Последние минуты жизни Гитлера

                30 апреля 1945 г. время 15-50  г.Берлин

                1.

Он сидел в каменном чреве под землей, где даже воздух казался спертым от тяжести греха. Стены бункера, некогда неприступные  теперь сжимались, как  пальцы проведения, готовые  раздавить  скорплупу его безумия. Часы словно приговор, глухо отчитывали секунды,  - каждая из них  была иглой вонзающейся  в виски. Адольф Гитлер  некогда мессия в глазах миллионов  теперь был тенью, дрожащей  в свете тусклой лампы.
Он смотрел на свои руки – бледные  с синевой, словно  вены наполнялись не кровью, а чернилами проклятий,
 «Разве это не мои руки? – подумал он  и вдруг ему явились образы  горящих синагог, рвы полные тел, дети, чьи глаза застыли в ужасе.  Он резко дернулся, опрокинув стакан с красным вином. Жидкость растеклась по карте, заливая Москву, Сталинград , Тегеран, все, что он хотел завоевать, теперь все это тонуло в багровом.
За дверью послышались шаги. Вошел Геббельс, его лицо было как  маска трагика, но глаза горели фанатичным огнем.  Мой фюрер – голос его дрожал
 – русские уже у рейхстага
. Гитлер не ответил.  Он смотрел  на Геббельса, будто сквозь него, видя вместо министра пропаганды толпу призраков, которые пришли за ним. Сталинградские солдаты с обмороженными лицами, еврейская девочка в платье в горошек , мать, прижимающая к груди  мертвого младенца. Все они молчали. И в этом молчании  был вопль, от которого  звенело в ушах.
- Уходите – прохрипел он.-  Все уходите. Вы знаете мое решение.
Когда дверь захлопнулась, он подошел к зеркалу. Отражение смелось над ним, мешки под глазами, седые пряди, мешки под глазами, седые пряди волос\. Губы, искривлённые в гримасе ужаса. 
-  Это не я. – бормотал он. - Это не я. Я Бог, я судьба.
 Но зеркало показывало старика, раздавленного грузом миллионов  смертей и зловещей  неизбежностью..
Ева вошла без стука. Ее лицо  было спокойно, будто она уже приняла яд.
Адольф – сказала она мягко, -  пора
Он увидел  в ее глазах не любовь, а жалость.
Она смеет жалеть меня:? Меня? Кто она такая? Гнев вспыхнул в нем, но он тут же погас. Он кивнул, механически\. Как марионетка.
Он нажал кнопку звонка и в комнату зашел его личный камердинер Гейнц Линге.
Тяжело дыша, он хрипящим голосом прошептал:
- Мой последний и самый важный приказ, ровно через 10 мин. ты должен зайти сюда и выстрелить мне в висок.
- Мой фюрер я не смогу это сделать.
- Я это могу доверить только тебе. Это нужно для Рейха и Великой Германии. После моей смерти  мой труп должен был сожжен  -  я не хочу, чтобы мой труп выставляли на обозрение.
Линге взял со стола  Вальтер и вышел из комнаты..
Гитлер и Ева сели на диван, обитый кожей, некогда как символ роскоши. А теперь он был как их похоронный саван. Он взял коробочку со стеклянными  ампулами с цианистым калием своей дрожащей рукой . Ева прижалась к нему, и ее дыхание было  ровным и спокойным. Он взял одну ампулу и  положил ей в ее раскрытый рот.
-  Прощай мой фюрер.- прошептала она и в ее голосе не было страха. 
Тело Евы обмякло и она откинулась назад на спинку дивана. Ее лицо обезобразилось гримасой смерти и по телу  пробежала дрожь.

