Сальва промыл раны и замазал ссадины лечебной мазью. Хоть какая-то польза от кипы прочитанных книг. Колено распухло так, словно его жалил улей пчел. Постанывая от боли и мысленно осуждая себя за проявление слабости, Сальва приложил компресс из глины и листьев сорокапутицы к коленной чашечке, и туго перевязал ушиб. Повреждение только кажется серьезным. На самом деле оно заживет - даже глазом не моргнешь, уверял он себя. Правый глаз заплыл. Сальва смотрел в зеркало и видел сплошной пунцовый синяк на месте, где у обычного человека должна быть глазница.
Он потратил несколько часов на перевязку ран и ушибов, и был похож больше на мумию из усыпальниц Дэльблатона. Вдалеке слышались крики ликующей толпы. Люди болели за любимчиков, делали ставки и подогревались алкоголем. Сальва счел их пример заразительным и откупорил припасенное по случаю торжества вино прошлогоднего урожая. Оно было терпко-сладким, с ароматами апельсина и вишни. Сальватор цедил его мелкими глотками, стараясь не обращать внимания на боль при соприкосновении стекла и разбитых губ.
«Только драка покажет – можешь ли ты держать удар или побежишь в страхе» - говорил ему Карл.
Что же, Сальва показал себя мастерским манекеном для тренировки чужих кулаков. Теперь он сомневался в том, правильно ли поступил. Может для всех было бы лучше, смолчи он. Проклятый язык. Выучившись говорить и начитавшись премудрых книжек Сальва разучился держать мнение при себе. Возможно, пришел час научиться помалкивать и терпеть.
В дверь тихонько постучали. Сальватор вздрогнул от неожиданности. Он считал, что желать посетить скромную обитель плотника в такой праздничный день, когда на ристалище есть где разгуляться глазам, может только гробовщик с очередным заказом деревянной коробки для тела. Мэринсал перепил и сломал себе шею, упав с коня?
Морщась от боли, найденыш проковылял к двери. Он часто делал трости для стариков Плоскогорки, и подумать не мог, что сейчас будет мечтать о такой же. Шаг здоровой ногой, затем шаркающее движение отбитой. Почти как тогда, в первые дни, когда Сальва ползал значительно увереннее, чем стоял прямо. Ему снова придется учиться ходить?
Каталин стояла у порога с таким видом, словно это ее, а не Сальву избили и вываляли в грязи. Она теребила подол роскошного платья из зеленой парчи и избегала смотреть в глаза. Сальва отметил, что на дворе стемнело. Девушка успела вручить венок победителю. Он слишком долго возился с бинтами. Будь жива Георгин, дела пошли бы гораздо быстрее. Но травница умерла и лежала в земле.
-- Тебе больно, Сальва? – с трепетом спросила княжна.
-- Все в порядке, - Сальватор попытался улыбнуться, но скривился от боли. Мышцы лица лучше оставить сегодня в покое.
-- Если тебе нужна помощь лекарей, только скажи и я пошлю фрейлин за лучшими в округе.
-- Взгляните на меня, Каталина, - произнес Сальва без гордости и ехидства. – Лучший медик округи уже позаботился о пациенте. Пара дней и все заживет как на собаке. Не волнуйтесь, княжна. Я способен о себе позаботиться. И вы и я знаем, что там, - он указал в сторону Душилесья, - было куда опаснее.
Губы княжны задрожали. Внезапно Каталин закрыла лицо ладонями и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
-- Я… просто… Я такая дура, Сальва. Пустая и никчемная кукла, которую одевают в тряпки каждый день, чтобы она ходила и улыбалась, словно ничего не произошло, словно я какой-то предмет интерьера чертова замка. Я люстра, Сальва. Чертова блестящая лю…
Он подался вперед и заключил ее в объятия. Каталин уткнулась ему в грудь, чтобы задушить плачь. Абрикос и ландыш опьянили гораздо быстрее вина.

47 - Абрикос и ландыш:
Он подался вперед и заключил ее в объятия. Каталин уткнулась ему в грудь, чтобы задушить плачь. Абрикос и ландыш опьянили гораздо быстрее вина. Мир исчез. Остались только двое. Конюх и княжна. Мужчина и женщина. И никого больше.
-- Я люблю тебя, - просто сказал Сальва и Каталин прижалась губами к его губам.
Горячее дыхание поцелуя вскружило голову. Безумный вихрь начисто вымел остатки мыслей из головы. Сальва больше не чувствовал себя полноценным. Как он этого раньше не понимал? Он лишь половина без Каталин. Каким же дураком нужно быть, чтобы не понять этого раньше?
-- Пойдем к деревьям, - предложила княжна и Сальва согласился.
Каталин была единственной, чьи приказы Сальва исполнил бы всегда и без колебаний. Она могла приказать ему перейти Льдистые горы и Сальва сделает это без колебаний. Каталин могла потребовать принести горсть проклятой земли Пепла, и он принесет пригоршню в своих ладонях.
Держась за руки, они вошли в небольшую рощицу, предваряющую Душилесье. Каталин радостно рассмеялась и потащила Сальватора дальше. Березы и осины сокрыли пару за молодой листвой. Лес жил своей жизнью. Стучали клювы дятлов, ежи шуршали под ногами, неся грибы на иглах. Плоскогорка казалась донельзя шумной и суетливой. Здесь же царили покой и умиротворение. Каталин со смехом закружилась вокруг Сальвы Далекие огни ярмарки изредка выхватывали края подола нарядного платья.
-- Я всегда любила лес, - молвила Каталин вновь прижимаясь к Сальве. – Не знаю почему. Мне радостно быть среди трав и деревьев. Я прикасаюсь к коре, говорю с ними, и деревья кивают мне ветвями. Карэнстал действительно тюрьма – каменный и холодный. Я не чувствую себя там в безопасности.
-- Душилесье куда опаснее.
-- Да, ты прав. Но все же… То создание… Мавка. Я не боялась ее. Даже когда лежала на алтаре во время ритуала и свет Астарты касался моего тела – даже тогда я хотела быть там, среди древних дубрав.
Сальва расстелил плащ у небольшого пригорка. Оттуда открывался вид на гуляющую Плоскогорку. Они сидели, обнявшись, и глядели на веселящийся огоньки. Радужное зарево сияло на подступах к деревне, окаймляло сыгравшее свою роль ристалище. Больше всего светочей мерцало на ярмарке. Циркачи давали представление под ночным небом, собирая монеты из рук щедрых зрителей. Раздался хлопок, и первая зарница фейрверка осветила окоем под дружное рукоплескание.
-- Мне не нравятся города, - прошептала Каталин. – Они серые и безликие. Люди в них озабоченные хлопотами и вечно спешащие по мелким делам. Там правит суета. Лес примиряет нас с собой. Заставляет сбросить тщательно подогнанные маски. Ты ведь понимаешь меня, Сальва? Ты тоже был там.
Он кивнул. Кем бы ни был Сальва прежде, его вторая жизнь началась в Душилесье. Там он вкусил первую еду и убил первое существо. Там Сальва впервые встретил Каталин. Общество сковывало людей. На них надели ярлыки, дали правила, которые следовало исполнять. Но в чаще они были вольны поступать так, как им хотелось. Вот почему Каталин тянулась к Сальве как ни к кому иному. Она знала цену свободы. В чаще они сражались за жизни вместе. Среди людей они сражались за то, чтобы оставаться такими, какими хотели быть.
-- Обними меня, Сальва. И не отпускай. Только не этой ночью.
Он исполнил чужую волю с радостью. Сальва желал княжну, и она отдалась ему под кронами проснувшихся от зимней дремы деревьев. Позже Сальва часто вспоминал эту ночь, стоящую особняком в череде дальнейших событий, как нечто светлое и дающее надежду, не смотря на неминуемое поражение. Он помнил, как их тела свивались точно клубок змей. Помнил стоны Каталин и нежные покусывания за мочки ушей. Помнил капельки пота на груди и слезы в глазах. Ночь пахла абрикосом и ландышем и не было запаха слаще.

48 - Все изменится:
Их нашли с первыми лучами рассвета, спящих и утомленных ночными ласками. Фрейлины защищали покой госпожи до последнего, но даже они не могли ничего поделать с Дорэлом Матэвэлом. Наместник сломил их сопротивление будто сухую хворостину. Также легко князь сломал две жизни. (?)
-- В кандалы, - велел он, указывая на Сальву. Затем взглянул на племянницу, прячущуюся за спиной найденыша. – А ты Каталина, будь добра надень платье пока тебя не увидела вся деревня. Я был слишком добр с тобой. С сегодняшнего дня все изменится.

***

Двадцать лет он хранил Каррэнстал от набегов бандитов и охочих до кровопускания соседей. Двадцать лет стены из красного кирпича оставались неприступны, а стража благодаря тренировкам могла подстрелить воробья с расстояния ста футов от донжона. Рычаги и цепь лебедки, что поднимала герсу, всегда были смазаны салом и работали без малейшего скрипа. Ни один враг так и не преодолел четко отлаженный механизм защиты Карла Тоффенбаха. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет, он сам пойдет на приступ? Только Шестеро знали ответ.
Карл был щедрым. Весь вечер он развлекал солдат замка, планомерно спаивая им пиво в местной корчме. Люди любили дармовщину, в этом им не откажешь. Солдаты пили пиво и ели свиные окорока, выкрикивая здравницы отставному капитану. Карл много шутил, не забывая подливать пенное в чаши. Новый командир стражи тоже был там. Ему, как и положено старшему по званию, полагалась двойная порция выпивки.
«Служи я до сих пор, выдал бы по первое число за беспечность. Но, к счастью, я всего лишь их старый приятель. Бить их будет кто-то другой».
Будучи заботливым человеком, он проводил друзей в казармы, не забыв налить чаши стоящим на страже часовым. Солдаты уважали Карла, он был им наставником. Суровым папашей, за которым пойдешь в бой и встанешь под стрелы. Со временем авторитет упадет. Кто он, этот старик, живущий на отшибе? Когда-то он был здесь главным. Так станут говорить люди через десять лет. Но сейчас солдаты все еще помнили Карла Тоффенбаха как командира и поневоле ровняли спины при его появлении в Каррэнстале.
Этим он и воспользовался. Сердечно попрощавшись с сослуживцами, Карл пересек внутренний двор, гадая про себя, не выглядит ли он со стороны как вор, что крадется ночью, стараясь избегать рваного света Любовницы. Слева от донжона высилась башня, оккупированная жрецом. Карл не смог бы сосчитать все разы, что он препирался с Вихтаром, требуя пустить стражу на крышу. Жрец Птахиуса оказался глух как к уговорам, так и угрозам.
-- Мой дом – моя крепость, -твердил этот низенький и одутловатый человечек.
Карл мог раздавить его одним ударом, но князь Косс запретил трогать Вихтара, а пришедший после Дорэл не счел нужным вникать в мелкие дрязги вассалов. При встрече капитан стражи и жрец обменивались колкостями в адрес друг друга, но этим дело и заканчивалось.
Он нащупал медальон сквозь толщу одежды. Карлу был безразличен Птахиус. Но Арий – другое дело. Воин вел его все эти годы. Поднимая меч, Тоффенбах слышал звон небесной секиры. Не мы выбираем союзников, за нас это сделают время и место - так гласила одна из десяти истин, записанных на лезвии божественного оружия. И сегодня звезды сошлись так, что жрец стал единственным, кто мог ему помочь.
Вихтар был моложе Тоффенбаха на пару лет, но жизнь, проведенная при свете свечей и лучин, затупила его глаза. Спина жреца сгорбилась словно он всю жизнь таскал за плечом кули с зерном. Он щурился, пытаясь рассмотреть сквозь толстые линзы очков, кто сейчас стоит в прихожей. Будто кому-то еще было дело до сварливого отшельника, добровольно заточившего себя в башню.

49 - Вседверник:

Карл протиснулся в кабинет, задев плечом Вихтара. Жрец недовольно засопел, бормоча под нос ругательства. Они не стали приятелями только лишь потому, что были повязаны в этом деле. Сотрудничество походило скорее на скоротечный союз, трещавший по швам всегда, когда каждый из них открывал рот.
-- Ты опоздал. Я ждал тебя битый час.
-- Я пришел, как только смог, жрец. Чтобы основательно напиться человеку обычно требуется время. Но откуда знать об этом такому жалкому слизняку как ты?
-- Что же ты не найдешь себе такого же собутыльника для темных делишек? Что скажешь на это? Я оставлю отмычку себе, а ты будешь ковырять замок пальцем. Как тебе идея жалкого слизняка?
-- Очень смешно. Просто обхохочешься, - процедил Карл, протягивая руку. – Давай чертов ключ и покончим с этим.
-- Хоть в чем-то мы согласны. Жди здесь. Не хватало еще, чтобы испортил мои записи грязными ручищами.
-- Не беспокойся. Никому не нужны твои каракули.
Жрец ушел в соседнюю комнату. Лязгнула крышка поднимаемого сундука.
«Надо же, он хранит инструменты там, где купцы прячут злато. Чего еще ждать от ревностного слуги Ремесленника?»
Тоффенбах провел несколько мучительных минут, ожидая, когда Вихтар соизволит отдать ему ключ. Ночь была тихой и холодной. Смолкли цикады. Ветер не играл с листвой. В такую ночь ворье обирает дома. Он тоже чувствовал себя татем. Необычным татем. Кому еще могла прийти мысль выкрасть заключенного?
-- Не затягивай, - громко сказал Карл, чтобы отбросить назойливые мысли. Поздно думать. Следовало действовать, используя возможность.
-- Да-да, теперь ты говоришь, что нужно поторапливаться, хотя я ждал битый…
-- Вихтар! Хотя бы сейчас мы можем договориться? Сейчас речь идет не о тебе или мне.
-- Знаю, знаю.
Жрец пошаркал к нему, зажав в мозолистой руке ключ. Вихтар, чтобы о нем не говорил Тоффенбах, не был спятившим чудаком. Он был гением, которому не нужно признание заслуг. Жрец Ремесленника протянул Карлу ключ. Движение вышло неловким, словно отеческий толчок, отправляющий дитя в большой мир. Карл облегченно вздохнул и принял подарок. Он повертел ключ в руках. С виду обычная железка – опора, основание и резьба. Никаких отличий от других ключей.
-- У основания колесо, - сказал Вихтар, покусывая нижнюю губу. Жрец разрывался между тем чтобы забрать ключ и сделать доброе дело. – Вставляешь вседверник в скважину и крутишь до тех пор, пока замок не щелкнет. Изделие само подстроится под пружины.
-- Вседверник, хм. Мне нравится. Думаешь, сработает?
-- Я не умею создавать неработающие вещи, Тоффенбах. Просто сделаешь, как я сказал, и дверь отопрется. И помни уговор – ни при каких обстоятельствах, даже если вас поймают – не говори им, кто тебе это дал. Мы поняли друг друга?
-- Да, жрец. Я забуду о тебе раз и навсегда. Не скажу, что меня это огорчает.
Уголки губ Вихтара чуть приподнялись. Топор войны был зарыт. На этом их дороги расходились.
Карл спускался, когда жрец окликнул:
-- Тоффенбах.
-- Чего тебе?
-- Почему ты это делаешь? Чего ради рисковать сытой жизнью ради найденыша? Он тебе не сын, это раз. Он обесчестил Каталину. Это два.
-- Считается ли бесчестием то, что делалось по обоюдному согласию?
-- Ты знаешь, о чем я, Тоффенбах. Конюх и княжна. Сюжет для кабацких историй. Никому из них это не принесло ничего хорошего.
Это было правдой. Благородные не венчались с низшими, как и куры не спали с котами. То, что совершила Каталина, навлекло позор на Каррэнстал. Их видел только Дорэл Матэвэл и несколько дружинников. Князь щедро заплатил за молчание, но слухи – они как зараза. Стоит раз чхнуть и поветрие распространится на всю округу.

50 - Другое тесто:
-- А почему ты мне помогаешь, жрец?
Вихтар потер щуплую шею, глядя на ровное пламя факела.
-- Есть в нем что-то такое. Не знаю – от меня, что ли. Он не боится провала, не боится начинать с нуля. Сальватор похож на того, кем я был или кем никогда уже не стану.
Карл кивнул.
-- Я понимаю. Мы с ним всего лишь знакомы, это верно. То, что Сальва виновен – тоже верно. Но когда паренька привезли в кандалах, я почувствовал вину, хотя ничего ему не должен. Когда ему выдали двадцать плетей, сделав из спины месиво кровавого мяса, я уже знал, что войду в Каррэнстал и вытащу Сальву из застенков.
-- Интересный человек, - протянул Вихтар, пожимая ему руку на прощание. – Я не сразу это понял. Даже Георгин нашла его достойным ученичества, а она учила только собственных детей. У таких как мы мало друзей. Ради кого еще мы бы это сделали, верно? Ради кого ты бы преступил закон?
Карл нехотя признал:
-- Ради Косса Матэвэла. Только ради него.
Тюремщики пьяно разговаривали. Карточная партия была в самом разгаре. Карл прошел мимо, стараясь держаться вдали от светильников. Сырость ела подземелье Каррэнстала. Плесень и мох вгрызались в раствор между каменной кладкой. С потолка капала вода. В основном правосудие княжества сводилось к плахе. Провинился перед наместником – будь добр взойти на эшафот. Но те, кто крупно насолил Дорэлу, обрекались на долгую смерть. Заключенные кашляли мокротой и кровью. Узники слабели от болезней. Их зубы чернели и выпадали от недостатка здоровой пищи. Порой их не кормили целыми днями, и, чтобы выжить, люди ели мох и слизывали капли с камней.
Заключенные провожали его безразличными взглядами. Они устали взывать о помощи и понимали, что от людей князя могут получить лишь кулаком под ребра. Тоффенбах спустился на два пролета ниже. Там, в абсолютном мраке, находилась одиночная камера с маленьким окошком для подачи еды.
«С той же разницей ему могли вырвать глаза».
-- Сальва – позвал Тоффенбах.
Что-то шевельнулось во тьме, прошаркало к нему, опираясь на стены. Карл зажег лучину, поднеся ее поближе к окошку, чтобы разглядеть найденыша. Паренек провел в застенках месяц. Спина зажила, но грубые рубцы, оставленные плетью, изуродовали тело. Лицо осунулось, щеки впали, ноги исхудали и казались соломинками в сравнении с толстыми ляшками охранников.
Но даже сейчас, находясь по другую сторону двери, Сальва не кажется сломленным, отметил Тоффенбах. Я бы расшиб голову о камни на его месте. Парень сделан из другого теста.
Сальватор щурился, глуповато пялясь на огонь.
-- Я думал, что больше не увижу света. Стал забывать какой он. Серый? Красный? Оранжевый или белый? Или все вместе? – сказал Сальватор вместо приветствия.
-- Еще насмотришься. Я пришел за тобой.
-- За мной? Ты многим рискуешь, Карл. Но не стану врать. Я рад тебя видеть.
-- Сейчас посмотрим, чего стоит работа жреца, - произнес Карл.
Бывший командир стражи вставил вседверник в замочную скважину. Смазанное колесико тонкой работы мастера легко крутанулось вокруг оси. Раздался щелчок, означающий, что вседверник принял форму оригинального ключа. Отмычка оказалась донельзя полезной штуковиной. Первоначально Карл собирался вырубить охрану, чтобы завладеть связкой ключей.
Он отворил двери и Сальва покинул камеру. Подставив другу плечо, Тоффенбах повел его к свободе. Они покинули подземелье и вышли на свежий воздух. Каррэнстал спал. Приближалось жаркое лето. Мирные времена делали людей беспечными и подъёмный мост через пустой ров так же, как и днем соединял земли княжества и замок.
Оседланные лошади ждали их на той стороне моста. Карл готовился осуществить задуманное не одну неделю и основательно подготовился.

51 - Скверная ночь:
Оседланные лошади ждали их на той стороне моста. Карл готовился осуществить задуманное не одну неделю и основательно подготовился. Они будут гнать лошадей всю ночь до переправы через реку Каменку. Карл однажды помог управляющему почтовой станцией в щекотливом деле с любовницей и тот был ему должен. Они сменят уставших лошадей на свежих и продолжат путь, двигаясь строго на восток. Княжество Битстэд может приютить беглецов на время. Насколько знал Тоффенбах, спор о земельной меже велся до сих пор и спешить помочь в поимке двух странников местный князь не станет.
У лошадей, преграждая дорогу, стоял мужчина. Тоффенбах плотно сжал губы. Этого следовало ожидать. Слишком гладко прошел побег. Кто-то из стражи внезапно проникся чувством долга и спустился проверить заперты ли клети? Или Вихтар побежал к Дорэлу, поджав хвост?
-- Жди здесь, - приказал Карл и оставил Сальву у замковых ворот.
Человек взял под уздцы лошадей. Прошелестела сталь, вынимаемая из ножен.
-- Тоффенбах, - удивленно выговорил Уоллес. – Ты? Я мог подумать на кого угодно, но только не на тебя. Но зачем?
-- Ты поднял тревогу?
-- Все можно исправить. Послушай, я забуду, что видел тебя. Просто отведи приблуду в камеру. Пусть сгниет там.
-- Ты не поднял тревогу, - скорее себе, чем Уоллесу, ответил Карл. – Скверная ночь.
-- Куда уж хуже, - согласился Уоллес, не зная, вложить ли меч обратно в ножны или направить на Карла. – Поворачивай обратно, Тоффенбах, или я за себя не ручаюсь. Сальва покусился на святое. Каталину я ему никогда не прощу.
-- Ты так хочешь его смерти, Уоллес? Так иди и прикончи его сам.
Карл снял пояс с ножнами и протянул их Уоллесу, отступая в сторону.
-- А я умываю руки, - он демонстративно сунул руки в карманы и отвернулся.
-- Закон един для всех, Тоффенбах, - Уоллес вздернул подбородок и покосился на держащегося за опорную балку беглеца. – Он заплатит за то, что сделал, железом или свободой.
Он принял ножны у Тоффенбаха и двинулся к Сальватору. Карл знал Уоллеса двадцать лет. Жена вертела им как хотела, а он только радовался. Детей у них не было. Хотя от этого не легче. Уоллес был хорошим человеком. Честным, но простоватым и доверчивым. Было большой ошибкой повернуться к нему спиной.
Карл воткнул ему кинжал под левую лопатку. Лезвие царапнуло кость и удар вышел смазанным.
-- Что…
Карл ударил второй раз. Погрузил лезвие по рукоять, выдернул. Ударил еще раз, между ребер. Зажал Уоллесу рот, чтобы тот не закричал.
-- Скверно, - сказал Тоффенбах, таща человека, которого считал хорошим другом большую часть жизни, к краю моста, - Скверно.
Карл мог сказать, что ему жаль. Что он сожалеет о случившемся и сочувствует Фригитте, ставшей вдовой. Но это было бы ложью. К тому же – говорить с мертвецами явный признак того, что ты тронулся умом. Поэтому Тоффенбах молча столкнул тело с моста. За год дело с отводом реки не сдвинулось и ров стоял пустой. Насколько знал Карл, под мостом росли кусты, которые могли укрыть труп на какое-то время. Но что делать с лужей крови? Похоже, погоня будет жаркой.
-- Скверно, - вздохнул Тоффенбах и жестом приказал Сальве садиться в седло.
Кресло качалка и полная трубка заморского табаку. Натопленный камин и теплый бочок деревенской бабы. Для таких как Карл не могло быть спокойной старости.
-- Дерьмо, - он сплюнул в лужу крови. – Я все равно не умею управляться с хозяйством. Ходу Сальва, ходу.
Им предстояла нелегкая ночь в седле. Много нелегких ночей.

2 Часть

Мечи и таланты

Если бы Греттэль спросили – чем ты живешь? Грабежом и разбоем, не моргнув глазом ответила бы атаманша. На этом обычно расспросы не заканчиваются, поэтому последует неизбежный вопрос: и много ли счастья приносит шальная жизнь? Если счастье – это деньги, я бываю счастлива от набега к набегу. Чего не скажешь о тех, кого мы хороним за пригорком, у которого притаилась артель.

52 - Атаманша:
Ожидание смердело похлеще подмышек докеров. Атаманша знала это не понаслышке – была портовой шлюхой пока в кабацкой драке ей не исполосовали смазливую мордашку разбитой бутылкой. Поэтому сейчас Греттэль лежала в высокой траве и сходила с ума от скуки. Греттэль не любила эту часть ремесла больше всего. Остаешься один на один с собой и дурные мысли лезут в голову. Еще ужасно, до рези между ног, хочется отлучиться в кусты. Она лежала и развлекала себя вопросами.
Много людей отправила на свет бывшая шлюха? Дайте подумать. Первыми стали пьянчуги, по вине которых появились шрамы. Она нарезала из их кожи неплохие ремни, которыми обмотала рукоять Струны – своей шпаги, выкованной и закаленной в Дэльблатоне. Гномы были горазды мастерить всякое разное, но лучше всего у них получались игрушки для смерти. Следующим стал папаша, что отправлял девушку торговать собой. Она перерезала ему глотку, когда он приходовал знакомую по порту подружку.
Греттэль почувствовала, что невольно улыбается – заболели кривые шрамы на щеках. Раздвигать ноги ей нравилось, да вот с людьми не везло. Клиенты были сплошь либо грубыми моряками, оставляющими синяки на теле, либо молокососами, которым только за титьку подержаться и тут же спускают. Другое дело убийство. Убивать Греттэль любила больше чем курить, пить и трахаться вместе взятые. Вначале забиралась в дома и убивала семьи ради развлечения. Сначала мамок, потом детишек, заставляя их папаш корчиться связанными на стульях и просить вначале о пощаде, а затем о смерти. Но это занятие приносило только хлопоты. Греттэль ходила в лохмотьях, ела что могла стащить с прилавка, либо крыс в канализации. Городок оказался больно трусливым и всполошился. Подумаешь десяток семей изрубили ломтиками. За ней охотились стражники и приходилось признать – затея была веселой, но опасной и глупой.
Поэтому Греттэль решила совместить приятное с полезным. Девица сколотила банду и вышла на большак. Ее ребята были хороши как в битве, так и в постели. Греттэль отдавалась им по очереди, если заслужили и выпускала кишки, если думали, что могут обвести атаманшу вокруг пальцев. О ее шайке ходили разные слухи. Мол, у них есть в банде плетец, или что Греттэль родом из Пепла. Репутация – отличное подспорье в разбое. Услышав ее имя, купчики куда охотнее расставались с мошной и предпочитали по-быстрому вскрывать тайники под козлами телег. Впрочем, это не спасало их от пыток, ведь убийство Греттэль считала своим священным долгом перед Шестью. Засранцы обрекли ее на такую жизнь, а другим подарили холеные личики и счастливые семьи. Ничего, Греттэль Струна в Горле, сама исправит оплошность и уравновесит шансы.
Появился первый обоз. Греттэль свистнула по-соловьиному, давая команду парням. Двое подперли досками заготовленные бревна. Всхолмье было их доходным местом. Греттэль гордилась собой, ведь именно ей пришло на ум осесть здесь и щипать богачей. Потраченное тратилось на выпивку и дурман-траву. Атаманша не откладывала деньги. Зачем? Место далекое. На день пути никаких поселений. межа между Серебряным Листом и Десятиградьем, до которой никому нет дела. Протрезвев, ватага вновь выходила на большак. Мошна исправно пополнялась.
Молодые липки подлесья качнулись, и атаманша схватилась за Струну. Тишина. Наверняка косуля щиплет листья. Ей следовало еще вчера трахнуть того дурня с елдой по колено, что лежал сейчас по левую руку от нее, чтобы успокоить нервы и не подрывать зад при любом шорохе. Ничего, сегодня вечером успеется.
Когда караванные повозки заехали меж холмов, бревна с треском выкатились с пригорков, перекрывая проезд. На опешивших всадников обрушились стрелы. Главное - выцелить побольше наемников, прежде чем дело дойдет до рукопашной. Торгаши могли обсчитать покупателя или юлить перед стражниками, выискивая способы не платить подушный налог, но на охрану для товаров, и что важнее – себя любимых, они не скупились.

53 -Кровь, так много крови:
Двое повисли на луке седла. Их спины были утыканы стрелами точно подушечки для иголок. Греттэль грязно выругалась. Говорила же, каждый выбирает себе цель. Как только дело пахнет жаренным от дурней никакого проку. Первый залп насмарку.
Меж тем оказалось, что охрана не зря ела свой хлеб. Люди перевернули обозы, создав временные баррикады. Ее ребята убили нерасторопного мечника и ранили в ногу толстяка, запихнувшего пузо в кирасу, ремни которой трещали по швам. Остальные укрылись за ограждением и стрелы артели бесполезно вязли в ткани и дереве фургонов. Обороняющиеся ответили встречными залпами, но высоту заняли люди Греттэль, и преимущество было на ее стороне. Случайная стрела поразила дурня с большим елдаком. Древко вошло аккурат в шею, перебив артерию. Мужчина забулькал, прижимая рану руками.
-- По... мо… ги…
Греттэль вставила ему в глотку Струну. Повертела, наслаждаясь предсмертными хрипами. Хоть какая-то польза от него.
--Вперед, - закричала атаманша, первой идя на приступ.
Шайка, вдохновленная ее примером, с улюлюканьем и гиканьем выхватывала сабли и ятаганы, бросаясь следом. Разбойники нахлынули на краванщиков подобно сокрушительным волнам, что глодают, истачивая из года в год, Кости Империи. Фенхель отрубил руку топорнику. Один из близнецов Одноухов уже сражался на козлах, размахивая бердышом. Защитники кололи их копьями, но как-то вяло.
Греттэль их понимала. Она умела считать только на пальцах, а их у бывшей шлюхи осталось восемь на ногах и девять на руках. Именно столько воинов сопровождало караван. Артель Греттэль была куда многочисленнее. На их стороне были сила и внезапность. Через несколько минут эти трусы сложат оружие.
Разбойники теснили караванщиков. Два обоза пали под натиском. Греттэль увидела там рулоны шелка и мешки шафрана для десятиградских красилен. Неплохая добыча, если знать, кому продать товар. Греттэль знала, но предпочитала верные монеты, так как понимала, что за добытый разбоем товар дают лишь десятую долю от настоящей цены. Трое ребят уже копались внутри завоеванных фургонов, деля добычу. Атаманша зашипела, пригрозив болванам Струной. Сначала следовало доделать начатое.
Греттэль выделила из шатких рядов охраны троих воинов. Эльфа, что умудрился убить ее человека в начале боя, молодого мечника, постоянно рвущегося вперед, словно он соревновался в том, что за бой убьет больше остальных, и сосредоточенного наемника в саладе, рассчитывающего каждый следующий удар. Эти трое были опасными противниками. Вокруг них сплотились остальные воины. Они могли создать проблемы и существенно уменьшить численность ее людей.
Греттэль приказала подчиненному принести арбалет. Убойная штуковина дорого обошлась отряду. В прошлый набег оружием убили троих, прежде чем стрелка зарубили. Атаманша полагала, что достаточно убить одного-двух из тройки и остальные сдадутся. На траве уже лежала дюжина трупов. Харон забрал в лодку троих из ее шайки. Неплохой расклад.
Греттэль сражалась яростно, точно в нее вселился сам Арий. Она колола Струной направо и налево, целя в прорехи доспехов и щели шлемов. Кровь, так много крови! Пусть льются красные реки, она выпьет их досуха. Стерев пот рукавом расхристанной рубахи, она огляделась. Где этот дурень с арбалетом? Все приходится делать самой.
Болт пронесся в дюйме от ее лица и пригвоздил к повозке Бородача. Драконье дерьмо! Ублюдок хочет убить ее и сам встать вожаком?! Она лично выпотрошит нахала. Еще один болт впился в спину Одноуху. Близнец, заметив смерть брата, заверещал точно маленькая девчонка и пропустил удар. Наемник в саладе раскроил грудную клетку сильным ударом. Греттэль поняла, что ее план летит в бездну с устрашающей скоростью.

