Тень в берёзовой роще

Глава I.
Небольшая карета остановилась на краю дороги. Вокруг росли только старые берёзы, их тонкие ветви дрожали под порывами осеннего ветра, словно шептались о тайнах, укрытых в этом забытом богом уголке. Вдалеке на холме виднелась деревушка, состоящая из десятка покосившихся избушек, чьи крыши, покрытые мхом, казались частью земли, поглощенной сумраком.
— Почему мы остановились? — спокойным, но твёрдым голосом спросил пассажир.
— Упряжь порвалась, барин. Нужно поменять, — скрипучим голосом отозвался извозчик, старик сгорбленный с темным морщинистым лицом.
Пассажир неспешно вышел из кареты, его движения были размеренными, почти кошачьими. Александр Петрович Вельский, статский советник из Петербурга, был поджарым человеком средних лет, в тёмно-сером пальто, что облегало его худощавую фигуру, словно тень. В правой руке он держал трость с серебряным набалдашником, а темные зеленоватые очки скрывали его маленькие серые глаза, в которых, подобно молниям, мелькала проницательность. Его манеры, речь, весь облик выдавали человека образованного и опытного. Не смотря на его уверенные и спокойные манеры в душе его таилась тревога — предчувствие, что дело, приведшее его в Красногорск, будет подобно брошенной рыбацкой сети на берегу - ни порвать, ни распутать. «Исчезновение жены градоначальника... Что-то подсказывает мне, что это не просто бегство или случайность», — думал он, шагая по пыльной дороге, где каждый шаг поднимал облачка пыли, оседавшие на его лакированных ботинках.
Примерно через четверть часа карета нагнала Вельского, он забрался в нее также неспешно, и они направились в Красногорск, небольшой провинциальный городок, до которого оставалось не более 10 верст езды по этой пыльной дороге.
Вельский остановился в трактире «Золотой петух», что располагался на самой окраине городка. Хозяин, Фома Игнатьич, был дородным мужиком с сивой бородой, топорщившейся в разные стороны, как еловые иглы, и глазами, прищуренными в вечной подозрительности. Его широкое лицо, красное от ветра и крепкой настойки, хранило следы былой силы, но в глубине души Фома боялся чужаков, особенно таких, как этот гость, чья кошачья манера поведения была редкостью в здешних краях. «Кто он? Купец? А может, сыщик какой?» — думал Фома, подавая Вельскому ключ от комнаты, но вопросов не задавал, лишь буркнул:
— Комната ваша наверху, барин. Ужин через час.
Вельский, представившись купцом из губернского города, кивнул, но его мысли были далеко. Он чувствовал, как городок дышит тайной, а берёзовая роща вдалеке за окном его комнаты,  шумела в сумерках, словно звала его разгадать её секреты.

