Последняя любовь Лопе де-Вега

  Последняя любовь Лопе де-Вега.

  Очерк Густава Ренье.
  По новым документам).

   "Love is my sin" (Любовь -- мой грех), сказал Шекспир; то же самое мог бы сказать Лопе де-Вега: едва ли кто-нибудь любил так страстно и пылко, как это великий поэт, которого испанцы прозвали "фениксом гениев".
   В своем произведении, озаглавленном "Доротея", Лопе де-Вега говорит следующее: "Поверьте, что тот, у кого нет нежного сердца, никогда не в состоянии тронуть души, хотя бы и умел писать стихами. Любить и писать стихи -- одно и то же, и только любовь могла создать величайших поэтов".
   Чтобы составить себе ясное понятие о личности Лопе де-Вега, надо видеть превосходный его портрет, написанный Луи Тристаном. Глядя на чудные блестящие глаза, освещающие красивое и гордое лицо поэта, приходишь к убеждению, что он был человеком, в котором кипела жизнь, что он был поклонником всего прекрасного и должен был отдаваться любви всем своим существом. Порывистость могучей натуры, сильная чувственность и лихорадочное воображение -- таковы отличительные черты гения Лопе де-Вега, вся жизнь которого представляла ряд любовных похождений.
   Сколько женщин, одна за другою, владели этим сердцем, постоянно жаждавшим любви! Будучи семнадцатилетним юношей, он впервые увлекся очаровательной Марфизой, которую  ее  родители насильно выдали замуж за старика. Притаившись за дверью, юные влюбленные, дрожа от волнения, слезно прощались друг с другом, причем Вега впервые испытал сладость поцелуев. Прожив пять лет с прекрасной и непостоянной Доротеей, поэт вновь увлекся Марфизой после того, как она овдовела. Не менее пылко любил он свою первую жену донью Изабеллу де-Урбина, а затем донью Антонину Трилльо, из-за которой был привлечен к суду за прелюбодеяние. Кроме того, его любовницами были: Люцинда, с которой он прожил четыре года; некая актриса, названная им "La lоса", т. е. сумасшедшая, и, наконец, донья Мария де-Люян, принадлежавшая к высшему кругу и бывшая чуть ли не царской крови.
   Все эти последовательные связи не обошлись без тех печальных последствий, которыми обыкновенно сопровождается каждая незаконная связь. Рождение незаконных детей, разлука с любимой женщиной, доносы, дуэли, недостаток денежных средств, заключение в тюрьме -- всего этого, кажется, достаточно, чтобы иссушить человека, подвергавшегося подобным невзгодам в течение двадцати лет. Между тем ни одна из этих невзгод не была в состоянии оторвать де-Вега от работы, и он не переставал писать в течение всей своей жизни, исполненной таких приключений. Где бы он ни был и кому бы он ни служил, не проходило дня, чтобы он не писал стихов. К 1604 году, когда ему было сорок два года, им было написано, кроме нескольких поэм и сборника стихотворений, 230 комедий. Таким образом, все его приключения способствовали поддержанию в нем возбужденного состояния, плодами которого были чудные   импровизации. Он стремился выражать в наиболее поэтичных формах овладевавшие им чувства, и его работа, не только не казалась ему трудной, но, благодаря ей, он имел возможность, что называется, отвести душу. Все пережитые им треволнения как бы служили новой пищей для его гения.

   I.