54 - Никогда не любил убивать женщин:
С пригорка вылетел молодчик с дубиной, в толстый конец которой были вбиты гвозди. Он с размаху опустил палицу на голову ничего не подозревающего Фенхеля. Глаз бандита вылетел из головы от удара. Фенхель наклонился, чтобы его подобрать, охнул и умер.
Неожиданная подмога ободрила защитников баррикад. Наседающих бандитов опрокинули с повозок. Греттэль пришла в ярость. Она увернулась от рубящего удара мечом, ткнула Струной в глаз. Прикончив противника, атаманша переключилась на следующего врага. Да сгниет ее брюхо, если она упустит такой шанс! Греттэль вертелась волчком, жаля Струной, не давая возможности к себе подобраться.
От дубины молодчика слегли трое парней. Он ловко с ней управлялся, разбивая головы и кроша кости тем, кто пытался достать его мечом. Его напарник, встав на колено, выстрелил из арбалета. Натянул ворот рычагом и снова спустил курок. Он уложил двоих быстрее чем Греттэль могла задрать юбку. Разбойники сообразили, что их шпигуют своими же болтами и дрогнули. Шла в контрнаступление охрана каравана, со спины же их расстреливали словно куропаток осенью. Артель рассыпалась и превратилась в мечущихся из стороны в сторону напуганных цыплят.
-- Назад, сучьи дети, к обозам! – завопила Греттэль, но разбойники ее не слышали.
Они разбегались в разные стороны, забыв о намерении грабежа и желании поживиться, хотя перевес в людях все еще был на их стороне. Они не были солдатами, в отличии от той троицы, что теперь гналась за беглецами, рубя им спины и калеча ноги. Парень с дубиной тяжело дышал. Махал он ей умело, но вот силы не рассчитал. Греттэль ощерилась. Она заберет его с собой в могилу. Струна просила крови и Греттэль с радостью напоит верную подругу.
-- Хья!
Она бросилась к парню, вложив все силы в один выпад. Она насадит его на струну как поросенка на вертел, посмеется в лицо и помочится на тело. Она сделает это со всеми здесь собравшимися. Она – Греттэль Струна в Глотке!
Неожиданный толчок отбросил атаманшу. Она повалилась на спину. Воздух вышел из груди. Греттэль закашляла и сплюнула кровавую слюну. Бок обожгло огнем. Боль была нестерпимой, но не такой обидной, как поражение. У нее ведь был план, чудесный план, чтобы грабить и убивать столько, сколько захочет, и не юлить перед законниками всякий раз, когда найдут очередной труп. Что могло пойти не так?
Послышались шаги. Арбалетчик держал ее оружие на плече и хмуро рассматривал поверженную атаманшу. Греттэль собиралась высказать ему все, что думает, но даже дыхание ей давалось с трудом. Она сипела и сверлила его глазами. Древко болта засело в боку. Ткань рубахи быстро окрашивалась в красные тона.
-- Баба, - мрачно заявил арбалетчик. – Скверно. Никогда не любил убивать женщин.
Он достал вороток и принялся крутить механизм, натягивая тетиву. Греттэль сипло рассмеялась. Мужчина вставил арбалетный болт в ложе и приготовился убить девушку.
-- Стой, - крикнул ему парень с дубиной. – Не спеши. Она может пригодится.
-- Она? – Арбалетчик с сомнением оглядел Греттэль. – Что-то сомневаюсь, Сальва.
-- Не беспокойся. У меня есть идея.

***

-- Парни, - Дилан расплылся в улыбке и горячо пожал руку обоим. – Как я рад вас видеть. Кто бы знал, что суждено еще раз свидеться. И где? У эльфов на рогах.
-- Угу, - согласился Тиберий. Кантонец стирал кровь со своей секиры. Недовольно цокал языком, считая новые зазубрины.
-- У нас нет рогов, хумус, - встрял Герус, подходя к их костру. Садиться он не стал, лишь слегка склонил голову, в знак уважения Сальве и Тоффенбаху. – Спасибо за помощь, странники.
-- Еще у эльфов нет чувства юмора, - проворчал Дилан, накидывая капюшон.
-- Я уполномочен говорить от лица наших работодателей, - не удостоив его ответом продолжил Герус. – Члены гильдий Пряностей и Шелка, Ульман и Беррих высоко ценят ваши храбрые сердца и острые клинки.

55 - аренда:
Герус запнулся, обнаружив изъян в гладкой и сладкоголосой эльфийской речи. Тоффенбах любовно баюкал на руках арбалет, а Сальва бросил дубину у разбитой повозки. Он мог сделать такую же в любой момент. К тому же, у них теперь было трофейное оружие банды. Было из чего выбрать. Эльф откашлялся и продолжил:
-- Наша охрана порядком поредела после драки. Ульман и Беррих предлагают вам занять место убитых в караване. Вы получите стандартное жалование наемника. Конечно, половина пути в Золотые Ворота пройдена и на полную сумму можно не рассчитывать. Но даже половина…
-- Нас устраивает, - перебил его Карл. Эльфы ему никогда не нравились и этот не был исключением. Тоффенбах хотел поскорее отделаться от ушастого и пойти спать.
-- Полностью, - согласно кивнул Сальва. – Вот только один момент.
Все повернулись к нему. Карл не понимающе пожал плечами. Эльф не подал виду, хотя тоже был не доволен, что какой-то человек ставит условия. Сальва почувствовал себя неловко. Складывалось впечатление, что он вдруг взял и отнял у Карла тарелку с супом. Бывший командир каррэнхольской стражи был опытным воином и умелым переговорщиком. Наверное, не стоило встревать, но Сальва тоже кое-чему научился. А именно – торговаться.
-- Мы согласны на половину жалованья. Это справедливо, - сказал Сальватор, глядя эльфу в глаза. – Но также стоит отметить, что именно наше с Карлом появление спасло жизни уважаемых Ульмана и Берриха. Только благодаря нам разбойники были разбиты на голову. Я думаю, что за это тоже полагается награда.
-- Не думаю, что господа согласятся…
-- Награда не обязательно в золоте или серебре, - поспешил заверить Сальва. – Мы хотим арендовать одну из повозок.
-- Арендовать?
Герус уставился на Сальву с отвисшей челюстью. Тоффенбах чесал затылок. Тиберий глодал куриную кость. Дилан тихонько посмеивался, забавляясь ситуацией.
-- Да. Это означает одолжить на время за плату.
-- Я знаю, что такое аренда, хумус, - взорвался Герус. – Просто не понимаю зачем это нужно!
-- Конечно, можно и золотом…
Герус скрипнул зубами и махнул рукой. Дрянные людишки и их мелкие дрязги его не касались.
-- Думаю, они согласятся дать вам фургон, - заявил эльф и откланялся.
-- Здорово ты огорошил выскочку, - рассмеялся Дилан. – когда я тебя в последний раз видел, ты голышом гонялся за гурлоками с дикими криками. А теперь торгуешься лучше Птахиуса!
-- Я не хотел его обидеть, - пораженно ответил Сальва.
-- Эльфы всегда обижаются, - сказал Тиберий, принимаясь за вторую куриную ножку. – Такова их природа. Всегда были завистливыми сукиными сынами. Они хотят нашу землю. Завидуют плодовитости. Но самое главное – эльфы терпеть не могут, когда им говорят о том, что люди – старшая раса.
-- Правда?
-- О да. Привыкай, парень. Нас никто не любит. Ни гномы, ни эльфы, ни орки. Они хотят, чтобы мы сдохли. А мы выживаем. Назло им. Так было и будет.
-- Аминь, брат Тиберий, - хохотнул Дилан.
-- Доброй ночи, - сказал, поднимаясь, Карл. – Пора на боковую. Махание мечом зверски утомляет.
Наемники понимающе усмехнулись. Сегодня они отработали деньги на славу. Сальва тоже поднялся. Спина ныла, плечи затекли. Он тоже устал, но нужно было сделать еще одно дело.
Караван сделал привал прямо на месте стычки. Купцы подгоняли наемников, расчищающих дорогу от бревен. Покойников похоронили в общей могиле – и тех, кто защищал караван, и тех, кто пытался его ограбить. Может, это было не справедливо, зато сэкономило время и силы. В лагере развели четыре больших костра и поставили повозки по две в ряд. Большинство разбойников погибло – в основном, когда они бросились наутек, показав защитникам спины, но некоторым удалось скрыться. Всерьез никто не ожидал второй попытки грабежа, но перестраховка еще никому не вредила. Так что часовые бдели, держа руки на рукоятях мечей.

56 -Не рыцари:
Сальва вышел за освещенную границу и приблизился к пленнице. Греттэль сидела, опершись о путевой камень, и пыталась перетереть путы, связывающие руки и ноги. Увидев его, атаманша зашипела и, если бы Сальва был не настороже, пнула бы его в колено.
-- Напрасный труд, - сказал он девушке. – Пенька крепкая, а камень гладкий от дождей. К тому же, я прекрасно умею вязать узлы.
Он достал кляп из рта Греттэль и дал ей воды. Девушка удивленно посмотрела на кружку, осторожно отхлебнула.
-- Если бы я хотел тебя убить, - сказал Сальва, - я перерезал бы тебе горло еще днем. Пей.
Греттэль осушила кружку и Сальва дал ей мяса. Атаманша ела у него с рук точно одна из кобылок, за которыми Сальва ухаживал в Каррэнстале. Закончив с едой, Греттэль слизала с губ жир и смачно отрыгнула. Сальва вставил ей кляп в рот и положил пленницу на бок.
Он уже возвращался, когда Карл позвал его, вынырнув из темноты словно призрак.
-- Повозка? Ты это серьезно, Сальва?
-- Абсолютно серьезно.
-- Для нее?
-- Ага.
Карл вздохнул и покачал головой.
-- Сальва, Сальва. Ничему ты не научился. Мы не рыцари, а она не прекрасная дева, которую нужно спасать из лап чудищ и насильников. По-моему, ты перечитал чересчур много книг. Она – разбойница, и с радостью перебьет здесь всех, если представится такая возможность. Мы и сами думали примкнуть к ее банде, сам знаешь. Сидели с тобой в засаде и решали за кого будем стоять. Жребий брошен, и теперь мы с охраной. Ты понимаешь?
-- Ага.
-- И все равно потащишь ее с караваном?
-- Ага.
-- Как знаешь. Сам за ней ухаживай, - проворчал Карл. – И в кусты води тоже сам.
Тоффенбах ушел спать, тихо бранясь на непутевого напарника. Сальватор улыбнулся. Неплохо иметь при себе козыри, а сейчас Греттэль была тузом в рукаве. Жаль, что не все это понимали.

***

Караван неспешно тащился по тракту. Солнце жарило затылки, и охранники то и дело прикладывались к бурдюкам с водой. Сальва ехал в арьергарде отряда, правя покосившимся фургоном. После атаки артели, несколько повозок серьезно пострадали. Одну пришлось разобрать, чтобы починить остальные. Купцы выделили Сальве побитую и изрубленную повозку. На каждом привале он как мог латал ее. Заново подбивал колесо к оси, вбивал гвозди в разваливающиеся борта. Греттэль наблюдала за ним с такой же ненавистью, как и прежде. Сальва следил, чтобы разбойница хорошо питалась и не давал ей шанса на побег. Греттэль бранилась и кусалась каждый раз, когда он снимал кляп. Сальва игнорировал потуги, продолжая ухаживать за пленницей.
Тоффенбах выбрал лучшую лошадь из тех, которые лишились своих хозяев. Умелый наездник, он то и дело заставлял коня подниматься на дыбы и пританцовывать, чем скрашивал монотонное путешествие. Сальве оставалось только завидовать – сам он не умел толком ездить на лошадях, хотя и был отличным конюхом. Поэтом он сидел в фургоне и даже не пытался вдеть ноги в стремена.
Караван шел между границами Мелирии и Сребролесья, двигаясь в сторону Десятиградья. Сальва с интересом наблюдал, как меняется местность. Ухоженные поля Мелирии сменились многовековыми елями и соснами, бережно хранимыми эльфами королевства. За ними следили лучники, держа стрелы наготове. Сальва видел их точеные фигуры, стоящие у бойниц, увитых орнаментом серебряных листов башен. Ими переставали интересоваться, как только Ульман и Беррих платили дорожный сбор. Золото перетекало из рук в руки и о присутствии людей на священных землях на время забывали.
Сальва сгоряча выбрал себе в качестве оружия шпагу, что раньше принадлежала Греттэль. Струна, так она ее называла. И действительно – шпага была легкой и тонкой. Но рубить ей было невозможно, только колоть. Сальва ощутил все недостатки такого вида оружия, тренируясь с Диланом и Тиберием.

57 -Упорные тренировки:
Сальва сгоряча выбрал себе в качестве оружия шпагу, что раньше принадлежала Греттэль. Струна, так она ее называла. И действительно – шпага была легкой и тонкой. Но рубить ей было невозможно, только колоть. Сальва ощутил все недостатки такого вида оружия, тренируясь с Диланом и Тиберием. Его побеждали из раза в раз потому что Струной невозможно было парировать удары. Шпага опасно гнулась, скрипела и могла надломиться в любой момент. Сальватор был вынужден постоянно уклоняться и отскакивать, вертеться и перекатываться, чтобы не попасть под меч. Это выматывало и совсем не экономило время. В конце концов, Сальва смирился и отложил Струну в сторону, предпочтя простой меч с обоюдоострым лезвием.
-- Шире ставь ноги, - советовал Карл, наблюдая за боевой стойкой ученика. – Да, вот так. Старайся занимать выгодную позицию перед схваткой. Лучше всего на высоте. Так сможешь рубить, тогда как противнику останется только колоть. Но это мелочи. Сейчас главное научиться использовать ноги. Ты правша. Представь, что это сухое дерево – твой враг. Встань к нему боком – так ты сократишь площадь, по которой он может нанести удар. Левую ногу вперед, чуть согни в колене. Вот так. Теперь ударь наотмашь.
Сальва выполнил приказ. Удар вышел сильным и точным. На лишенном коры стволе появилась широкая трещина.
-- Теперь два удара.
Он взмахнул мечом, полоснув дерево, и тут же рубанул снова. Удар вышел неплохим, но не точным. Меч даже не царапнул ствол.
-- Еще раз, - скомандовал Карл. – в фехтовании, как и в любом другом деле важна практика. Меч – оружие – благородных и требует мастерства.
Они оттачивали владение мечом при любом удобном случае – вечерами вместо посиделок перед костром и травлей баек, днём во время коротких привалов и даже ночью, когда им выпадало дежурить вместе. Караван засыпал под лязг мечей и строгие наставления Тоффенбаха.
Сальва стал своим в доску для охранников. Они были в большинстве из Десятиградья. Просты парни из большого города, продающие мечи. Сальва умел обращаться с конями и успешно лечил мозоли, несварение и поносы. Именно врачевательством он заслужил почет и уважение быстрее чем некоторые ратными подвигами.
Но были исключения.
Герус прибыл из Сребролесья, присоединившись к каравану в качестве командира. Ульман и Беррих готовы были платить ему тройную ставку, что вызывало недовольство остальных. Сальва присматривался к остроухому и не мог понять, почему того так ценят. Герус держался особняком, всегда говорил с пренебрежением, принципиально называя всех хумусами.
-- Это означает человек на языке старой империи, - пояснил Тиберий, когда Сальва задал вопрос. – Так же это означает примат. Обезьяна, понимаешь? Когда-то эльфы, как и остальные расы Фиала, были рабами первой людской империи. Весь мир говорил на одном языке. Много лет миновало. Тысячелетий. Империя пала, а земли, на которых она покоилась, погрузились в морские пучины. Остались лишь Кости Империи – макушки скал Ниодала.
-- Ниодала?
-- Так именовали четвертый материк, Сальва, - встрял Дилан.
Молодой наемник вернулся с охоты, неся пару подстреленных куропаток. Он кинул тушки Сальватору. Найденыш оказался единственным из их тесной компании, который умел и хотел готовить. Уроки Георгин распространялись не только на травничество. Сальва ощипал птиц, выпотрошил, добавил соли и специй, которых вдоволь водилось в мешках уважаемых Ульмана и Берриса. Торговцы были слишком заняты спорами друг с другом и дележом процентов от продаж, чтобы обратить внимание на недостачу нескольких унций товара. Он вычитал множество рецептов в кулинарных книгах и радовал ребят новыми вкусами каждый день. К тому же, душистые травы, если знать, как они выглядят, попадались чуть ли не через каждый шаг.
-- Именно, - подтвердил Тиберий, пускающий слюни на тушку, медленно запекавшуюся на медленном огне. – Эльфы охотно пользуются старым имперским языком. Хумус странное слово. Для эльфов – ругательство, для нас память о величии предков.
Упорные тренировки давали первые плоды. Сальва выучил основные приемы боя на мечах. Выпады, обманные маневры, финты, октавы, кварты, батманы и репри выходили лучше с каждым днем. Карл шпиговал караванного кашевара терминами, не забывая о практике.

58 - Иглы и Тернии:
Спустя пять дней, колонна повозок покинула Сребролесье. Перед ними открылась панорама бескрайних равнин, поросших короткими травами и кустарниками. Широкие стада кровов и овец мирно паслись прямо возле торгового пути. Сальва с живым интересом взирал на ширь лугов. Он привык жить рядом с Душилесьем и видеть высокие деревья, молчаливо наблюдающие за путниками у обочины дороги. Вид открытого пространства, где зеленый ковер покрыл землю вплоть до уходящего за окоем закатного солнца казался чем-то величественным. Ветер настойчиво толкал в спину и развевал волосы. Он был владыкой этого места и желал избавиться от пришельцев, побеспокоивших владения.
-- В первый раз всегда поражаешься, - сказал ехавший рядом Дилан. – Но затем тебя нанимают, чтобы стеречь чужое добро, и ты опять едешь среди холмов, холмиков, горок и пригорков. И так, пока не приедешь к ледяным озерам Норсии или в Сребролесье, чтобы затеряться среди их чертовых елей в то время, когда в тебя целятся сотни лучников.
-- Где мы сейчас?
-- Дай подумать… Караван идет по Цетакийскому тракту вторые сутки, постепенно сдвигаясь к северу. Видишь далекую темную точку справа от себя? Это Каменная Радуга. Я бывал там всего раз и действительно, люди установили громадную арку из гранита при въезде в город! Десятиградцы считают долгом отгрохать любую нелепо большую штуковину и гордиться ею будто ее подарили Шестеро.
-- А Золотые Ворота?
-- Нет, - рассмеялся Дилан, поняв куда клонит Сальватор. – Ворота и двери домов в городе действительно красят в желтый цвет, но вот золото хранят под замком.
-- Жаль, - разочарованно протянул Сальва. – И долго нам еще ехать?
-- Три дня, если погода не переменится. Тут шалят пыльные бури. Через пару часов свернем на дорогу Игл и Терний. Дальше по прямой до холма, что похож на петушиный гребень. За ним и будет город.
Наемник послал воздушный поцелуй Греттэль. Девушка яростно жевала кляп, и молотила ногами о борта фургона. Сальва вздохнул и накинул полог ткани, ограждая себя от общества атаманши.
За оружием Сальва следил с особым тщанием. Он зарубил на носу простое правило – лучше всегда быть готовым к бою, чем проиграть из-за собственной глупости. Меч Сальватор держал при себе на таком расстоянии, чтобы в случае опасности всегда мог до него дотянуться. Он правил лезвие оселком, оттачивая его до бритвенной остроты. Разбойничья добыча не была верхом мечтаний – оружию не хватало баланса и острие перевешивало рукоять, из-за чего Сальва всегда тратил больше времени, чтобы принять оптимальную стойку для соблюдения равновесия. Подумав над проблемой, он утяжелил шар противовеса. Меч, конечно, стал весить больше, но теперь выпады и рубящие удары выходили так, как того желал Сальва, а не боги удачи.
Карл проводил тренировочные бои, в которых Сальватор получал необходимый для схваток боевой опыт. Да, он и до этого сражался – с дубиной наперевес Сальва смог убить двоих разбойников, отшибить руку третьему и хорошенько приложить по спине четвертого. Но тогда на их стороне была внезапность. Еще раньше – найденыш сражался с порождениями мавки, но тогда помогла скорее удача, чем техника и опыт. Он убил чудовищ потому что они глазели на ритуал и зависели от воли владычицы Душилесья. Встреча с рыцарями в Плоскогорке доказала, как мало Сальва знал о драке вообще. Его избили как щенка, а если бы у Сальвы хватило денег купить меч и достаточно глупости обнажить его против воинов, кто знает – может быть на погосте рядом с Георгин вырыли еще одну яму.
Уроки, данные Тоффенбахмом, помогли понять суть боя на мечах. Рубка с сослуживцами давала возможность закрепить знания на практике. Сальватор выкладывался на полную, чтобы отточить навыки и вскоре бился на равных с половиной мечников из их каравана. Он не боялся рисковать и был хитер как демон. К тому же, Сальва умел наблюдать и подмечать мельчайшие детали, чего не скажешь об остальных.

59 - путь, который нужно пройти:
Он знал у кого болело колено, кто любил делать обманные выпады в плечо, чтобы затем атаковать иное место. Знания – сила, которую опасно недооценивать. Сальватор использовал это против бойцов и выигрывал. Йорген Сивый сдался после того, как Сальва выбил меч из его рук. Тормунсен отказался с ним фехтовать после третьего поражения кряду. Даже Дилан прекращал подшучивать, когда их мечи скрещивались. Рыжеволосому наемнику было не до смеха – Сальва становился опасным соперником и распылять внимание при бое с ним грозило унизительным проигрышем.
Карл посмеивался, наблюдая за тем, как Сальватор гоняет очередного мечника по кругу. Ему льстило то, как быстро он смог научить найденыша всему, что знал сам. Тоффенбах и сам бился с Сальвой, правда за плечами старого воина была не одна битва и порой приходилось идти на хитрости, чтобы выиграть бой. Он мог бросить жменю песка в глаза Сальве, подставить подножку или внезапно выхватить стилет, чтобы завершить бой, приставив сталь к горлу друга. Однако беглый заключенный давал обмануть себя лишь раз, и постепенно арсенал ухищрений редел как кошель монет в дорогом борделе.
Травы сменились сухостоем и треснувшей землей. Здесь редко шли дожди, хотя облака бежали по небу точно обезумевшая отара. Их гнал в загон ветер. Бдительный пастух, он следил, чтобы ни одна капля не пролилась вниз. Дорогу к Золотым Воротам и называли путем Игл и Терний. На такой земле могли ужиться только акации и терновник. Ощетинившись иглами, они неприветливо встречали путников, такие же обветренные и укоренившиеся, как и люди, что жили здесь.
Сальва смотрел на невзрачных крестьян, упорно пахавших земли в надежде вырастить ячмень или пшеницу, и гадал, что заставляет людей год от года сидеть на клочке бесплодного камня и ждать, когда Шестеро смилостивятся и пойдет дождь? Что двигало их разумом? Они ведь понимали, что их надежды пойдут прахом, а зимние ветры выметут семена точно сор из избы.
Что двигало им, преступившим закон, потерявшим то немногое, что было в жизни? Сальватор думал над этим, как и над многим другим. В дороге, тянущейся бесконечно, кусавшей собственный хвост, мало развлечений. И размышления – одно из них. Есть путь, который нужно пройти, и путник, следующий маршруту. Сальва знал, куда движется. Цель была простой и понятной любому, кто знал его.
Он хотел вернуть Каталину, чего бы это не стоило. Не план – наметки того, что станет им, формировались в голове, сливаясь друг с другом.
-- Я все гадаю, когда ты меня отымеешь, - сказала ему Греттэль, когда Сальва снял кляп, чтобы покормить заключенную. – Когда это произойдет, дружки присоединятся или будут пялиться? Какую дырку предпочтешь?
-- Я не собираюсь тебя насиловать, - нахмурился Сальва. – С чего ты это решила?
-- А зачем еще везти связанную девушку в телеге, кормить и поить? – сказала, словно плюнула атаманша. – Просто убей меня, пока я не убила тебя. А я это сделаю, поверь – перережу глотку тебе и остальным.
-- Сомнительно. Я умею…
-- Вязать узлы. Ты говоришь это всякий раз, когда я пытаюсь развязать веревку.
Греттэль раздвинула ноги, забавляясь его стеснением. Сальва быстро надел кляп и пошел собирать палатку. Оставался день до того, как они въедут в Золотые Ворота. Наемники беседовали, решая, что будут делать, когда получат вторую часть обещанных денег.
-- Я понесу деньги в гномий банк, - говорил Тиберий, мечтательно улыбаясь. – Самое надежное место в Фиале. Пришло время начать копить на старость.
-- Погоди-ка, неужто я вернулся на год назад, - деланно поинтересовался Дилан, считая оставшиеся в колчане стрелы. – Ведь тогда ты говорил тоже самое!
-- Знаю, - нехотя согласился кантонец. – но теперь все будет иначе.
-- Я чего-то не знаю? – спросил Карл.
Тиберий невесело отмахнулся.
-- Была полоса неудач, вот и все.
-- Он проиграл все до последнего таланта одному шулеру в ближайшей корчме, - смеясь, рассказал Дилан.

60 - без денег, дома и будущего:
-- Он проиграл все до последнего таланта первому встречному шулеру в ближайшей корчме, - смеясь, рассказал Дилан. – Они бросали кости до самого утра. Когда я проснулся, увидел Тиберия в портках.
-- Я не все проиграл, - невозмутимо возразил Тиберий. – При мне был меч.
-- В портках и с мечом, - чересчур уважительно для правды кивнул Дилан. – Как видишь, Карл, мое капиталовложение оказалось стократ выгоднее.
Дилан любовно погладил лук, разобранный на части.
-- Бьет с такой силой, что пробивает кожу с пятидесяти шагов. Может и кольчугу, если ближе подойти.
-- Выбирать было не из чего, - продолжил Тиберий. – Либо попробовать добраться к городу воров и продать мечи любому заправиле бесчисленных шаек. Но сам знаешь, что там не живут долго, а платят мало. Так что нанялись телохранителями купчиков. Работа для ленивых. Знай – езжай себе из одного города в другой, и натирай мозоли на заднице.
Все благодарно посмотрели в сторону Сальвы, который исправно выдавал средства от опрелостей. Найденыш сидел тихо, прикрыв глаза. Казалось, что он спал, но наемники успели узнать Сальву за эти дни и понимали – беглец слушает их очень внимательно.
-- С тех пор перебиваемся случайным заработком, - закончил Дилан. – На еду хватает, но не ждите чего-то большего. Даже лошадей нам ссудили гильдии пряностей и шелка под десятую часть от заработка за этот поход. Такие дела, парни. Теперь ваша очередь. Что случилось?
Тоффенбах вкратце изложил события, упустив маловажные детали. Сальва слушал историю своей жизни и понимал, как глупо все произошло. Как можно быть таким наивным? На какой еще исход он надеялся? И все же, Сальватор понимал, что поступил бы точно так же еще раз, не смотря на горький опыт. Каталина вела его в пропасть и Сальва шел туда по доброй воле.
Костер догорал. Хворост не спешили подкидывать. Они сидели молча, думая каждый о своем. Путешествие подходило к концу и каждому следовало заботиться о том, что даст завтрашний день.
-- Наше предложение в силе, - неожиданно громко сказал Тиберий, глядя на Карла сквозь дым тлеющих углей. – Но условия следует пересмотреть. Тогда, у порога твоего дома, я предлагал тебе большую часть заработка. Теперь мы в равном положении – без денег, дома и будущего. Так что деньги тоже поделим на четверых.
Сальва и Карл переглянулись. У них сложились дружеские отношения за эти недели. Почему бы не стать партнерами? Они ничего не теряли. Зато приобретали двоих товарищей. Сальва не так много знал о мире, но кое-что усвоил очень хорошо. Без связей многого не добьешься. Карл Тоффенбах. Дилан Мерфи. Тиберий Октум. Не самые известные имена. Но надо же с чего-то начинать?
-- По рукам, - сказали они в один голос.

***

Греттэль так и не удалось бежать. Проклятый наемник! Он знал свое дело и говорил чистую правду. Отличные узлы держали крепко. Она желала, чтобы проказа поразила паренька, и первым, что сгниет и отвалится должен быть его маленький хер.
Если бы кто-то соизволил спросить Греттэль, почему она считает хер ее надсмотрщика таким маленьким, что его следует искать с увеличительной лупой, ответ будет таким: Сальва попросту побоялся спустить штаны и трахнуть ее как следует. Греттэль прожила нелегкие двадцать лет в городишке, подобном Золотым Воротам. И каждый встреченный мужчина хотел увидеть, что у нее под юбкой. Стеснялись только те, кто обладал елдаком с мизинец. Вот что скзала бы им Греттэль, но ее никто не спешил спрашивать.
Атаманша тряслась в разбитом фургончике, мысленно проклиная Сальву, его дружков и весь караван. Она жевала кляп, давя рвотный позывы, когда влажная ткань терлась о небо. Наемник приходил два раза в день, чтобы накормить и сводить в кусты. Со временем Греттэль смирилась с таким положением вещей.