Он смотрел на нее и каждый миг был его настоящим мучением. Вдруг он почувствовал  знакомую старую, глухую, ноющую боль. Засосало сердце, помутилось в голове. Он почувствовал, что жизнь вот была и уже уходит и он не может ее удержать. Его обдало холодным ужасом и его дыхание остановилось. Он слышал только удары своего сердца, которые бились молотом по его вискам.
- меня не будет. Ничего больше  не будет. Не ужели смерть существует? Неужели он сейчас тоже умрет?
 А что если нет ничего. Ни ада, ни рая?.  Только тьма?
Мысль его обожгла, как раскаленное железо.  Он засмеялся – хрипло и безумно – и в этом смехе слыщался  плач всей  его жизни. Фанфары триумфа, слившиеся в какофонию его неминуемого поражения.
Он представил свое бездыханное тело.
-  Как такое может произойти?
Злоба душила его и ему стало мучительно, невыносимо тяжело. Не может же быть, чтобы все всегда были обречены на этот ужасный конец.
Страшный и ужасный акт его умирания  ни на мгновение не утихающая мучительная боль, сознание безнадежно уходящей, но все еще не ушедшей его жизни и  страшная ненавистная смерть была уже здесь.
- За что это все мне?
 -За что все эти мои мучения?
 Но никакого ответа он не услышал.
И вдруг капля надежды упала в его сердце.
=  Вдруг все обойдется и ему не нужно будет сейчас умирать. Вдруг произойдет чудо и все само разрешится. Ему сразу стало легко. Он посмотрел на бездыханное тело Евы в шелковом платье и ему на секунду  стало ее жалко.
 - Тогда для чего она сейчас умерла?
. Он стал вспоминать и перебирать в воображении лучшие минуты своей жизни. Но странное дело – все эти моменты казались теперь не тем, чем казались ранее, все кроме первых воспоминаний  своего детства.
Там в детстве было что-то такое действительно приятное  с чем можно было бы жить, если бы оно вернулось .Он  вспомнил, как маленьким мальчиком  бежал по лужайке, яркое солнце светило ему в глаза и мама позвала его: 
- Ади:
Он подбежал к ней и она взяла его на руки, прижав к груди и он почувствовал чувство такого несоразмерного счастья, что был готов утонуть в нем.
. Но того человека, который это испытывал уже не было, это было воспоминание о каком-то другом человеке. И чем дальше от детства, чем ближе к настоящему были \эти радости и тем ничтожнее и сомнительнее они были.  Он  вспомнил, как приемная комиссия  Венской академии изобразительных искусств  смеялась над его рисунками, поставив ему оценку «неудовлетворительно» и признав его работы технически слабыми и бездушными. 
Все его несоразмерные амбиции умерли в один миг и н испытал такое чувство  обиды на весь мир, что решил  доказать всем этим ничтожествам как они заблуждаются.
Он стал  хозяином всей Европы, собирался быть хозяином всего мира. Все окружавшиеся его трепетали перед ним и обожествляли его. Он чувствовал неограниченную никем власть и собирался быть Богом для всего человечества ,единолично решать  какие народы могут жить, а какие не имеют право на существование. А теперь всему \тому пришел конец. Не может быть, чтобы жизнь была так бессмысленна.. И почему он должен теперь страдать и умирать.
- Но может я жил не так как надо, может быть я делал что-то не так . Что я делал не так?
-Не хочу.=  прохрипел он.
Но внезапно он представил, что сейчас выйдет из комнаты  и скажет присутствующим, что он передумал умирать. Он представил, какими глазами они будут смотреть на него и  что они будут думать о нем,  о своем вожде.
Он представил, что русские солдаты сейчас ворвутся в бункер и он будет вынужден сдаться в плен этим недочеловекам, он представил как они будут смеяться над ним и он будет вынужден унижаться перед ними. Он богочеловек, слово которого было последней инстанцией и как он будет это терпеть. Он представил свою возможную встречу со Сталиным и как он будет смотреть этому кровавому тирану в глаза. Этого не может быть. От презрения к этому он почувствовал какую-то невидимую непреодолимую силу, засасывавшую его в черную дыру. Все ужасное и мучительное пропало в один миг и он почувствовал твердую решимость. Прежний привычный страх смерти неожиданно пропал.
Он  быстро схватил ампулу  с ядом из коробочки,  и раздавил ее зубами, почувствовав резкий вкус миндаля.

Но прежде чем тьма поглотила его, он увидел пару огромных  глаз, горящих в вечности. Они не проникали в него,  они молчали. Он увидел злобную  гримасу  обезображенного лица.  И в этом молчании  была кара страшнее любого ада. Он понял, что теперь его ожидает,
Наверху в развалинах Берлина дождь смывал пепел. История никогда никого не прощает. Но в подземной могиле  среди теней  уже начинал роиться вопрос который задаст себе каждый тиран.
Каждый палач,
 - А что если Бог не мертв, а что если он просто все это время  ждал?