Внутри женщины

Вселенная это -- объяснённый космос!
Ведь если он что-то понял – значит уже и рукой своей дотянулся.
А иначе и рассуждать не о чем…
…Неожиданную брезгливость вызывали в нём словечки -- вроде: «Ты мой… ты моя…» -- Даже когда он слышал это, друг к другу, от, казалось бы, благополучных пар.
В самом деле…
Уж если обязательно изрекать что-нибудь в подобном – непременно: о принадлежности! – роде, то разумно и попросту естественно произносилось бы само собой: мы – одно и то же, мы – это мы…
И каким-то отстранённым книжным сюжетом представлялось ему его возможное… вероятное… когда-нибудь в будущем… супружество! – Словечко, опять же, какое: будто из ремней кожаных сплетённое… будто скрипящее этими теснящими кожаными ремнями…
И выходит… та брезгливость в тебе – к самому себе.
Или.
Говорится -- «женился». И само слово это выражает буквально: мужчина устроился обслуживать женщину. Ведь не говорится же как-нибудь так: «мужнИлась», а -- прямо: «вышла замуж»: то есть устроилась в обслуживание себя, женщины, мужчиной…
И остаётся… злиться на сами слова.


Он, голый под одеялом, лежал -- закрыв глаза: позволяя, ПОСЛЕ ЭТОГО САМОГО, такое в присутствии женщины…
Чуть же глаза приоткрыл…
Она -- стояла посреди комнаты.
Возле стола.
У кресла.
Где висел его пиджак.
Ну пиджак…
Но будто… он перестал понимать!
Вообще.
Всё.
И себя самого.
Или… словно он – в сей миг стал зрячим.
Рука её -- её рука… была засунута в карман, в грудной, внутренний…
Его пиджака!
Рука…
Голая…
От запястья до подмышки.
Будто -- он только тут впервые увидел, насколько самая обыкновенная рука… может быть голой…
И насколько она… вот она, которая – женщина… может быть голой!
А она…
Она -- словно и ждала, когда он откроет глаза.
Улыбнулась умилённо! Как никогда умилённо. Как никогда доверительно-интимно.
И -- будто он… впервые в жизни увидел самые настоящие глаза женщины, самые настоящие женские глаза: когда они – по-настоящему интимные.
А она…
Она смотрела – весёлыми-весёлыми, настоящими-настоящими женскими глазами – ему в глаза.
И в этой явности и прозрачности комнаты, в явности и прозрачности утренней комнаты – происходило то, что происходило…
Её голая рука… её тонкая бело-матовая кисть…
Достала бумажник.
Его бумажник…
И она…
Всё глядя ему в глаза… по-настоящему интимно…
Раскрыла бумажник.
Уже обеими кистями рук.
Всё глядя неотрывно ему в глаза…
Опустила – на миг! – свои глаза в нутро бумажника.
И опять…
Гладя – как никогда весёлыми, как никогда близкими глазами ему в глаза…
Стала вытягивать купюры… купюры… медленно… одну за одной…
Потом…
Опять на миг глянула в бумажник.
Глянула туда – уже снисходительно-ревниво, ревниво-снисходительно.
И – глядя ему в глаза всё с тем умилением и с той доверчивостью – бросила бумажник на стол.


…Он – не двигался.
И, кажется, не моргал.
Не смел.
Ведь что.
В комнате…
Присутствовало!
Существо!
Некое!
СУЩЕСТВЕННОЕ!
Никак не иначе.
Нельзя было – ни шевельнуться…
Глаза его уже резало от сухости.
Наконец…
Он, кажется, громко сглотнул.
Она…
Она стояла там же – но уже как бы скучая… и уже со скучной полуулыбкой…
Он еле – сухими губами -- вымолвил:
-- Я, знаешь ли, тороплюсь…
Она – сразу, сразу:
-- Я поняла.
Быстро – будто чем-то обиженная – стала одеваться.
Быстро оделась.
Быстро ушла.