   Около 1610 года жизнь Лопе де-Вега как будто сделалась более регулярной. Он женился вторично в 1604 году на дочери состоятельного мадридского  купца, донье Хуанне де-Гуардио, за которой взял значительное приданое. Последняя любовница, донья Мария де-Люян, от которой Лопе имел двух детей, после своей свадьбы, казалось, была им позабыта, а когда жена родила сына Карлоса, де-Вега всем сердцем привязался к ребенку и семейный очаг стал ему дорог. Вот что он писал о самом себе: "Я избег случайностей, встречающихся в роковом море любви, и жизнь моя в безопасности от поднимающихся на нем бурь. Когда по утрам я вижу около себя честное лицо моей нежной подруги, при чем мне не приходится тревожно смотреть на дверь; когда Карлос услаждает мою душу своей лаской и своими песенками, когда я одеваюсь при первых лучах восходящего солнца и вижу, как ребенок резвится на траве, подобно ягненку,-- я чувствую себя счастливым и оплакиваю обманувшие меня в оное время надежды".
   Несколько лет спустя после свадьбы, Лопе нашел себе влиятельного покровителя в лице дона Луиса Фернандеса де-Кордоба Кардона и Арагона, герцога де-Сесса, великого адмирала Неаполя. Этот сановник, очень любивший литературу, взял Лопе к себе секретарем и искренно к нему привязался. Казалось, жизнь поэта стала и нормальной, и обеспеченной, но вдруг случилось большое несчастие. В 1612 г. маленький Карлос умер, а вслед за ним, потрясенная горем, умерла и его мать, родив дочку. Горю Лопе не было границ, и он решился искать утешения в Боге. Убежденный в том, что понесенная им тяжелая утрата была наказанием за его греховную жизнь, он решился умерщвлять свою похотливую плоть, удалиться от мира и сделаться монахом. В начале 1614 г. он был посвящен в священники в Толедо, а затем вернулся в Мадрид, где впервые служил обедню в монастыре Кармелитов.
   Однако, приняв духовное звание, он совсем не намеревался отказаться от театра, тем более, что устав католической церкви его к тому не принуждал, и многие из наиболее известных испанских драматургов, как, напр., Кальдерон, Куинтана, Морето и др. были священниками. В Испании и в Италии духовенство никогда не отличалось тем аскетизмом, который встречался на севере Европы, и в то время католическая церковь гордилась, что в числе  ее  служителей находились гениальные писатели, составлявшие и народную гордость. Надо заметить, что каждый из этих писателей стремился служить на пользу церкви особенно тем, что восхвалял в лице героев драмы как самое католичество, так и его мучеников. Кроме национальных драм, в которых восхваляли победителей мавров, народу давались представления так называемых "Святых Комедий", приобретших большую популярность, и никто не считал вредом для религии приобщать ее ко всем случаям народной жизни и даже к народным увеселениям.
   Богословы того времени не осуждали ни театра, ни тех, кто им жил. Лопе, приехавший в Толедо для посвящения в духовный сан, решил поселиться у актрисы, а, встретив после посвящения известного актера Санчеца, прожил в его обществе несколько дней и написал для него комедию. Только много времени спустя, за три года до смерти, у Лопе стали появляться по этому поводу сомнения, и, желая умереть праведником; он решил писать стихи только религиозного содержания.
   В произведении "Fama Postuma", представляющем трогательный панегирик, любимый ученик Лопе, Монтальван, знакомит нас с добросовестностью, с которою его учитель относился к исполнению обязанностей, возложенных на него духовным званием, а фра Франческо де-Перальта и доктор Франческо де-Квинтоно повествуют нам в надгробных речах о всех достойных подражания добродетелях Лопе. Судя по этим свидетельствам, все были убеждены, что с принятием священства Лопе действительно оградил себя от всяких треволнений и, исцелившись от своей страсти и не смущаясь приобретенной славой, проводил последние годы своей жизни в работе и молитве.
   Между тем недавно найденные материалы проливают совершенно иной свет на старость "феникса гениев". Лет тридцать тому назад была найдена в архиве графа д'Альтамира целая коллекция писем и записок, адресованных Лопе своему покровителю герцогу де-Сесса. Недавно маркиз де-Пидаль передал в королевскую академию в Мадриде четвертый том таких писем. Большая часть этих документов была напечатана в 1890 г. частью в биографии, написанной Гаэтаном де-ла-Баррера и помещенной королевской академией в начале прекрасного издания всех сочинений Лопе де-Вега, частью же в приложении к этой биографии. Переписка Лопе с его покровителем продолжалась в течение почти тридцати лет (с 1605 по 1633 г). В этих письмах поэт упоминает о мельчайших подробностях своей жизни и откровенно сообщает свои мысли, чувства и впечатления. Таким образом эта переписка является дневником и притом совершенно правдивым: он был написан только для одного лица. Дневник знакомит с интимной стороной жизни Лопе де-Вега и с печальной историей его последней любви, смутившей поэта на старости лет и ускорившей его смерть.

   II.

