Сады Дьявола. Глава 8

Как уже говорилось, правительство Земли, получив в свои руки лемурианские двигатели, все силы бросило на то, чтобы узнать или хотя бы угадать методом тыка принцип действия. Лучшие земные ученые потратили несколько лет на исследования, но поняли не больше шамана-неадертальца, случайно наткнувшегося в кустах, куда он забрел по малой нужде, на пылесос. Любой вопрос по делу они смывали потоком узкоспециализированной лексики, трогательно напоминая ацтеков, которые с помощью заклинаний пытались защититься от вторжения конкистадоров.

Лемурианский двигатель, установленный на “Неуловимом”, представлял собой довольно громоздкое и сложное сооружение. Центральная его часть — двухметровой высоты металлический цилиндр — располагался в пятом отсеке, в специальной выгородке. С помощью гофрированных шлангов и пучков проводов, он соединялся с несколькими шарами меньших размеров, раскиданных по разным палубам, и благодаря системе кингстонов имел выход в открытый космос.

Если устройство лемурианского двигателя, по-видимому, было непознаваемо сложным для земной науки, то управление, напротив, — максимально простым. Для прыжка нужно было лишь загрузить в один из шаров топливную капсулу, набрать на пульте управления координаты выхода, повернуть специальный ключ, который капитан носил на цепочке на шее, и повернуть рычаг. После этого шарообразный кусок пространства радиусом около пятидесяти метров почти мгновенно — за семь секунд — перемещался в заданные координаты.

Тут имелся небольшой ньюанс: точность прыжка находилась в обратной зависимости от расстояния. До девяти световых лет погрешность была приемлимой, ее можно было покрыть за неделю-другую марша на корпускулярно-волновом двигателе, далее точность снижалась по экспоненте.

До Голконды было почти тридцать световых лет. Их предстояло покрыть тремя прыжками лемурианского двигателя, и дальше добираться до цели на маршевых двигателях.

Перемещение с помощью лемурианских двигателей сопровождался неопасными, но довольно неприятными побочными эффектами. Вывернутая наизнанку метрика пространства вызывал перенаправление остаточных токов в нервных окончаниях и семь долгих секунд прыжка человек ощущал себя метафизической струной, растянутой между точками входа и выхода, сознавая беззащитными нервами каждый метр этого неимоверного, с ума сводящего своей бессмысленностью расстояния.

Это ощущение вызывало приступ комплекса неполноценности и экзистенциального шока такой силы, что природные предохранители организма временно выходили из строя. Физически это выражалось в виде судорог, холоднго пота, головной боли и перемежающейся диареей рвоты в разных комбинациях и пропорциях.

И если у людей это состояние продолжалось от нескольких минут до получаса, после чего в организме включались защитные механизмы, и физиология давила негативные ощущения всякой позитивной химией, то корабельный ИИ вышибало всерьез и надолго. После прыжка Пульхр предоставил “Джо” двухдневную увольнительную — все равно толку от него в таком состоянии не было. На все вопросы он однообразно отвечал: “А смысл?” и, не обнаружив такового, погружался обратно в пучину мировой скорьби. Все это время “Джо”, лишенный общения со своими психологами, посвятил игре в морской бой с самим собой.

После третьего прыжка командир навигационно-операционной боевой части Вениамин Андерсен основательно проблевался, дрожащей рукой вытер холодный пот со лба, и сел за вычисление маршрута.

— Сто восемнадцать часов пути до точки, — доложил он, дважды проверив расчеты.

Пока ИИ приходил в себя, команда встала на боевую вахту. Начался марш — самая тяжелая и нудная часть операции.

Из-за перегрузок нормы питания были увеличены втрое. Резко возросла вероятность аварий, поэтому в каждом отсеке вахтенные совершали неприрывный обход и проверку приборов и устройств. Вдобавок по всему кораблю, переходя из отсека в отсек, круглосуточно курсировала контрольно-аварийная бригада техников, которые специальными приборами проверяли, как справляются с перегрузками несущие конструкции корабля.

Все ходили злые, усталые и издерганные. Скучали только наемники, которые окопались в своем девятом отсеке, и только и делали, что ели, спали и играли в карты на отжимания.   