61:
Со временем Греттэль смирилась с таким положением дел.
Она стала чем-то вроде вещи, которую постоянно носят при себе. Греттэль ехала в фургоне, и смотрела сквозь зазор в рваной ткани на город. Золотые Ворота оказался типичной для Десятиградья помойкой. Пыльные улицы, серые стены домов и суетящиеся людишки. Греттэль жила в подобном городе и знала его изнутри. Днем стража патрулирует тесные улочки с выдающимися вперед балконами, а зазывалы пытаются продать безделушки по громадным ценам. Но как только наступал вечер, расцветали кражи и ограбления. Неосторожных путников резали в закоулках прямо рядом с торгующими своим телом девицами. Два мира под одной крышей. Ничто не ново под светом Астарты.
Но наемник, этот трижды проклятый Сальва, ехал с широко открытыми от удивления глазами и постоянно охал, когда караванщики пересекали очередной мост, ведущий в более дорогой квартал. Казалось, каждый камень мог поразить его воображение.
-- Как называется этот мост с каменными изваяниями?
-- Гаргулий Насест, - отвечали ему десятиградцы.
- А что это за здание с высоким шпилем из позеленевшей меди?
-- Это префектура города.
-- Золотыми Воротами тоже управляет дож?
-- Да. В Десятиградье каждым городом управляет дож. Наш, Паоло Тигредо, называет свой дворец Громоотводом, потому что в шпиль во время гроз бьют молнии.
Наемник засыпал их вопросами, треща без остановки. Голова Греттэль гудела, но сказать ему заткнуться мешал кляп, поэтому она продолжала грызть тряпку от ненависти к черноволосому ублюдку.
Караван пересек еще несколько мостов и остановился в храмовом квартале. Скульптуры Шестерых молчаливо взирали на враз приободрившихся многоуважаемых Ульмана и Берриса. Члены гильдий пряностей и шелка властно отдавали распоряжения о разгрузке ценного товара, подписывали кипы документов и ставили треугольные печати на бланках, пахнущих лучше, чем самые дорогие духи, которыми пользовалась Греттэль. Обученные слуги сноровисто перебрасывали друг другу кули и катили бочонки. Произошла вялая ссора, когда старший в бригаде наемников не досчитался своей доли. Торговцы спорили рьяно и не сдали позиций, даже когда им пригрозили расправой. Жаль, что до поножовщины дело так и не дошло. Греттэль не видела, как кому-то выпускают кишки целую неделю. Руки чесались взять любимую Струну и проткнуть первый попавшийся мешок с кровью.
Когда с перцем и шелком было покончено, вспомнили и про нее. Седой мечник, друг Сальвы с мелким хером, взвалил атаманшу на плечо. Довольные воины позвякивали кошелями, рассказывая на что потратят таланты.
-- Мы остановимся в Крыле Гарпии, - сказал, обращаясь к Сальве улыбчивый рыжеволосый лучник. – Чтобы ты не задумал, поспеши. Тиберий говорит, что сегодня ему повезет. А когда он так говорит, значит уже через пару часов останется в одних портках. Вы должны это видеть – зрелище не для трусов!
Парочка двинулась к рыночной площади. Прохожие не обращали на них никакого внимания. Десятиградье славилось вольными нравами и предпочитало тактично помалкивать и отводить глаза в сторону, тогда как в Норсии не равнодушные граждане уже звали бы городскую стражу.
День, как и предыдущий, как и вся неделя до них, был ветреным Люди прикрывали лица легкой тканью, защищавшей от колкой пыли. Золотые Ворота находились на пересечении дорог, ведущих из Сребролесья, Норсии и Мелирии. Большой порт, располагавшийся в восточной части города, также принимал торговые суда из Зимородья и Предела, приплывавшие по спокойному Молочному морю.
Коротко переговорив с дельцами, Сальва подозвал напарника. Наемник кивнул на каменный постамент у фонтана, выложенного в форме восьмиконечной звезды.

61.1:
Сальва отлучился на несколько минут, увидев прилавок торговца тканями. Наемник вернулся со связкой золотых лент. Он раздал каждому по атласной полоске, сказав прикрепить их на видных местах снаряжения.
-- Это еще зачем? – спросил Тиберий, неловко теребя ленту. – Я тебе что, модник какой или самовлюблённый фанфарон? Мы воины, парень, а лентой этой в походе разве что подтереться можно будет.
-- Надевай. Пригодится, - просто сказал Сальва и улыбнулся так же открыто и дружелюбно, как и тогда, в Душилесье, когда они нашли его окровавленным, сжимающим голову гурлока в руке.

62 - Золотые Ленты:

Коротко переговорив с дельцами, Сальва подозвал напарника. Наемник кивнул на каменный постамент у фонтана, выложенного в форме восьмиконечной звезды. Лучи обозначали стороны света с крайними географическими точками, известными людям. Греттэль поставили в центр розы ветров – затылком к Норсии и лицом к Сулийскому Каганату. По правую руку находились Западный кантоны, а по левую Кости Империи, омываемые Океаном Рока. Атаманша не понимающе озиралась.
-- Славные граждане Золотых Врат, - обратился к прохожим Сальва хорошо поставленным голосом уличного продавца. Наемник, как оказалось, умел не только узлы вязать. – Мы пришли сюда, на торговую площадь вашего славного города, чтобы восстановить справедливость и воздать по заслугам той, кто терроризировала всю округу на протяжении двух лет. Мы, знаменитые Золотые Ленты Каррэнстала, покорители Душилесья и убийцы гурлоков, сделали вам, десятиградцы, большое одолжение.
Сальва чуть толкнул связанную девушку, и та грохнулась на колени, едва не раскроив череп об острые грани лучей гранитной звезды. Люди останавливались, с интересом наблюдая за представлением. Даже Греттэль нехотя признала, что он знал, как привлечь толпу зевак.
-- Мы дарим городу ее, - Сальватор ткнул перстом на пленницу, - Греттэль по прозвищу Струна в Горле. Вот ее шпага!
Сальватор показал им Струну. Греттэль зашипела. Идиот ее чуть не поломал, пытаясь противостоять тяжелым полуторным клинкам! Люди охнули и отпрянули. Они с опаской смотрели на связанную и беззащитную атаманшу, растерявшую ореол страха, который некогда ее окружал, заставляя глупых людишек рассказывать сказки о том, что Греттэль придет к ним ночью и перережет глотку, если не будут слушаться родителей. Будто она когда-то перебирала – кого убьет, а кого помилует.
-- Мы перебили ее людей. Мертвецы гниют у холмов Цетакийского тракта, если вы еще сомневаетесь в моих словах! Торговый путь из Сребролесья в Золотые Ворота отныне безопасен. Золотые Ленты сделали это для вас в своем великодушии и щедрости. Мы остановились в Крыле Гарпии и пробудем в вашем великом городе только два дня.
-- Ах ты тварь!
Дородная женщина подобрала камень, плохо подогнанный к брусчатке и засадила им Греттэль в живот. Атаманша скорчилась, всхлипывая.
-- Я помню тебя, Струна! Ты убила моих детей и мужа. Меня тоже ткнула в грудь, но я выжила! Сдохни, сдохни мерзкое отродье!
-- Я тоже ее знаю, - сказал, приближаясь к семиконечной звезде, гном с пышной бородой, заплетенной в три косы. – Мы еле спаслись от ее ватаги полгода назад. Потеряли и товар, и друзей. Она убивала их, и смеялась. Теперь не до смеха, девка?
Гном пнул Греттэль с размаху, перебив нос.
Поднялся шум. Собиралась большая толпа, затапливавшая переулки, ведущие к торговой площади. Люди помнили ее, губительницу и душегубку. Греттэль корчилась под ударами сапог, извиваясь змеей. Ее били взрослые и дети, вымещая ненависть и горе по погибшим. Кровь шла из носу, во рту было солоно, язык царапали осколки зубов. Греттэль думала, что она самая удачливая разбойница на всем пути от Цетакийского тракта до дороги Иглы и Терний. Она понимала, что не будет жить вечно. Ее часто ранили. Но ребята каждый раз латали любимую командиршу и, когда она становилась на ноги, путники мочили портки чаще, чем осенний дождь полощет землю. (?) Греттэль была реалисткой. Если бы ее спросили, какая смерть ее ждет, атаманша, не колеблясь ни минуты, ответила бы, что от меча опытного наемника. Добрый фут стали в сердце и все кончено. Но не так, не от камней и башмаков простого люда. Ей выбили зубы, сломали ключицу и рвали волосы клоками.
«Пощады» - хотела крикнуть девушка, но проклятый кляп задушил вопль в зародыше.
Когда в ход пошли дубины, вырванные из подпорок купеческих лавок, она в последний раз увидела наемников. Они ушли прочь даже не оглянувшись.

63 - Душители:
Глава 6

Их было трое. Жалкие ошметки старых времен. Уставшие и голодные, вымотанные погоней, длившейся пятые сутки. Ган лишился уха, Питт получил стрелу в бок. Древко он обломил, но рана начала гноиться, и все знали, чем это кончится. Смертью, вот чем. Она придет за ними так же, как и за остальными. Не сегодня, так завтра. Так зачем они продолжали бежать?
Потому что боялись. Поэтому люди смогли захватить Фиал. Они боялись эльфов, гномов, орков. Боялись людей, что жили в других странах. Боялись соседей. Боялись родителей. Они предпринимали любые меры, чтобы обезопасить себя Страх вел их сквозь топи, заставлял двигаться дальше, дышать ядовитыми испарениями и замирать на месте при любом шорохе.
Как это произошло? Когда из охотников четверка превратилась в добычу? Томлен знал ответ. Они стали слишком известными. Рубиновые серьги в ушах, расшитые серебряными нитями плащи. Кто не слышал про Душителей? Те, кто на свой страх и риск везли товары в Фидесраль. И тут на сцене появлялась бригада Томлена. Они грабили всех, хотя лично Томлен предпочитал кареты гномьего банка. Пусть о них можно было обломать ногти, добыча того стоила. Правда, чтобы знать время и маршрут движения казны, нужно иметь связи. А платить за информацию Томлен не любил, предпочитая пытки. Тех, кто оказывал сопротивление, вешали. Тракт украшали покачивающиеся на ветру тела, и все знали, что Душителям лучше не перечить.
Однако у славы имелась и обратная сторона. Дожу надоело, что часть денег не приходит в город и он назначил награду. Подумать только, за них! Сказал бы кто Томлену, что он будет стоить сто талантов, а Ган пятьдесят, командир рассмеялся бы над шуткой. Дожи платили только рыцарям за убийство драконов и спасение принцесс, и то – в сказках. Но появились эти парни - Золотые Ленты, и все изменилось. Теперь в городах к фонарным столбам прибивали листы с корявыми рисунками и неряшливыми буквами, написанные школярами университетов под диктовку стражей. Ватага сбывала краденное перекупщику, когда он обратил внимание на одно из таких объявлений. Томлен не умел читать, как и остальные в банде. Но он понял и без этого. Серьги в ушах трудно нарисовать плохо. Как и ворох монет. Душителей оценили в тысячу талантов и это была просто громадная сумма. Если бы Томлен увидел такое объявление про других душегубов, он и сам попытался бы их убрать.
А значит, за ними придут. Томлен так и сказал ребятам, но они был слишком тупы, чтобы осознать очевидное – Душители уже в прошлом. Может они смогли бы перебить тех, кто придет за ними. В первый раз. Во второй. Но что с того? За этими придут еще и еще. Деньги всегда привлекали людей. Таланты, пожалуй, единственная в мире сила, которая способна одолеть страх. Поэтому Томлен бежал в ту же ночь вместе с теми, кто ему доверял. Они слышали лязг мечей и крики с другой стороны реки и думали, что спаслись. Но охотники каким-то чудом взяли след! Питт умел путать следы как никто другой. Они петляли звериными тропами, разглаживая траву и оставляя ложные следы. Шли по ручьям, сбивая нюх собакам. Напрасно, наемники буквально наступали на пятки. Томлен забыл, когда в последний раз спал. Правый каблук был сбит, и он прихрамывал при ходьбе. Одежда смердела тиной и потом.
-- Держи, Том, - Ган отдал ему половину сухаря. – Поешь, иначе сдохнешь завтра.
-- Последний? – Томлен проглотил безвкусный хлебец, больше похожий на гальку чем еду.
-- Агась. Думаешь, оторвались?
Он пожал плечами, взглянул на Питта.
-- Что скажешь?
-- Скажу то же что и вчера, - мыча от боли ответил разбойник. – Они идут за нами. Шестеро, не знаю что еще можно сделать, чтобы сбить след.
-- Зато я знаю, - отозвался Шендис Синий Зуб. Томлен увидел нож в его руке, но никак не отреагировал. Он зверски устал и хотел лишь одного – смежить веки лишь на секунду. – Их ведет твоя вонь, Питт. Твоя гребаная рана смердит хуже дохлого кота. Ты нас замедляешь. И мне осточертело слушать твои жалобы каждые чертовы десять минут!
Синий Зуб бросился на раненого. Произошла короткая потасовка, закончившаяся ножом в брюхе Питта. Синий Зуб, тяжело дыша и вытирая липкие от крови руки о мох, подполз к командиру.

64 - Страх:
Синий Зуб бросился на раненого. Произошла короткая потасовка, закончившаяся ножом в брюхе Питта. Шендис, тяжело дыша и вытирая липкие от крови руки о мох, подполз к командиру.
-- Он нас сдерживал, Том. Без Питта мы сможем уйти.
-- Да, сможем, - согласился Томлен, но слова прозвучали так фальшиво, что в них не поверил бы и ребенок.
Разбойники закивали, косясь на труп Питта. Они говорили шепотом, подбадривая себя и не давая уснуть.
-- Отсидимся в пещерке близ Заречья месяц другой. А там, глядишь, все стихнет.
-- Соберем новых ребят. Буйных голов везде хватает с избытком.
-- Снова выйдем на большак.
-- Но прежде избавимся от дурацких сережек, - Томлен потянулся к рубиновому камню в серебряной оправе, когда раздалось посвистывание.
Нет, не птица пела ночные серенады. Птицы не знают мотива «Меча и топора». Шутливая мелодия ландскнехтов Западных Кантонов резанула ночь серпом. Разбойники встрепенулись. Ган бросился к мечу, но арбалетный болт прилетевший из темноты, перешиб ему хребет. Головорез упал в грязь, захлебываясь коричневой жижей.
Зарычав, Шендис схватил моргенштерн. Тренькнула тетива. Стрела разминулась с лицом всего на дюйм. Синий Зуб побежал к лучнику, раскручивая шар на короткой цепи. Время замедлилось, сгустилось точно кисель. Томлен видел свою руку, что тянулась к клинку, понимал, что сейчас решается его судьба, но не мог преодолеть барьер, выстроенный усталостью за дни погони. Он не успевал отреагировать и понимание этого вселяло ужас. Ужас не из тех, что помогает вытащить голову из петли, а тот, который сковывает, когда нужно действовать.
Он схватил меч именно в тот момент, когда появились охотники. Двое шли со стороны топей. Один в саладе с прикрепленной к заклепке золотой лентой, держал секиру. Второй прикреплял к ремню разряженный арбалет, к рукояти которого также крепилась лента. Еще один из их группы отрезал путь, что вел в обход скалы. В отличие от друзей, он держался настороже, не позволяя себе расслабиться. Так вели себя опытные воины. Золотые Ленты добрались до них, как и до многих других.
Томлен бросил меч и поднял руки. Странно, но вместо страха, он чувствовал облегчение. Сон. Наконец-то он отоспится. Со стороны топей донеслись чавкающие звуки и хруст. Так ломаются кости, когда их рубишь сталью. Минуту спустя появился лучник. Он нес небольшой мешочек, дно которого быстро пропитывалось кровью.
-- С мечом ты или без, для нас это роли не играет, - осторожный мечник носком сапога отбросил клинок подальше. – Нам платят только за головы. Девятнадцать голов и тридцать восемь серег на ушах. Живые преступники никого не интересуют.
-- Тридцать семь, - сообщил лучник. – Тот, которого пришили первым, лишился уха.
-- Хтоны в масле, - проворчал наемник в саладе. – Комендант как пить дать, прикарманит четвертину сотни.
-- К плетцу не ходи, так и поступит.
-- Ладно, - скомандовал молодой мечник. – К делу.
-- Подождите, - крикнул Томлен. – Стойте! Не убивайте!
-- Почему
-- У меня семья.
-- И что это меняет?
-- Я… их люблю.
-- Хорошо, - кивнул мечник. – Это хорошо. Думай о родных.
Он занес меч. Томлен закрыл глаза. Страх был очень мощным средством выживания. Но иногда нужно нечто большее.

***

Комендант пересчитал трофеи как иные считают футы отмеряемого шелка и счел заказ выполненным. Он мог бы поспорить о том, что работа заняла гораздо больше времени или что головы пришли в негодность и узнать бандитов не представлялось возможным. Но Золотые Ленты подобные шутки не любили. Комендант Фидесрааля считал их такими же разбойниками, как и тех, на кого наемники охотились. Разница была лишь в том, что действовали они от имени закона. Но он держал язык за зубами. Комендант был деловым человеком и видел, что худо-бедно закон приводили в исполнение. а значит нет причин выражать недовольство.
Он отсчитал нужную сумму. Сальва взял увесистый мешочек, крепко пожал руку и сказал, что власти Фидесрааля знают к кому обращаться в случае неприятностей.
-- Золотые Ленты лучшие на всем побережье от Норсии до Предела, - сказал Сальва на прощание. – Запомните и передайте другим.

65 - Фидесрааль:
Они с Карлом откланялись и вышли из тесных коридорчиков комендатуры, примыкавшей к городской префекции. Квартал, где располагались институты управления и казначейство Фидесрааля, назывался Небесным. Город воздвигли на семи холмах и самый высокий из них как это обычно бывает, заняла знать. Дворец дожа, кричащий о богатстве владельца, с мраморными барельефами и фавнами, что служили опорами для портиков и балконов, был виден с любой точки Фидесрааля. Нищие сверяли время следя за тенью, что отбрасывал золотой флигель в виде кита.
Сальва вдохнул полной грудью морской воздух. Дул сильный ветер, как и большую часть времени в Десятиградье. По небу серыми барашками бежали облака. Он вгляделся в линию бескрайнего горизонта – на самой границе вспыхивали и гасли сеткой вен молнии. Близился шторм. Корабли в спешке отчаливали из города, чтобы не напороться на острые рифы во время бури. Осенью волны часто выносили обломки фрегатов и бригантин на побережье. Следовало решить – переждать непогоду в «Печеном Окороке» или командовать Лентам сбор.
-- Что у нас из заказов? – спросил Сальва напарника.
Тоффенбах достал из внутреннего кармана куртки маленький тубус из темного стекла с наложенными плетцами узорами. Осторожно открыл, вынимая скрученные в трубу бумаги из плотного материала.
Сальва невольно улыбнулся. Карл не мог заставить себя поверить в то, что зачарованная стеклянная вещица не разобьется как обычная, но прослужит на десятилетия дольше, чем та же из кожи или железа. Некоторые не способны принять прогресс и по привычке пользуются устаревшими методами. Сам Сальватор всегда с готовностью перенимал то, что увидел, услышал, заучил или узнал на собственном опыте. Иначе не был бы тем, кем есть сейчас. Одним из основателей Золотых Лент – лучших охотников за головами Десятиградья, а может и континента.
-- Посмотрим. Хм, что тебе больше по духу – Рубайлы Йоля, держащие в страхе несколько улочек Висячего Рая или те людоеды, что шалят близ Зимородья?
-- И это все?
-- Да. Все, что смогли достать за эту осень.
-- Не густо.
-- Да, совсем не густо. Конкуренция, сам понимаешь.
Сальва понимал, как никто другой. Сам того не зная найденыш изобрел новую профессию. Охотники за головами оказались очень востребованными в городах и хуторах. Люди платили огромные деньги, лишь бы им дали спокойно спать по ночам, а лихие удальцы перестали портить баб и дочерей. Сальва почувствовал, как перед ним разворачивается новый рынок с огромными возможностями для заработка. И Золотые Ленты охотно заняли львиную его долю.
Деньги потекли в карманы полноводной рекой. Даже Тиберий в кои-то веки стал откладывать часть монет на черный день. К ним потянулись люди. Отряд из четырех человек вначале вырос до дюжины, затем до двух. Карл отбирал людей лично. Проверял не только умение владеть мечом, но и характер рекрута. Нутро человека, как любил говорить сам Тоффенбах. Сальватор был с ним полностью согласен. Они должны быть уверены в своих людях, чтобы не беспокоиться о том, что те дрогнут и побегут, или того хуже – всадят стилет в спину. В Золотые Ленты попадали только лучшие из лучших, но и платили таким бойцам много.
«Печеный Окорок» находился в центре Фидесрааля, на перепутье, где сходились Монетный, Ремесленный, Оружейный и Рыбный кварталы. Аренда последнего этажа под квартирование (штаб?) Золотых Лент обходилась в копеечку, но оно того стоило. Сальва успел пожить в разных тавернах и знал, что чем дешевле стоит койка, тем больше там клопов. В «Печеном Окороке» их не было совсем, зато была вкусная еда и быстрый доступ к любому уголку города.
Фидесрааль был богатейшим из десятиградских полисов. Работа здесь кипела днем и ночью. Прохожие вечно спешили по делам.

66 - Погромы:
Фидесрааль был богатейшим из десятиградских полисов. Работа здесь кипела днем и ночью. Прохожие вечно спешили по делам. Каменщики чинили мостовую, маляры перекрашивали стены домов. Чернорабочие чистили желоба канализационных стоков. Город был похож на улей растревоженных пчел. Гул голосов смешивался с цокотом копыт и скрипом тележных осей.
Год прошел незаметно. Сальву с головой поглотила новая работа. Они с Тоффенбахом являлись командирами успешного и процветающего наемничьего отряда. Если Карл занимался отбором рекрутов, Сальва заботился о том, чтобы их карманы никогда не пустели. Найденыш понял, что тот, кто владеет информацией, владеет миром. Поэтому Сальва делал все возможное, чтобы у них были заказы. Золотые Ленты брались за дела любой сложности и добивались своего с минимальными потерями. За это время они потеряли лишь двоих. Молодой девушке, отменно владевшей луком, отрубили руку по локоть. Второй парень скончался от яда, которым было пропитано лезвие меча бандита. Искалеченной девушке и родным погибшего Сальва выплатил двойную ставку из казны Лент. Подобная щедрость и готовность помочь тем, кому не повезло, была одной из причин, по которым люди стояли в очереди, чтобы получить золотую ленту.
-- Смотри, - Карл кивнул на столбы дыма, поднимавшиеся над Гетто – кварталом, где жили приезжие иноземцы. – Что думаешь?
-- Думаю, очередной погром.
И правда, вдалеке слышались плач и крики, тупые удары топоров о дерево. Между Мелирией ей и Десятиградьем росло напряжение. Постоянные столкновения за спор межевых земель выливались в бунты. За последний месяц Сальва узнал про пять погромов, два из которых произошли в Фидесраале. В первом били эльфов и гномов. Изувеченные трупы до сих пор вылавливали крюками из каналов. Дальше горожане переключились на мелирийцев и кантонцев. Официальной причиной, лозунгом ошалелой толпы, было намерение изгнать нищих, и бродяг, которыми, как казалось фидесраальцам, поголовно являются чужаки. Дескать, от них только ворье да болезни множатся. Людей за волосы вытаскивали из домов, рубили мебель, жгли одежду и прилюдно пороли ремнями. Стража смотрела на происходящее сквозь пальцы. То ли кто-то платил за невмешательство, то ли поддерживали своих.
Опьяневшая от наглости толпа было сунулась в «Печеный Окорок» творить самосуд, но Ленты быстро утихомирили самых рьяных. Остальные с визгом прыснули в стороны, на том дело и закончилось. В отряде не было предубеждений подобного рода. Брали любых, лишь бы были верны, да владели ремеслом.
Завоняло гарью и прогорклым маслом. Карл поморщился.
-- Скверно.
-- Обычное дело. Для Фидесрааля или любого другого города. Всегда проще обвинить других в своих бедах, чем найти выход.
-- Может поможем?
-- А сколько за это платят?
Сальва хлопнул друга по плечу и улыбнулся.
-- Пошли. Я решил. Следующими в списке будут людоеды. Давно хотел увидеть ледяные кроны Зимородья.
Парочка свернула в темный проулок, извилистой кишкой пронзавший оружейный квартал. Протискиваясь между горками отходов, что захламляли задворки, они пришли к небольшому фахверковому домишке, прокопченному от основания до крыши. Здесь также лежал производственный мусор. Обрывки кожи свисали с перил, изломанные кольчужные кольца подобно копеечным семенам граба, валялись на крыльце. Всюду, куда ни глянь ржавело железо – пластины, заклепки, гнутые забрала и порубленные в щепы манекены.
Тибальдо был тем еще неряхой, но кузнечное дело знал и как постоянным клиентам делал скидку. Он продал Карлу отличные доспехи, похожие на те, что носили орки Орлиного Когтя. Шипастые наплечники, наколенники и наручи были таким же оружием, как и меч в руке.
Сальва постучал в опаленную дверь. Послышались грузные шаги и ворчание, подобное колокольному звону. Открылось небольшое углубление на уровне пояса. Из него высунулся нос картошкой, красный что вареный рак.

67-68 - Тибальдо:
-- Кого нелегкая принесла?
-- Это так встречают лучших клиентов? – деланно поинтересовался Сальва, опускаясь на одно колено, чтобы говорить вровень с Тибальдо.
Случайные прохожие могли с легкостью спутать Тибальда с гномом. Кряжистый, низкорослый, носящий длинную бороду чуть ли не до пола, деловитый и знающий кузнечное дело как свои пять пальцев, он обладал сварливым характером и бранился не хуже сапожника. Тибальдо смерил пришельцев взглядом. Казалось, что сейчас он выдаст несколько новых ругательств и захлопнет окошко. Но оружейник лишь хмыкнул. Он открыл перед ними дверь, приглашая внутрь.
Сальва и Карл прошли в кузницу, пригибаясь под низкой притолокой. Тибальдо был вполовину меньше ростом и, когда перестраивал жилье, укоротил потолки под себя. Так что гостям, которых можно было по пальцам пересчитать, приходилось постоянно кланяться перед хозяином. Низкорослик страшно радовался этому и считал ремонт удачно сыгранной шуткой.
-- Готовы ли клинки, мастер?
-- А то как же, милсдари. Я же в день по тыщенке-то мечей и кую, ага. Только в жопе сейчас закалю и порядок.
-- Тибальдо, - вздохнул Сальва. – Я пришел сюда не лясы точить. К тому же, от твоих сальностей вянут уши.
-- Ой, какой ты нежный, Сальва. Чай сиську по ночам еще сосешь? Нет? Не сосешь? А что сосешь? Ха-ха.
Карл ухмыльнулся и сел на стул. Достал трубку, прикрутил мундштук. Начал забивать пахучим республиканским табаком. Кивнул напарнику – мол, заказ твой, тебе и общаться. Сальватор согнал кислуй мину с лица и продолжил:
-- Обхохочешься. Тебе бы не мечи ковать, а с бродячим цирком выступать. Смешил бы народ каждый день. Рожей.
-- Хе-хе, а говорят, у наемников нет чувства юмора. Ладно, пройдемте, господин Золотая Лента. Кстати, а где твоя полоска? На мече нет, на куртке тоже. Неужто в трусах хер бантом завязал? Ха-ха! Ну да ладно, пошли на склад. Все равно собирался из масла доставать.
Сальва мало о чем жалел в своей жизни. Но каждый визит к Тибальдо думал, что вряд ли бы помог низкорослому кузнецу еще раз, если бы история повернулась вспять. Тибальдо был жадным и хамливым существом, настроившим против себя гильдию фидесраальских оружейников. Он не желал платить десятину в общую казну, умудрился дать в морду каждому старейшине гильдии, осудившему его за неслыханное поведение и подвергся опале. Знак гильдии отобрали. Жилье по доброте сердечной хотели сжечь тихой летней ночкой, да случилось так, что мимо проходили Золотые Ленты. Тибальдо спасли, пожар потушили. Помогли замять большой скандал, задобрив гильдию талантами. Тибальдо знак не вернули, клиентов он тоже потерял, но, по крайней мере, оружейники не стали возражать, когда низкорослик стал работать на наемников. Неофициально, без пошлины городской префекции. Поэтому то они и зашли с черного хода.
Походы влетали в копейку – оружие ломалось, стрелы кончались, латы гнулись. При всей любви к работе, Сальва не мог постоянно чинить латы своим людям, хотя и знал с какой стороны держать молот – довелось помогать кузнецу, приписанному к Каррэнсталу. Сотрудничество с Тибальдом было выгодно для обоих, но только оружейнику приносило удовольствие.
Отмачивая скабрезности, Тибальдо провел гостя в святая святых дома – подвал, где на стойках ждали верной руки бастарды и фламберги, сабли, кованные под предельский манер, орочьи ятаганы, шпаги с витыми гардами, точно только что из ножен работорговцев, громоздкие глефы и алебарды севера. Тибальдо ковал отменное оружие для любых вкусов. Это был тот редкий случай, когда самомнение в человеке равнялось мастерству.
-- Пришлось повозиться. Темная сталь весьма капризная мадама. Передержишь в печи и будет гнуться точно пружина. Пролежит меньше срока – переломится пополам при первой же сшибке. Точная рецептура потеряна еще во времена первого катаклизма, поэтому искал наощупь.
-- И как, нашел?
-- Я - Тибальдо из Ведины. Лучший оружейник среди людей! Если бы нужно было дом по бревнам раскатать, чтобы узнать секрет – сделал бы немедля. Дело-то не хитрое. Жидкий огонь да сальмовое масло в пропорции один к двум. И только холодная ковка – холодная!
-- Так что, можно налаживать производство?
-- Еще бы. Вот достань мне молибдена с никелем тележек эдак пять из…
-- Ладно, не продолжай. Место у тебя всегда одно и то же. Давай, показывай уже.
Тибальдо, разочарованный, что не дали отшутиться вволю, тяжко вздохнул и достал из кадки с маслом меч и кинжал. Оружейник тщательно протер их тряпкой.
-- Если подождешь с полчаса, я тебе их заточу.
-- Подожду.
Тибальдо сел за точильный круг. Сальва наблюдал, как летят синие искры. Темная сталь считалась невероятно дорогой и редкой в Фиале. Оружие из нее находили в курганах, давно поросших травой. Про древних людей можно сказать только одно – они умели воевать. Первая империя подчинила своей воле все четыре континента и, если бы не драконы, могла достичь еще большего могущества. Но крылатые ящеры запечатали трещину мира и повергли Ниодал в морскую пучину. Сейчас на месте, где была величайшая цивилизация всех времен, летали разве что крачки. Кости Империи. Вот что осталось от былого величия. Тибальдо был единственным, кому повезло вновь открыть секрет, хотя обрести богатство ему это не помогло. Материалы были редки и дорогостоящи так же, как и сами реликвии древних.
Наконец, кузнец закончил. Он бережно вручил оружие заказчику. Сальва взял в руки клинок. Клеймор, один из тех, с которыми ходили в набеги хайлендеры Межземелья, врагами называемые девами пекла за килты, заменявшие им штаны, был необычайно легок. Он сделал пробный взмах. Лезвие с тихим свистом рассекло воздух. Конечно, пришлось пожертвовать большей частью пяты клинка, потому что меч был довольно длинным и орудовать доставляло массу неудобств, не говоря уже о ношении за спиной. Без рикассо Сальва мог фехтовать одновременно им и кинжалом. Щит он не любил, предпочитая завершить поединок быстрым и прицельным выпадом, а не сводить схватку к изнуряющим ударам о дерево от которых немела рука.
Следующим испытанию подвергся рондель. Круглая гарда и ромбовидная форма сечения клинка были диковинкой здесь, в Десятиградье. На то была своя причина – жители не отличались терпимостью к другим культурам, считая свою доминирующей в Фиале. Сальва со всей силы нанес удар по манекену. Рондель наполовину вошел в дуб. Дернув, он легко высвободил кинжал.
-- Хм, недурно, мастер Тибальдо, весьма недурно.
-- Твои слова что мед на хлеб, Лента. Но я предпочитаю таланты.
Сальва передал полученный за Душителей гонорар оружейнику. Тот тут же высыпал золотые кругляши на стол с инструментами и принялся возводить столбцы из монет, считая в слух.
-- Бери. За добрую работу никаких денег не жалко.
Тибальдо закончил подсчет, гоготнул. Подал промасленную руку наемнику. Сальватор без колебаний пожал ее. Он научился быть гибким за этот год. Мог с легкостью вести беседы с алхимиком о субстанциях с экстрактами, и разбалтывать пьянчужку в таверне, выведывая нужные сведения. Сальва учился на собственных ошибках и теперь знал, как повел бы себя с рыцарем тогда, в далекой Плоскогорке. Впрочем, теперь бы он наверняка мог и победить, ведь умел сражаться и в руках держал великолепные клинки.
-- Куда дальше? – спросил Карл, когда они вышли из проулка на широкую полосу мельничной улицы. Камень плит был припорошен мукой, что рассыпалась из мешков, перевозимых каждое утро на рыночную площадь.
-- Навестим магистра Изволда. Но сперва зайдем в «Капитал Дэльблатона».
-- Смотри, как бы не остался в одних портках, - хохотнул Карл, выскребая пепел из трубки. – Так и милостыню недолго начать просить. Видал сколько таких в Храмовом квартале возле жертвенников Шести отирается?

