Сказ о том, как император один духовностью проникс

Жил да был на Руси государь-ператор, по прозванию Всероссийский. Правил себе, государевы дела вершил, и о досуге тоже не забывал. И правил бы долго ещё, да вот, случилось, дознался он, что далече за тридевять земель, где арапы друг дружку поедом едят, да пески кругом жгучие, и где колонии делят нагличане да срамцузы, и зверь-гипотам ещё обитает… так вот, в стране той братья наши во Христе мучаются. Эфиёпы чёрные, коим от всех других наций великое утеснение происходит. Посочувствовал царь-батюшка-государь-ператор и даже два раза вздохнул горестно, так ему эфиёпов жалко сделалось. А потом велел было уже и обед подавать, как тут явились к нему властители дум. Сами видные, бородатые и превесьма из себя духовные.
– Государь! – воскликнул первый, заламывая руки. – Нельзя оставаться равнодушным! Братьям нашим, эфиёпам, помощь нужна! Душа православная требует!
– Зачем? – удивился государь-ператор, – мне там антереса никакого нету. Враги со всех сторон грызут, войско прокорма требует, флот нужно строить, турок воевать. Что мне до эфиёпов?
– Ах, государь! Да всё царство наше, и все в мире царства, сколько их есть, не стоят и одной слезинки замученного эфиёпского ребёночка! Да и разве царство такое неправедное может простоять долго, ежели в это время эфиёпы в Африке с голоду пухнут да гипотамами угрызаются?
Прослезился государь-ператор, а тут и второй мудрец бородой тряхнул, да как рявкнет пророческим гласом:
– Не о выгоде, государь, речь! Духовность наша христианская в том и состоит, чтоб другим помогать. Не о себе думать, а о чужих. Ни за что, без всякой корысти! Страдать за них, головы складывать, вот в чем величие наше! Бескорыстие – вот наша сила!
Задумался государь-ператор. И впрямь, что ему до выгод земных, коли душа страдать велит? И не о царстве земном, ему вверенном, думать нужно, но о царствии небесном!
– Быть по сему! – повелел государь. – Корабли строить! Войско собирать! Эфиёпам помогать!
Тут работа и закипела. Тяп-ляп – и готов корапь. А строили их из сырого леса, потому что сушить некогда было: эфиёпы ждать не могут. Да и сушить деревья – роскошь и излишество. Опрощаться надо, как один мудрец сказал. А второй добавил, что дело это шибко богоугодное, авось доплывут как-нибудь с божьей-то помощью… С рубежей войска поснимали, а вместо них попа послали вдоль границы с иконой ходить. А все те войска отозванные – посадили на корабли да в Африку послали. Наказ дали. Зверя-гипотама поймать, нагличан и срамцузов из Африки выгнать, эфиёпов обогреть да накормить. Для чего на корабли всю расейскую пшеницу сгрузили.
Поплыли по морю-океяну. Половину судён буря потопила, другая половина, хоть и истрепалась в дороге, но доплыла. Да только как причалили к берегу, так нагличане со срамцузами уже тут как тут. Встретили, да всех и постреляли из пушек. Главного генерала – зверь-гипотам потоптал. А тех солдат, что по лесам от нагличан спасались да по кустам от срамцузов хоронились – тех эфиёпы выловили и в супе сварили.
А пока воинство православное в Африке гибло, и в Европе враги не дремали. Государь-ператор повелел злу насилием не противляться, а потому захватили враги Петербурх-столицу в короткий срок. Всех, кто не шибко духовен оказался, жизни полишали, а у остальных судьбина пошла хуже эфиёпьей. Хуже – потому, что русские люди ещё и белые.
Только пророкам двум милость враги и оказали. Люди-то они божьи, святые, к тому ж великие мыслители. А посему дали им корзину печенья, сдобного, сладкого, которое по-ихнему «крекер» называется. И бочку варенья дали. На которой было нерусскими буквами «джем» написано.
Вот сели мудрецы возле бочки варенья, да только решили воздать хвалу небесам за столь щедрый дар, как тут же и передрались. Уж конечно, не из-за варенья с печеньем. А из-за сирот, обездоленных, нищих, сирых да убогих.
– Это мне, мне варенье доверено! Я, как никто другой, знаю душу страдающую! Я раздам его униженным и оскорблённым, каждому лично, с сочувствием и проникновением!
– Врешь ты всё! – орал второй, грозно тряся бородой, – Печенье не твоё, а божие! Я его разделю по совести, как Христос учил в Нагорной проповеди.
И пошёл тут у них такой раздрай, что хоть святых выноси.
– Я – кричит один, – первым эфиёпов пожалел! Значит, мне и варенья больше полагается!
– А я страдал больше! Всю жизнь в муках провёл, по тюрьмам да по игорным домам! Значит, я лучше знаю, как страдающим помочь! Поэтому всё печенье моё!
– А я землю пахал, с народом жил. В лаптях ходил по полю! Значит, мне ближе нужды да чаяния народные!
И так они осатанели во славу божью, что бочка с вареньем опрокинулась, а печенье по полу рассыпалось.
Тут и сироты набежали, босые и в жалком рубище.
– Дяденьки! Дайте печенья кусочек! Кушать хочется.
Но мудрецы их не заметили и втоптали в разбухшую от варенья грязь.
Потом ещё какие-то новые мудрецы явились. Один что-то про «жить не по лжи» вопил и бородой тряс. Второй призывал из себя рабов выдавливать и стёклами пенсне блестел. А третий с четвёртым одинаковые с лица – лепетали на два голоса «пусть никто не уйдёт обиженным». Но первые два мудреца всех этих пришлых даже не заметили, и быстро в землю втоптали, вместе с печеньем и сиротами.
И дрались пророки, и царапались, и бороды друг другу рвали, пока всё варенье по полу не разлилось, а печенье не раскрошилось. Так и остались они ни с чем: ни варенья, ни печенья, токмо духовность. И та – одна на двоих.