Несмотря на перегрузки и вахты, каптенармус Петрова появлялась в каюте Пульхра каждый вечер. На то имелась веская причина: она взревновала капитана к доктору Стерн. Петрова вообще была ревнива. К счастью, в ее загадочной душе для этого светлого чувства было выделено ровно одно посадочное место, и до доктора Стерн его прочно, хотя и абсолютно безосновательно, занимала боцман Олсен. Новая гипотетическая соперница всколыхнула застоявшиеся чувства между капитаном и его каптенармусом. Кроме этого, видимо, чтобы не давать коварной докторше ни малейшего шанса, Петрова увеличила капитанское довольствие утренним сексом.

Стерн, наверное, удивилась бы, узнав, какую бурю эмоций вызвала у Петровой. Старпом выделил ей отдельное помещение в третьем отсеке, и она за пару дней ухитрилась захламить его так, что с трудом верилось, что там обитает человек, а не семейство енотов. Она профессионально четко вписалась в коллектив, знала команду по именам и беспрепятственно, как кошка, шлялась по всему кораблю, пока однажды старпом не наткнулся на нее в пятом отсеке, на посту управления Главной Энергетической установкой, куда, вообще-то, вход был воспрещен даже большинству членов команды.

Юсупов отвел ее в третий отсек и запер там, объяснив, что  выпустит только по прибытии на Голконду, если, конечно, она раньше лично ему не сдаст зачет по устройству корабля и правилам безопасности. Стерн пожала плечами, попросила руководство — толстую, как кирпич, и такую же тяжелую папку, на следующий же день зачет успешно сдала и продолжила свои прогулки.

Надо сказать, некоторые основания для ревности Петрова действительно имела: капитан все свободное время проводил со Стерн в третьем отсеке, где в помещении спортивного зала организовали что-то вроде штаба наземной операции. К планированию операцией капитан привлек так же Чехова, Фредди Лютого, главу и единственного офицера научной службы Ивана Бенуа, и карабельного врача доктора Элеонору Картье.   

Единственной фактической информацией, которой они обладали, были записи, которые доктор Стерн сделала во время своего предыдущего визита на Голконду, и ее же весьма смутные воспоминания. Эти записи просмотрели множество раз, пытаясь выработать тактику и стратегию будущих боевых действий.

По словам Стерн, в период расцвета человеческая колония на Голконде достигала сотни миллионов человек, и представляла собой содружества городов-государств, контролировавших горнодобывающие шахты. Города воевали друг с другом, но без особых зверств, загрязняли окружающую среду, но в меру, время от времени случались политические перевороты, революции, экономические кризисы, но все это не мешало населению расти — в общем, бурлила обычная человеческая жизнь. Цивилизация достигла уровня примерно середины земного двадцатого века: электричество и телевидение уже появились, а интернет и ядерное оружие — еще нет. Военные сумели вывести на орбиту несколько спутников, но человека в космос еще не запустили. Потом что-то пошло не так, и начались эпидемии, а закончилось все нашествием зомби. За пару лет человеческая цивилизация на Голконде схлопнулась.

— А они довольно шустрые, — говорил Пульхр, глядя как на экране четверо зомби преследуют одинокого пехотинца. — Смотрите, как слаженно действуют.

Съемка, очевидно, велась с дрона, который кружил на небольшой высоте над разлинованной желтыми полосами парковочной площадкой. Одинокий покосившийся фонарь из последних сил освещал обгорелый труп минивэна, и синюю малолитражку, в панике распахнувшую настеж все свои четыре двери.

Зомби медленно обступали пехотинца в бронежилете и каске, тесня его к каким-то смутно угадывающимся в темноте сложным силуэтам, похожим на кусты. Пехотинец, удерживая дистанцию, отступал, отстреливаясь из автомата короткими очередями.

— Почему он один? — спросил Чехов.

— Откуда я знаю? — ответила Стерн. — Может, отбился от своих…

Пользы от стрельбы было мало. Зомби, получив пулю, валился на асфальт, но тут же начинал копошиться, переваливался на живот, вставал на четвереньки, а потом и на ноги, плавными рывками своих движений напоминая забулдыгу, на автопилоте упрямо стремящегося домой.