Ему казалось… что он всё ещё не смеет и даже не имеет права, под одеялом под своим, шевельнуться…
Пока – пока, теперь, протекает происходящее.
А именно – понимание.
Точнее: понимание понимания…
…Наслышан, разумеется, он был о некоем – самом, по нему, противном.
Когда муж(!) и жена(!) – бывшие или не бывшие… судятся из-за вещей.
То есть, то есть…
Мужчина и женщина… которые ещё вчера были связаны друг с другом самой загадочной, самой волшебной связью… связью, которая, по близости своей, вообще мыслима… которая суть подлинное таинство: ведь оно, это таинство, являет в мир, в Космос, во Вселенную -- новую жизнь! новую, притом, разумную жизнь!.. и они… эти самые… супруги… судятся -- из-за вещей!.. из-за какой-нибудь консервной банки, называемой автомобилем!..
Какой холод!.. какая сыпь, даже под одеялом, по всему телу!
Неужели так, вообще говоря, бывает?.. бывает реально?..
Ведь если это так – если это так, то… мужчина и женщина – сами суть вещи!


Глаза его были открыты, раскрыты…
И ему казалось: это исключено, чтоб он глаза свои закрыл. – Что это будет, по крайней мере, трусостью. – Это будет изменой самому себе.
Раз уж в него – вливается и вливается это новое понимание…
…Она была аспиранткой. Как и сам он. Он – на одной кафедре. Она – на другой.
Видясь в институте – кивали буднично, обменивались фразами. Иногда же вечерами – затевали перезваниваться... И встречались.
Знал ли кто-нибудь об их отношениях, он об этом даже не думал.
О ней же знал только, что она живёт с родителями.
Он был весь, как говорится, -- в «своей теме». В науке.
Как, наверно, и она.
…И вот сейчас, сегодня, словно он был -- грубо и справедливо, истинно по-взрослому, окрикнут!


…Он долго лежал.
И – словно бы вместе с кроватью… медленно и бесконечно подымался, подымался…
Перед глазами… всё та же картина.
Она… улыбаясь… вынимает из его бумажника деньги…
Как это?.. По… почему?..
Или она этой ночью была с ним особенно нежна?..
Или она… подсчитывала все их, её с ним, встречи?..
-- И жениться не надо!
Сказал вдруг вслух.
Сказал эту когда-то случайно слышанную фразу -- будто не он… а какой-то поживший мужчина, подлинно -- мужик.
…Не замечал – как наконец вставал, умывался, одевался.
И чувствовал – опять-таки то новое!
Что этими своими движениями, умывается-одевается, он – ВЫПОЛНЯЕТ…
Он – ПОДЧИНЯЕТСЯ…
Больше того.
Что он весь целиком – со вчерашнего вечера, с минуты, когда звонил ей… ей, которая… -- весь под некой властью!


Ведь человек -- сам собственно человек, каждый человек… прежде всего… как только появился материально в природе… был он, существо какое-никакое живое, уже -- в женщине! А именно – в организме женском, в органе в женском!.. в матке!.. Был он, человек, с самого своего начала -- в матери!
В женщине.
Да.
Это так.
И это так – да, прежде всего.
Он, зачатый, сколько-то времени, сколько-то, стало быть, месяцев, -- буквально пребывал, обитал в женщине!
Внутри женщины…
Питался её соками… обогревался её теплом…
И ещё.
Напитывался всею её разной энергетикой!
Слышал – несомненно так! – все её движения… все её желания… все её настроения… все её мысли…
И – стало быть, стало быть! – родившись, растя, мужая… он, человек, выполняет, прежде всего, некую программу – некую несказанную программу, вживлённую в него там…
Там. Внутри матери. Внутри женщины.
И далее, далее.
Само пребывание – потом, всю жизнь – его, человека, в жизни… предполагает этот закодированный в него, от пребывания в женщине, сценарий.
И продляет, продляет – в каких-то других, по жизни, ролях – этот сценарий!
Нравится это кому-то или не нравится.
И вообще: признаёт он это или не признаёт.
Недаром все те, как их ни назови, штампы:
Перед женщиной ты – должен… перед женщиной ты -- обязан… и прочее, прочее…
Да и хотя бы.
Ты, рождённый женщиной… попросту не можешь это отрицать!
…Может быть, может быть.
Но ведь тогда мужчина и женщина, заключая брак, смотрят, и подспудно, и явно, на эту суету как на неизбежный и досадный вздор!
Тем более, тем более.
Для тех двоих, которые о себе: мы это мы, какая-то «регистрация» это, по крайней мере, неловкость.