69 - Кузнецы Талантов:
-- Видел. Скажу больше – общался с их королем.
-- У нищих есть свой король?
-- По крайней мере он так себя называет. Управляет фидесраальской голытьбой, решая, кто будет попрошайничать у статуи Эа, а кому обирать пьяниц у корчмы. Много кто недоволен этим, но дань платят все. Иначе…
Сальва провел пальцем по горлу. Карл ничего не ответил, лишь закрутил кончики пышных усов, чтобы те торчали вверх.
Они прошли проулком Прях выйдя на перепутье Шибеницы. На виселице болтался Веселый Роджер – скелет, которому лет столько же, сколько и городу. Существовала легенда, согласно которой, как только скелет распадется на костяшки, город будет разрушен. В нее никто не верил, но десятиградцы любили городить легенды в таких же количествах, как и строить архитектурные причуды. Поэтому дож заплатил из своего кармана плетцам, и те наложили простой узор, удерживающий череп и ребра на позвоночном столбе.
Дальше дорога вела вниз, где тени верхнего города всегда накрывали живущих там людей. Монетный квартал начинался здесь и каждый новый дом находился чуть выше предыдущего. Холм, один из семи Фидесрааля, шутя называли Кузнечным Талантом, потому что здесь ковали золото банкиры, прямо не выходя из заваленных бумагами столов.
«Капитал Дэльблатона» был заведением с многолетней репутацией, а также крупнейшим банком мира имея филиалы в любых землях двух континентов за исключением разве что Пепла и варварских племен, обитавших на южно-западной оконечности материка. Здание было крупнее любого другого в городе, даже храмы с гигантскими колоннами, держащими плоские мраморные своды, не могли с ним сравниться. Окна и двери сплошь в позолоте, а когда проходишь внутрь, пол из порфира с глазуревыми прожилками, оповещает о госте громким мелодичным эхом.
У каждого наемника был открыт счет в банке. Сальва являлся их казначеем, ведя нехитрый подсчет сумм, требуемых к оплате по завершению дел. Научиться считать было еще легче чем считать. Девять цифр и ноль легко складывались, вычитались, множились и делились в уме. Суммы были небольшие, но для отчетности он приказывал клеркам вести учет всех денежных потоков. Конечно, у многих голова была забита лишь выпивкой да девками, и они доплачивали Сальве, чтобы тот был их посредником в делах с гномьим банком. Сальва не возражал.
У него на счету была тысяча талантов. Маленькое состояние, которое не каждый мог скопить и за всю жизнь – компенсация за опасную работу. Сальва снял большую часть. Разделил половину на двадцать три неравных части – Карлу, десятникам и простым наемникам отчислялись разные суммы. Эти деньги поступят на счета Золотых Лент сегодня же. Вторую половину суммы он сложил в ларец и вынес из банка.
-- Любой другой мог бы купить здесь дом и до конца жизни жить припеваючи, - заметил Тоффенбах, увидев в руках шкатулку из серебряного дерева. – Но не ты.
-- Не я.
-- Спускать такие деньги на железки. Разумно ли?
-- Если они могут спасти жизнь, вполне. Много ли толку от талантов мертвецу?
-- Немного. Однако в наемники идут не потому что хотят. В основном из-за нехватки денег. Но рисковать жизнью на большаке, раз из раза скрещивая мечи с разбойниками, при этом имея за пазухой все средства для безбедного житья? Ты же всегда был смышленым парнем, Сальва.
-- Ты хочешь опять начать эту беседу, Карл? Мы же уже говорили дважды. Именно сегодня будет третий раз?
-- Нет. Не сегодня. Но будет.
Они простились, договорившись встретиться у Маковых ворот. Карл ушел командовать сбор, но Сальва знал, что бывший капитан замковой стражи попросту терпеть не мог Изволда. Плетец смотрел на обычных людей немногим лучше, чем на навоз.

70 - вопросы без ответов:
Золотая Лента сошел с Кузнечного Таланта и не спеша прогулялся по затененной плющом аллейке, выводящей в уютный маленький сад. Пышные астры росли у железной ограды, проводя черту между природой и каменными джунглями Фидесрааля. Невысокие ивы, корни которых обложили камнями, склонили прутья к воде. Рукотворные запруды с небольшими струйками, вылетавшими из стилизованных под русалок труб городского водопровода всегда успокаивали Сальву. Было что-то такое в этом месте, дарующее безмятежность. Может виной тому человек, что покорил природу в угоду хозяевам, а может сад был простой отдушиной, где можно расслабиться от городской суеты и спокойно подумать.
Сальва прохаживался по небольшому цветочному лабиринту, вдыхая ароматы осени. Они напомнили о времени, проведенном в Душилесье. Как мало он тогда знал о мире, в котором проснулся. И как много знает теперь. Но ныне, как и два года назад лишь один человек оставался центром внимания. Каталин – его якорь в неспокойном и переменчивом море.
Где она сейчас? Что делает? Вспоминает ли о бедном конюхе так же часто, как он о ней? Вопросы без ответов. Немногие вести, что просачивались в Десятиградье о далеком княжестве, наемник собирал как ловцы собирают жемчуг со дна моря. Он нырял на глубину из пересудов и слухов, выуживая крупицы правды, структурируя и выделяя из них важные.
Каталин отказалась от титула в пользу дяди. Дорэл Матэвэл стал князем и ходили слухи, что гонцы с его портретами были разосланы во все сопредельные княжества – новый хозяин спешил закрепить свою кровь на престоле. Дочку Косса словно стерли из фамильного древа, точно дурное семя. Информации про княжну было мало, и та больше походила на истории, что шепчут кумушки за стиркой. Говорили, что Каталин собралась посвятить жизнь служению Астарте, став жрицей в храме Любви, что находился у перевала Льдистых гор. Еще до него доходили слухи, что Каталин сошла с ума, так как князь приказал запереть ее в высокой башне без окон и теперь говорит только с ласточками, что вьют гнезда под крышей. Некоторые уверяли, что девушка повесилась и похоронили ее далеко за пределами Каррэнстала у межи Душилесья.
Сальва не верил ни одной из этих вестей. Злые языки могут плести, что хотят, но сердцем он чувствовал, что Каталин все еще ждет. Потому без сомнений шел к намеченной цели, не сворачивая и не останавливаясь.
Плетец выбрал в качестве дома мрачный особняк, прилегавший к стене из серого кирпича, что отделяла Небесный квартал от прочих. Черное дерево, угольные плиты, обсидиановая черепица бубновой кровли нагоняла тоски и вызывала ассоциации с кладбищем. Если Изволд хотел оградить себя от настырных зевак, он добился своего. Горожане обходили особняк стороной, вознося молитвы Эа, чтобы тот осветил злачное место светильником с плененной зарей.
Сальва открыл калитку. Хорошо смазанные петли легко поддались. Как он знал, связующее заклятье уже сработало и сообщило мастеру узоров о посетителе. В первый раз осведомленность плетца поразила наемника. Он появился перед ним из ниоткуда, властный и уверенный. Теперь, пообщавшись с Изволдом лично, он понял, что тот любит работать на публику. Поэтому, когда плетец явился перед ним в клубах дыма, Сальва не ахнул, а учтиво кивнул.
Изволда разочаровала реакция найденыша. Он подпитал узор несколькими заклятьями, чтобы нагнать больше трепета на гостя. Задымило так, что Сальва перестал что-либо видеть в футе от себя. В глазах защипало. Он приложил к носу батистовый платок.
-- Апчхи! Хтон бы побрал узел Деметруса! Апчхи! Никогда не умел его плести, - плетец укрылся от дыма плащом, спешно чертя свободной рукой линии развеивающего плетения.
Сизые испарения постепенно втягивались в появившийся из ниоткуда узор. Изволд бранился и чхал. Сальва ухмылялся, наблюдая за его потугами.

71 - Крохи:
Сизые испарения постепенно втягивались в появившийся из ниоткуда узор. Изволд бранился и чхал. Сальва ухмылялся, наблюдая за его потугами. Устранение последствий неудавшегося плетения заняло десять минут. Закончив убирать за собой, Изволд громко вздохнул, вытер пот со лба. Неловко кашлянул и спросил:
-- Ты… чего хотел-то, наемник? Я довольно занятой человек и не каждому оказываю честь принимать у себя в доме.
-- О, - Сальва открыл ларец, показав деньги. – Думаю, для меня ты сделаешь исключение.
-- Думаю, да. На простенький узор хватит, - кивнул плетец, умело скрывая алчность. – Прошу, прошу.
-- Увы, но время не ждет. Я ничего не смыслю в этом ремесле, но, когда плетец говорит, что заклятье будет простым, значит не потребует больших усилий. Верно?
-- Верно, - нехотя согласился Изволд, понимая, что загнал себя в угол и заниматься заказом придется прямо сейчас.
-- Значит нет нужды ждать в твоем роскошном и, я не сомневаюсь, обставленном со вкусом, особняке. Ты наложишь узор и заберешь таланты. Быстро и качественно.
-- Да-да. Плетцы всегда работают качественно. Гхм, так что же клиент изволит заказать?
-- О, сущую безделицу.
Сальватор вынул кинжал, спрятанный за спиной и показал Изволду.
-- Я хочу, чтобы ты зачаровал вот этот рондель.
-- Хм, это можно. Что ты хочешь? Могу сделать так, чтобы оружие никогда не ржавело. Или всегда оставалось острым.
-- Зачем? – Сальва рассмеялся. – Клинок из темной стали заржавеет через тысячу лет, а, чтобы на лезвии появились зазубрены, нужно сойтись в бою с таким же. Какова вероятность, что это произойдет?
-- Темная сталь, светлая сталь, - проворчал плетец. – Мне все равно. Моя специальность – магия, а не металлургия. Говори, что придумал.
-- Я хочу, - заявил наемник, - чтобы ты наложил узор, который позволил бы кинжалу постоянно попадать в цель.
Изволд посмотрел на него, затем перевел взгляд на шкатулку. Разочарованно вздохнул.
-- Уходи, мечник. Здесь я тебе не помощник. Лицензия плетца выдается не абы кому и очень быстро аннулируется, если нарушаются правила Магистериума.
-- Но мы же в Десятиградье.
-- И что с того? Я – плетец, а значит гражданин Магистериума, а не вшивого союза полисов.
-- И кто об этом узнает?
-- Узнают, господин наемник, узнают. И накажут по всей строгости. Я рисковать репутацией за крохи не намерен.
-- Крохи, - прошипел Сальва. – Крохи? Я копил эти деньги год, рискуя головой. На эти, как ты выразился, крохи, отец будет кормить большую семью не один год!
-- А дворянин промотает не заметив. Что с того? Для меня имя важнее золота. Поэтому идите, Лента, идите и не возвращайтесь. Может быть какой-нибудь орочий шаман, объевшись мухоморов, попробует вам помочь, но уверяю – ни один плетец не станет.
-- Да что в этом такого, - взорвался Сальва. – я не прошу невозможного, только чтобы рондель всегда попадал!
Изволд взял его под руку, настойчиво ведя к черной калитке. Спокойно объяснил:
-- Ничего такого, если речь идет о соломенном чучеле или мишени с яблоком в центре. Но, когда ко мне приходит охотник за головами, и требует наложить узор с условием привязки синергетических нитей к крови, я говорю нет. Потому что магия, основанная на жертвоприношениях, ничем хорошим не заканчивается, господин Лента. Ничем!
Калитка лязгнула перед носом Сальвы. Плетец наложил узор, и дверца слилась с остальной частью ограды. Наемник постоял перед входом, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, что произойдет чудо, и плетец передумает.
-- Значит магия крови, - пробормотал он, глядя на элегантный рондель.
Рука будто слилась с удобной рукоятью из редкой драконьей кости. Темная сталь, вся в серебряных прожилках, оставшихся после отпуска в масле, казалось ждала, когда ее используют по назначению.
Он обязательно разузнает об этом, но потом. Сейчас его ждет работа.

***

72 - Объявление:
Объявление Золотые Ленты увидели не сразу. Слишком незаметным оно было на фоне общей картины. Сложно сказать, сколько там лежало людей. Даже Сальва с его смекалкой не решился бы назвать точную сумму. Тела распластали на поваленных временем эльфских менгирах. Тайнопись остроухих обагрилась кровью, но от этого понятней не стала.
Трупный запах стоял жуткий. Наемники прижимали рукавицы к носам, чтобы не лишиться завтрака. Карл послал нескольких расторопных парней вперед на всякий случай. Ублюдки давно ушли отсюда, но вдруг их ждал сюрприз в виде засады. К тому же, Дилан днем ранее видел кого-то в кустах во время ночного дежурства. Возможно, причудилось по пьяни. Фидесраальское вино и не такое творило с мозгами. А может и нет. Тогда стоило ожидать нападения в любой миг.
-- Работали тесаком для разделки мяса, - сказал Сальватор, оглядывая тела. – Не спешили. То ли страх совсем потеряли, то ли знали, что место здесь тихое, спрятанное от глаз, а эльфам до людей дела нет.
-- Тупые или смышленые, стало быть, - резюмировал Тиберий, потирая висок свободной рукой. В голове кантонца звенели колокола, как и всегда, когда он брал след. – Не то чтобы я жаловался, но пользы от этого немного.
-- Не спеши с выводами. Смотри, вырезали печень, сердце, почки. Языки. Видишь вот там, в каменном ложе пепел? Что-то употребили в пищу прямо здесь. Остальное забрали в логово.
Рик, один из норсийских новобранцев, присоединившийся к ним в прошлом месяце, согнулся в приступе рвоты. Глядя на него несколько других наемников последовали заразительному примеру.
-- К чему ты это говоришь? – спросил друга Карл.
-- Они не стали разделывать их на мясо, понимаешь? Обычно мясники заготавливают филейные части, грудины, бока, отрезая от тушек и засаливая, либо обжигая. А эти взяли только органы, остальное бросили гнить.
-- А ведь точно, - встрял Дилан. – Перебирают, что ли? Раскормились на человечинке?
-- Не думаю, - пробормотал Сальва. – Нет. Тут другое. Похоже на ритуальное подношение. Они не людоеды. Скорее культисты, что ублажают тотемных божков.
-- Здесь? В десяти милях от храма Аллат?
-- Когда Мать была для кого-то препоной?
-- Но ведь… Не знаю, жрецы могли сказать раньше. Ведь знали, что в округе творится. Послали бы кого с вестью до того, как люди начали пропадать на тракте не по одному, а целыми семьями.
-- Один или четверо – какая разница, Карл?
-- Ты знаешь, какая, - громко сказал Карл. Старый солдат сверлил взглядом напарника. – И какие люди. Мелирийцы. Бросают дома, спасаются бегством из неспокойного приграничья. Люди идут сюда в поисках новой жизни. И ждет их не ясное солнце и свежая еда, а погромы да ненависть местных, у которых вечно кулаки не тем заняты. А тут еще эти культисты.
-- Ты же не знаешь кто это. Может местные, у которых чесались кулаки, были заняты тем, чем надо.
-- И что с того?!
-- Тихо, Карл. Успокойся. Еще подумает кто, что Золотые Ленты на грани раскола.
-- К черту их. Речь о тебе.
-- Потом, Карл. Поговорим после. Сначала дело. Смотри.
Сальватор нагнулся и подобрал испачканный кровью пергамент. Его сорвали с одного из путевых столбов, на которых часто развешивают объявления для путников. Листком культист, что разделывал несчастных, вытер руки после того как закончил копаться во внутренностях. Сальва раскатал комок, всмотрелся в текст, одновременно поглаживая лист пальцами. Пергамент, а точнее – велень, был сделан из недешевой кожи новорожденного ягненка. Таким материалом пользовались разве что для составления важных документов о правах собственности на передачу имущества. Это сказало Сальве две вещи. Первая – культисты были безграмотные и недалекие. Вторая – тот, от лица которого развешивали подобные листы на столбах, был очень состоятельным человеком. Именно таких Сальва искал последний год. Он видел изменения, которых не замечали другие.

73 - Орден Теней:
-- Сим объявляется, - зачитал лист Сальва. – что Орден Теней ищет смельчаков ратного дела, мастеров меча и магии, что не убоятся зла и готовы сразиться с любым врагом ради светлого будущего человечества и доказать собственную храбрость, солдат удачи, которые готовы продать опыт в обмен на услуги. Спешите! Ибо добрые дела не медлят. По поводу работы обращаться к коменданту Деклассе. Ставка ордена находится в городе Золотые Ворота.
-- Слишком высокопарно, для тех, кто машет топорами - поморщился Дилан. – Писал кто-то из рыцарского сословия.
-- Расплодилось орденов, - проворчал Карл. – Куда ни сунься, вечно норовят крепостицу занять, пусть и полуразрушенную, да требовать дань во имя своего гузна. А как дело до рубки, так наемникам приплачивают. Вот и все благородство.
-- Такие не развешивают листки из кожи дороже твоих штанов на путевых столбах. Кто-нибудь слышал про них?
Наемники только пожимали плечами и отмалчивались. Странно, подумал Сальва, в ордене, где и без того хватает мечей и рук, которые их держат, вдруг появилась нужда для простых рубак. Что-то здесь не сходится. К тому же, он и сам ничего не слышал о рыцарях теней. А ведь основатель Золотых Лент постоянно держал руку на пульсе событий.
-- Ты хочешь к ним пойти?
-- Еще не знаю. Тиберий?
Кантонец стоял возле трупов, сосредоточившись. Ноздри широкого и плоского носа раздувались как у коня после заезда. Глаза, не мигая, смотрели на кровь. Не поворачиваясь, он сказал:
-- Готово. Я взял след. Можно ехать.
-- По коням, - скомандовал Карл, бросив отиравшему с колен рвоту норсийцу – Вылей на тела масло и брось факел. Не стоит привлекать в округу волков.
Тиберий вел их по одной ему видной тропе. Ленты свернули с тракта, углубившись в небольшую рощицу. Лиственницы, после ударивших утром морозов, спешно сбрасывали листву. Желтые, красные, сиреневые листья падали сверху, оседали в сочленениях доспехов, стелились густым ковром по стылой земле.
Без кантонца Лентам сложно было бы выделиться среди наплодившихся как грибы после дождя охотников за головами. Тиберий выигрывал для них время, самый важный ресурс, когда ищешь кого-то или стараешься вложиться в отведенный властями срок. Там, где другие тратили месяц, Золотые Ленты управлялись за неделю, всегда безошибочно находя преступников и их схроны. Тиберий не любил свой дар. Он приносил ему головную боль, которую кантонец глушил водкой. Но результаты того стоили.
Этот раз не стал исключением. Потратив два дня, ночуя под открытым небом и промораживая конечности на твердой земле, они нашли культистов у озерца близ Белого Леса. Края уже сковал лед, но в центре еще плескалась вода. Там плавали лебеди, громко крякая что-то на пташином языке. Зимородье славилось дивной красоты лесом, деревья которого даже летом были окутаны тонким слоем инея. Эльфы этого края называли себя снежными, носили подбитые белым мехом куртки, сливаясь с природой. Вместе с предельцами они были хранителями Перевала Великанов – торговой артерии, связывающей северную часть материка с южной. Зажатые с запада Льдистыми горами, с востока – Драконьими, везущим товары через их земли негоциантам ничего не оставалось, как признать их власть и платить самую высокую, и, как многие говорили с негодованием – несправедливую пошлину в Фиале.
Небольшая кучка – дюжины три, не более, людей собралась возле стоящей на берегу статуи. Хотя статуей этот грубо отесанный кусок камня можно было назвать с натяжкой. В угловатых срубах угадывался силуэт женщины на сносях, поддерживающей руками выпуклый живот. Перед изваянием стоял, обмазывая камень красным, лысый мужчина преклонных лет. Люди стенали, протягивая к божку руки, нагие, прижимавшиеся друг к другу, чтобы согреться и защитить от ветра слабых.

74 - Царица царей:
-- Скверно, - процедил сквозь сжатые зубы Тоффенбах.
На щеках Сальвы вздулись желваки. Нужно было отдать приказ к атаке, но он медлил.
Среди каннибалов были дети. Маленькие, лет шести-семи, держащие матерей за ручку, вытирающие локтем сопли с чумазых носов. Некоторые ели сырое мясо. Кровь текла по подбородку, пробороздив тонким ручейком грудь, живот и исчезая в паху.
-- Командир?
Одна женщина развернулась и увидела Золотых Лент. Показала на пришельцев рукой, закричав. Остальные прекратили ритуал, в нерешительности замерев. Так они и стояли, каждый, не спеша сдвинуться с места – наемники и культисты. Мелкие капли не то талого снега, не то холодного дождя забарабанили по коже доспехов.
-- Что делаем, командир?
Сальва молчал, сжав поводья узды как утопающий хватается за доску, оставшуюся после кораблекрушения. Старик стал раскачиваться, напевая монотонный мотив. Они стояли далеко, в низине, слов было не разобрать. На мужиков песня подействовала возбуждающе. Первым, за что они схватились, была не одежда, а оружие. Простые дрыны да косы – оружие крестьян. Не чета холеным мечам, копьям да секирам в руках бывалых воинов.
Пора было давать приказ, но язык внезапно прирос к небу. Сальва растерялся, пожалуй, первый раз в жизни, хотя и знал, что за слова нужно сказать. Перебить их всех до единого. Стариков, мужчин, детей. Засунуть клинки в пузо и выпотрошить так же, как они поступали с невинными путниками. Вот что следовало сделать. Он набрал в грудь воздух, открыл рот.
-- Делаем работу, парни, - велел Карл, понукая коня в галоп. – Рубите всех, кроме детей. Мальцов забираем с собой. Отдадим в приют.
-- Получим меньше, - недовольно проворчал кто-то из десятиградцев.
-- У всех на шеях ожерелье из зубов. Сорвать как доказательство и дать коменданту форта. А сколько трупов останется лежать у камня никого не волнует. Вперед!
И они понеслись вниз. Из-под копыт летели комья жухлой травы и липкая грязь, оседающая на голенищах сапог, попонах и луках седел. Карл, не замедляя ход, вынул меч из ножен. Ему вторили остальные.
Крестьян смяли точно те были соломенными чучелами. Кого затоптали сразу, кого загнали на обледенелое озерцо. Некоторых мужиков, достаточно крепких, чтобы не дрогнуть перед несущимися на них всадниками, порубили на куски без жалости. Головы летели точно срубленные под корень кочаны капусты. Тех, кто пытался спастись на льду, ждала холодная смерть. Тонкая серая корка ломалась под ногами и люди с криками уходили под воду, чтобы уже не выплыть.
Все было кончено спустя минуту. Вокруг остались только трупы да плачущие дети. Сальватор шагом направил коня к каменной бабе. Как ни старался, не сумел держать взгляд ровно. Вот малышка, что плачет, вытирая слезы кулачками, измазанными липким и красным. Вот мальчик, тянущий за руку мать, будто все еще не понимает, что та больше не поднимется. Горло сдавил спазм. Так, окаменев в седле, он и доехал до статуи.
Предводитель культистов, старик с седой шевелюрой и легкой щетиной, лежал у коленей божка. Мертвые серые глаза уставились на бабу. На негнущихся ногах Сальва срезал ожерелье из зубов с шеи. Между резцов, коренных и гнилых с дырками висел медальон. Он снял висюльку с цепи и бросил Дилану, помогавшему одевать детей.
Наемник поймал безделушку на лету, повертел в руках, словно ждал, что неведомая сила прогонит дождевую хмарь и солнце засверкает на золоте. Хмыкнул:
-- Дева и лев. Теперь понятно, почему жрецы Царицы Царей молчали в тряпочку. В храме молятся за успешные роды, куря благовония, а за его порогом приносят кровавые подношения кому-то еще, чтобы наверняка. Этот старик не главный храмовник часом?
-- Понятия не имею, - медленно проговорил Сальва, рассматривая изваяние. – И не хочу знать.

75 - Черта:
-- Ты ли это – усмехнулся рыжий наемник, пряча медальон в кармане. – Человек, который желает знать все?
Золотые ленты обыскивали одежду, оставленную культистами у берега. Тиберий подсчитывал связки с зубами. Кости мелодично звякали друг о друга. Кто-то уже споро рыл общую могилу.
-- Люди меняются вместе с миром, Дилан.
Каменная баба безучастно взирала на них, руками обхватив живот. Старик обмазывал изваяние кровью, обновляя истершиеся символы. Что-то из древнего имперского с примесью современного диалекта десятиградцев. Заговоры на обильный урожай, теплую зиму и удачу в ратном деле. Последний рунир, подведенный наполовину, можно было перевести как львицу или мать.
Мать. Сальва простонал. Ну конечно, культисты в своей вере зашли в совершенно далекие дебри. Когда Аллат осталась нема к колосьям пшеницы и ячменя, они обратились к темной ее стороне, принося кровавую дань. Магия, основанная на жертвоприношении. Кажется, Изволд был прав. Это всегда заканчивается плохо.
-- Поговорим?
Карл сумрачно глядел на каменный идол, сцепив руки за спиной.
-- Ты выбрал явно не лучшее время для беседы.
-- Другого может не быть. У каждого есть черта, после которой не будет возврата, напарник. Сегодня ты ее прочувствовал на собственной шкуре. За ней – пропасть. Переступишь и упадешь так низко, как никогда прежде.
-- Не нужно читать мораль, Тоффенбах. Я знаю этот мир. Его ночь и его день. Я разбираюсь по какую сторону нахожусь.
-- Дети, Сальва. Если бы не я, ты мог приказать то, о чем жалел бы всю оставшуюся жизнь. Скажешь, я не прав? Молчишь? Правильно, молчи. Я буду говорить. Я наблюдал за твоим ростом. Каждую неделю ты открывал для себя что-то новое, познавая и изучая, радуясь тому, что приобретал и делясь с другими. Но, раз обжегшись, изменился. Та девушка, Греттэль.
-- Что с ней?
-- Ее забили до смерти, вот что. Смерть не из приятных. Милосерднее всего было всадить кинжал в сердце. Но легкая смерть не входила в твои планы. Ведь тогда Золотые Ленты не могли прославиться в один миг. И этот, из Душителей. У него была семья, были дети. Ты отрубил ему голову без милости. Без сомнений. Ты понимаешь, к чему я веду, Сальва?
-- Да, Тоффенбах. Ты боишься, что я стану таким же как они и потяну вас за собой. Головорезом без принципов и прочего. Только есть одно «но». Греттэль любила убивать. От ее забав пострадали семьи Золотых Ворот. Она заслужила такую участь. А тот преступник с рубиновыми серьгами был не лучше. Как думаешь, дети станут горевать по ублюдку, без жалости вешающему на ветвях людей? Думаешь, он был ласков и нежен с женой и детьми? Я считаю, что нет.
-- Ты говоришь, что у каждого есть предел, Тоффенбах, но не думай, что знаешь его. Не тебе быть моей совестью. Я видел, как ты избавился от Уоллеса у подъемного моста. Всадил ему кинжал под ребра, и не раз. Он был случайным свидетелем, даже не опасным. Его можно было вырубить, ударить рукоятью по затылку, сдавить сонную артерию. Но ты выбрал смерть – потому что она эффективнее устраняет препятствия. И главное – навсегда. Так что не говори мне о черте. Ты никогда ее не видел.
-- Помнишь, что я казал тебе, когда ты показал мне прирученного волка? – хрипло сказал Карл. С каждым словом из его рта вырывались облака пара.
-- Я помню все. Таков уж я есть. Убить может каждый, но оставить жизнь – единицы. Вот что ты тогда сказал.
-- Именно. Я знаю, почему ты это делаешь, Сальва. Хочешь стать знаменитым, богатым. Ждешь, когда тебя представят ко двору. Вот только дожу, графам и баронетам плевать на наемников. Они нас не отличают от бандитов и используют как оружие для мелких войн с соседями. Сколько раз тебя приглашали во дворец дожа? В этот красивый и не достижимый храм голубых кровей, с пилястрами на колонах и мраморными грифонами у подножия ступеней. Ты не был там ни разу, хотя избавил город от всех шаек на многие мили окрест. Люди стали чтить и прославлять тебя после этого? Нет, не стали. Они бросают в нас огрызками и убегают с хохотом. Не переступай черту, Сальва. Оно того не стоит. Она того не стоит.

