Уличный поэт

Он спит в коробке у метро,

где ветер рвёт афиши в клочья,

его затёртое и старое перо

осколок ледяного двоеточья


Он - уличный поэт, изгой,

чьи рифмы - стылый перекрёсток

и мир проходит стороной,

спешащий, деловой и жёсткий


Он пишет на клочках газет,

про то, как плачут водостоки,

про серый, безразличный свет,

про одиночества истоки


Его тетрадь - асфальт и пыль,

его чернила - копоть, сажа,

он сам - забытая бутыль,

которая годится для пейзажа


Февраль в глазах, где инеем седым

покрыты брови и ресницы

и терпкий, обжигающий всё дым

уходит за летящей птицей


Он смотрит в лица, в суету

и видит лишь одно и то же:

как люди верят в теплоту,

что их согреть уже не сможет


Ни у кого он не попросит ни гроша,

лишь ловит взгляд случайный, редкий,

его усталая душа замёрзла в ледяной беседке


И строки, словно льдинки с крыш,

срываются, остры и звонки,

он шепчет их в ночную тишь,

в пустые тёмные воронки


Про то, как стынет тротуар,

как фонари дрожат от ветра,

про то, что каждый божий дар

рассеян в воздухе бесследно,

про то, что вера - тонкий наст,

что может хрустнуть тяжело, зловредно


И этот взгляд - как приговор

всем тем, кто ищет оправданья,

кто запирает на затвор

свои минутные страданья


Он - зеркало их скрытых вьюг,

их внутренних седых метелей,

они бегут, замкнувши круг

от отраженья в самом деле


А он стоит - седой пророк

без паствы, храма и амвона,

его единственный итог -

хрип ледяного саксофона


Его слова - не для бумаги,

не для того, чтоб он пылал,

они - как знаки на овраге,

которых путник не узнал


Они - как трещины на льдине,

как вой бездомной стаи псов,

как эхо в брошенной машине,

как скрип заржавленных замков


Он не мечтает о признанье,

о славе, что придёт потом,

его единственное знанье -

что мир построен на пустом


На хрупком, выцветшем обмане,

где каждый прячет свой озноб -

в кармане или в чемодане

или за крышкой, в гардероб


А он не прячет, он - открытый,

как рана, что кровит зимой,

всеми забытый и избитый,

но всё ещё, как страж, живой


Он видит, как под снегом тает

последний выживший росток

и точно так же угасает в чужих

глазах надежды кровоток


Он поднимает ворот рваный,

вдыхая стылый, едкий смог,

он - летописец безымянный

всех неисхоженных дорог


И если город видит сны

о солнце, лете и капели,

в его глазах - преддверье тьмы,

последней вьюги колыбели


И если вдруг ты с ним столкнёшься

в потоке безразличных лиц

и в этот взгляд на миг вольёшься,

упав с проторенных границ


То не увидишь там упрёка,

ни злобы, ни пустой мольбы -

лишь отражение порока

его же собственной судьбы


Его поэзия - не музыка, не звуки,

не стройный, выверенный лад,

она - больные и чужие муки,

что тянут, тащут всё назад


Она - в осанке, в каждом жесте,

в том, как он кутается в хлам,

как будто ищет в этом месте

свой позабытый миром храм


Но в храме этом - только холод

и вместо ликов - пустота,

его терзает вечный голод,

но ... не еда ему нужна


Он жаждет смысла, искры, знака

в круговороте серых дней,

но видит лишь потёмки мрака,

что с каждым часом всё плотней


Он - словно треснувший барометр,

застывший на отметке «шторм»,

его единственный параметр -

несоответствие всех норм


Он выпадает из системы,

из всех расчерченных сетей,

он есть живое воплощенье темы

о безнадёжности и глупости людей


Его февральская угроза -

напомнить правду до конца,

что все дворцы - всего лишь глина,

что все наряды - только тлен,


И что под маской арлекина

скрывается всё тот же плен -

плен одиночества и страха,

что гонит всех вперёд, бегом,

от неизбежного, от краха,

что ждёт любого за углом


Его пергамент - корка льда

на луже, где дрожит реклама,

он пишет строчки в никуда

и в этом - суть его и драма


Не для потомков, не для книг,

не для венков и пьедесталов -

лишь для себя, на краткий миг,

чтоб сердце биться не устало


Чтоб доказать, что он живой,

пока мороз сжимает веки,

что этот хриплый, стылый вой -

не просто эхо в человеке


Что это песнь - о том, как пал

последний лист с продрогшей ветки,

о том, как мир пустынным стал,

загнав себя в стальные клетки


А он остался, он - один

свидетель общего распада,

средь тысяч бегающих спин -

ненужная, живая правда


И этот взгляд его - как соль

на рану сытого покоя,

как неудобная и злая боль,

что не пройдет никак без боя ...