Пиджак надевал… будто это был пиджак не его!
И – наконец.
Этот самый…
Бумажник…
На столе…
Быстро схватил его – брезгливо сунул, не раскрывая, в тот – в тот! -- в своей грудной карман.
…Бумажник был – искусственной, с тиснением, кожи – бежевый.
С каких пор у него, он не помнил.
Он словно бы… не замечал его.
И ещё…
Ведь это тоже явное открытие!
Никто, кроме него, никогда не брал этот бумажник в руки.
Оплетённый по краю узкой кожаной коричневой ленточкой…


…А что же тогда… та самая… которая -- нравственность?!
Волосы на голове шевелятся…
Но -- далее, далее.
Значит.
Нравственность – это что-то надуманное... и для каких-то определённых – надуманных! -- ситуаций.
И далее.
Значит.
Суть человека – как существа разумного – это… избавиться от разума!
И наконец.
Значит.
Разум суть – болезнь живого!
…Кстати. Все поэты погибали – в самом конечном счёте – от какой бы то ни было причастности к женщинам.
Вот почему женщины и любят поэтов. – Они, поэты, -- ходячие эмоции. Что и требуется. И возбуждают эмоции в других. Что и требуется.
Требуется – женщинам, женщинам.
Итак.
Есть нравственность.
И есть – эмоции!
Но тогда…


Вот сегодня.
Он… доволен случившимся?
С этим самым бумажником.
Был удивлён.
Даже поражён.
Но ведь это… и хорошо! и прекрасно!
Что поражён.
Недаром он в ту минуту, под одеялом, -- весь заколдован и недвижим – всё-таки как-то необыкновенно сосредоточился…
Обрёл новую, новейшую эмоцию.
Значит…
Обретение эмоций суть жизни разумного.
Как говорится -- по крайней мере…
Захохотать!
От анекдота…
Заплакать!
От молитвы…
Заорать!
От лозунга…
И поэтому.
В комнату смеха!
Или.
В храм!
Или.
В творчество!
В творчество – для коррекции устройства природы.
Написать роман… сонату…
Или.
В партию!.. В общество!.. В группу... В какой-нибудь толк... В любую секту…
Кстати. Как раз кстати! Миллионы убивают миллионы… именно обретя какую-либо новейшую эмоцию. В адрес, соответственно, новоявленного вождя-пророка.
Убивают – истинно обнажившись…
Поверив в некую идею… в некую святость…
…Или.
В науку.
Как вот он.
Заметив устройство-то природы.
Написав – ту же диссертацию.
Как он.
Обрести, то есть, – эмоцию!
Или.
Как с ним было вчера.
Сплошное обретение эмоций.
Позвонив ей…
Потом.
Обнажившись…
Потом.
Увидев обнажённую руку…


…Но – главное.
Когда же была -- жизнь? Которая -- настоящая.
Например, в нём.
Или – когда он, чуть вчера вечером заперев дверь за ними двоими, горячо и часто дышал?..
Или – когда он утром, с момента бумажника, начал бешено и холодно рассуждать?!..
Или… каждому мгновению жизни – своя эмоция… каждой эмоции – своё обнажение, оголение, служение.
…И главное, главное!
Что остаётся, с того мига, пока боязливо невысказанным…
Впрочем, разве есть ещё что-то… главнее?
Да.
Есть.
Вопрос.
Один вопрос.
Но какой!
Если между ними двоими это самое – то почему они друг другу принадлежат как вещи?!