 76 - Алые Плащи:
Сальва вспыхнул и, ничего не ответив, ушел к своей лошади. Серая масть жеребца не скрывала грязь, поэтому Сальва принялся отирать бока от грязи щеткой. Старая привычка, приобретенная в Каррэнстале. Когда Дорэл Матэвел приезжал с охоты, он давал медный грош своему лучшему слуге – послушному и исполнительному конюху, и тот спешил выполнить работу в лучшем виде.
Конюх, желающий стать лэндлордом. Как же легко читаются сокровенные мысли другими! Случались моменты, когда Сальва ставил себя выше других. Думал, что он умнее людей, быстрее, сильнее… Но наступал следующий день, следующая встреча с кем-то, кто делает то же, что и он, но гораздо лучше, легко сбивающая спесь с выскочки, и перед найденышем поднималась еще одна вершина, на которую следовало взобраться. Сейчас Сальва скатывался с такой горы. Карл был прав во всем. Дож не примет его во дворце, а титул стоит много больше, чем он заработает за десятилетие. Глупый конюх и детские мечты разбиваются о стену.
Но он не мог взять и забыть Каталин. Кто-то назвал бы это любовью, кто-то - амбициями. Сальва хотел верить, что им суждено встретиться еще раз, как в детских сказках, когда принц расколдовывал принцессу и затем они жили долго и счастливо. И пока он не перепробует все способы воплотить эту сказку в жизнь, Сальватор не отступит.
Последние птицы, отдыхающие на заиндевелых ветвях Белого Леса, вспорхнули, сбиваясь в клин. Их спугнул оглушительный свист, донесшийся из-за деревьев. Его тут же подхватили с другой, ответив с другой стороны озера. Десятки посвистов, каждый на разный лад, предупреждали Золотых Лент. Сальва посмотрел на Тоффенбаха. Бывший капитан замковой стражи кивнул, давая понять, что понимает ситуацию, вытащил меч из ножен и медленно бросил на землю. Сальватор и остальные последовали его примеру. Они были профессионалами, послушными приказам командира, но главное – не дураками. Их окружили. Ситуация складывалась не в пользу наемников.
Только когда Дилан с кислой миной сложил лук и колчан у мешка зерном, принесенного культистами, они показали себя. Безликие фигуры в темных одеждах с ярко-алыми плащами. У каждого в руках лук с приложенными к тетивам стрелами. Дюжина с левой стороны, вторая с правой. И только Шестеро знали, сколько еще скрыто в резерве.
-- Хтонова печенка, следовало выслать дозорных, - прорычал Тиберий. – Позволили провести себя как простаков.
-- Ага, - скривился Дилан. – Пока мы шли по следу людоедов, они шли по нашему. Ирония, мать ее, судьбы.
От держащей их под прицелом группы отделилась одинокая фигура, пружинистым шагом приблизилась к застывшим Лентам. Ей оказался высокий блондин с лицом, точно высеченным из камня десятиградским скульптуром – ухоженным, лишенным прыщей, бороды, гладким, точно отполированный кусок мрамора. Длинные волосы выбивались из-под капюшона закрученными локонами. Ни дать, ни взять херувим без крыльев. Мерзкая ухмылка кривым шрамом исказила идеальные черты переговорщика.
-- Кого я вижу? Никак это прославленные Золотые Ленты стоят здесь, рядом с горой трупов? Решили немного запятнать руки? - На лбу херувима выступила одинокая морщинка от притворного недоумения. – Сальватор из ниоткуда и Карл Тоффенбах. Вы так щедры. Нет, я не могу принять такой дар. Нет, нет, нет.
Все так же ухмыляясь, он протянул руку к связке ожерелий, удерживаемых Карлом. Тоффенбах, казалось, не мог решить, следует ли подчиниться или просто двинуть кулаком по лицу херувиму, чтобы придать тому более людской вид.
-- Алые плащи, - сказал Сальва. – И Хейл, Белая Роза (?). Кто бы еще осмелился, как не вы.
-- Вы нам льстите, - рассмеялся херувим.
-- Самые известные ублюдки Десятиградья. Кому как не им, - вставил Дилан.

77 - провести нас можно только раз:
Херувим проигнорировал колкость, продолжив как ни в чем не бывало:
-- Вы так добры, право, не стоило этого делать. Не стоило выполнять за нас всю работу. Слухи о благородстве Лент явно идут впереди них. Конечно, детей можете оставить себе. Никогда не понимал этих извращений с карапузами, но каждому свое, господа. Каждому свое.
Хейл застыл с протянутой рукой и восковой улыбкой на лице. Карл молча вручил ему трофеи. Он был не мастаком точить лясы, предпочитая руки языку. К тому же, Тоффенбаху нечего было ответить – сегодня удача не на их стороне. Пытаться что-либо сказать сейчас, будь то жалобы на жизнь, угрозы или надежда уязвить Алых Плащей хотя бы словами - бесполезная порча слов, которые унесет ветер.
-- Спасибо, спасибо, - Хейл снял бежевый шаперон, склонившись в элегантном поклоне, как будто перед ним были не уставшие после долгой езды верхом, с вымаранными в чужой крови и грязи одеждами наемники, а изнеженные негой светские вельможи. – Но вынужден покинуть столь приятное общество. Дела не ждут!
-- До скорой встречи, друзья - напоследок сказал херувим, пятясь к своим людям и не сводя глаз с Лент. – Ведь мир так тесен и таким храбрецам как вы и мы еще не раз суждено встретиться на большаке. Кто знает, может вы опять спасете нас от бедности!
Когда последний из Алых Плащей скрылся из виду, Сальва медленно выдохнул. Больше всего он боялся, что кто-нибудь из его людей сделает глупость и потянется за клинком. Тогда бойни не удалось бы избежать. Он мысленно поблагодарил Тоффенбаха за рассудительность – у наемника действительно был наметан глаз на нужных людей.
Золотые Ленты, понурив головы, седлали коней. Похоронив культистов в общей могиле, солдаты набросили петлю на толстую шею божка и, взявшись за другой конец, повергли идол. Каменная голова и часть левой груди откололись и скатились к озеру, проторив дорожку в тонком льде. Сальватор наблюдал за их трудами с усталой удовлетворенностью. Хоть что-то они сегодня сделали как полагается.
-- Неужели мы им так это и оставим? – спросил Дилан, когда кони отдохнули и готовы были тронуться в обратный путь. Наемник посадил впереди себя толстую и некрасивую девочку, отдав ей собственный полушубок из беличьих хвостов, чтобы было теплее.
Дети все еще их боялись, но плакать и звать на помощь перестали, что было хорошим знаком. Сальве подумалось, что они еще не так испорчены, как их родители. Может оставался шанс, что из них выйдет толк. Ему хотелось в это верить, хотя перед глазами все еще стояла картина мальчиков и девочек, поедавших человечьи сердца, картина последующей расправы и прижимающиеся к мертвецам маленькие тельца, не знающие, где еще искать защиту от острой стали.
-- Нет, - спокойно и громко ответил Карл. – но что мы можем сейчас поделать? Гнаться за ними? Какова численность Алых Плащей, Сальва?
-- Пятьдесят человек. Было полгода назад, когда я в последний раз наводил справки.
-- Нас почти в половину меньше. И пусть каждый из нас стоит двоих, а то и троих, целыми и невредимыми мы после сражения не выйдем. Если будем обнажать клинки при каждой встрече с другими наемниками, велик шанс, что Золотые Ленты вскоре изрядно поредеют, а то и вовсе исчезнут. Радуйтесь, что они не стали забирать коней и оружие, хотя могли.
-- Больше они нас врасплох не застанут, - пообещал им Сальва. – провести нас можно только раз. И Хейл уже его использовал.

Глава 7

Часть обозов была перевернута. Один, сорвав переднюю ось и растеряв колеса, съехал с деревянного моста через реку Шнур и медленно тонул в стылой воде. Одна из лошадей сломала ногу и ее милосердно умертвили. Всюду валялись черепки посуды, оловянные кубки и ложки, стеклянные бусины.

78 - Цветы и овации:
Мужчин разбойники привязали к огромному дереву. Один из головорезов, толстяк с красными пятнами на лице и бельмом на глазу, гоготал, прижигая им пятки горящей хворостиной. Из желтых лавровых кустов виднелись несколько голых задниц. Оттуда же доносился пронзительный женский писк и отборные ругательства.
-- Ори, тварь! Голоси. От этого только тверже стоит, - вещала правая задница.
Левая молчала, методично покачиваясь.
-- Горячо? Горячооо! Бо любит горячо, - хохотал толстяк с бельмом, охаживая связанных горящей веткой. – Бо тоже жгли. Больно жгли. Бо кричал. Но не перестал любить, когда горячо. Горячо? Горячооо!
Трое были так увлечены своим занятием, что не обратили внимания ни на тихие шепотки, ни на цокот копыт, приближающийся к ним со спины. Карл потянул за лямку, вытягивая клевец из удобной петли при седле. Наемник подошел к толстяку с бельмом. Примерился к его голове, замахнулся, ухнув. Стальной клюв вошел точно в затылочную кость.
-- Больно. Бо не любить, когда, - пробормотал толстяк.
Затем колени его подогнулись. Бандит плюхнулся наземь, умерев в непристойной позе.
Сальватор тоже зря время не терял. Лента достал из ножен, расположенных, как и у Дилана, за спиной, клеймор. Темная сталь была идеальным ночным оружием. Ни единого отблеска при свете костра или осколков Астарты. Одного насильника он стеганул по ягодицам. Другому перерубил позвонки. Брызнула кровь. Заверещали женщины. Сальва не обратил на них внимания.
Держась за свой зад, последний из оставшихся в живых беззаконников, голося что-то про мать и едрену вошь, пытался натянуть штаны одновременно держась за ушибленную филейную часть. Сальва не стал ждать. Острие ронделя вонзилось в правый глаз головореза, добравшись до мозга. Труп с приспущенными шоссами фиалкового цвета повалился на верещавшую девицу в разорванном платье.
-- Помогите!
-- Уже помог, - недовольно проворчал Сальва.
-- Насилуют!
-- Уже нет. Все мертвы. Можете не благодарить.
--Я вся в крови.
-- Это не ваша кровь. Все будет хорошо, отстираете. Щелоком все отстирывается.
Ни слов благодарности. Ни звона монет. Настроение Сальватора висело между тем, что испытывает висельник, идущий на казнь и городским нищим, которому подали вместо медяка краюху хлеба. А что еще он ждал? Цветов и оваций от перепуганных путников? Напрасно.
Дела так и не наладились. Золотые Ленты вернулись в Фидесрааль с пустыми карманами, тогда как Алые Плащи наверняка получили щедрое вознаграждение. Издержки воинам Сальва покрыл из своего кармана. Приходилось признать – золотое время охотников за головами подходило к концу в виду того, что желающих до такой работы развелось больше чем мышей в амбарах с зерном. Конкуренция заставляла затягивать пояса и быть более осторожными, ведь теперь не только головорезы грозили укоротить тебе век, но и собратья по ремеслу.
Карл развязал пленных. Ими оказались мальчик лет двенадцати, молодой мужчина с лысой головой и двухнедельной щетиной и седой отец семейства. Отец тут же бросился помогать прийти в себя дочке и жене. Его сыновья смотрели на наемников исподлобья, не ожидая ничего хорошего.
-- Вы спасли нас. Благодарим, - сухо сказал лысый мужчина. – Еще немного и… и…
Мальчик расплакался. Лысый принялся его успокаивать. Тем временем отец семейства привел женщин. Он горячо пожал руки наемникам, не переставая благодарить. Сальва деликатно отводил взгляд от грудей молодки, плохо скрываемых разорванным платьем. Карл не отводил.
-- Я Тульвен, - назвался отец семейства. – Это Клода, жена моя, стал быть. Рядом с ней Жози, падчерица. А с Германом и Францем вы уже раззнакомились. Спасибо вам, добрые люди, огромное. Не иначе сам Арий прислал своих воинов нам в помощь.

79 - доблесть и медлительность:
Клода тоже горячо поблагодарила спасителей. Жена Тульвена оказалась на удивление сильной женщиной – могла улыбаться и делать вид, словно забыла о том, что ее минуту назад насиловали в недалеких кустах. Жози была другой. У падчерицы дрожали губы. Она пялилась на изгвазданное в крови платье, которое теперь годилось разве что на тряпки. Сальва не думал, что девушка сможет прийти в себя. Он мало знал женщин, но пустой взгляд говорил о многом.
-- Не спеши кланяться перед ними, отец, - вдруг вспылил лысый мужчина, по-видимому Франц. – Посмотри на их коней. Там, у седел привязаны ленты. Вы ведь те наемники, да? Знаменитые охотники за головами? Что же, погано вы делаете свою работу.
-- Мы делаем ту работу, за которую платят, - пожал плечами Сальва, но холодок вины все же кольнул нутро.
Может быть Тоффенбах был прав? Он стал другим, жестким, безразличным. Жестоким. Дорога, начатая в дебрях Душилесья, привела его совсем не туда, куда хотелось. Видимо те, кто хотел чего-то добиться, никогда не ходили прямыми путями.
-- А если не заплатят, значит, можно спокойно проезжать мимо? Я видел вас там, у края дороги. Видел, как спорили, кивая в нашу сторону. Наблюдали, как нас хлещут огнем. Взвешивали, во сколько вам обойдется помощь.
-- Франц, - упреждающе произнес Тульвен, поглядывая на наемников и обнимая жену с падчерицей. – Не нужно.
-- Не нужно, Отец? Не нужно?! Если бы они поспешили, если бы думали о людях, а не о талантах, которые могут от нас получить, маму и Жози… Их бы не успели…
Герман снова начал плакать. Франц вновь принялся его успокаивать. Наемники не отвечали. Все стояли, неловко сбившись у костра, не зная, продолжить ли хвалить доблесть Золотых Лент или начать их бранить за медлительность.
-- Стало быть, вы Золотые Ленты, - хмыкнул Тульвен, переминаясь с ноги на ногу. – Выходит, мы должны вам за помощь. Так вроде бы у вас заведено. Хм-м, думаю это справедливо. Но, добрые люди, мы всего лишь беженцы, которых еще и ограбили по дороге. Эти трое… Они отстали от остальной ватаги. Захотели развлечься. Так они сказали. Они звали себя артелью Вальгена Однорукого.
-- Слыхали, - взвешенно сказал Карл. – Но власти не спешат предлагать таланты за их головы. Ждут, когда таких как вы, простых людей, начнут резать на трактах десятками, извините за прямоту.
-- Извиняю и ценю, - склонил голову Тульвен, отпуская жену. Клода увела Жози к уцелевшему возу искать целую одежду. – Но, как уже сказал, то немногое ценное, что было нажито, у нас забрали. Я не знаю, что можно вам отдать. Все наше – теперь ваше. Забирайте. Жизнь всегда дороже любых вещей.
Наемники переглянулись. Карл вопросительно согнул правую бровь. Сальва улыбнулся уголками губ и кивнул. Они неплохо знали друг друга и понимали без слов. Найденыш перенял суровость бывшего наставника, его склонность к насилию во благо, но также и Тоффенбах научился милосердию и доброте у того парня, который помог им справиться с Девой Леса.
-- Я думаю, мятного отвара у вас в чайнике, да верной картошки с топленым салом, что доходит в котле, будет достаточно, чтобы рассчитаться, - сказал Карл и редкая улыбка тронула его лицо.
Наемник первым сел к костру, подставляя руки, чтобы получить тепло – редкий гость поздними осенними ночами. Сальва встал возле друга, привалившись о перевернутый воз, слыша, как мать успокаивает Жози с другой стороны. Сальва поднял толстую ветку. Срубил сучья, сотворив поленце. Затем достал из-за голенища маленький ножик, которым чистил кожуру с овощей и чешую с рыб. Прикинул примерный размер и форму. Принялся состругивать кору.
-- Охотно отблагодарим, милсдари, - хлопнул в ладоши враз повеселевший Тульвен. – Скажу больше – я ничуть не расстроен, что нам помогли вы, а не какие-нибудь странствующие рыцари, которых полно на турнирах, в щегольских доспехах, но на трактах днем с огнем не сыщешь. А вы, хоть и не благородных кровей, но пришли в час кручины. Я скажу так – вы больше люди, чем они, с их липовой честью и надуманным кодексом, который перестают уважать, как только получат свои шпоры.

80 - Фитиль:
Картошка разварилась до состояния кашицы. В кастрюлю бросили кусок масла, тут же растаявшего желтым озерцом. Полученное непаханое поле с жирным водоемом засеяли петрушкой и укропом. Тульвен добавил внутрь отваренных ранее бобов, перемешал. Карл, наблюдая как из картошки, зелени, шкварок и бобов получается нечто вкусное, глотал слюну. Тем временем вернулась Клода. Жена переоделась, привела волосы в порядок. Достав из вещевого мешка краюху хлеба, начала отрезать куски сидевшим у костра. Руки дрожали, но помощи никто не предлагал. Все понимали – Клода должна сама о себе позаботиться. Ей это нужно больше, чем забота других. Потому что иногда нужно черпать силы только в себе.
Франц поднял с земли глиняные миски, протер их полотенцем и раздал присутствующим. Тульвен нашел черпак, оказавшийся в шаге от лежавшего в непристойной позе бандита со спущенными штанами. Зачерпнув им из котла, отец семейства наградил щедрой порцией спасителей. Карл тут же принялся работать ложкой, вычищая миску так быстро, словно на донышке был зарыт клад. Сальва не торопился, давая блюду остыть, хотя желудок противно урчал – они за весь день перекусили только яблоком. Найденыш не любил бросать работу на полпути, поэтому помалкивал и продолжал строгать полено.
-- Беженцы, говорите? – спросил у пострадавших Тоффенбах с набитым ртом. – Отчего бежите?
-- Не от чего, - поправил Франц, крепче прижимая к себе вздрагивающего от каждого шороха Германа. – От кого. Наша семья открыла портняжную мастерскую в Золотых Воротах. Думали, что начнем новую жизнь, потому как в Мелирии людей душат поборами и честному человеку требуется не жить, а выживать. Думали, в Десятиградье будет легче.
-- И что, в Золотых Воротах уже не нужны швачки и портные? – удивился наемник.
-- Куда там, господин, - всплеснул руками Тульвен. – Конечно нужны. Умелые руки всем нужны. А шить мы умели. Дублеты, котты, блио, жиппоны. Любой материал от кожи до шелка на радость заказчику. И дело у нас спорилось, уважаемые Ленты, ой как спорилось.
Семья согласно кивала. Даже Герман, плохо понимающий, о чем говорят взрослые. Мальчик покачивался на коленях брата, постепенно засыпая. Он наблюдал за плавными и точными движениями ножа Сальвы, зачарованный проступающими контурами фигурки.
-- Вот только не всем нравилось видеть, как мелирийцы, пришлые люди из бедной страны без короля, но с выводком самодержавных князей, богатеют, тогда как они, по их словам, становятся все беднее. Сперва мы пережили погром. Средь бела дня орава людей с топорами и дубинами принялась рубить нашу лавку, самую, скажу вам с гордостью, богатую на рыночной площади. Но это не беда. Сукно и инструменты мы дома держим, продаем лишь то, от чего заказчики отказываются. Мы продолжили жить и делать вид, что ничего не произошло. И зря. Нужно было трогаться с места еще тогда. Потому как злоба людская, она ведь как фитиль, уважаемые Ленты – постепенно тлеет, подбираясь к воспламеняющему все и вся заряду. И когда ночью накануне самайна, аккурат перед началом листопада, стало быть, в окна полетели горшки с горючим маслом, а вслед за ними зажженные факела, я окончательно уверовал в то, что не удастся нам прижиться в Десятиградье Никому из мелирийцев не удастся. Потому как фитиль вот-вот догорит и что-то произойдет. Будет взрыв и, я не хочу, чтобы моя семья оказалась погребена обломками. Поэтому и хочу вас попросить еще об одном одолжении, милсдари Ленты.
Герман тихо посапывал. Сальва закончил работу, подул, сдувая опилки, повертел фигурку под разными углами. Удовлетворенный результатом, подсел к Тоффебаху и принялся за еду. Трапеза принесла огромное удовольствие, что было странно, ведь состояла из совсем простых ингредиентов. Будучи учеником Георгин, Сальва создавал куда сложные блюда, чтя границы возможного, не пересаливая и не переперчивая. Сальватор был строгим критиком и понимал, что скромные запасы потерпевшей семьи не шли ни в какое сравнение с тем, что он делал, или что едал в самых дорогих ресторациях Десятиградья, когда Золотые Ленты праздновали очередную победу над шайкой ворья или разбойничьей артелью. И все же, вкуснее еды он не пробовал очень, очень давно. А может, дело и вовсе было не в ней.

81 - Волчок:
-- Что за одолжение, почтенный портной?
За телегой раздался тихий писк, с каждой секундой набиравший силу. Жози наконец выпустила на волю терзавшие ее чувства. Девушка визжала, плакала навзрыд и не могла остановиться. Клода поспешила к ней, чтобы успокоить. Маленький Герман, задремавший было на руках брата, вновь проснулся, услыхав сестру тоже заплакал. Тульвен ссутулился, словно ожидал, что его будут бить батогом за то, что скажет. Глава семейства обратился к наемникам:
-- Милсдари Ленты, тракт нынче стал опасным. А честных людей на нем найти труднее чем иголку в стоге сена, - Тульвен покосился на ощерившиеся иглами кусты терновника, произраставшие у обочины тракта. Злой ветер срывал с них последнюю листву, гнал по пустому тракту кругляши катуна из сухостоя. – Нам нужна охрана, милсдари, очень нужна. Мы возвращаемся домой, в родное княжество Бергет. Путь должен занять три недели. Если спешить - две с половиной, но… Сами видите.
Сальва видел. Одну повозку семья потеряла, еще одна стояла перевернутой. Ремонт оси займет полдня. Но даже тогда остается вопрос с лошадьми, потому что своих семья лишилась по вине разбойников. Тульвен, конечно же, собирался впрячь их лошадей, чтобы продолжить путь.
-- Денег при себе у нас нет, - развел руками Тульвен. – Но, по прибытии в княжество, я тут же сниму наличные с банковского счета. Все, что накопили. Пятьдесят талантов. Безопасность семьи для меня прежде всего. Что скажите, милсдари?
-- Что скажешь, Сальва? –спросил Карл серьезным тоном. – Туда и обратно. Вернемся до холодов. Считай, увеселительная прогулка.
Сальватор печально вздохнул и медленно покачал головой.
-- Спасибо за щедрую награду, но вынуждены отказаться. Мы спешим. В Золотых Вратах ждет одно дело, не терпящее промедления. Спасибо за ужин, было вкусно.
Тульвен поник, морщины в перемигивающимся свете угасающего костра казались глубже, чем были на самом деле. Франц сидел с прямой спиной, точно проглотил шпагу.
-- Что же нам делать? - тихо, будто говорил с собой, произнес Тульвен.
-- Берите только самые необходимые вещи и уходите. Вскоре шайка задастся вопросом, отчего трое приспешников не вернулись к ним этой ночью и решит вернуться. Если хотите жить, уходите без промедления. Этой ночью. Сейчас. Если вам повезет, вы встретите купеческий караван, к которому можете прибиться.
-- Пора, - сказал Сальва напарнику. – Лошади отдохнули. Хочу утром увидеть позолоту на арке городских врат. Да, и вот еще что.
Он опустился на одно колено перед Германом и протянул мальчику статуэтку.
-- Дарю. Это Люпус, волчок. Он когда-то был моим другом. Знаешь, многие верят, что, если статуэткам дать имя, они становятся оберегами от любых бед. Ставят их на подоконники, чтобы те хранили хозяев от воров, на тумбочки возле кровати, чтобы сон был тихим, а сновидения сладкими. Держи Люпуса в кармане. Он очень храбрый волчок.
Взлохматив Герману спутанные волосы, Сальва крепко пожал руки мужчинам. У обоих хватка была мягкой. Их руки не держали ничего тяжелее швейной иглы. Ночь разрывал надсадный вопль Жози, постепенно переходящий в хрип.
Когда они отъехали достаточно, чтобы семья Тульвена их не слышала, Тоффенбах сказал:
-- Купеческий караван, следующий из Десятиградья в Мелирию? Ты сам в это веришь, Сальва?
Не дав ему время найти нужный ответ, Карл пришпорил коня, вырываясь вперед. Сальватор постарался выбросить лишнее из головы, но не мог. Он ехал один, дыша холодным осенним воздухом и прислушиваясь к едва слышным стенаниям изнасилованной девушки.

***

-- Да разные про них ходят слухи в городе, - вещал Бородач, сдувая пену с деревянной кружки.
В корчме было шумно. Этим вечером в «Одалиске» пережидали шторм моряки и горожане. Пиво и вино переливались из бочек в кубки, девицы из борделей сонно танцевали на столах, что не мешало толпе улюлюкать и пытаться задарма их облапать. Корчмарь стоял у печи, потный, но довольный, кивками принимая заказы. Сильный дождь барабанил по черепице, ветер шалил с оконными ставнями.

82 - Мастер вор:
-- Какие?
Бородач одним глотком осушил половину кружки. Взялся за кувшин. Карл накрыл его руку своей, не давая наполнить кружку. Потребовал с нажимом:
-- Какие слухи, мастер вор?
-- Не так громко, - поморщился Бородач. – Наша гильдия не любит лишнее внимание, знаете ли. Враги есть у всех. Бают, что у ордена денег тьма-тьмущая. Я склонен этому верить, потому что нельзя появиться из ниоткуда, умаслить дожа в первый же день знакомства и купить огромное имение Вестфериев, которые и не собирались его продавать. Ребята они серьезные – шутить не любят. Наши было сунулись к ним, пощипать маленько казну, так их трупы до сих пор полощутся на флагштоке, подвешенные за лодыжки точно прапоры.
-- Что еще?
Танцовщица оступилась на скользкой от смальца столешнице и, не удержавшись, больно саданулась копчиком о деревянные половицы под громкий хохот. Бородач сбросил ладонь Карла и припал к кружке. Отер пенные усы, отрыгнул.
-- Странные они, таинственные. Вроде бы как любые капитулы должны верещать на каждом углу о своем легендарном прошлом, бить кулаком в грудь, давая клятвы не мыться три года в честь дам, побороть до жути много страховидл и парочку драконов в придачу, а эти – кто они? Откуда? Никто толком не знает. Просто пришли, вытолкали взашей Вестфериев, забрав родовые земли, развесили по округе объявления, а на любые вопросы готовы глотки перерезать. Говорят, называйте нас рыцарями теней и все тут.
- Продолжай, Бородач. Если я буду тянуть из тебя каждое слово, не будет тебе второй половины обещанного. Довольствуешься пивом и задатком.
-- Надо бы добавить, - проворчал мастер вор. – Плата за риск, так сказать. Потому что следующие сведения было нелегко достать. Кто знает, может мне за них ребра пересчитают сегодня ночью?
-- Это я тебе их сейчас пересчитаю, - прорычал Тоффенбах, беря Бородоча за грудки. – Разложу ровными рядками прямо на этом столе. Выкладывай, что знаешь да поскорее. Мы битый час тебя слушаем, но узнали только то, что и так каждый дурак в городе слышал.
-- Бьют! Убивают, – заголосил Бородач. На него никто не обратил внимания. Все обсуждали затянувшуюся грозу и ягодицы танцовщиц. – Честных людей мордуют!
-- Это ты-то честный? – скептически спросил Сальва. – Надо же, впервые вижу честных воров. Не голоси, связки порвешь. Будут тебе деньги.
Он отсчитал двадцать талантов золотом. Отчеканенные императоры прошлых эпох уставились на потолок харчевни мертвыми глазами. Бородач сглотнул, потянулся к грудке кругляшей дрожащей рукой. Сальватор молниеносно вонзил рондель между растопыренных пальцев, преграждая путь.
-- Говори, и пусть это будет стоящая информация, иначе мы зря потеряли время и за него ты заплатишь большими пальцами.
-- Годится, Лента. Мои пальцы еще никогда так много не стоили. Пришлось немного повозиться, но я узнал, что рыцари эти кое-что ищут здесь, в городе. Что-то связанное с волшбой, потому что с ними якшаются плетцы. Да-да, не морщитесь. Чванливые магики точно шелковые вьются вокруг Дамильера, магистра ордена. Мало что с рук не едят. Даже обрядились в цвета капитула. Бродят по городу, заглядывают в дома, плетут узоры, но что ищут не говорят. Орденцы дали им много приборчиков, которые плетцы установили в каждом квартале Золотых Ворот. Толку от них мало, попискивают только, как мыши в сене, но плетцы ходят довольные.
Наемники переглянулись. Рыцари и плетцы были двумя полюсами сил, равно отталкиваемых взаимным презрением. Что общего могло быть у них?
-- Это еще не все, - добавил Бородач, отставив наконец пиво в сторону и сгребая монеты за пазуху. – Вы должны знать кое-что еще, Ленты. Скажу бесплатно, так сказать авансом нашего возможного союзничества в будущем. Не только вы одни интересуетесь орденцами.