   Сделавшись священником в 1614 г., Лопе жил в своем маленьком домике на calle de Francos, где ему все напоминало о покойной жене и утраченном дорогом сыне. В первое время при поэте находилась только маленькая Фелициана, рождение которой стоило жизни  ее  матери, а затем Лопе взял к себе двух своих незаконных детей от доньи Марии де-Люян -- девятилетнюю Марчеллу и восьмилетнего Лопе. Пока дети подрастали под присмотром гувернантки Каталины, которая вела хозяйство в доме, де-Вега усердно занимался, заимствуя сюжеты для своих сочинений из произведений древних писателей и итальянских новеллистов. Лопе в несколько часов соображал план комедии и затем писал ее в несколько дней, работая попеременно то в своем кабинете, украшенном ценными картинами и заваленном книгами, которых у него было более полутора тысяч, то в своем маленьком садике, где были две беседки, немного цветов, розовый куст, померанцевое дерево, два больших дерева, служивших приютом для двух соловьев, маленький бассейн, вмещавший в себе два ведра воды, и маленький ручеек, журчавший между двух камней. Над садиком раскидывался небесный свод, в лазури которого сверкала стая белых голубей.
   Лопе очень любил этот уединенный уголок, в котором он жил более или менее беззаботно. Так как Лопе не имел прихода, то времени у него было много. У Лопе была маленькая часовня, в которой каждое утро он служил обедню, и если отлучался из дому, то только для того, чтобы исповедоваться, навестить бедных и больных или же присутствовать на заседании братства.
   Удалившись от мира, Лопе де-Вега все же продолжал исполнять при герцоге де-Сесса должность секретаря, поглощавшую у него довольно много времени; герцог вел обширную переписку с разными влиятельными лицами, и Лопе обыкновенно писал все письма. Кроме того, у него было еще другое занятие, весьма щекотливого свойства и не совсем благовидное. Герцог любил повеселиться, и хотя недавно был женат, но вел жизнь довольно разгульную. Будучи человеком весьма красивым, не умевшим отказывать себе ни в малейшем капризе, герцог постоянно за кем-нибудь ухаживал, при чем Лопе де-Вега сочинял ему записки и стихи, которые должны были смягчать сердца менее податливых дам или поддерживать пламя страсти, грозившее погаснуть.
   С первых же дней поступления на службу к герцогу, Лопе де-Вега беспрекословно взялся за это дело, продолжая заниматься им и после посвящения в духовное звание, пока, наконец, его духовник не обратил внимания на греховность подобного занятия. Почувствовав угрызения совести, Лопе стал умолять герцога более не возлагать на него поручений, не соответствующих его званию. Его письма к герцогу по этому поводу весьма трогательны.
   Из последующей переписки приходится прийти к убеждению, что Лопе де-Вега упорствовал не долго: он отзывается слишком снисходительно о любовных похождениях своего покровителя и, судя по всему, является не только его доверенным лицом, но и соучастником. Так, он дает герцогу различные советы, поздравляет его с успехом и желает, чтобы его развлечения были продолжительны. Быть может, Лопе нашел себе более снисходительного духовника, но, во всяком случае, вскоре должен был лишиться права осуждать других: его собственная добродетель не устояла на старости лет от увлечения женскою красотою.

   III.