Пехотинец, меткой стрельбой повалил всех противников и менял магазин, когда позади него появилось еще трое мертвецов. Боковым зрением заметив движение за спиной, боец успел сбить одного из нападавших прикладом, но двое других повисли у него на плечах. 

Бронежилет и каска очень мешали мертвецам, и человеку несколько раз почти удалось стряхнуть их с себя.

— Они слабее человека, — сказал Чехов. — Но очень вязкие и гибкие. Смотрите, у них суставы как будто во все стороны гнутся.

Пехотинец выхватил нож и, рыча нечленораздельные ругательства, несколько раз полоснул лезвием, а потом принялся бить основанием рукояти по голове зомби, который, несмотря на страшные, проламывающие череп удары, упорно не желал разжать ни пальцы, ни зубы.

— Ни в коем случае нельзя дать им схватить себя, они цепкие, как обезьяны.

Наконец, пехотинец изнемог, мертвецы повалили его, облепили и принялись кушать. Оператор дрона обладал железными нервами папарацци: чтобы не пропустить ни единой подробности, он включил освещение дрона и максимально снизился. Зомби не обратили на дрон ни малейшего внимания, а вот пехотинец, увидав свет фонаря, решил, что к нему пришла помощь, и все никак не хотел терять сознание, все кричал, все тянул к дрону руку. Изображение было таким близким, что на экран попало несколько темных капель, когда зомби перервали ему сонную артерию. 

 — Я заметила, что по-одиночке они гораздо менее агрессивны. Стараются держаться на расстоянии, а если к ним попытаться приблизиться, этак жалобно поскуливают и отбегают, — сказала доктор Стерн. — Но такое бывает редко, обычно они передвигаются группами. Чем многочисленнее группа, тем более сложное и агрессивное поведение они демонстрируют.

Следующая съемка тоже велась с помощью дрона, который медленно плыл на уровне второго этажа, поводя камерой по сторонам и время от времени фокусируясь на деталях. Улицу, судя по всему, недавно обработала артиллерия: воронки в асфальте, закопченные пробоины в стенах горящих зданий, осколки стекол, выбитых взрывной волной. Время от времени попадались чадящие автомобили. Одна машина торчала из окна второго этажа, куда ее, видимо, занесло взрывной волной. В нескольких местах догорали какие-то кучи мусора. Дрон облетел одну из куч и сфокусировал изображение на торчащей из одной такой кучи ноге в ботинке с высокими берцами.

Сквозь треск пожара послышались крики и стрельба. Дрон определил, что звуки идут слева, повернул на перпендикулярную улицу и полетел, стараясь держаться поближе к стенам зданий. Через пару минут он наткнулся на источник звуков: два человека в оборванной полицейской форме отстреливались от стаи бродячих мертвецов. Вернее, отстреливался один, используя в качестве упора капот измятого, как пустая пивная жестянка, автомобиля, а другой в это время что-то орал в рацию.

Стрельба действовала на зомби так же, как на первой съемке: тормозила, но не останавливала. До зомби оставалось метров десять-пятнадцать, когда тот, что с рацией, крикнул что-то своему напарнику, и они побежали в сторону дрона, затаившегося в кроне дерева. Зомби, курлыча и повизгивая, кинулись за ними вихляющей рысцой, явно проигрывая в скорости. Пропустив всю процессию мимо, дрон неспешно двинулся за ними следом.

Полицейские, оглядываясь и отстреливая самых резвых преследователей, добежали до глухой кирпичной ограды, за которой виднелся силуэт здания с колонами. Прислонившись спиной к стене, полицейский с рацией сцепил пальцы рук в замок, а второй, используя коллегу как импровизированную лестницу, взобрался по стене и, усевшись на ней верхом, подал напарнику руку.

Зомби, на глазах которых все это произошло, остановились и принялись крутить головами, явно не в состоянии понять, куда вдруг исчезла их добыча. Дрон подлетел к одной из групп зомби поближе, совершил вокруг них вираж и включил освещение. Те не обратили на дрон ни малейшего внимания, а может и просто не заметили: вместо глаз у них были жуткие черные дыры.

— Как они ориентируются в пространстве, если у них нет глаз? — спросил Пульхр.

— Смотрите дальше, — сказала Стерн.