83 - Позолота сонной осени:
-- Это как раз не новость, - усмехнулся Сальватор. – То, что орден Теней располагает средствами, знает каждый, кто видел их объявление. Скажи, кого из нашего брата ты видел в городе?
-- Медведей Сильванны. Грифов Пустошей. Серебрянные Шпаги Норсии тоже здесь, обживают притон близ старого жальника. Розы Запада отираются в купеческой гильдии и делают вид, что им капитул до жопы. Ах да, еще эти удальцы. Как их… Запамятовал. Малиновые Береты?
-- Алые Плащи, - процедил Сальватор.
-- Да! Точно, они! Как видите, не вы первые подумали заработать на ордене. Советую поспешить, а то не успеете получить свою долю. Прощайте, Ленты, здесь есть пара кошельков, которым нужен новый хозяин.
Мастер вор вытер пену с губ пушистой черной бородой с редкими седыми нитями, натянул сиреневый бегуин с завязанным в узел на затылке вытянутым концом, и решительно вклинился в галдящую толпу моряков. Карл ритмично выстукивал костяшками пальцев по столу. Сальва размышлял.
Прислужница пришла забрать пустой кувшин. Наклонилась так, чтобы все присутствующие могли оценить прелести, которые скрывал только фартук и спросила, хотят ли наемники чего-нибудь еще. Ленты вежливо отказались, Тоффенбах с явным сожалением. Люди набились в «Одалиску» как сельди в бочку. Они кричали, выкрикивали здравицы и проклятия, отчаянно резались в карты, смеялись и бранились, но так и не смогли пересилить (?) шум ливня за дверью.
-- Может быть останемся? – с надеждой спросил Карл. – К хтону орден. Деньги у нас есть. Перезимуем в Фидесраале, а дальше видно будет.
-- Ты же знаешь, что не могу.
-- Ага. Знаю. Ладно, чего тянуть кота за яйца. Идем.
Натянув капюшоны до самого носа, наемники вышли из «Одалиски». Людей смыло с улиц. Никто не хотел мокнуть под дождем. Даже калеки забрались в разбитые бочки, хотя они давали такой же навес, как и лист лопуха. Тоскливо выли псы. Только крысы радовались тому, что конкурентов копаться в отбросах стало меньше. Грызуны облепили местные свалки с аппетитом чавкая огрызками яблок и куриными костями.
Тоффенбах пнул пару крыс мыском сапога, вымещая на них раздражение. Сальва знал, о чем тот думал. Не нужно быть плетцом, чтобы прочитать мысли человека, которого знаешь как облупленного. Карл вспоминал уютный домишко, оставленный из-за него, Сальвы. И гадал, поступил ли тогда правильно. Спас одну жизнь, загубил другую и отправил собственную на помойку к крысам.
Найденыш и сам не знал, чего стоит его жизнь. Может, это вселенская глупость – придумать цель и тащиться к ней, чувствуя, как с боков тебя обрабатывают палками точно провинившегося пса. Может, и нет этой цели, а есть только повод, чтобы просыпаться утром и делать то, что умеешь. Изо дня в день, пока не умрешь или выдумаешь повод этого не делать.
Серые улицы Золотых Врат вытянулись невзрачными и хлипкими домишками. Вода скатывалась с крыш, лилась в бочки и водостоки, смывая пыль, птичье дерьмо и позолоту сонной осени. Бесчисленные фонтаны, которыми славился город, ворчали, забитые палой листвой. Вода, не смотря на хлесткие струи дождя, зеленая и воняющая тиной, изливалась на брусчатку.
Сальва и сам готов был послать все к черту, сесть в седло и уехать к своим с пустыми руками, когда они нашли наконец резиденцию Ордена Теней. Тяжелые створки кованных ворот были призывно приоткрыты. Внутри Вестферии приказали разбить вечнозеленый сад. Туи облепили мшистые стены, ограждавшие имение. Можжевеловые кусты и элегантные тсуги ощетинились мохнатыми кронами. В центральной части сада, среди коротко стриженой, все еще зеленой травы, кипела битва. Самшитовые статуи, подстригаемые внимательными садовниками, изображали сошедшихся в поединке мечников и конных. Древесное оружие исчезало в лиственных доспехах одних, скрещивалось с топорищами других. Кто-то уже пал, сраженный копьями, иные оборонялись, планируя отступать к дому – особняку, чей кирпич был окрашен в бежевые цвета.

84 - Половина Победы:
Их встретили двое рыцарей, облаченных в доспехи дымчатого оттенка без шлемов. Велели следовать за ними. Наемники повиновались. Их провели между садового лабиринта. Обильно вобравшая влагу земля звучно чавкала под ногами. Казалось, что воинам тени плевать на дождь, на неудобные, сковывающие движения и пропускающие воду доспехи. Сальве подумалось, что эти двое получают удовольствие только оттого, что состоят в ордене и в жизни им больше ничего не нужно.
На небольшой мраморной площадке, в центре которой находился бассейн с подогретой подземными источниками водой, собралась пестрая компания. Одних Сальва знал, про других только слышал. Наемники всех мастей – разодетые в лучшие доспехи, при оружии столь экзотичном, что не каждый оружейник про него слышал. Обожженные солнцем республиканцы, берсеркеры Межиземья с горящими яростью глазами, невозмутимые и профессиональные кантонцы, холодные и белые как снег норсийцы, сжимавшие цепи с крючьями на концах охотники рабовладельцев, даже парочка зеленокожих орков перерыкивалась между собой на родном языке. На лицах у всех отражалась та же эмоция, что и у прибывших Лент – дикое разочарование. Наверняка каждый думал, что уж он то первым отхватит контракт от богатенького клиента. Вместо этого их заставили мокнуть под промозглым дождем в обществе друг друга.
-- Кого я вижу, это же мои старые друзья, Золотые Ленты, - паршивенько ухмыляясь протянул Хейл, картинно делая поклон и отводя левой рукой алый плащ. – Вы как всегда приходите вовремя. Сразу подарите заказ или мне подождать, пока вы его не выполните и забрать деньги?
Остальные заухмылялись. Слухи о поражениях расползались быстрее всего. Золотые Ленты поднялись слишком высоко, и оттого любой промах бил еще больнее. Наемники промолчали. Карл сделал вид, что зевает. Сальва изучал конкурентов, подмечая детали. Рефлекторно расправил плечи, начал разминать замерзшие руки, контролируя дыхание. Сулийский учитель, один из тех, с кем найденыш практиковал фехтование в свободное от выполнения заказов время, говорил, что готовность к бою – половина победы. Если ты подготовишь тело и разум к схватке, тебя не захлестнет волна адреналина, от которого прерывается дыхание, дрожат руки и сбоит сердечный ритм.
Их наниматель появился под бой барабанов, будто без ударных был бы кощунственно нарушен ритуал светского общения. Без доспехов, но в хламиде дымчатого цвета, одетой поверх шелковых одежд. Застыв под козырьком маленького эркера, он отбросил капюшон, и оценил наемников безразличным взглядом глаз цвета стали. Обычный человек с коротко стриженными волосами, у висков седина. Кожа пепельного оттенка приятно сочеталась с цветом одежд. Гладко выбритое лицо не выражало ничего. Рыцари, мокнущие под дождем в латах, молча преклонили колени, приветствуя магистра ордена.
Сальва перевел взгляд на его сопровождение, хмыкнул. По левую руку застыл, всем своим видом показывая презрение к людям, Герус. Эльф затесался в компанию к орденцам, неведомо за какие заслуги став приближенным магистра. Герус сделал вид, что не знает Лент, а может для него все люди были на одно лицо. По правую руку от пепельнокожего находились представители великого Магистериума. Плетцы выглядели тощими и хлипкими в этой компании, но все знали, что они куда опаснее любого из наемников. Сальва не особо удивился, заметив среди них Изволда. Хозяин черного дома в Фидесраале коротко кивнул Ленте, наклонился к магистру, нашептывая.
-- Замечательно, - бесстрастно провозгласил Дамильер, выслушав плетца. – Можем начинать. Будь у нас лишние люди или много времени, мы обошлись бы без вашего участия. Но приходится работать с тем, что имеешь. Орден Теней берет только лучшее. Мы велели собрать здесь наемников Десятиградья, потому что хотим решить дело быстро и качественно, а в дальнейшем, возможно, продолжить сотрудничество. Осталось решить последний вопрос.

85 - Таланты:
Дамильер хлопнул в ладоши. Плетцы выпустили из рук огоньки, что вознеслись над бассейном, осветив зону окружности (?) перед присутствующими. Капли дождя отражались в светильниках радужными оттенками.
-- У меня скверное предчувствие, - шепнул Карл.
-- Очень важный вопрос, - продолжал Дамильер, скрестив руки за спиной, – от которого зависит ваше будущее. Мир меняется, наемники. Что-то уходит, что-то приходит. Вы всегда были чуткими к таким переменам, моментально реагируя и подгоняя себя под новые условия. Мир меняется, мы его меняем. Действиями, поступками, решениями. И сейчас вам предстоит выяснить, стоит ли рискнуть всем, чтобы вписаться в новые реалии или навсегда уйти с арены.
-- Ради Шестерых, говорите, к чему клоните, да побыстрее - простонал кто-то из кантонцев. – У меня вода в сапогах уже хлюпает.
Никто его не поддержал. Все ждали, застыв в напряжении. Сальва осмотрелся, примечая детали сада – камешки, выбоины, керамические скульптурки садовых карлов, трусливо выглядывающих из кустов. Ему не было интересно, что скажет магистр. Они наемники, и что от них ждут понимал каждый. В таких делах всегда кончается потасовкой. Оставалось решить, нужно ли ему в это ввязываться и, если да, понять, как победить.
-- Терпение, воин, - безучастно сказал Дамильер. – Владение языком не главная ваша добродетель, и это хорошо, потому что нам нужны лучшие клинки мира, а не декламаторы. Самые отчаянные, самые опытные, самые смелые, самые смышленые. Лучшие из лучших. И сейчас мы выясним, кто из вас ими является. Я приказал дать десять тысяч талантов тому, кто останется на ногах к концу боя. Правила простые: по воину от каждого братства. Бой до сдачи оружия или до смерти. Никаких дуэлей. Все против всех. Здесь и сейчас. Немедленно. К барьеру, господа, если желаете завладеть деньгами.
Орденцы вынесли кованый сундук с открытым замком. Магистр легким движением руки откинул крышку. Золото было старым, тусклым и темным, с нитями паутины в углах короба. Дамильер сгреб в ладони кучу монет, погремел, бросил под ноги наемникам. Таланты звякнули, рассыпавшись по траве, падая друг на друга и скатываясь в бассейн.
«Пыль в глаза, но как же эффектно», отметил про себя Сальва. Он сделал мысленную зарубку при случае поступить так же. Люди готовы на многое ради богатства, а когда перед глазами сорят деньгами, уверяя, что могут дать намного больше, это подстегивает лучше любых плетей.
-- Так и знал, что будет сеча.
-- Всегда к этому сводится. Самый простой способ разрешить противоречия.
-- Рискуем или уходим?
-- Ты говоришь это, пялясь на таланты под ногами. Сам как думаешь?
-- Ты или я?
-- Я.
-- Может бросим монету?
Сальва покачал головой, дружески положил руку на плечо Тоффенбаху, чуть сжав пальцами кожу куртки. Оба знали, что Сальва давно превзошел учителя. Найденыш мог фехтовать с Тоффенбахом, Диланом и Тиберием закрытыми глазами. Он мог обезоружить их одним неуловимым движением. Мог отразить удар, используя силу противника против него.
Сальва вошел в круг, освещаемый магическими светляками. За ним подтянулись остальные наемники. В стороне не осталось никого. Слишком велика была награда. Этот сундук, думал Сальватор, вставая в пятую позицию Белькатора, позволяющую мгновенно контратаковать из обороны, откроет любые двери и уже сам дож будет искать со мной встречи, а не наоборот.
Десять человек приготовились разбогатеть или умереть. Десять человек обнажили оружие, выбирая соперников полегче и думая, не ударит ли ближайший наемник в спину. Ожили барабаны, задавая ритм бою. Крупная капля очертила контуры скулы Сальвы, сползла к подбородку и рухнула вниз, растекшись по золотому кружку.
-- Начали! – скомандовал Дамильер.

86 - Звон стали:
Все разом ожило, завертелось в стремительном ритме, растекаясь по реальности смазанными росчерками. Наемники бросились в бой, кто молча, кто выкрикивая насмешки в лицо противнику. Зазвенела сталь, пролилась первая кровь.
Берсеркер межиземья принял баклером удар заморской саблей, отступил на шаг и обрушил на республиканца топор. Лезвие раскроило лицо надвое. Наемник осел на колени. Желтые шаровары быстро вбирали кровь.
Норсиец несложным финтом заставил Вицлава, знаменитого больше любовными похождениями, чем умелым владением оружием, перейти в защиту. Затем батманом выбил меч из рук. Вицлав попытался схватить норсийца за шею, но напоролся на острие шпаги. Он закашлял кровью, глянул на свой живот. Расшитая розами шелковая рубашка обагрилась красным. Неловко отстранившись, освободив тело от шпаги, Роза Запада побрел на нетвердых ногах к бассейну. Не дошел.
Сальву атаковали двое. Не сговариваясь, они выбрали целью его, думая, что легко одолеют Ленту, оставшегося в одиночестве. Наемник пнул ногой таланты. Монеты взвились в воздух, сбивая темп противнику. Ушел вправо, уклоняясь от сокрушительного, но медленного двуручника орка. Ударил примом, выворачивая кисть до боли. Клеймор хлестнул зеленокожего по глазам. Орлиный Коготь взвыл, выпуская оружие и хватаясь за голову. Сальва довершил дело двумя диагональными ударами сотворив из орка кровавую литеру Х. Тут же крутанулся на сто восемьдесят градусов, вольтом уходя от меча второго наемника. Рейндир, лучший воин Сильванны, плюнул в него и тут же атаковал, спружинив от мокрой травы. Сальва не обратил внимания на плевок, принял выпад батманом. Затем ударил левым квартом. Рейндир ощерился, но удар заблокировал. Надавил, заставляя их гарды сцепиться. Затем наемник ударил Сальву лбом, разбив нос.
Лента отшатнулся, не выпуская меч из рук, попытался расцепить мечи. Рейндир не медлил. Наемник тут же пошел на сближение. Сталь пропела женским колоратурным сопрано и захлебнулась, когда лезвие столкнулось с рикассо его клеймора. Рейндир ударил во второй раз, но Сальва этого ждал. Он уклонился, ставя подножку. Рейндир потерял равновесие и грохнулся на пятую точку. Лента экономным ударом пригвоздил его к земле.
Огляделся, оценивая ситуацию. Норсиец получил полфута стали в печень и скончался на месте. Берсеркер крушил щит Грифа Пустошей, комично выпучив глаза и высунув язык. Гриф, сгорбившись, отступал. Он потерял оружие и его смерть приближалась с каждой выбитой щепкой.
Сальва поприветствовал нового противника. Кантонец был крепко сбитым парнем, в кольчуге, при одноручном мече и каплевидном щите. Он двигался медленно, следя за движениями Золотой Ленты. Сальва сделал несколько обманных финтов, провоцируя его на действия. Кантонец думал, что лишнее железо на теле сможет его обезопасить, поэтому пропускал скользящие удары, отвечая только на прямые выпады. Сальва танцевал вокруг него. Клеймор пел под осенним дождем голосами мертвецов. Кантонец лишь чуть опустил щит, думая перерубить Ленте ногу, когда тот в очередной раз обломает зубы о кольчугу. Найденыш перенес вес на правую ногу, ударил с воплем, вкладывая силы в один удар. Темная сталь разорвала кольчужные кольца, врубилась в шею, разрывая кожу, мясо, обрубая артерии, круша позвонки. Сальва ударил еще раз. Голова кантонца скатилась в бассейн.
Смахнув кровь с меча, наемник прервал победный рык берсеркера, потрясающего топором над трупом Грифа. Лента зашел ему со спины, отрубив правую кисть. Конечность прочертила параболу в воздухе и упала под ноги наблюдавшему за схваткой Герусу. Эльф ругнулся на человечьем языке, спесь на секунду сошла с окаменевшего лица. Не обратив внимания на увечье, берсеркер бросился на Сальву, намереваясь сбить с ног, втоптать в землю, изрубить на куски. Наемник рубанул в движении, ловя межиземельца на противоходе. Колено противно хрустнуло, и берсеркер пошатнулся. Сальва прыгнул, в полете выставляя перед собой меч. Берсеркер забулькал и обмяк. Окрашенная вайдой синяя борода уткнулась в клеймор.

87 - Лучший:
Услышав за спиной шевеление, он обернулся, встав в первую позицию. Левая ладонь привычно ощутила рукоять ронделя. Голова гудела после столкновения с Рейндиром. Боль, пока еще тупая из-за выделяемого боем адреналина, давала о себе знать пульсацией с короткими периодами. Увидев, кто перед ним, Сальватор невольно улыбнулся. Должно быть, он сейчас выглядел жутко, с распухшим, сбитым налево носом, в чужой крови, возвышаясь над мертвецами, что мгновением ранее были людьми.
-- Не пошутишь, Хейл? – спросил Сальва. – Не предложишь отдать золото тебе? Нет? Молчишь?
Херувим медленно, чтобы не дай Шестеро не спровоцировать Ленту, положил меч. Затем вынул кинжал и так же неспешно избавился от него. Поднял пустые руки, премерзко ухмыляясь. Хейл выглядел чистеньким – вылитый ангелочек, спустившийся на землю. Накрахмаленная рубаха со стоящим даже во время ливня воротом, блестящие, отполированные сапоги, кожаная курточка, перчатки из оленьей шкуры, новые, только что с прилавка. Ни единого пятнышка грязи. Он выжидал, понял Сальва. Не вступал в бой, ждал в сторонке, пока мы перебьем друг друга. Надеялся добить того, кто останется. Вымотанного схваткой воина легко убить. Неожиданно Ленту захлестнула волна отвращения к этому выродку.
-- Подними меч, - прохрипел Сальва.
-- Я не самоубийца, - все так же ухмыляясь ответил Алый Плащ, - чтобы выходить один на один с лучшим фехтовальщиком Десятиградья, только что за неполную минуту хладнокровно разделавшим четверых знаменитых наемников. Нет, нет, нет, Лента.
-- Подними меч, не то…
-- Не то – что? Убьешь меня? Благородный Сальва, защитник детей, спаситель городов, гроза разбойников убьет безоружного, сдавшегося на милость победителю?
Он его провоцировал. Хотел вывести из себя, чтобы развязать руки своим ребятам. И тогда…
Сальватор глубоко вдохнул. Задержал дыхание, считая до пяти. Выдохнул. Облачко теплого воздуха вырвалось наружу из рта, ноздрей, словно табачный дым, медленно тая и растворяясь в вечерней прохладе. Злость растаяла вместе с ней. Сальва снова владел собой. Он недооценил Хейла. Он был коварным соперником. Ему почти удалось. Почти.
Наемник повернулся к магистру, перестав обращать внимание на херувима. У них еще будет время и место. Не здесь и не сейчас, но будет. Дамильер стянул белые перчатки и похлопал в ладоши с ощутимыми паузами. Так же сдержанно благодарило за развлечение его окружение. Рыцари теней звякали латными рукавицами. Герус вновь натянул маску надменного эльфа и делал вид, что видывал сшибки получше этой. Изволд казался слегка разочарованным. Наверняка думал, что представление растянется на полчаса, а то и больше.
-- Награда ваша. Вы ее заслужили, - молвил Дамильер. – Посыльные доставят сундук в Фидесрааль или же отнесут в банк. Как пожелаете. Прошу вас и вашего компаньона остаться. Мой лекарь осмотрит ваши раны, а слуги уже греют воду. Небольшой отдых пойдет на пользу всем нам. А вас, уважаемые, - Дамильер обратился к хмурым наемникам, - я больше не задерживаю. Мои люди проведут вас к выходу.
-- Минуту, магистр, сперва я с ними поговорю, - выпалил Сальва.
Он осекся, удивившись сказанному больше других. Мысль пришла спонтанно, юрко слетела с языка раньше, чем он успел просчитать варианты, взвесить за и против. Карл неодобрительно зыркнул в его сторону, но смолчал. В конце концов, мозгами Золотых Лент был Сальватор, а ему досталась роль воеводы.
-- Как угодно. Когда закончите, слуги будут ждать. Виктор, прикажи убрать трупы. Фейснир, шли за могильщиками.
-- Чего тебе, Лента? – недовольно сказала Сильванна.
Наемница отбросила прядь волос, падающую на глаза.

88 - Зародыш плана:
Наемница отбросила прядь волос, падающую на глаза. Миниатюрная, средних лет, с мальчишеской стрижкой и подростковой фигуркой, скрытой под обтягивающими одеждами. Они с Рейндиром были мужем и женой. Она не простит, подумал Сальва. Но с другой стороны – Сильванна всегда славилась благоразумием. К ней многие прислушивались. Убедив ее, он убедит остальных. А ненависть, презрение… Им можно предаваться дома, за четырьмя стенами, где будут только двое - ты и твоя скорбь.
-- Мне жаль, что до этого дошло. Эти смерти… - Сальва замолчал, понимая, что сейчас ему не убедить даже деревенского дурака. Он и сам себе не верил. Но нужно было продолжать говорить, потому что, если они уйдут, момент будет упущен навсегда. – Они не должны быть напрасными.
-- О, они не напрасны, - процедила Сильванна. Остальные недобро глядели на двоих наемников. – Для вас, по крайней мере. Вы будете сытно есть и тепло спать, тогда как остальные вновь вернутся на большак. Золотые Ленты, лучшие из лучших.
Он цыкнула. Сквозь щербинку между резцами брызнула тонкая струйка слюны.
-- Не злорадствуй, Лента. Сегодня ты победил, но кто знает, что случится завтра. Может быть нам дадут заказ на тебя?
-- Я выполню его бесплатно, - сказал высокий наемник-республиканец с длинной косой, перевязанной шелковой лентой. – И с большим удовольствием.
-- Да, я победил, - признал Сальва. – Но так легли карты. Ничего не попишешь. И мертвых я не воскрешаю – не мой профиль. Я стою здесь, перед вами, потому что сознаю, что удача не всегда будет на моей стороне. Она метается между нами, ускользает из рук. В одиночку мы ее никогда не поймаем.
-- К чему ты клонишь, Лента?
Хейл стоял, сложив руки на груди, и улыбался. Сальва заставил себя посмотреть ему в глаза.
-- Я предлагаю нам объединить усилия.
-- О, - картинно всплеснула руками Сильванна. Хейл поддержал ее глумливым смехом. – Благородный Сальватор дарит нам кров и бросает кости с барского стола. Как великодушно. Конечно, он и подумать не может, что кто-то не хочет вязать золотую ленту на мундир и прыгать по его команде.
-- Я не имею, - с нажимом ответил Сальва, - ничего против вас. Золотые Ленты всегда готовы принять под свое крыло хороших воинов. Подумайте, что вас ждет. Многие лишились здесь командиров. Начнутся склоки, борьба за власть между членами отрядов. И снова прольется кровь. Вы можете предотвратить это, присоединившись к нам.
Некоторые задумались. Они были потрясены. Выбиты из колеи случившимся. Перспектива неясного будущего многих пугала. Сальва знал, что в такой момент они были готовы ухватиться за любую соломинку, даже если ее протягивал недавний враг. Поэтому он продолжил развивать мысль, излагая едва оформившийся в сознании зародыш плана.
-- Но я пришел поговорить не об этом. Сколько заказов вы выполнили в этом году, Сильванна?
-- Три, - все еще недоверчиво ответила наемница. – Три паршивых заказа и восемь сотен талантов за них. Этого не хватит даже рассчитаться за прошлогодние долги.
-- А ты, Хейл?
-- Дай-ка подумать. Получил две сотни зимой за десяток сбежавших каторжников и пять сотен за людоедов. Самые легкие деньги в моей жизни.
Он нахально ухмыльнулся. На лице Сальвы не дрогнул ни один мускул. Остальные нехотя озвучили собственные плачевные успехи.
-- Когда я впервые побывал в ремесленном квартале, - сказал найденыш. – Меня поразила тамошняя система организации труда. Ученики раздували меха, подмастерья работали молотами, мастера командовали, указывая что и как делать. Посыльные бегали туда-сюда, исполняя поручения. Возничие доставляли материалы, и забирали готовые изделия. Рыночные торговцы подсчитывали стоимость, с учетом затрат. Я говорю не только про цеха бронников и оружейников. Кожевенники, смолокуры, маляры, ткачи, бондари, финансисты, даже воры и убийцы. Все крутятся, как хорошо смазанный механизм. Все работают, получают прибыль и компенсацию, если что-то пойдет не так.

89 - Гильдия:
-- Ты предлагаешь, - медленно, все еще не веря в то, что услышала, сказала Сильванна. – Создать свою гильдию? Гильдию наемников?
-- Да, - просто ответил он и понял, что победил в борьбе за их внимание. Поверг окончательно и бесповоротно. – Гильдию, что распределит сферы влияния между нами. Гильдию, что обезопасит нас от грызни за заказы. Гильдию, которая будет иметь собственный кодекс с правилами поведения. Гильдия, которая больше не допустит того, что произошло сегодня.
Он попал в цель. Наемники согласно закивали. Хейл, раздумывал над сказанным, решая, какую выгоду получит от такого сотрудничества. Плечи Сильванны опустились. Если она и позволила горю на миг овладеть собой, дождь в любом случае скрыл следы. Она сказала и голос ее дрожал:
-- Я слышала, что ты выплачиваешь компенсацию погибшим и калекам. Это великодушный жест, достойный лидера. Ты не скуп и справедлив. Если желаешь основать гильдию и стать в ее главе, мои ребята тебя поддержат.
-- Человек прав, - прорычал оставшийся в одиночестве орк.
Шпаги Норсии, Грифы Пустошей, кантонцы, республиканцы, предельцы и межиземцы поддержали идею. Хейл великодушно позволил им себя убедить.
-- Решено, - произнес Сальватор, охватывая взглядом приободрившуюся компанию. – Сегодня мы потеряли собратьев, но приобрели братство. Пусть это будет добрым началом крепкого сотрудничества. И эти десять тысяч талантов станут основой гильдии, ее казной.
Они пожали друг другу руки и распрощались, чтобы высохнуть и обмозговать случившееся, пообещав еще раз встретиться в Фидесраале, чтобы обсудить все детали. (эммм кол-во оборотов норм?) Некоторые наемники пожелали присоединиться к Лентам. Сальва и Карл не возражали. Они могли себе позволить пополнение.
-- Думаешь, они согласятся? – спросил Карл.
Наемник курил трубку, набросив на плечи полотенце. Врач вправил Сальве нос, велел приложить мешочек со льдом к лицу, хотя Лента и сам это прекрасно знал. Хозяева великодушно дали им время привести себя в порядок. Сальватор пожал плечами.
-- Будь я на их месте, согласился бы. К тому же, у нас есть деньги, а у них их нет. Всем надо есть, в конце концов.
-- И какова будет твоя доля как главы этой гипотетической гильдии?
-- Двадцать процентов. Я не скуп, как заметила Сильванна.
-- Ну да, - усмехнулся Тоффенбах. – Почему же не пять или один?
-- Потому что я делаю это не из добродетели. Именно столько стоят мои услуги. Ни больше, ни меньше.
-- Как бы проблем не прибавилось, - проворчал Карл. – Мы и так ввязались в то, о чем, чувствую, не раз пожалеем.
-- Какая разница, если за это платят золотом?
Наемник не ответил. У Тоффенбаха был редкий талант действовать на нервы молчанием. Он пыхтел трубкой, а Сальва чувствовал в этом укол вины и попытку пристыдить его.
-- Ладно, - с досадой сказал Сальва, когда молчание стало невыносимым. – Поглядим, что нам предложат.
Чопорный слуга, в отличие от обывателей имения не в латах, а в скромной ливрее, проводил их на второй этаж. Не смотря на обилие комнат и людей, что тут квартировали, здание казалось нежилым. Не горели свечи. На подоконнике была пыль, редкие желтые, принесенные ветром, листья затаились в углах коридоров.
-- Хорошо, мы здесь, - произнес Сальва. – Мы вас позабавили во дворе. Думаю, теперь можно узнать, зачем был этот спектакль? Зачем понадобились наемники людям, у которых полон дом рыцарей и плетцов? Что такого мы можем для вас сделать, чего не можете вы?
В комнате, куда их привел лакей, сидели трое. Изволд прислонился к колонне. Ему было неуютно в этой компании. Он предпочел бы присоединиться к плетцам, но хозяин был другого мнения. Дамильер казался безразличным ко всему, что его окружало.

90 - Смертельный риск:
В комнате, куда их привел лакей, сидели трое. Изволд прислонился к колонне. Ему было неуютно в этой компании. Он предпочел бы присоединиться к плетцам, но хозяин имел другое мнение. Дамильер казался безразличным ко всему, что его окружало. Он пил вино, которое его не согревало и любовался картиной – огромным замком, на который наползал туман, поглощая часть куртины, что тоже не доставляло ему никакого удовольствия. Третьим был молодой человек в богатых одеждах, что сидел особняком в кресле, повернутом к очагу. На груди у него висел внушительный алмаз в форме сердца, оправленный в золото. Сальва обратил внимание на его руки. По перстню с изумрудом на указательных пальцах. Отличительным признаком дожей были серебряные кольца на каждом пальце обеих рук. Незнакомец бессознательно сжал рукоять секиры, прислоненной к креслу. Метал был незнаком Сальве, который думал, что знал все о металлургии. Небесного цвета полумесяцы были отполированы до блеска. Странное оружие, которому явно не место в зале переговоров и уж точно не в тонких руках этого человека.
Внизу, приглушенный этажами, раздался едва слышный крик. Так мог кричать только тот, кто испытывал боль, по сравнению с которой вспоротый живот и вытянутые наружу кишки были детской забавой.
Человек в кресле вздрогнул и отдернул руку от секиры. Изволд сглотнул. Дамильер нехотя оторвался от картины и поставил оловянный бокал на столик.
-- Хорошо, - равнодушно произнес он. – Поговорим. Я хочу, чтобы вы сделали кое-что для меня. Поймали кое-кого.
-- Кого? – хрипло спросил Карл, хотя знал, что ответ ему не понравится.
Сердце Сальвы замерло на миг, а когда прозвучал ответ, забилось так сильно и громко, что заглушило крик боли, от которого волосы стояли дыбом.
-- Я хочу, чтобы вы поймали для меня хтона, - сказал Дамильер, и продолжил созерцать картину.