   В начале 1616 г., во время состязания испанских поэтов в одном из мадридских садов, Лопе де-Вега встретил молодую женщину, которая произвела решительный переворот в его жизни. Эта женщина (ее звали доньей Мартой де-Неварес Сантово) была в полном блеске своей красоты. Небольшого роста, с лицом замечательной белизны, вьющимися волосами, чудными длинными черными ресницами и глазами цвета морской волны, глубокими, как море, донья Марта была действительно весьма привлекательна. Замечательно грациозная, веселая и подчас весьма кокетливая, она в то же время была умна, умела глубоко чувствовать, любила поэзию и общество поэтов. Она писала стихи, играла на гитаре и пела, при чем звучный голос  ее  проникал в душу. Словом, донья Марта была создана для того, чтобы нравиться, и любила это "занятие". Ее выдали замуж почти ребенком за богатого астурийского  крестьянина Рока Хернондеса де-Аяла, человека грубого, алчного и совершенно  ее  недостойного. Она провела свою раннюю молодость в горе и слезах, и, на  ее  счастье, муж начал часто отлучаться из дому и проводить время в горах, где у него были виноградники. Во время отсутствия ненавистного супруга донья Марта оставалась дома в обществе своей матери и сестры-поэтессы, доньи Антонины де Неварес, часто принимала гостей, и хотя у н ее  было немало ухаживателей, но она ни разу не подала повода к злословию. С первой встречи с нею Лопе де-Вега полюбил ее со всем пылом молодости; но, зная, насколько его страсть была греховна, боролся с нею, насколько хватало сил.
   Поверив герцогу де-Сесса тайну своей любви, он написал ему однажды следующее: "Я всю ночь не смыкал глаз и лежу еще в постели, страдая невыносимо и не будучи в состоянии принять пищу. Мое отчаяние настолько велико, что я молю Бога о смерти".
   В другой раз он писал так: "Я не сплю, ем без удовольствия, говорю и пишу бессознательно и чувствую, что моя воля поддается, как подкупленный судья... Я храбрился за последнее время, но теперь начинаю походить на тех коррехидоров, которые, решившись сначала отправить на виселицу половину городского населения, потом выказывают такую слабость, что все над ними смеются".
   Наконец, Лопе де-Вега не выдержал и, увлеченный страстным порывом, предался судьбе, которая всегда делала из него игрушку страстей. Но более удивительно то, что донья Марта, после долгой борьбы с собою, также полюбила Лопе де-Вега, несмотря на его пятьдесят лет и значительную седину. Она была окружена молодыми поэтами и блестящими кавалерами, а между тем предпочла им человека, который по своим годам должен был быть смешон в роли вздыхателя и о котором она, будучи сама очень набожна, не должна была и думать. Несмотря на свои пятьдесят слишком лет, Лопе был полон юношеского  пыла. Время не лишило его природной грации, глаза его были полны огня, а на лице не было и следов его бурной жизни. Видимо, он принадлежал к тем долго не стареющим людям, на красивом лице которых отражается любовь минувших дней.
   Жизнь молодой женщины была далеко не завидной, и хотя многие поклонялись  ее  красоте, ни в ком она не встречала той искренней нежности, которую питал к ней Лопе де-Вега и против которой она не могла устоять. Лопе был великий поэт, и если его стихи, писанные за других, производили такое сильное впечатление на женское воображение, то, понятно, насколько должны были быть увлекательными те из его стихов, в которых он сам объяснялся в любви! Как должно быть лестно для этой женщины в чудные южные вечера в уединенных аллеях сада слушать гениальные стихотворные импровизации, сочиненные для нее одной! Лопе пользовался такой славой, о которой мы едва ли можем составить себе настоящее понятие. В Испании театр всегда был народным; там вся нация любила и восхваляла своего великого поэта, воспевавшего  добродетели родного народа, его религию и подвиги легендарных героев минувших времен. В Мадриде не было дома, в котором не было бы портрета Лопе де-Вега. На улицах народ толпился вокруг него, и женщины приветствовали поэта с своих балконов. Испанцы с гордостью указывали на него иностранцам, при чем бывали случаи, что люди приезжали из отдаленных провинций в Мадрид только для того, чтобы взглянуть на Лопе. Не было легата, нунция, принца, кардинала, испанского  гранда, посла, епископа, губернатора и министра, которые не желали бы видеть великого поэта за своим обеденным столом. При всякой встрече с ним испанские король и королева отличали его особым вниманием. И такого человека донья Марта видела у своих ног, сознавая притом, что из-за любви к ней он нарушал данный Богу обет и тем рисковал погубить свою душу.