Оператор дрона на записе, словно услыхав вопрос, взял одного зомби крупным планом. Похоже, в прошлой жизне этот мертвец был белым воротничком: в его лохмотьях смутно угадывались очертания офисного костюма, на шее болтался огрызок галстука. Время от времени он механически вскидывал руку и глядел черными щелями на циферблат чудом сохранившихся часов.

— Видите? — спросила Стерн. — Приглядитесь к глазам, видите отблеск?

— Глаза на месте! Просто они почему-то полностью черные…

— Да, как будто затянуты какой-то пленкой.

— Похоже так и есть. А что это за подтека под носом и глазами?..

— Под ушами тоже. Такое ощущение, что мозги внутри сгнили, просочились через отверстия и засохли. Доктор Картье, что скажете?

— Это не может быть мозг. Зомби это или не зомби, что-то должно управлять телом.

— Что это тогда?

— Какие-то выделения. Может быть, кровотечение и кровь засохла. Возможно, последствия артобстрела. 

— Мне кажется, больше похоже на плесень. 

Фредди Лютый остался очень недоволен зомби. Он был поклонником жанра зомби-апокалипсиса и теперь стремился поделиться с учеными своей солдатской мудростью. Пулестойкость зомби вполне соответствовало его ожиданиям.

— Но почему они не умирают от ранения в голову? — возмущался он. — Вон смотрите, у этого две дыры во лбу, а ему хоть бы хны! Это какие-то неправильные зомби! Все знают, что единственный способ убить зомби — разрушить мозг! 

— Да какая разница? — успокаивал его Чехов. — У нас же есть разрывные пули, крупнокалиберные пулеметы, их в клочья порвет, какие бы они ни были живучие. Хорошо, что тяжелый дрон с собой взяли.

— Надо было серебрянные пули взять, вот что, — запоздало вспомнил Лютый. — Зомби их боятся…

— Это вампиры серебра боятся, — поправил его Чехов. — И оборотни…

— А у вас есть огнеметы? — поинтересовалась Стерн.

Чехов с Лютым переглянулись.

— Найдутся. Вам зачем?

— Рекомендую взять с собой.

— Наденете абордажные скафандры, — сказал Пульхр. — Бронепластик и армоткань зубами не прокусить. Заодно и защита от заражения, если патоген в воздухе. Есть один важный момент: зомби без крайней надобности не убивать.

Собравшиеся поглядели на Пульхра с возмущенным недоумением, а Стерн с любопытством.

— Как это понимать? — поинтересовался Чехов.

— Буквально. Без охоты, зачисток и оружия массового поражения. Если зомби идет мимо и тебя не трогает — пусть себе идет дальше.

— Это еще почему?

— Это пожелание заказчика. Проинструктируйте своих людей.

Лютый поглядел на Чехова, тот пожал плечами и кивнул. Желание заказчика — закон для наемника. Стерн криво усмехнулась, что-то соображая.

— Доктор Стерн, есть предположение, что это за патоген?

— Не знаю. Одно могу сказать точно: заражение не передается ни воздушно-капельным путем, ни прикосновением. В прошлый раз, когда я здесь была, пираты ходили без скафандров, даже без противогазов. Но питались только своими продуктами и пили только свою воду, капитан на этот счет отдал строгий приказ. Однажды они сумели отбить своего из лап зомби, и ни один не заболел, хотя был прямой контакт.

— Зомби заражают с помощью укуса, —  авторитетно заявил Лютый. — И вампиры. И оборотни…

— Доктор Стерн? — спросил Пульхр.

— Я не знаю. Но сомневаюсь, что зомби ограничатся одним укусом.

— Вообще симптомы, которые мы наблюдаем, напоминают бешенство, — сказал Бенуа. — Возможно, какой-то новый штамм. А бешенство как раз передается через слюну.

— С чего вы взяли? — поинтересовалась Стерн. — Симптомы не похожи на бешенство.

— Агрессивность, изможденный вид, потеря личности, извращенный аппетит…, — принялся загибать пальцы Бенуа.

— Если бы это было бешенство, то все зомби давно бы вымерли — зараженные бешенством погибают за две-три недели.

— Мангусты могут бессимптомно носить бешенство несколько лет, — сообщил  Бенуа.