Глава 8


-- Сюда, - шепотом произнес Бородач, хотя до этого мастер вор болтал без умолку и достаточно громко, чтобы все проходимцы, жившие в Фиггле, а их там хватало, обратили на них внимание и попытались ограбить, объегорить, продать краденное или убить.
Бородач отодвинул полог рваной занавески. За ней, меж двух стен обшарпанных домов с битой штукатуркой, была лестница, ведущая во тьму. Хейл протиснулся между Тиберием и вором, поводил факелом.
-- Полнейший мрак, - констатировал Алый Плащ. – Не сказал бы, что обнадеживает.
-- А чего вы ожидали? – съехидничал мастер вор. – Лампадок, витых лестниц, бесконечных столбиков стеллажей, заваленных бумагой и снующих туда-сюда старичков с нахлобученными очками в толстых линзах? В библиотеке никто не бывал уже три тысячи лет, а может и больше. Фиггль вырос на развалинах второй империи, но это не значит, что люди хотели иметь с ней что-то общее.
-- Спускайся, или я тебя спущу пинком, - предупредил Карл, сверливший херувима взглядом всю дорогу к городу.
Хейл гнусно ухмыльнулся, поклонился, отчего перо огонь-птицы, воткнутое в ремешок берета, черкнуло по заиндевелым ступеням, родив одинокую искру. Наемник спускался осторожно, опираясь о стены, боясь поскользнуться и сломать шею на крутой лестнице. Про себя Сальватор желал ему сделать это поскорее. Хейл был тем элементом в их солянке, от которого вечно скисает блюдо. Но выбор был небольшим, и, если выбирать кого-то на безнадежное дело, лучше заклятого врага не придумаешь.
После сотой ступени кладка изменилась. Выцветшая штукатурка и раскрошившийся раствор сменились плотно подогнанными плитами в рост человека. Быстро темнеющее небо скрылось и над их головами стелилась полумгла, освещаемая десятком факелов. Сальва в очередной раз задал себе вопрос, что он тут делает. Почему не отказался сразу, зачем принял предложение? Ответом была внушительная сумма, предложенная заказчиком. Пятьдесят тысяч талантов. Огромная сумма денег. Не укладывающаяся в голове. На эти деньги можно было купить два замка с десятком деревень. Или выгнать из любого района Фидесрааля всех обывателей. Или… Купить титул. Такие деньги открывали дорогу к заветной цели и упустить шанс, пусть он сопряжен со смертельным риском, Сальватор не мог.

91 - Старый жальник:
-- Не понимаю, к чему стараться, - в который раз проворчал мастер вор. – Библиотека закрыта. Уж тысячу лет как, и не с проста, должно быть. Иначе рукописи давно растащили бы местные.
-- Двери – не помеха, - произнес Карл, загадочно улыбаясь.
-- Обычно я бы согласился. Профессия обязывает, милсдари наемники, знать все замки мира. Те, что отпирают тайники, сундучки, шкатулочки, оконные ставни и врата, за которыми богатенькие толстосумы прячут свое добро. Примитивные кантонские, тяжеленые норсийские, двойные республиканские, с отравленными иглами оркские, а так же с потайной пружиной дэльблатонские и даже самые надежные в мире, с официальным клеймом магистериума. Но этот замок делали древние. А они знали толк в защите от воров. Впрочем, к чему я распинаюсь. Скоро сами все увидите. Идемте, скорее с этим покончим, вы поцелуете стену, я получу свои деньги и распрощаемся.
Фиггль возник на руинах второй империи, как феникс из праха. Люди отстроили дома, не такие высокие и не такие крепкие как раньше, вновь проложили улицы поверх старых. Новая кровь смыла старую, погребла на веки вечные, стерев воспоминания величия, закрыв линялыми занавесями, гнилым деревом, треснутым камнем. Фиггль стал приютом убийц и воров. Бородач мог считаться образцом честности по сравнению с большинством горожан.
Сальватор изучал кладку, единственное напоминание о былом. Камень был сплошным, серым, без прожилок. Словно бы его отлили целиком, смешали с песком или глиной, обожгли в печи и доставили к месту. Иногда в сочленениях гигантских плит попадались куски металла странной формы, напоминающей буквы имперского алфавита. Железо было красным, словно раскаленным, но не ржавым.
Под ногой громко хрустнуло. Сальва наклонился и поднял обломок локтевой кости. Их здесь было много. Тазовые кости, берцовые, лопатки, позвонки, фаланги, крестцы и конечно же черепа. На ступенях, в выдолбленных нишах. Скорченные, аккуратно сложенные, очень редко – раскиданные.
-- Когда-то мы хоронили здесь людей, - ответил на немой вопрос Бородач, сворачивая за угол. Кривой коридор заграждали каменные блоки в человеческий рост. В них вбили шесты, по которым группа перебралась на другую сторону. – Это считалось честью – найти последний покой рядом с предками. Богатым каменщики выдалбливали ложа в стенах, бедняков клали на пол или бросали в яму, где ступени идут почти отвесно.
-- А сейчас?
Конечно же это спрашивал Сальва, неуемный, желающий знать все об этом мире. Его любопытство победило мрачную тишину забытого жальника и беседа продолжилась без согласия остальных наемников, которые безынициативно следовали за лидером.
-- Сейчас многое изменилось. Мы пережили катаклизм. Сначала телом, а вслед за ним подтянулась и душа. Ага, я тоже могу заумью вещать, хоть и тать. Профессия обязывает быть гибким во всех аспектах. Иначе какой из меня мастер?
-- Так что там с душой?
-- С какой… А, да. Душа. Кхм, это я сказал к тому, что десятиградцы перестали оглядываться на имперское прошлое и начали создавать свое, стал быть, десятиградское настоящее. А что? Чем мы хуже? Видали Золотые Ворота? Красивые там фонтаны, да? Наши мастеровые их сделали, ни одного плетца не вызывали, все руками, да умом. А Фидесраальские статуи? Одни только Шестеро в Храмовом квартале чего стоят!
-- Я все еще жду ответа, мастер вор. При чем здесь архитектура? Речь шла о покойниках. Где теперь их хоронят?
Бородач недовольно запыхтел, будто Сальва каким-то образом его оскорбил, дернул себя за растительность на подбородке.
-- Сжигают их, Лента, вот что. Видели там, на пригорке, красивые такие башенки?
-- Это которые половину неба прокоптили дымом?

92 - Эпоха Равенства:
-- Они самые. Тоже наши построили. Умельцы, чтоб их хтон за зад ухватил. Понимаете, мертвецы имеют свойство пованивать. Это раз. А еще их любят едать животные. И… не только. Особенно, когда голодный год выдается. В общем, после нескольких чумных лет дож запретил хоронить людей в руинах. А для экономии места под некрополис решили построить печи, да такие, чтобы остальные десятиградцы ахнули от зависти. Ну и построили. Конечно, стоило за чертой города таким заниматься, но кто ж тогда знал, а сейчас уже и денег на новые нет. Да и привыкли все.
Наемники непроизвольно поморщились. Воздух в Фиггле даже зимой отдавал тленом. Вместе со снегом на грязные улицы стелился тонким слоем прах. Так, слой за слоем, люди поглощали остатки империи.
Они брели меж развалин прошлого, стараясь не наступать на останки людей. Несколько раз группе попадались механизмы, о чьем предназначении оставалось только догадываться. Повозки из странного материала с разбитыми стеклами и покосившимися дверьми кабин привалились в закутках улиц; человекообразные манекены, которым тлеющие угли заменяли глаза, сидели на каменных ступенях, точно нищие, просящие милостыню; похожие на гигантских птиц, с изломанными под странным углом крыльями, статуи из прочной ткани повисли на проволоке, что пускала блуждающие молнии, уходящие в землю; высокие шпили, растущие из под камня и шепчущие слова, которые не могло разобрать человечье ухо.
Чем бы ни занимались люди империи, они достигли колоссального прогресса. Стали полубогами. Глядя на застывшие памятники эпохи, Сальва испытывал сложные чувства гордости и грусти. Да, люди обрели могущество, но оно же и стало их погибелью. Слишком сильные, слишком гордые, слишком дерзкие, они пробудили нечто из земных недр. Сущность ли, стихию? Кто знает? Сальва читал множество историй, с разным началом, но одним концом. Согласно ним, империя гибла, мучительно и ужасно. Империя людей, что просуществовала три тысячи лет, в которой появились первые плетцы, усмирившие дикую магию. Империя, чьи жители уничтожили почти весь род драконов, чья власть распространялась на три материка, а столица была столь огромной, что занимала большую часть Тумиса, ныне поглощенного желтым туманом, чьи эманации губительны для всего живого. Люди как боги, и боги, что потеряли власть над людьми. Имперцы желали забыть тех, кто привел их в Фиал. Или же не могли смириться с тем, что Шестеро все еще были покровителями человечества, оберегая их от самих себя. Кризис постиг империю в Эпоху Равенства. Так называли годы борьбы с идолопоклонничеством. Жрецов Шестерых преследовали согласно эдиктам императора. Умерщвляли на площадях, прибивали тела к деревьям, оставляли на смерть от жажды скованными в пустынях, топили в морях.
«Где ваши боги?», спрашивали люди нового времени. «Почему не спасут детей своих? Знаете, почему в ответ на мольбы, вы слышите молчание? Богов нет. Мы – есть».
Эпоха Равенства несла жестокое просвещение всем. Верующих порицали, их лишали благ, гнали из городов. Памятники Шестерым разрушали, их храмы разбирали по камням, растаскивая на надгробные плиты, а места, где они стояли, посыпались солью. Люди страстно хотели верить, что именно они – боги этого мира. Что им подвластны все чудеса, и нет такой земли, которая не была бы попрана человеческой ногой. Они бурили дыры, вгрызаясь в земные недра, они построили летающие корабли, что поднялись в небеса.
Они были слишком самоуверенны и беспечны. Гордыня считается смертным грехом. Так написано на арке при входе в храмовый район любого города. Эта арка всегда слишком низкая для человека и каждому, кто хочет через нее пройти, приходится склонять голову. Сальва знал почему. Так велели Шестеро. Люди должны помнить о том, что нельзя желать того, до чего невозможно дотянуться.

93 - Змей:
Желтый туман, спрятанный толщей земной коры, вырвался наружу, прошел по трубам, высасывающим земные соки, растекся по сложным конструкциям, поглощая все живое. Покорившие небеса корабли взлетели слишком высоко и опалили крылья. А дальше… Все было только хуже.
-- Пришли, - произнес Бородач, протягивая руку. – Свою часть работы я выполнил. Хотелось бы верить, что вы тоже люди чести.
Дилан, молча, что ему совсем не свойственно, отдал вору мешочек с полусотней талантов серебром. Бородач принялся их кропотливо пересчитывать, что было как раз в его духе, ведь он был коренным жителем Фиггля, а здесь даже ребенок пытался стащить клюку у старика.
Сальватор достал масляные лампы из поклажи. Поджег их и расставил вдоль арочного портала, заканчивающегося глухой стеной. Печать имела радиальную форму и достигала пяти футов в диаметре. Сальва неплохо изучил старый имперский за полтора года скитаний, благо все люди так или иначе говорили на нем, только с разными диалектами, порой глотая окончания, коверкая ударения или же придавая старым словам новые значения. Змея из символов сворачивалась спиралью, занимая всю окружность. Из центра, ощерившись четырьмя клыками и угрожающе развернув капюшон, выступала голова кобры. Под ней лежал истлевший труп в выцветших лохмотьях. В пасти змея лежала рука.
-- Змеи в древности ассоциировались с мудростью, - пояснил Сальва, хотя никто его об этом не просил. – И не только. Лекари часто на вывесках ставят знак в виде змеи, обвившей чашу. Говорят, аспид отпугивает злых духов, несущих болезни.
-- А я слышал, - вставил довольный Бородач, получивший деньги, но не спешивший уходить. – Что медики считают себя хитрыми аки змеи и жулят клиентов по-черному. И выпить страсть как любят.
Сальватор прочитал древние символы вслух:
-- Дорогу осилит идущий. Поцелуй змеи несет знания.
-- Какое-то невнятное предостережение, - проворчал Тиберий.
-- А это не предостережение. Это подсказка для тех, кто желает войти. Карл?
Тоффенбах стянул через шею цепочку и передал напарнику. Сальватор вытянул кость из пасти и вернул владельцу. Скелет улыбнулся наемнику застывшим оскалом. Лента присел на корточки, поднес масляную лампу к клыкам. Там, в неприметной нише под небом, была скважина, похожая на тавро, каким коневоды Мерилии клеймили княжеских лошадей. Надеясь, что Вихтар предусмотрел все формы ключей, Сальватор прокрутил колесико вседверника. Идеальная отмычка легко изменила форму, подстроившись под нужную.
-- Может не стоит, - неуверенно сказал Дилан. – Этот мертвый парень как бы намекает на то, что это ловушка. Было бы неразумно совать в нее конечности, если, конечно, не хочешь от них избавиться.
-- Не спорь с главой гильдии, - елейно произнес Хейл. Херувим стоял дальше всех, готовясь в случае неприятностей первым унести ноги. – Давай, Лента, веди нас к славе!
Усилием воли Сальва унял внутреннюю дрожь, такую же сильную, которую всегда испытывал перед боем, когда приходит мысль, что от смерти тебя отделяет лишь удача да умение держать в руках полосу стали. Наемник уверенно вставил отмычку в скважину. Пасть змеи тут же захлопнулась, сжав руку в тиски.
Тоффенбах издал тяжкий вздох. Тиберий грязно выругался. Дилан вскрикнул как испуганный ребенок. Хейл радостно рассмеялся.
-- Я предупреждал, - протянул мастер вор.
-- К хтону предупреждения, - прорычал Тоффенбах, бросаясь к Сальве и пытаясь разнять каменные челюсти. – Что делать?
-- Не знаю. Судя по тому, что печать так и не снята, никто не знает.
-- Стой, - предупредил Сальва. – Не дави. Они сжимаются при любом нажатии.
-- Что делать? Кого звать? Жреца, плетца?
-- Лучше жиром намазать и потянуть.

94 - Единственное в своем роде:
-- Я предлагаю решить проблему радикально. У меня весьма недурно наточен меч, а одноруким шлюхи делают скидки.
-- Заткнись, Хейл.
Сальва заглушил их вопли, сконцентрировался на своей руке. Внутри оставалось достаточно пространства для маневра. Он мог шевелить пальцами вдоль шершавого языка, не испытывая дискомфорта. Челюсти держали плотно и при попытке вытянуть руку лишь усиливали хватку. Дорогу осилит идущий. Что значили эти слова? Он попробовал продвинуть отмычку дальше. Внутри щелкнул затвор. Ничего не произошло. Сальва сглотнул, прогнал панические мысли. Отмычка уперлась в преграду. Сальватор повертел ей в разные стороны. Бесполезно. Зубцы лишь царапали контуры скважины. Он открыл первую ступень. Вторая имела совершенно другую форму. Сосредоточившись, наемник стал перебирать варианты, вслепую крутя колесо отмычки.
На это ушел час. Он потел, пальцы постоянно соскальзывали с металлического стержня. Жутко хотелось отлить. Его люди сновали рядом, давая бесполезные советы и упрекая за неосмотрительность. Наконец замок поддался. Сальва услышал сладкий звук опускающейся пружины и всунул руку уже по локоть. Его ждал очередной секрет. Теперь следовало согнуть руку в локте. Там, с левой стороны от головы змеи, поджидал третий замок. Имперцы как никто знали цену знаниям и берегли их лучше своих сокровищ. Сальва провозился с замком не больше десяти минут, легко подобрав сечение. Послышалось далекое гудение и скрежет камня. Змея с громким лязгом разверзла пасть. Круглая печать нехотя откатилась в сторону, приглашая невежественных в святая святых, великую имперскую библиотеку.
-- Темно, - пожаловался Хейл. – Почему бы имперцам не сделать стеклянный купол, чтобы люди не портили глаза, пытаясь прочитать чернеющие на бумаге буквы?
-- Потому что стекло хрупкое и недолговечное, а им нужен был целый сосуд для знаний.
-- А как насчет чертовых желобов, заполненных маслом? Чиркнул кресалом и готово освещение.
-- И библиотека непременно сгорит из-за чьей-то неосторожности. Двигай вперед, Хейл.
-- Чертовы имперцы, - проворчал Алый Плащ, заходя внутрь.
Сальва узнал бы этот запах из тысяч других. Так могли пахнуть только книги, в обложках из толстой кожи, с хрустящими страницами, покрытыми густыми чернилами на основе сажи, жженого ладана и дубовых орешков. Тысячи книг. Десятки тысяч, ждущих своего часа, человека, который откроет и прочтет их от начала и до конца, впервые за несколько тысяч лет.
-- Можно на минутку? – возле Ленты возник мастер вор. От неожиданности Сальватор вздрогнул. Когда было нужно, Бородач мог быть тихим и неприметным.
-- Что?
-- Твою отмычку.
Поколебавшись мгновение, Сальва отдал вору вседверник. Бородач аккуратно взял железный цилиндр. Умелыми пальцами прощупал все выемки, повертел колесико, восхищенно наблюдая как меняется сечение резьбы наконечника. Причмокнул.
-- Прелюбопытнейшее изобретение. Я бы сказал – единственное в своем роде.
-- Правда?
Сальватор никогда не задавался этим вопросом. После побега вседверник нашел пристанище, болтаясь меж звеньев цепи на шее Тоффенбаха, который хранил его как напоминание о том, что оставил позади, вызволив Сальву из тюрьмы. Они никогда не воспринимали отмычку как нечто исключительное. Вседверник не значил для наемников ничего и так бы оставалось и впредь, не пригодись творение Вихтара сегодня.
-- За долгую практику я не встречал ничего подобного, Лента. А я имел дело с многими экспертами. Медвежатники, домушники, взломщики. О, они отдали бы многое, чтобы обладать этим предметом.
-- Не продается, - проворчал Карл, выхватив вседверник из цепких лап мастера вора.

95 - Библиотека:
Бородач печально вздохнул.
-- Сколько же вы заплатили за него плетцам? Страшная должно быть сумма.
-- Вседверник сделан не плетцом. И достался нам даром.
-- Что? Но кем же?
-- Жрецом Ремесленника. Хотя я бы назвал его таковым с большой натяжкой.
Мастер Вор с сомнением посмотрел на двоих наемников. Затем медленно покачал головой.
-- Ни один ремесленник, ни один жрец никогда не сможет сделать подобного. Ни один обычный человек на такое не способен. Такие вещи, нет, не так. Подобные этому творения бесценны. Я знаю, о чем говорю. Они создаются не на скорую руку и уж точно не даются даром.
Сальва мельком взглянул на Карла. Тоффенбах пошел пятнами, но вынужден был признать правоту вора. Вихтар был склочным и невыносимым, но бездарным его назвать язык не поворачивался. А еще жрец Птахиуса не был склонен расставаться со своими изобретениями.
Они углубились в лабиринт высоких полок, заваленных свитками и фолиантами. Сальва брел точно контуженный после прямого попадания дубиной по лбу, пялился на корешки томов, подписанных архаичными символами. Они пересекли шкафы, посвященные Геометрике и Алгебраистике, обогнули архипелаг Геодезики, срезав путь меж полок Термантики, попав в стоящую особняком коллекцию «Сновидений и их Толкований». Следом шли структурированные по годам, стоящие полукругом ряды «Исторических очерков Первой и Второй империй» в двухстах томах. К ним примыкали казавшиеся бесконечными биографии забытых императоров, знакомых лишь по ликам на талантах, научные труды сотен мужей и женщин, развлекательные истории для любых возрастов и многие другие. Сальва буквально заставлял себя идти дальше, ища нужный раздел. Дилан победно возликовал, подозвал Тиберия, показывая находку. Катонец расплылся в улыбке и похлопал парня по плечу. Вместе они раскрыли толстый томик порнографических картин с призывно манящими девами на обложках. Наемники комментировали каждую гравюру со знанием экспертов и утверждали, что нормальный человек всегда ограничивается парой-тройкой поз и уж точно не будет пытаться овладеть женщиной стоя на голове. Они бы и дальше изучали прикладное пособие по любовным утехам, но увидели недовольную мину Карла и нехотя вернулись к обязанностям. Дилан, впрочем, засунул томик в свою суму для дальнейшего ознакомления.
Краем уха Сальва уловил слабый шорох. Кто-то крался в темноте. Наемники рефлекторно сплотились, потянувшись к ножнам. Шорох повторился, но в другой стороне. И вдруг все опять стало тихо. Тиберий поводил перед собой лампой, вглядываясь в чернильную мглу. Выругался.
-- Что делаем?
-- Следуем указаниям нанимателя, - приказал Сальва, решительно двигаясь к цели. – Проблемы будем решать по мере их возникновения.
-- Говорила мне мама, не ищи себе проблем - здоровее будешь - бросил Хейл, но не ослушался командира. – И почему я здесь?
-- Ради денег, как и все мы.
-- А ведь и правда. Но так ли уж все?
Сальватор пропустил очередную колкость мимо ушей, и повел команду к западному крылу библиотеки. Они преодолели несколько этажей по витой лестнице и пересекли небольшой мостик, соединяющий секции здания между собой. Горгульи, украшающие концы опорных колонн, держали в руках книги. За аркой, выполненной в виде листа лотоса, расположилась круглая зала. Книги здесь сохранились хуже, чем в остальных местах. Часть стены обвалилась, подмытая подземной рекой. Влага подобно холере ела рукописи. Некоторые шкафы опасно кренились над скатом. Одна из книг на верхней полке при их появлении соскользнула вниз. Прогнивший переплет лопнул при падении. Книга взорвалась кипой листов, закружившихся по зале.

96 - Западное крыло:
-- Надеюсь, это не та, что нам нужна, - произнес Дилан.
-- Мы ищем пухлый томик в красной обложке с тисненой рожицей в центре, - объявил Сальва. – Первому, кто найдет - сто талантов золотом.
Наемники бросились на поиски с большим энтузиазмом. Резвее всех искал Бородач, проявляя светлые стороны воровского таланта во всей красе. Они с Тиберием наперегонки взобрались на шаткие лестницы, сделав ставку на верхние ряды. Там, под куполом, накрывающим западное крыло, они сцепились в ораторской дуэли, пытаясь отнять друг у друга редкие, но бесполезные для дела экземпляры, пинаясь, бросаясь снарядами из застывших на бумаге букв.
Рядом с Тоффенбахом хлопнулись три книги. Наемник отскочил, выругался и погрозил куполу кулаком.
-- Осторожнее, черти! Убьете еще.
-- Убит грузом знаний, - патетически протянул Хейл, водя пальцем вдоль рядов собрания сочинений в пурпурной обертке. – Умер в разгар чтения, пал смертью буквоеда.
-- Заткнись, Хейл, - бросил Сальватор, - с болью наблюдая, как бездушные наемники обращаются с ценными экземплярами.
В иное время он бы бегал за каждой книгой, за каждым вырванной страницей как заботливая мамаша, пытаясь поймать, сохранить ценные знания. Георгин научила его читать и писать, но любовь к чтению, похоже, была заложена в Сальве изначально.
Он бессознательно потянулся к ближайшему стеллажу. Книги покоились в каменных нишах под углом, прислонясь друг к другу, словно пытались защититься от вторженцев. Сальва достал работу под названием «Основы плетения узоров», принадлежащую перу группе авторов. Книга по сути состояла из нескольких самостоятельных творений, сшитых воедино под матовой обложкой цвета аквамарина. Он пролистал первые страницы, отданные под вступительное слово, где ученые мужи обычно раздавали щедрые благодарности ничего не значащим для читателя помощникам. Первый раздел, именуемый «Исток», начинался так же, как и анатомический справочник, выученный учеником лекаря от корки до корки. А именно – строением человеческого тела в разрезе. Вот только место костей и органов в препарируемом заняли некие «силовые каналы», источники, по словам авторов, благодаря которым плетец мог влиять на окружающую среду. Под рисунком старательно вывели: «В каждом из нас есть сила, но не каждый способен ее покорить». Сальватор скорчил мину. Ошибались исследователи, сильно ошибались. Плетцы на памятной ярмарке взвесили и измерили его вдоль и поперек, признав негодным к этой науке.
--Как они узнали? – спросил Карл, приближаясь. Наемник держал руку на эфесе меча, словно опасался, что книги нападут на него. – Наниматели. Как они узнали, где следует искать информацию о хтонах? Бородач прав – в библиотеке никто не бывал несколько веков.
-- Десятков веков, Карл. Не знаю. Подозреваю, им многое известно. Не только о библиотеке.
-- Скверное дело, говорю тебе. Чувствую, хлебнем лиха по горлышко. Почему сами не пришли сюда? Зачем отправили нас? Здесь нужны плетцы.
-- Им виднее. Кроме того, плетцы, похоже заняты кое чем другим, если верить нашему знакомому мастеру вору. А на поиски ветхого хлама можно отправить кого-то вроде нас.
-- А почему не приказали своим? Сэкономили бы кучу денег.
-- Разумный вопрос. Я тоже над ним думал. И не только над ним. Тот мужчина с бриллиантовым сердцем. Я навел о нем справки…
Каменный пол ушел из-под ног Сальвы. От сильного толчка плиты подскочили, на секунду подбросив наемников вверх, а затем рухнули вниз. Опорные балки, не выдержав, треснули, прогибаясь под весом. Арочные проемы пошли молниями трещин. Две колонны медленно начали крениться, сдирая пласты штукатурки со стен. Пол проседал под острым углом.

97 - Книжный червь:
Не имея возможности зацепиться, Сальватор заскользил по нему вместе с книгами. Послышались крики падающих Бородача и Дилана. Тиберий схватился за выемку, повиснув на одной руке. Один из шкафов упал. Каменное крошево и пергамент закружились в безумном хороводе.
Сальватор отчаянно пытался ухватиться, но не находил опоры. Он скатился вниз, больно ударившись о кованный пюпитр для лекторских чтений. Его погребло волной рисовой бумаги, выделанной кожи и глиняных плит с записями доимперской эпохи. Наемник забарахтался, пытаясь выбраться до того, как идущие следом колонны превратят его кости в муку. Клеймор сковывал движения. Сальва кинжалом срезал ремни и забросил меч на пюпитр. Ухватился за мраморную панель, подтянулся, и вынырнул из книжного моря за мгновение до того, как нечто огромное и полупрозрачное пронеслось мимо. Глаз выхватил из серой мглы и тумана из гранитной крошки подвижные сегменты болезненно-белого тела, отмечая активную работу кожно-мускульного мешка, сжимающегося и расслабляющегося, обеспечивающего хозяину большую подвижность в горах бумаги.
-- Что за дрянь, - промямлил приземлившийся следом наемник, один из людей Хейла.
В следующую секунду тварь показала голову, если это можно было назвать головой. Зауженный слепой отросток раскрылся подобно цветку, показав пять рядов прекрасных белых крючковатых зубов, занимающих ротовую полость, постепенно переходящую в брюшную. Челюсть раскрылась, но тварь не закричала утробным рыком. Немая отрыжка исторгла из чрева полупереваренные страницы и клейкую слюну. Червь нерешительно закачался, приподнимаясь на кольчатом теле, незряче водя пастью из стороны в сторону.
Алый плащ завизжал. Глаза расширились от страха. Ноги заскребли по обложкам. Он попытался вскарабкаться вверх, но лишь съехал еще ближе к монстру. Книжный червь, задолго до наемников вкусивший плод тайных знаний, одинаково перемалывающий бумагу, пергамент и сургуч, почувствовал вибрацию и отреагировал. Десятифутовый нематод поднырнул под книжную гору и заглотил наемника целиком. Тот лишь коротко крикнул и замолк. Сальва услышал активно работающие челюсти, перерабатывающие мясо в фарш.
Рука привычно потянулась за спину и не ощутила рукоять. Ну конечно, он оставил клеймор на пюпитре. Лента прикинул расстояние до него. Несколько футов по морю слов и загогулин. Он мог успеть только чудом. Чудо явилось в виде Карла, скатившегося по наклонной на нижний уровень. Где-то сверху раздался ликующий вопль Дилана. Наемник явно радовался встрече с очередным монстром, воображая сколько получит за голову или ее подобие.
Сальватор бросился к мечу, моля Шестерых о том, чтобы не увязнуть в книгах. За спиной, изобретательно ругался Тиберий. Руки ощутили холод рукояти. Сальватор развернулся, одной ногой опершись на «Звездоплавание» Артуриса Кларикса, другой в «Сорок Две Истины» Дугаса Адамиса. Рубанул наотмашь. Меч прошел между кольцами сегментированного тела. Брызнула прозрачная жидкость. Сальватор потянул меч обратно. Червь внезапно сжался и развернулся с немыслимой скоростью. Чертыхнувшись, Лента перекатился под вставшим на дыбы червем, вслепую ухватился за похожий на кутикулу жгутик, один из тех, благодаря которым нематод мог двигаться. Используя кутикулы в качестве опор, Сальватор взобрался на червя, оседлав его точно тот был лошадью.
Достав рондель из ножен, наемник экономным движением сделал надрез в схизоцели, мысленно поблагодарив Георгин за то, что давала читать нужную литературу. Полилась клейкая сукровица, заменявшая нематоду кровь. Сальва продолжил орудовать кинжалом, сжав ноги, не давая червю сбросить себя. Внизу Карл и Тиберий пытались не попасть на ужин к твари, отмахиваясь от атак сталью с переменными успехами. Сальватор подрубил спинной валик, представляющий собой дорсальную хорду. Нематод потерял в подвижности, но все еще пытался пригласить людей поучаствовать в пищеварительном процессе.