   По выражению великого поэта, ему удалось "сломить  ее  волю", они полюбили друг друга, испытывая притом сладкое мучение, что оба -- преступны. Они торопились насладиться своим счастьем, опасаясь, что оно не будет продолжительным, и их смущенная совесть придавала их ласкам упоительную горечь. Убедившись, насколько они дороги друг другу, Лопе де-Вега и донья Марта стали ревниво оберегать свое счастье от грозившей ему опасности. Лопе лишь изредка посещал Марту днем и являлся к ней почти всегда по ночам, надвинув на глаза шляпу и закрывая лицо плащом. Иногда он встречался с нею в доме своих друзей, к которым Марта могла являться без подозрения, или же назначали свидание за городом, где-нибудь в окрестностях Мадрида, куда Марта ездила в карете герцога де-Сесса, покровительствовавшего влюбленным. Когда муж Марты возвращался из поездки в горы, влюбленные делались еще более осторожными и виделись лишь изредка, при чем Лопе де-Вега сильно страдал от того, что этот "винодел", как он называл мужа своей возлюбленной, похищал у него его сокровище. Подобно всем страстным натурам, Лопе был ревнив до безумия: он сам рассказывает, как во дни своей юности желал, чтобы его возлюбленная думала только о нем и даже ни с кем не говорила бы. "Эта ревность,-- объяснял поэт,-- разрослась во мне до такой страсти, что начал ревновать самого себя. Когда меня слишком ласкали, я стал воображать, что эти ласки притворны, что на моем месте мог бы быть кто-либо другой или что я похож на человека, которого любили до меня. Всякий предмет делался для меня источником страданий; так, я ревновал свою любовницу к платью, которое она надевала, к цветам, которые она любила, и даже к зеркалу, в которое она гляделась".
   Можно себе представить, как Лопе должен был страдать, пока муж Марты находился в Мадриде. Вот что он писал по этому поводу герцогу де-Сесса: "Я чуть не умираю с горя, когда думаю о той, которую должен покинуть, и о том, которому должен уступить свое место... Никто не возбуждал во мне такой ревности, как этот муж, которого ненавидят и который так достоин этой ненависти. Быть может, я лишился рассудка, но разве я могу не завидовать человеку, находящемуся при любимой мною женщине?"
   Однако, как ни был противен муж Марты Лопе де-Вега, все-таки приходилось с ним дружить. "Винодел" же был крайне польщен знакомством с великим поэтом и очень гордился, что был представлен герцогу де-Сесса, для которого переписал несколько комедий Лопе де-Вега. Неизвестно, действительно ли муж Марты ничего не подозревал или же нашел выгодным для себя притворяться, будто ничего не видит.
   Во время одной из отлучек мужа, продолжавшейся несколько месяцев, Марта почувствовала, что готовится быть матерью и, конечно, была сильно встревожена; но Рок Хернондес, вернувшийся в Мадрид после рождения ребенка, по-видимому, не усомнился в его законности. Родившийся ребенок оказался девочкой, которую назвали Антониной-Кларой, и хотя Лопе не смел признать ребенка своим, тем не менее очень ему обрадовался. Антонину крестили 26 августа 1617 г. и записали в церковную книгу дочерью Хернондеса де-Аяла, но крестных отца и мать выбрал сам Лопе де-Вега, при чем первым был молодой граф Кобра, сын герцога де-Сесса.
   Когда Хернондес уехал в горы и Марта совершенно оправилась, Лопе опять стал ее часто навещать; целыми вечерами он просиживал с нею в саду, слушая  ее  пение, и нередко у нее  обедал, иногда вместе с герцогом. Молодая женщина снова зажила светской жизнью, не пропуская ни одного празднества, ни одного представления в театре, и иногда играя на сцене.
   Маленькая Антонина хорошела с каждым днем, и Лопе де-Вега писал о ней герцогу: "Она еще более прелестна, чем  ее  мать, что значит весьма много". К трем детям, жившим при Лопе, Марта относилась очень сердечно и полюбила в особенности Марчеллу, которую приглашала к себе ежедневно, и часто с нею гуляла. Окруженный дорогими ему существами, Лопе много работал. "Я настолько счастлив,-- писал он герцогу,-- что опасаюсь превратностей судьбы", и опасения его действительно сбылись.