Глава II.
Наутро, когда густой туман стелился по земле, словно саван, скрывающий правду, Вельский отправился на рынок. Воздух был пропитан сыростью, запахами квашеной капусты и свежей репы, но под этой обыденностью таилась тревога. Непривычная для этого места и часа тишина добавляла таинственности - слышны были только очень приглушенные голоса торговцев, выкладывающих свой товар. Вельский, держа трость под мышкой, прогуливался меж рядов, его серые глаза за очками внимательно изучали лица крестьян, их жесты, обрывки разговоров. «Люди всегда знают больше, чем говорят, — думал он. — Надо лишь найти правильный ключ к их душам».
— Эй, добрый человек, не желаете ли яблочек? — окликнула его старуха по имени Марфа, с морщинистым лицом, напоминавшим кору старой берёзы, и узловатыми руками, что сжимали корзину с румяными плодами. Её глаза, бледные, как осеннее небо/, таили хитринку, но и страх — боязнь, что ее слова могут долететь до ушей тех, кто не должен их слышать. Внутри Марфа чувствовала себя загнанной: она знала о слухах, что вились вокруг исчезновения Анны Павловны, и опасалась, что правда вырвется на свободу  и, подобно яду, отравит ее покой.
— Благодарствую, матушка, — мягко улыбнулся Вельский, приподнимая шляпу, но его голос был холоден, как осенний иней. — А скажи-ка, что за люди в сем городке живут? Слыхал я, градоначальник ваш жену потерял. Правда ли то или врут?
Марфа нахмурилась, её взгляд скользнул по сторонам, будто ища укрытия в тумане. «Чужак, а любопытный, — подумала она. — Не к добру он расспрашивает». Понизила голос до шепота:
— Ох, барин, не дело о том говорить вслух. Пропала барыня, Анна Павловна, как в воду канула.  С Ивана-Купалы вестей никаких. Люди болтают, будто не всё ладно в доме градоначальника, да кто ж правду скажет? Она была юной, с личиком белым и глазами, полными тоски.
— А что именно болтают? — небрежно спросил Вельский, разглядывая яблоко, но его мысли были остры, как лезвие: «Она явно знает больше, чем говорит. Надо надавить мягко».
— Да разное, — Марфа замялась, ее пальцы сжали корзину, будто она держалась за последнюю опору. — Говорят, градоначальник, Иван Фёдорович, не ласков был к ней, а она каждый вечер плакала. Может бил ее, не знаю. А ещё шепчут про сына его, незаконнорожденного, Дмитрия, что живёт в городе. Молодой, с лицом, как у отца, но с глазами хитрыми, как у лисицы. Может, и он в ту историю замешан.
Вельский кивнул, кинув ей медяк, и отошёл, чувствуя, как нити паутины начинают сплетаться. «Незаконнорожденный... Это уже что-то», — подумал он, направляясь к кучерам, что сидели у телег, покуривая трубки. Туман вокруг них клубился, словно скрывая правду.
Глава III.
Кучера, грубоватые мужики с мозолистыми руками, сидели на бревне, их лица были обветрены и неприглядны. Один из них, рыжебородый Егор, с плечами широкими, как ствол дуба, и глазами цвета ржавчины, смотрел на Вельского с любопытством. Егор был человеком простым, но в душе его таилась тревога: он знал о ночных делах градоначальника и боялся, что правда всплывет, как тело из омута. «Этот барин не прост, — думал Егор, затягиваясь трубкой. — Глаза у него, как у ястреба, всё видят».
— Здорово, братцы! — весело бросил Вельский, присаживаясь подле них. Земля под ногами была сырой, а воздух тяжёлым от росы и дыма. — Далеко ли везете товар?
— А мы, барин, всё больше по городу да окрестностям, — отозвался Егор, сплевывая. — Слыхали, поди, про беду нашу? Барыня градоначальникова, Анна Павловна, пропала. Люди шепчутся, будто сбежала с полюбовником, да только кто ж её отпустит? Иван Фёдорович — человек строгий, с нравом крутым, как буря, и лицом тяжёлым, как гранит.
— Полюбовник, говоришь? — Вельский прищурился, его сердце забилось чуть быстрее, но лицо оставалось бесстрастным. «Полюбовник... Это уже вторая ниточка». — И кто ж тот смельчак?
Егор хмыкнул, дым от его трубки смешался с туманом, создавая призрачную завесу. «Сказать или нет? — думал он. — А вдруг этот барин донесет?»  Но он немного поразмыслив, решился,
— Слухи ходят, что сын бакалейщика, Николка, с ней знался. Молодой, статный,  не в пример градоначальнику. Барыня-то, говорят, ещё до свадьбы на него глаз положила, когда была невестой. Они тайно встречались. А теперь оба как в воду канули.
Вельский запомнил имя, поблагодарил и ушёл, чувствуя, что ухватился за ниточку, нужно только потянуть. Тем временем утренний туман рассеялся, но небо затянули тучи, будто природа предвещала бурю, подобную той, что, похоже, ожидала его впереди.

Глава IV.
Бакалейная лавка на углу площади пахла пряностями и пылью, а за окном моросил дождь, капли стучали по крыше, словно часы, отсчитывающие время до разоблачения. Хозяин, Семён Иванович, был сухощавым стариком с лицом острым, как нож, и цепким взглядом ястреба. Его руки дрожали от возраста, но и в душе он был полон страха: слухи о сыне и барыне могли разрушить их семью. «Кто этот чужак? — думал он, глядя на Вельского. — И что ему здесь нужно?»
— Чем могу служить, господин хороший? — спросил Семён, вытирая руки о фартук, его голос был резким, как дождь за окном.
— Муки бы мне, да сахару, — небрежно ответил Вельский, оглядывая полки, но его мысли были остры: «Старик что-то скрывает. Его опущенный взор выдаёт». — А скажи, любезный, сын твой где? Слыхал, он парень видный.
Семён нахмурился, его пальцы дрогнули, как листья на ветру. «Он знает, — мелькнула мысль. — Но откуда?» Громко ответил:
— Николай  в отъезде, дела семейные. А что до него за интерес, барин?
— Да так, слухи ходят, — уклончиво молвил Вельский, его тон был мягким, но проницательным, — Говорят, он с молодой барыней градоначальника близок был, тайно встречался после свадьбы, а теперь они сбежали вместе.
Семён побагровел, его лицо исказилось, как кора под ударом молнии. «Ложь! — думал он, сжимая кулаки под прилавком. — Но если правда выплывет, позор на весь город». Сдержался и буркнул:
— Враньё то, господин! Сын мой честный малый, а сплетни эти — дело злых языков, что виляют, как змеи. Мой сын уехал в деревню к моему брату, худо ему, вот и повез продукты, да снадобья.
Вельский не стал  расспрашивать, расплатился и ушёл, чувствуя, как паутина интриги стягивается. Дождь усилился, река за городом вздулась, а берёзовая роща стонала под ветром, будто оплакивая чью-то судьбу.