— Тут симптомы налицо…

— Я же говорю — новый штамм.

— Так что угодно можно объяснить новым штаммом чего угодно, хоть аппендицита. Зомби боятся света, а при бешенстве наоборот — водобоязнь, агрессивны они только к людям, друг с другом работают в команде, значит, социальная сфера сохранена. Аппетит у них нормальный, они не глотают, как при бешенстве, несъедобные предметы, а предпочитают вполне съедобных людей. Для животных у них вполне нормальное поведение. Единственное, что их отличает — это аномальная живучесть. В этом направлении и надо копать.

Снова вмешался лютый специалист по зомби. 

— Я знаю, почему они такие живучие. То, что мертво, умереть не может!

Стерн, Бенуа и Картье синхронно закатили глаза. Капитан даже испугался, не накрыл ли ученых одновременный эпилептический припадок.

— Давайте рассуждать логически…, — сказала Картье, вернув глаза на место. — Никаких оживших мертвецов быть не может по определению. Человек — биологический робот. Мертвый человек — безнадежно испорченный биологический робот. Основа жизни — кровь, которая разносит кислород по клеткам. Это химическая основа жизнедеятельности человека. После смерти кровь приходит в негодность через шесть-восемь часов…

— Подождите — заинтересовался Чехов. — Это что, получается, кровь умершего можно перелить живому человеку?

— Да, конечно, если трупу меньше восьми часов, — Картье поглядела на Чехова, словно удивляясь, как такое можно не знать. — В каком-то смысле мертвая кровь даже лучше живой. Во время боевых действий трупную кровь часто переливают раненным, чего добру пропадать. У этих существ при ранении кровь идет, значит, они живые. Правда, обильных кровотечений я не заметила.

— Они такие истощеные, наверняка у них малокровие.

— Или повышенная свертываемость крови.

— Может быть, это инопланетный вирус? — снова возник Лютый.

— Это в любом случае не решает проблему. Такую живучесть никакой вирус или бактерия не обеспечит. Живучесть означает усовершенствование, например, дублирование жизненно важных органов, увеличение толщины кровеносных сосудов, плотности костей…

— Это какая должна быть толщина кости, чтобы остановить пулю?

— Может, ускоренная регенерация?

— Да они ободранные все, в ранах и язвах, какая уж тут ускоренная регенерация… Такое ощущение, что вся эта наружность ходячих мертвецов — только декорация, на самом деле там совершенно другой механизм…

Лютый встрепенулся.

— Играл я как-то в одну компьютерную игру, — сообщил он, — там мертвых людей потрошили и натягивали на тело роботов…

— Какие-то отстойные роботы, медленные и слабые.

— Я вот, кстати, чего не могу понять, — заговорил Чехов. — Ну, живые мертвецы, хорошо, впечатляет. Но почему армия и полиция их не уделала? Проехать по зомби броневиком пару раз, даже огнестрела не надо. Я уж молчу про танки.

— Может, у заболевания очень короткий инкубационный период, — сказал Бенуа.

— Или наоборот — очень долгий, — сказала Картье. — Все, включая танкистов, заразились. Когда все началось, было уже поздно.

— Мы только что с вами видели, как с зомби воюют живые люди, — напомнила Стерн. — Похоже, у зомби хватает мозгов не лезть под танки.

Лютый вдруг выпучил глаза, подняв указательный палец вверх. Его явно посетила очередная светлая мысль.

— В глубине шахты находится зомби-матка, которая всеми ими управляет! — не разочаровал он. — Ее надо убить, и тогда все зомби превратятся в пыль.

— Великая мать! — шепотом воззвала Картье, а Стерн расхохоталась.

— А может он и прав, — сказала она. — Для разумной деятельности мозг не обязателен. У муравьем и пчел и мозга-то никакого нет, а разум есть. Коллективный.

— Для этого они должны как-то взаимодействовать.

— Может быть они и взаимодействуют, просто мы этого не видим. Например, они могут, как те же муравьи, общаться феромонами, может быть, они переговариваются ультразвуком, поэтому мы их не слышим.

Вечером, когда научники разошлись, продолжая препираться, там же, в спортзале, капитан с Чеховым пили джин и вспоминали лихие детские годы.