98 - Везение:
-- Сальва, лови! – крикнул Тиберий и бросил ему чекан.
Совершив два оборота, оружие взвилось вверх. Лента проявил чудеса эквилибристики и сумел ухватиться за рукоять. Не теряя времени даром, Сальва погрузил чекан в тело червя. Сочно чавкнуло. Резкий запах аммиака ударил в нос. Скорее всего он попал в кишку, повредив часть пищеварительной системы. Червь закружил по зале, разинув пасть. Если бы Лента не схватился за застрявший чекан, непременно бы грохнулся вниз. Чертыхнувшись, он вновь оседлал нематода, раскачал чекан и выдернул загнутое острие. Вновь ударил.
-- Да, - крикнул Дилан. – Ату его, ату!
Лучник выпускал стрелу за стрелой, не нанося особого урона, но отвлекая этим грозного противника.
Сальва и сам почувствовал, что попал точно в цель. Метал прошил нервное кольцо, расположенное в глотке червя. По телу твари прошла судорога. Нематод попытался уползти в ту дыру, из которой выполз, неожиданно пошел юзом, забив хвостом, и задел опорную колонну. Внушительный полированный столб рухнул вниз, а с ним и часть круглого свода.
Сальва совершил идеальное сальто назад, уходя от града камней. Червя расплющило несколькими тоннами мрамора. В момент, когда ноги почувствовали опору, что-то острое впилось Ленте в грудь. Сальва охнул и упал на спину. Тут же кто-то схватил его за локоть, потянул на себя.
Карл. Верный друг пришел с опозданием. Сальва застонал.
-- Болит.
-- Позже, - бросил Тоффенбах, таща его вдоль рушащихся шкафов. – Поговорим.
Пол заходил ходуном. Плиты разъезжались под ногами, открывая зияющие провалы, на дне которых несла бурные воды подземная река. Бегущий по левую руку наемник исчез вместе с переломившейся надвое плитой.
Их маленькая заварушка пробудила других червей. Они уже ползли к ним, разгребая горы ветхих свиток и очерков, поднимая каменный пол, обнажая сырую землю. Тиберий взял Сальву на закорки, и быстрыми шагами понесся к спасительному выходу. Быстро закрывающемуся выходу.
-- Ах ты дрянь, - крикнул Дилан.
Хейл не ответил. Наемник, краснея от натуги, сдвигал печать обратно.
Они мчались вперед, стараясь не задерживаться дольше секунды на шатком мраморе. Следом ползли, ощутимо набирая скорость, книжные черви, почуявшие добычу. В глазах найденыша двоилось. Грудь ныла от боли каждый раз, когда Тиберий перепрыгивал очередную расщелину. Еще одного наемника поглотила бездна. Его крик надлого угодил в акустическую ловушку библиотечных стен, эхом отражаясь от поверхностей с поблекшей краской.
Дилан первым протиснулся в зазор, двинул локтем Хейла, от чего Алый Плащ свалился к подножию лестницы, ведущей в еще более опасные глубины имперского наследия. Наемник подал руку Тиберию. Кантонец ухватился пятерней, крякнув, сдвинул плечом печать. Затем бережно положил Сальву рядом. Следом появился злой Тоффенбах, улыбающийся мастер вор с глубокой ссадиной на лбу и тройка Алых Плащей. Все кашляли и тяжело дышали. Все были покрыты серой пылью и гнилой штукатуркой.
Тиберий сплюнул известковой слюной, и одним движением поставил печать на место. Щелкнул старый замок. В глубине библиотечных казематов продолжал трещать и падать облицованный камень.
-- Разделаю мерзавца, - кашляя, просипел Карл, – запереть нас вздумал.
Сальва застонал. Все уставились на него. Никто не сказал ни слова.
-- Насколько плохо? – страшась ответа, спросил Лента.
-- Сам посмотри.
Он уставился на свою грудь. Оттуда торчала часть верхней капители в виде рога гаргульи. Невероятно большая ее часть. Сальва сглотнул, сжал руками рог, потянул. Крови не было. Как и дыры в грудине. Не веря своим глазам, Сальватор ощупал рваные края кожаного доспеха. Внутри кармана, пришитого портным к подкладке с левой стороны, почти под сердцем, лежала книга. Рог прошил букву «О», с которой начиналось заглавие, и первую треть страниц. «Основы плетения узоров» Кеннига Сттенберга оказались крайне полезными в наемничьем деле. Сальва бегло осмотрел себя. Одно ребро треснуло. Несколько синяков и кровоподтеков. Везение, да и только.
-- Жаль, что так и не нашли то, зачем пришли, - с досадой сказал Дилан. Он все еще держал тетиву натянутой, хотя колчан со стрелами потерялся в суматохе.
-- Как знать, - улыбка Бородача стала шире. – Может, накинете мастеру своего дела пару десятков монет сверху?
Вор держал в руках тоненькую книжонку, больше похожую на чей-то дневник или расходный журнал (?). На красной обложке золотой тесьмой горела скалящаяся рожица.

***

99 - Особые места:
-Тппру, - прогнусавил простуженный возница, натягивая поводья.
Фургон ощутимо тряхнуло. Ровные строки слов съехали набекрень. Сальва зажмурился, потряс головой. Повествование, как это часто с ним происходило, завладело его вниманием. Он откинул полог ткани, морщась от бликов солнца, играющих на свежих сугробах.
-- Почему стали?
-- Ждем, милсдарь.
-- Чего ждем?
-- Когда десятник пустит дальше. Надеюсь с документами у вас все в порядке, иначе три шкуры сдерут. И это в лучшем случае.
-- А в худшем?
Вместо ответа возница ткнул корявым пальцем на новенькую шибеницу. Один из солдат перекидывал через ладно обработанную рубанком поперечину веревку с петлей на конце. Пограничная застава выросла на месте пустой дороги за неделю, что они отсутствовали. Несколько ражих парней играли в кости на деньги, бросая дородные кубики в перевернутый шлем. Десятник активно жестикулировал, препираясь с Тоффенбахом. Двое его подчиненных, зевая, следили за перебранкой, опершись на шлагбаум.
Покинув Фиггль, наемники попали в снежный буран и вынуждены были потерять день в забытой богами деревне лодочников. На утро дорогу замело, и пришлось пристроиться к возвращающемуся в Золотые Ворота после удачной торговли скорняку. Меховых дел мастер оказался человеком добродушным, и любезно пустил Сальву к себе под крышу. Подстроившись под мерное покачивание, отогрев руки и дав отдых ноющей после седла заднице, Лента ушел в изучение вопроса с головой.
Хтоны действительно были древними сущностями. Возможно, самыми древними в Фиале. Неизвестно, что появилось в мире первее – деревья, вода, горы или они. Одно современники автора знали точно – Шестеро потеснили их с извечного престола, загнав в дебри неизученных земель. Небо и земля менялись местами, текли огненные реки и резали ночь звезды. Голос битвы звенел в ушах столетиями. В великой войне хтоны проиграли, и вынуждены были отойти в тень. Их место заняли люди, смертные дети, которых привели в мир боги. Они вспахали девственную землю, срубили деревья, изменили русла рек, загрязнили чадом костров воздух. Новые хозяева с напором исследовали земли, разрабатывали недра гор, оседали на равнинах, возделывали поля. Они пересекли океан, что ныне звался Чумным, и бросили семена жизни на песчаных берегах Ниодала, где столетия спустя вырастет первая империя людей.
Сальва поглощал страницы, увлеченный ветхой историей, делая краткие перерывы на сон и еду, не обращая внимания на подшучивания друзей. Цепкий ум подмечал нужные детали, просеивая через сито водицу пустых слов. Он искал ответ на вопрос, который интересовал Дамильера - как пленить хтона?
Драконы запечатали трещину в мире Истинным Пламенем. Они сожгли города, не щадя ни старых, ни молодых. Империя пала, не зная, что им противопоставить. Люди вновь были вынуждены прятаться в пещерных гротах, охотиться ночью, ходить в шкурах, чтобы отбить свой запах. У них появился серьезный противник, который желал их гибели.
Возможно, писал автор книги, к скоропалительной гибели империи, приложили руку хтоны, почувствовавшие, что люди не так сильны, как раньше. Теперь никто не узнает всей правды. Однако вполне ясно одно – именно тогда появились особые места. Места, служившие последним пристанищем хтонам. Там не следовало появляться, если жизнь твоя имеет хоть какую-то цену. Ибо хтонам чуждо милосердие, как и любое человеческое чувство.
Таким местом могло быть мрачное урочище, что возникло в буйной пуще. Или воронка в море, что закружит корабль, сломает весла и погубит экипаж. Или болото, от которого несет могильным холодом, вязкое что смола и смертельно опасное. Или…
Приободренный открытием, Сальва спрыгнул с фургона, и протопал к заставе, проваливаясь по колено в скрипящий снег.

100 - Курвин сын:
Десятник недобро глянул на Ленту, поправил пояс с ножнами.
-- Велено пускать только по пропускам, - громко заявил он, выпячивая грудь колесом. Лямки на нагруднике заскрипели. Сальве показалось, что они сейчас лопнут и явят миру пивное пузо вояки. Лямки выдержали. – Без них вход закрыт.
-- Я уже дал тебе хтоновы документы, - прошипел Тоффенбах, тыча пальцем в ворох бумаг, зажатый в пятерне десятника. – Поднимай полено!
-- Эти писульки можешь в борделе предъявлять. Может, бордельмаман и пропустит. А здесь ими разве что подтереться можно. Мы - серьезная структура, следуем указу дожа, а кто вздумает противиться, будет болтаться в петле.
-- Курвин сын.
-- Что ты сказал?
-- Милейший, - встрял между ними Сальва, разряжая обстановку, - а что, собственно, не так с нашими грамотами?
Десятник еще раз смерил его взглядом, ничуть не потеплевшим за это время, ответил:
-- Печатей нет. Буквы писать каждый грамотей способен, а вот гербовый знак подделать – задача не из легких. Потому ваши грамоты только курам на смех.
-- А подпись? – тихо сказал Сальва. – Подпись Дамильера Каззада, магистра ордена Теней, уже не важна? А подпись градоправителя, выведенная уникальными золотыми чернилами, посыпанная серебряным песком для просушки – тоже подделка.
-- Нет печати – нет прохода, - выпятил нижнюю губу стражник.
Лента прикинул шансы. Стражники не обращали на них внимания, занятые своими делами. Они были ленивы и расслаблены. Он мог отдать приказ, и наемники легко разделались бы с ними. На секунду он заколебался, балансируя между желанием заехать кулаком в наглую харю дружинника, и тем, чего от них хотел добиться десятник. Победил второй вариант.
-- Отойдем, - шепнул Сальва напарнику.
Они подошли к луке седла Тоффенбаховой лошади. Кобылица переминалась с ноги на ногу, утрамбовывая снег под собой.
-- Он хочет денег.
-- Курвин сын, - повторил Тоффенбах. – Хрен ему с перцем, а не таланты.
-- Не дури. Хочешь побить солдат дожа и остаться с ним в хороших отношениях? Нам еще работать в Золотых Воротах, мне не улыбается каждый раз оглядываться в ожидании, когда стража захочет поквитаться.
Карл вздохнул. На резких скулах играли желваки.
-- Сколько?
Сальва прикинул на глаз.
-- Доспехи у него не чищены, солдаты распущены. За собой не следит, дисциплину не соблюдает. Значит, службу и в грош не ставит. К тому же, наш доблестный десятник с утра сожрал несколько головок чеснока, чтобы перебить амбре от вчерашней выпивки. Думаю, если заплатить пять монет серебром за каждого человека, это заставит представителя правопорядка не только пропустить нас, но и вторично уверовать в Шестерых.
-- Если сорить деньгами направо и налево, они скоро кончатся, малыш.
-- Спасибо за урок экономики, старик. Доставай кошель, не торчать же здесь целый день из-за них.
-- Курвин сын.
-- Не начинай.
-- Ладно-ладно, - проворчал Тоффенбах, расшнуровывая мешочек и копаясь в содержимом. – Одна, две, три. А, черт, потерял. Сейчас.
-- Еще пять монет, Карл.
-- Зачем? Хочешь оставить чаевые этому…
-- Нет. Плата за скорняка. Я, видишь ли, хочу доехать с комфортом. И в тепле.
-- Хм.
Получив в руки таланты, десятник мигом забыл про печати. Он заорал на подчиненных, приказывая пропустить милсдарей наемников, и прекратить искать серу в ушах. Небольшая группка тронулась в путь. Хейл вставил несколько ехидных замечаний о транжирстве главой гильдии общих средств. Сальва подсунул под спину связку беличьих хвостов, прикрыл ноги выделанной волчьей шкурой.
Он перелистнул последнюю страницу, когда подъехал Тоффенбах.
-- Нашел что-то полезное?
-- О да. Теперь я знаю имена хтонов, вернее названия, что дали им люди. Знаю силы, которыми они владеют, и тварей, которыми повелевают. Знаю, что они такое.

Плоть от плоти мира:
Тоффенбах скептически хмыкнул, привязал кобылицу к колышку фургона, запрыгнул внутрь, заставив Сальву потесниться. Старый наемник достал из кармана пару сухарей. Один проглотил сразу. Второй разломил надвое. Половину предложил найденышу. Сальва молча принял дар, покатал сухарь между костяшками пальцев словно монету. Карл, не спеша, достал глиняную бутыль вина, срезал печать ножом. Приложился к горлышку. Закинул в рот оставшуюся половину хлебца.
-- Рассказывай, - сказал, закладывая руки за голову, - дорога дальняя, а язык у тебя, что помело, когда разговор заходит о древностях и диковинах. Все равно расскажешь - если не сейчас, так вечером, когда остальные будут думать только о сне. Или попытаешься всучить информационную листовку на совещании перед делом, вместо того, чтобы просто сказать, где кому стоять, и чем рубить хтона. Рассказывай, Сальва. Я люблю сказки.
-- Древние учения отличаются от сказок, - раздосадовано возразил Сальватор.
-- Да ну?
-- Представь себе. В книге содержится великое множество трудов, подкрепленных…
-- Чем? Доказательствами давно умерших летописцев, ни разу не выходивших за пределы замковых стен?
-- Но они опираются на…
-- Слова тех, кто рассказал им за кружкой пива прекрасную побасенку. Такую распрекрасную, что они не пожалели на нее бумаги. Сальва, будем честны. Мы нашли книгу случайно. Случайно открыли библиотеку, случайно узнали, где искать текст. Случайности правят миром. И если случайно мы сумеем выполнить этот заказ – я буду только рад. Но, я тебе советую, как друг – не стоит доверять тому, что написано в книгах слепо и безоговорочно. И, если там будет написано, что для пленения хтона требуется букет цветов и золотое колечко, перед тем как выполнить указание, возьми на встречу несколько футов доброй стали. А еще лучше – держись подальше, когда запахнет жареным.
-- Совет принят, - проворчал Сальва. – Теперь ты позволишь наградить тебя бесполезной информацией, от которой в голове перестанет гулять ветер?
-- Позволяю.
Сальва забрал у него глиняную бутыль. Допил остатки вина, в которых плавали крошки. Вино было норсийским, следовательно, кислым и не хмельным. Впрочем, Лента не хотел набраться, а лишь промочить горло.
-- Сказки, - начал Сальва, - наделяют хтонов всеми качествами злодеев. Они умыкают детей, заплутавших в ночи, заточают принцесс, сбежавших от родителей, в башни. Чудовища, что им подчиняются, подстерегают путников в чащобах и на горных тропах. Понимаешь к чему я веду?
-- К тому, что человечности в этих тварях ни на грош?
-- Хм, это верно. Хотя не совсем так, как тебе кажется. Дело не в них. А в нас. В людях. Мы пришли в их мир. Мы сражались с ними, и мы победили.
-- Не мы. Шестеро.
-- Которые были людьми. По крайней мере когда-то. Для них мы злодеи. Мы – воры, грабители, убийцы. Мы отобрали их силу. Мы вырубили леса, проложили туннели в горах. Мы возвели города в голой степи, растопили ледники, приручили воды. Благодаря нам хтоны угасают, уходят из этого мира навсегда. Теперь понимаешь?
-- Не совсем.
-- Хтоны – плоть от плоти мира. Его стихии, в любом проявлении. Саламандер прячется в жерле вулкана, Царь-Птица парит в облаках, взмахом призывая гром и молнии, Мавка повелевает деревьями, травами, кустами. Химеры приходят с порой туманов, когда Фоха бьет копытом о дно, волны захлестывают прибрежные суда, сбрасывая людей за борт. Мы убиваем их самим своим существованием, превращаем реальность в былину, потому что эра хтонов закончилась в тот миг, когда нога человека ступила на землю.
Карл зевнул, прикрыл глаза.
-- Иными словами ты думаешь, что знаешь, чего от них хочет Дамильер. Если целину можно вспахать плугом, засеять пшеницей и получить урожай, почему бы это не проделать с хтоном. Заставить их служить нам, пока не издохли от голода.
Сальва кивнул, выбросил пустую бутылку за борт. Искрошил сухарь, и принялся малыми дозами сыпать хлебную труху на снег. На нее слетались вороны, отчего их процессия стала похожа на отступающие ошметки армии, оставляющие за собой трупы на поживу падали.

черновик конца второй части. 1:
-- Посмотри на них, - сказал Сальва, наблюдая за птицами. – Они так похожи на людей. Подбирают крошки с пола, не зная, что здесь, в фургоне, есть не черствые сухари, а свежий деревенский каравай, сыр, творог, моченые яблоки.
-- И для счастья не хватает всего одного – хтона на коротком поводке, - проворчал Тоффенбах. – Наши предки мыслили в похожем ключе. Имперцы, так мы их называем. Мы видим руины их городов, ощущаем наследие, обескровившее население. Черт, мы до сих пор используем имперские монеты в качестве твердой валюты. Они тоже хотели покорить весь мир, каждую его часть и ты знаешь, чем это кончилось. Империи больше нет.
Одинокая и очень любопытная ворона села на край фургона, лбхватив когтями борт. Повернула голову, сверкнув черным глазом. Сальва протянул птице большой кусок сухаря. Ворона каркнула, забила крыльями. Затем быстро выхватила сухарик и взвилась в небо.
-- Человек имеет редкое свойство учиться на своих ошибках, - помедлив, произнес найденыш. – Империи рушатся, и создаются снова. Мир – огромная песочница и каждый может построить в ней свой песочный замок. Может быть, с третьего раза у нас все получится?
-- Может быть получится. Может быть еще один материк поглотит пучина океана. Вряд ли я увижу этот момент своими глазами. Мы живем не прошлым и не будущим. Мы живем здесь и сейчас. И сейчас задача проста – пленить хтона и получить деньги. Скажи, Сальва, ты узнал с чем мы имеем дело?
Тень улыбки тронула линию рта Ленты.
-- Да.
Он рассказал ему все, что знал.

***

Сильванна дожидалась его у дверей комнаты. Взгляд наемницы мог испепелить целый город. Девушка вручила ножны с хорошо знакомым клеймом. Сальва потянул за рукоять обнажив девственную поверхность отполированной стали.
-- Скажи, Лента. Я похожа на курьера? Твою прислугу? Если тебе еще раз придет в голову идея послать меня разбираться с твоими заказами – подумай хорошенько. И когда будешь думать, помни – мои услуги стоят дорого. Очень. И еще одно. Оружейник попросил передать тебе – на эти деньги можно вооружить сто солдат. Сто! О чем ты только думал, покупаю бесполезную железяку?!
-- А шутку не передавал?
Сильванна сжала кулаки. Казалось, еще слово и она вцепится ногтями в нахальное лицо найденыша.
-- Передавал. За что и получил коленом между ног. Хочешь услышать?
-- Нет. Мне дорог пах.
Наемница не улыбнулась, но злость трансформировалась в профессиональное безразличие.
-- Передай остальным – начинаем с рассвветом.
Сильванна еле заметно кивнула.
Сальва повертел клеймор в руках, проверяя баланс. Похоже, Тибольдо удалось выковать превосходное оружие, не уступающее оригиналу. Правда и запросил он на двести талантов больше.
Старый клинок покоился в надрах библиотеки, застряв в теле червя. Он недолго прослужил Ленте, но потеря натолкнула Сальву на одну мысль.
Найти плетца не составило труда. Изволд с коллегами по цеху шастал по городским улицам, вбивая треноги с наполненными бесцветной жидкостью шарами на вершине. Они трясались над этими штуковинами, словно они были из чистого золота. Сальва ничего не понимал в чароплетении, но должно быть подарок Дамильера представлял для них большую ценность, раз плетцы так тряслись над этими штуковинами.
Изволд упрямился, но Сальва умел быть настойчивым. Наконец, измотанный плетец согласился наложить узор на оружие наемника. За заклятье Сальватор выложил приличную сумму, не уступающую той, что пошла на оплату услуг оружейника. Но оно того стоило.
Прошло несколько дней кропотливой работы. Орден Теней предоставил им свободу действий и необходимые ресурсы. Сальва знал, что их ждет жаркая встреча и хотел свести возможные потери к минимуму. Никто не смог бы упрекнуть его в невнимательности и беспечности. Он выстроил идеальный план исходя из данных, полученных в книге и того, что от них хотел Дамильер.
Накануне предстоящей операции он попросил Тиберия применить свой дар. Не сразу, но кантонец взял след. Он был древним, как сказал наемник, истончившимся. Отпечатки лап размером с голову быка вросли в почву, расплылись под бесконечными слоями сменяющих друг друга точно дозорные снега и дождя. Следы сочились сквозь брусчатку, они проедали крошащийся кирпич, вязли в нечистотах, которые зимой все игнорировали. Они были здесь со времен закладки фундамента, с тех пор, когда первый кол будущего частокола был вбит в землю перед скалой. Здесь жили люди, великое множество разных личностей. Смеющихся, ненавидящих, грустящих, спящих. Рождающихся, стареющих, трахающихся и мертвых, чьи имена на надгробиях давно стесали буйные ветра Десятиградья. Золотые Ворота был построен одним из первых после падения империи, но хтоны… Они жили здесь всегда.
Тиберий привел его туда, где шум волн, бьющих о каменные глыбы заглушал любые голоса. Сальва долго смотрел на него, вросшего в чернильный базальт и застывшую магму. Он знал, что сделал все, что в его силах, но мерзкое чувство сверлило грудь, предупреждая, что завтра, на рассвете, все пойдет прахом.

***

О событиях, которые произошли после, горожане говорили разное. Говорили, что их разбудили не петухи, но страшный грохот оползня, тащившего за собой сотни тонн каменной породы. Иные утверждали, что пробудился спящий доселе вулкан. Другие утверждали, что всему виной разыгравшийся на море шторм, один из тех, что рвет в клочья паруса и разбирает корпуса кораблей по бревну. Сходились люди в одном – это был страшный грохот.
От выстрела у него заложило уши. Сальва отшатнулся, зажав руками уши, будто это могло помочь. Адская машина Дамильера плюнула огнем и откатилась назад, что при ее весе казалось невощможным. Одинокий выступ пошел трещинами. В центре образовалась вогнутая вмятина, тут же скрывшаяся в пыли.
-- Отлично, - сообщил рыцарь в пепельных доспехах. – Давай еще одно.
Двое орденцев подкатили кованное ядро к стволу адской машины. Командовавший ими рыцарь, поднял округлый ствол вверх. Сальва открыл рот и громко прочистил горло. Звук его голоса был глухим, точно из порожней бочки. Что ж, он не оглох, но, если и дальше находиться рядом – непременно лишится одного из своих чувств. Дышащее едким дымом жерло прочистили шомполом и щедро сыпанули серого порошка из специального короба, с которым обходились очень бережно. Затем двое орденцев закатили ядро внутрь адской машины. Наемники сглотнули и попятились. Рыцари отошли на несколько футов и заткнули уши деревянными пробками. У Сальвы не было пробок, но были ничем им не уступавшие указательные пальцы. Лента ими воспользовался с большой охотой, его примеру последовали остальные.
-- Цельтесь в тот темный отросток, напоминающий нос, - прокричал Сальва рыцарю теней, кивая на дальний утес. – Двадцать футов выше и пять левее.
Рыцарь не ответил – то ли не слышал, то ли не нуждался в советах. Он крутнул небольшое колесо, закрепленное у лафета и адская машина стала медленно разворачиваться. Люди Хейла, что было вполне для них типично, смалодушничали и нарушили боевой порядок, укрывшись за спинами товарищей. Они не хотели попасть под удар, хотя понимали, что траектория полета снаряда пройдет многим выше их голов.
Сухой и морозный рассвет разорвала новая вспышка. Звук плетью стеганул уши, волна сжатого воздуха от вылетевшего снаряда докатилась до передних рядов. Едкий запах легковоспламенимой смеси защекотал ноздри. Сальва, прищурившись, наблюдал за тем как железный шар, еще мгновение назад летящий быстрее любого живого существа в мире, достиг критической точки и начал падать, завершая наглядное построение параболы.
-- Ставлю десять талантов, что не попадет, - заявил Дилан.
Золоченная лента, продетая в дыру ремня, была чересчур длинной и чем-то напоминала штандарт. Наемник стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока, точно старался скопировать статую Ария из Храмового квартала. Выражение лица Дилана было мужественным и целеустремленным. Он задрал подбородок и выпятил нижнюю губу, что, по его мнению, должно было придать наемнику еще больше мужественности и целый воз целеустремленности. Вероятно, это могло бы сработать, находись Дилан в трактире среди наивных девушек. Возможно, это сработало бы, будь он гвардейцем, идущим в решающую атаку, способную переломить ход сражения. Но Дилан был простым наемником, который вздрагивал каждый раз, когда адская машина плевалась огнем и извергала из своего чрева тяжелые шары. К тому же, впечатление от позы портил нелепо смотрящийся на доспехе венок из сушеного боярышника.
-- Принимаю, - отозвался Тиберий, сжимающий мешочек с ягодами шиповника с такой любовью и вниманием, какое иные оказывают только монетам. – И ставлю двадцать, что промажет в следующий раз.
Ядро перелетело утес и плюхнулось в спокойное море. Редкие в эту пору чайки проводили его громким карканьем. Сальва вздохнул. Плотное облако пара окутало Ленту. Первый солнечный луч сонного, еле плетущегося в стылую пору рассвета, стрельнул в облако, увяз, задохнулся и пропал. Стальные тучи вновь скрыли горизонт, сделав утро неотличимым от сумерек.
Карл крякнул от досады, но воздержался от комментария. Старый наемник сотворил браслеты из плодов боярышника и чувствовал себя очень некомфортно с ними. Тоффенбах то и дело поправлял потемневшие карминовые бусины и тихо бранился, понося зимний холод, орден теней, идиотизм ситуации и напарника-книгочея, вычитавшего, что боярышник и шиповник смогут защитить от вросшего в скалу хтона.
Хейл чистил кинжалом ногти на правой руке, выковыривая несуществующую грязь. Он улыбался и что-то говорил своим парням, кивая в сторону Сальвы. Алые Плащи ухмылялись и посмеивались.
Сальва еще раз вздохнул, посмотрел в сторону Сильванны. Наемница безучастно наблюдала за происходящим. Ее глаза были красными. Сальва подозревал, что девушка вновь оплакивала погибшего мужа. Он ощутил укол вины. Это было странно, ведь он победил потому что у Сальвы не было иного выхода. Он сделал верный ход и был милостив к проигравшим. Но все же, глядя на нее, Сальва чувствовал, что мог сделать что-то большее. Добиться цели без убийств, насилия, чужой боли. Но сколько бы он на это потратил? Полжизни, жизнь? Мысль о том, что Каталин сейчас там, в Мелирии, томится в замковом алькове, совсем одна, брошенная всеми, презираемая собственным дядей по его, Сальвы вине… Эти мысли, червями копошащиеся у него в голове, гнали вперед, заставляли действовать и идти на риск.
Очередной снаряд взвился в небо. Вращаясь вокруг своей оси и используя заданное ускорение, кругляш наконец выцелил темное пятно в сером скальном полотне. Гора вздрогнула, пошла рябью слетающей чешуи слоев гранита и базальта. Агатовая клякса нехотя расправила крылья, вытянула длинную шею, металически заклокотала, раззявив клюв. Эхо подхватило чуждый городу звук, заметалось с ним по гротам кривой линии фьордов, утонув в наполовину затопленной расщелине, которую местные с гордостью звали Задницей.
-- Гляди ж ты, вышло, - нервно хохотнул Дилан. Ветер рванул золотую ленту у ремня, поднял вверх точно гордо реющее знамя. – А я-то думал мы до вечера здесь проторчим.
-- Скверно, скверно, скверно, - бормотал Тоффенбах разбавляя любимое слово отборной бранью.
Наблюдая за тем как ворон из цельного куска железа выбирается из скалы, как вытягиваются вширь острые крылья, как когти крошат камень точно замок из мокрого песка, Сальва и сам усомнился в том, правильно ли поступает. Может им следовало бежать без оглядки, моля Шестерых смилостивиться и даровать им если не жизнь то быструю и безболезненную смерть? Наемник тряхнул головой. Прочь, прочь такие мысли. Загнать их глубоко-глубоко, где никто не увидит страха. Поздно сокрушаться. Время действовать.
-- Еще один залп, - приказал Сальва оторопевшим рыцарям. – Стреляй как дам отмашку, не раньше!
-- Я не подчиняюсь…
-- Теперь подчиняешься. Если не хочешь стать обедом для хтона, придется выполнить то, что я скажу. Промажешь, опоздаешь на секунду – мы покойники. Уяснил?
Рыцарь не ответил ни да ни нет, но по его осунувшемуся и побелевшему лицу было заметно, что он согласен переложить ответственность на любого, только бы не принимать решения самостоятельно. Вид пробудившегося хтона отбивал всякую тягу к гордости и кичливому пренебрежению.
Меж тем хтон решил нанести удар по смертным, решившим дать ему бой на его же вотчине. Железная птица спикировала вниз, нарушая законы мироздания и управляя полетом, вместо того чтобы набрать ускорение и просто шмякнуться о землю куском мертвого металла. Раззявив клюв, ворон летел прямо на них, готовясь смести наемников разом, располовинить тела острыми перьями из сырого железа.
Заметив, что рыцарь поднес дрожащей рукой факел к огрызгу фитиля, Сальва закричал:
-- Стой! Жди! По команде! Хейл, Сильванна – тяните веревки, как только махну рукой! Изволд? Где этого плетца хтоны носят? Черт, надеюсь, его плетение сработает. Ждать, всем ждать!
Ворон летел точно живое воплощение смерти. Оперенное тело цвета поздних сумерек приближалось с неумолимостью надвигающегося конца. Сальва уже мог разглядеть его глаза, если так можно было назвать темные провалы и тлеющею внутри них злость. Он унял дрожь, заставил себя прирости к земле, точно сам стал такой же статуей из железа. Холодным и отстраненным сознанием начал отсчет. Ворон пикировал. Сальва считал. Четыреста футов. Триста. Двести. Сто пятьдесят. Сто двадцать. Сто.
-- Пли! – крикнул Лента что есть мочи, доставая кажущийся теперь бесполезной зубочисткой клеймор.