…И тут же.
Краской ему в лицо -- кидалось мощное, знакомое всем на свете, обвинение: ведь ты же – мужчина!.. самое расхожее, самое неоспоримое порицание!.. ведь ты же – мужик!
Тогда…
Как же, что называется, со-существовать?.. да и хотя бы просто существовать?..
Женщина… женщина это существо, о котором… о которой… как бы это выразить?.. о котором попросту безумие судить с сарказмом.
Да! это так!
Но…
По-че-му?..
Почему – если между мужчиной и женщиной то самое… просто одно лишь это то самое – они… при-над-ле-жат?!..


…Если мужчина с женщиной вместе воевали, если они вместе сидели, если они вместе какой-нибудь аппарат пилотировали и так далее, и так далее, то есть были вместе в самых острых судьбоносных ситуациях – то это ведь не даёт им, мужчина и женщине, право абсолютно свободно распоряжаться друг другом, личностью друг друга или хотя бы чем-то у друг друга личным.
Почему же – почему, если мужчина и женщина состоят в этих самых так называемых интимных отношениях… всего-навсего в этих отношениях состоят… то почему они – принадлежат друг другу будто вещи?..
Но что – по поводу ЭТОГО САМОГО -- всеми признаётся нормой. Абсолютной.
И сетовать на такое – по поводу ЭТОГО САМОГО -- всеми считается мелочным, даже унизительным.
Значит…
Значит, весь мир…
Весь мир -- пропитан смыслом, состоянием и даже запахом свершающейся интимной акции!
Длящейся…
Непрерывной…
Беспрерывной…
И весь мир – буквально пребывает в детородном органе-чреве!
Может быть, может быть…


Идя по улице – он вдруг почувствовал, что он и сию минуту… вот под этим серым октябрьским небом, которого он вчера и не замечал… да! пребывает в женщине!
Как было и вчера. Когда он позвонил ей.
И как будет, конечно, дней через несколько.
И тогда, и тогда…
Почему в нём – едва он, под одеялом, стал рассуждать – такой стыд, явный стыд?..
За что?..
Перед кем?..
И даже – злость на самого себя.
И возмущение на самого себя!
Или этот стыд и это возмущение… за саму свою способность рассуждать?..
Ведь не денег жалко…
И не дерзость женская возмущает…
А как-то небуднично взвничивает тот вопрос: если БЫЛО – почему после этого позволено всё?..
Что? – ОБ ЭТОМ ВСЁМ ТАКОМ рассуждать не приятно?.. не позволительно?.. вообще не допустимо?..
Но тогда ведь можно договориться до того, что на свете есть вещи, о которых рассуждать -- он в принципе не имеет права!
Тогда ведь Вселенная это не Вселенная, а промежуток между холодильником и унитазом.
А между прочим…
Или не между прочим.
Мир как раз так и устроен… чтоб не рассуждать.
Документы – засекречены.
В архивы – нет доступа.
Шедевры – в запасниках.
…На какой вот он, кстати, кафедре?
Почему не на той, где бы говорилось только о самом в жизни главном?..
Он вдруг -- обратил внимание… и, может быть, впервые…
Что он внешностью – самый обыкновенный.
Что она сама из себя – обыкновенная.
И значит…
Да ничего не значит!
И не значат.
Ни он, ни она.
…Он вдруг почувствовал, что ему не хочется заходить куда-то, хоть куда-то.
Уходить с улицы, из-под этого серого свежего покрова.
Иногда кто-нибудь сетует: «У как жизнь ко мне жестока!»
И почему-то никогда ни от кого не услышать: «Во как я жесток к жизни».
Так что же?.. Если б он тогда ей, в ту минуту, в минуту бумажника, крикнул: «Что же ты творишь!», то получилось бы… что он жесток к жизни?!..
…Вселенная это -- объяснённый космос.
По крайней мере, вот бы жить с настроем: всё объяснять… всё объяснять…

Ярославль, 30 сентября 2025

(С) Кузнецов Евгений Владимирович