— А помнишь, как ты меня из лука подстрелил? — спросил Чехов, и оба рассмеялись.

Ох, уж эти воспоминания детства. Это сейчас смешно, а тогда ничего веселого не было. Когда им обоим было по десять лет, Пульхр наткнулся в библиотеке интерната на старую замусоленую книгу. Она называлась “Тарзан, приемыш обезьян”. Почему-то именно книга об этом младшем коллеге Маугли произвели на Пульхра огромное впечатление, в отличие от череды экранизаций-муляжей, выполненных из крашенного гипса и воска.

 Дело было на каникулах, Пульхр промыл Чехову мозги, и они прожили на деревьях несколько дней, спускаясь только чтобы поесть и поспать. Роль одичавшего лорда Грейстока Пульхр взвалил на себя, а вот из Чехова большая обезьяна получилась так себе. Если самопровозглашенный лорд  скакал с ветки на ветку с прирожденной грацией орангутана, распугивая ворон боевым кличем, то чехообразная горилла все время норовила сверзиться вниз. Где-то на десятый раз Чехов наотрез отказался заползать обратно, и Пульхр вынужден был согласиться, что настала пора эволюционировать.

Для этого Пульхр решил смастерить лук и стрелы. Ребята добросовестно ознакомились с несколькими обучающими видео. С луком все прошло гладко: две подходящие по изгибу ветки с помощью изоленты примотали друг к другу основаниями, из нейлонового шнура получилась отличная тетива. Со стрелами пришлось повозиться. Пульхр с каким-то остервенением выпиливал ножовкой по металлу из алюминия — самый подходящий материал для нетерпеливых малолеток — наконечники, пока Чехов скоблил и шкурил древки. Потом они долго дорабатывали наконечники напильниками, добиваясь необходимой остроты. Древки стрел пропилили, вставили наконечники и накрепко обмотали вощеной нитью. С обратной стороны, для пущей меткости приклеили оперение из разрезанных по ости голубиных перьев, найденных на чердаке. Стрелы получились — загляденье.

Испытания решили провести без лишних глаз, за пределами интерната. Стрела, которую выпустил юный лорд Грейсток, просвистев двадцать метров, гулко воткнулась в деревянную дверь жертвенного сарая. Чехов, восхищенно вереща, кинулся смотреть, как глубоко наконечник вошел в дерево. Пульх в это время наложил на тетеву вторую стрелу. По сию пору он не мог понять, зачем это сделал.  Оружие в руках и бегущая мишень запустилили беспощадный инстинкт охотника. Единственное, что Пульхр успел сделать, это немного сбить прицел вниз. Чехов рухнул как подкошенный. Пульх медленно пошел к нему, пытаясь осознать, что натворил. Чехов неподвижно лежал на боку. Из него торчала стрела.

— Чехов! — позвал Пульхр. — Чехов! Ты живой?

Он почувствовал, как кровь, оглушительно пульсируя, заливает мозг. Перед глазами летали красные мошки. Пульхр подумал, что вот так и теряют сознание, но сам не потерял.

В этот момент появился наставник. Пульхр не нашел сил удивиться, откуда он взялся — ребята никому про свои испытания не говорили. Сразу стало легче. Наставник не допустит, чтобы Чехов умер. И он, действительно, нисколько не растерялся, словно он каждый день видел утыканных стрелами детей. Чехов шевельнулся. Наставник присел над раненным. 

 Кровь отхлынула от головы, Пульхр почувствовал себя легким от счастья — он только сейчас разглядел, что попал Чехову в бедро.

— А если бы в голову? — спросил наставник, после чего изломал об Пульхра лук и оставшиеся стрелы.

Чехов приподнялся на локте и удивленно уставился на стрелу, словно пытаясь припомнить, была ли она там раньше. Стрела прошла насквозь, и кость, к счастью не задела. Чехов недоверчиво тронул древко пальцем и поморщился от боли. Наставник оторвал рукав своей рубашки и стянул ногу выше раны. Стрелу он обломил у наконечника и вытащил окровавленное древко из раны. Потом Чехов, опираясь на Пульхра, героически похромал в медкабинет. Там ему вкатили пару уколов и зашили. Хромал он еще где-то месяц, а Пульхр в качестве наказания два месяца драил туалеты и посуду на кухне.