Глава V.
Прошло несколько дней, буря в городке не прекращалась: ветер выл, тучи клубились, как мрачные мысли, а Вельский собирал обрывки слухов, словно опавшие осенние листья. Наконец, он решил нанести визит градоначальнику.
Иван Фёдорович — мужчина грузный, с седеющими висками, тяжёлым взглядом, полным свинца и голосом гулким, как эхо в пещере, — принял его в кабинете, где портреты предков наблюдали из тени. Его душа была полна смятения: он знал, что правда о пропаже Анны может разрушить его жизнь, но гордость не позволяла признаться в том, что произошло. «Кто этот сыщик? — думал он, глядя на Вельского. — И как много он знает?»
— Статский советник Александр Петрович Вельский, из Петербурга, — представился гость, снимая очки. Его серые глаза впились в хозяина, как корни в землю. — Прибыл по делу исчезновения вашей супруги, Анны Павловны.
Иван Фёдорович побледнел, его пальцы сжали подлокотники кресла. «Он знает, — мелькнула мысль. — Но как?» Громко ответил:
— Супруга моя... пропала без следа. Я уж отчаялся искать. Может, сбежала, а может, беда какая приключилась. Помогите, коли можете.
— Расскажите о ней, — мягко, но настойчиво попросил Вельский, его мысли кружились: «Он лжёт. Его глаза выдают страх», — и о вашей жизни с ней. Женились год назад, верно?
Иван Фёдорович поведал, что Анна, дочь местного помещика, была юной и красивой, но своенравной. О том, что они познакомились в доме у помещика, ее отца, что полюбили друг друга, и что для него это невосполнимая потеря. Вельский подмечал, как градоначальник избегает его взгляда в процессе рассказа, а за окном дождь не прекращался, создавая еще более мрачную атмосферу. Внимательно выслушав градоначальника, Вельский вежливо поблагодарил его и откланялся.
 В парадной ему встретилась горничная, худенькая девушка с робким голосом, она подтвердила слухи: Анна встречалась с Николаем, сыном бакалейщика, в саду под покровом ночи, где тени берёз укрывали их страсть.  Она также подтвердила что у Ивана Фёдоровича был незаконнорожденный сын, ровесник Анны, с которым тот тайно общался и помогал деньгами.

Глава VI.
В ночь, когда буря разрывала небо молниями, Вельский разговорил кучера Фрола, служившего у градоначальника. Фрол — сгорбленный старик с седой бородой, как иней, и потухшими глазами — сидел в трактире, где лампа мигала, отбрасывая танцующие тени. Его душа была тяжела: он хранил тайну, что жгла его, как угли. «Сказать — значит предать барина, — думал он. — Но молчать — грех тяжёлый». Поддавшись чарке водки, которую постоянно наполнял сыщик и сверлящему взгляду, старик заговорил в тот момент, когда прогремел гром, как бы не желая быть услышанным:
— Барин, не к добру вы спрашиваете в такую ночь... Была тьма кромешная, безлунная, ветер выл, как волк. Иван Фёдорович велел запрячь телегу. Я думал — товар везти, а он... вынес тело, завернутое в холстину. Пока грузили, хост развернулся, Барыня то была, Анна Павловна, мёртвая, с лицом бледным, как луна. Я вез её к роще под дождём, а слуги закопали у корней берез. Дали на водку, сказали: молчи, Фрол, а то худо будет.
— Отчего она умерла? — тихо спросил Вельский, его сердце сжалось, а дождь за окном плакал, словно оплакивая жертву.
— Барин приревновал её к Николаю, — прошептал Фрол, озираясь, будто тени вокруг следили за ним. — Вспылил, схватил за горло... не хотел, да вышло так, в слепой ярости. А как случилось то, полюбовника ее, Николашку, бакалейщик отослал к брату от греха подальше.
Вельский молчал, обдумывая слова, пока буря стихала, оставляя лишь шёпот листвы.

Глава VII.
На следующий день, под серым небом, где солнце робко пробивалось сквозь тучи, Вельский явился к градоначальнику. Его походка была твёрдой и уверенной. Иван Фёдорович, чья душа была раздираема страхом и виной, встретил его напряженным взглядом.
— Иван Фёдорович, мне всё известно, — начал Вельский, его голос был холоден, как зимний рассвет. — Анна Павловна не сбежала. Вы, в порыве ревности, задушили ее. Тело слуги вывезли и закопали у рощи, под берёзами. Кучер Фрол всё рассказал.
Градоначальник рухнул в кресло, его лицо исказилось, как ветви под ударом бури. «Всё кончено, — подумал он, закрывая лицо руками. — Правда догнала меня, как тень».
— Я не хотел! — прохрипел он. — Она призналась, что любит Николая, встречалась с ним... Я потерял разум в тот миг!
— Закон суров, — отрезал Вельский, его мысли были мрачны: «Справедливость восторжествует, но как вернуть загубленную жизнь?»
В тот же вечер градоначальника взяли под стражу. Сын бакалейщика вернулся домой. Вельский покинул городок на рассвете, когда туман начал рассеиваться и низкое солнце ослепительно сияло, прогоняя последние следы многодневной бури и растворяя завесу тайны, оставляя лишь воспоминания о юной Анне, чья жизнь оборвалась в порыве безумной ревности и безрассудства.