— Слушай, — спросил Чехов, когда источник детских воспоминаний начала иссякать. — А что со мной случилось? Почему ты один?
 
Пульхр ладонь провел по лицу от лба до подбородка, словно умываясь. Чехов пристально смотрел на него.

— Операция “Большой Зубец” — слыхал?

— Нет.

— Ну да, она вроде бы засекречена была… Не суть. Восемь лет назад мы с тобой служили на этом корабле. Я тогда был вторым помощником, а ты — командиром абордажной команды. Мы сумели пристыковаться к крейсеру Мезальянса. Остальные корабли… не сумели. На крейсере оказалась толпа космопехоты. Вас прижали недалеко от командного центра. Я решил помочь, взял всех абордажников из команды: Томпсона, Олсен и еще несколько ребят. Ну, вошли. Там ад, ничего не понятно. Мы тоже сцепились с космопехотой. Я решил прорваться на центральный пост и перекрыть шлюзы. Толкнул какую-то дверь, смотрю, а там знамя корабля, и рядом с ним часовой. Он хотел сдаться, но… не успел. А мы предупреждали, что если не сдадуться, то мы пленных брать не будем! Я знамя, значит, сорвал, и на выход. Вдруг мне в спину удар. Я оборачиваюсь, а там какой-то мичман с пистолетом. Пуля от доспеха, понятное дело, отрекошетила. То есть он на космическом корабле стрельбу открыл! За такое вообще-то полагается руки рубить, — свирепея пояснил Пульхр. — И вот, пока я ему руки рубил, что-то замкнуло, вспыхнуло, начался пожар. Я на выход. Весь коридор в пламени. Шлем от жары вырубился, пришлось его снять. Дышать нечем, повсюду дым, последнее, что помню — я ломлюсь в какую-то дверь…

Пульхр плеснул себе на два пальца, выпил налитое одним глотком и продолжил:

— Прихожу в себя уже здесь, на борту, в очереди в медицинский модуль, в руках знамя, вцепился так, что меня вместе с ним и вынесли. Еле пальцы разжал. А ты рядом лежишь. И видно, что не жилец. Дыра вполживота насквозь. Когда ты меня из пожара выносил, кто-то успел тебе в спину кумулятивным кинжалом ткнуть. Мне потом в госпитале орден твой передали. Наградили тебя посмертно. За спасение товарища. За меня, то есть. И Беретту твои приложили…

У Пульхра зачесалось крыло носа, он потер его и с недоумением уставился на мокрые пальцы.

— Э-э, брат, как тебя развезло-то, — смущенно забормотал Чехов. — Пойдем-ка, отведу тебя в твою каюту.

— Да ладно, — поднялся Пульхр. — Сам дойду.

Чехов все-таки довел его до каюты.

— А то еще свернешь себе шею…

В каюте они застали Петрову в халате. Увидав Чехова, она сложила руки на груди с самым неприветливым видом. 

— Привет, — сказал Пульхр. — Не помню, вы знакомы или нет. Это Чехов, командир нашей наземной группы, а это Петрова, наш каптенармус… — с лица Пульхра сошла краска. — Прошу прощения, мне нужно отлучиться…

И он проворно скрылся в туалете. Чехов внимательно оглядел каюту. Петрова стояла у двери, скрестив руки и повернувшись вполоборота, словно пропуская непрошенного гостя на выход.

— Привет, Петрова.

— Здравствуй, Чехов.

— Все-таки добилась своего?

— Не твое дело, Чехов, не твое дело.

Чехов вздохнул.

— Я, наверное, пойду.

— Пойди.

Она закрывала за Чеховым дверь, когда из туалета появился капитан.

— А где Чехов?

— Уже ушел. А ты, ваше благородие, чего-то зачастил пить.

Пульхр нахмурился и сел на диван. Вдруг он со всей дури ударил кулаком по стеклянной крышке журнального столика. Закаленное стекло дало звездообразную трещину, но выдержало. Петрова села рядом и взяла его руку с разбитыми костяшками в свои ладони.

— Завтра же болеть будет, — сказала она.

— Так мне и надо.