   IV.

   Что именно произошло, сказать трудно, но, по всей вероятности, друзья или знакомые Рока Хернондеса открыли ему глаза. Лопе де-Вега был лицом слишком известным для того, чтобы его любовные похождения могли остаться незамеченными, и некоторые из его соперников по литературному труду, как напр., Гонгора и Алькарон, сделали в написанных ими эпиграммах такие намеки, на которые завистники Лопе постарались обратить всеобщее внимание. Хернондес, сначала польщенный тем, что Лопе ухаживал за его женой, вдруг переменил к нему отношение. Обещая лично рассказать герцогу, в чем заключалось дело, Лопе по этому поводу писал ему лишь следующее: "Мне этот человек наделал много неприятностей, но разве бывает любовь без них? Где солнце, там и тени". Несколько дней спустя, Лопе был настигнут врасплох у своей любовницы, о чем он писал так: "Ночью, накануне Рождества, со мною случилось нечто такое, от чего я до сих пор не могу опомниться. Я должен был спасаться бегством от родственников Амарильи (так он называл в своих письмах Марту) и ее мужа -- этого жестокого Ирода". Скандал вышел большой. Пользуясь смущением жены, Рок Хернондес хотел лишить ее всего  ее  небольшого имущества и потребовал от нее с угрозой, чтобы она подписала какую-то бумагу. Когда же Марта на это не согласилась, муж дал ей при свидетелях пощечину, а затем стал ее бить. Марта начала хлопотать о разводе; было наряжено следствие и сделан допрос Лопе, что последнего, конечно, сильно скомпрометировало. Положение поэта было крайне тяжелое. Он с сильным беспокойством ожидал окончания процесса и так как не мог, по своему званию, лично присутствовать при прениях в суде, то просил других лиц сообщить ему подробности дела. Наконец, суд решил дело в пользу Марты, и Лопе тотчас написал герцогу де-Сесса: "Ваша светлость, даю вам слово, что за последние дни я не мог ни спать, ни есть и, право, не знал, держалась ли душа в моем теле или витала в суде... Благодаря Богу, все устроилось к лучшему: суд решил дело в нашу пользу, и приданое Амарильи осталось за нею, так как насилие, учиненное  ее  мужем, было доказано".
   Но этим не окончились бедствия, обрушившиеся на Лопе де-Вега. Противная сторона подала кассационную жалобу, и поэт, опасаясь неблагоприятного решения Совета, умоляет своего покровителя заступиться за Марту. Так как  ее  муж и его друзья были способны на все, то молодая женщина не считала себя в Мадриде в безопасности и тайно убежала с дочерью в монастырь, где решилась ожидать окончания процесса. Лопе остался в Мадриде, чтобы следить за ходом дела, и весь гнев оскорбленного мужа обрушился на поэта. Рок Хернондес подал на него в Совет и духовному начальству жалобу, обвиняя его в укрывательстве и воровстве. Року Хернондесу удалось привлечь на свою сторону "нескольких невежд из духовного звания и нескольких алькадов", с которыми он произвел обыск в маленьком домике Лопе де-Вега. В другой раз один из племянников Рока Хернондеса пристал на улице к Марчелле, что заставило Лопе, "не взирая на свои годы и свой сан, выбежать из дому, чтобы наказать оскорбителя своей дочери". Оскорбленный муж, над которым прежде многие посмеивались, вдруг превратился в зверя. Он желал отобрать у жены все, до последней рубашки, и, кроме того, надеялся с помощью угроз вытянуть что-нибудь и у Лопе де-Вега или заставить герцога за него заплатить. Вся эта история, наделавшая много шуму в Мадриде, дошла до короля, и Лопе был крайне удивлен, узнав, что при дворе его сильно порицали. Нескольким из завистников поэта удалось устроить, что в театре освистали одну из пьес Лопе де-Вега.
   Однако, всем этим злоключениям скоро настал конец. Совет тоже решил дело в пользу Марты, и Рок Хернондес, раздосадованный неудачей, уехал из Мадрида и вскоре умер. В виде надгробного слова Лопе написал Марте такое письмо: "Смерть избавила вас от кабалы человека, покрытого волосами от глаз до пальцев ног... Вы прекрасны, как солнце, и многие удивлялись тону, что у вас была такая гадкая тень. Браво, смерть, браво! Разве можно на нее сетовать? С этим уродом, которого никакая наука не была бы в силах исправить, смерть справилась в пять дней, благодаря слабительному средству, не во-время данному, двум слишком поспешным кровопусканиям и благодаря врачу, который больше заботился о том, чтобы вам возвратить свободу, чем спасти жизнь вашему мужу. Помните ли, как мы спрашивали друг друга, выживет ли он или нет, и как боялись, что он останется жив?" Эта радость Лопе де-Вега, конечно, доказывает, до какой ненависти может довести страсть человека от природы доброго и великодушного.
   После смерти Рока Хернондеса Лопе вскоре забыл горе, причиненное ему этим человеком. У поэта была поистине детская душа, одно чувство в нем быстро сменялось другим, и он действовал с каким-то бессознательным эгоизмом. Малейшая неприятность приводила его в отчаяние. Однако, самое большое горе забывалось им в несколько дней, и резкие переходы от печали к веселости и даже к радости были очень часты у Лопе де-Вега. Он всегда впадал в крайности, и это отражалось на его произведениях.
   Забыв обо всех неприятностях, Лопе снова сошелся с Мартой и продолжал с нею свой роман, уже не стесняясь ее навещать; история его любви стала всем более или менее известной. Духовное начальство смотрело на связь Лопе сквозь пальцы, заботясь лишь о том, чтобы скандал не был публичным. Лопе настолько мало ставили в вину его образ жизни, что через два года после процесса его выбрали в председатели на состязании поэтов, назначенном в честь только-что канонизированного св. Исидора. Имея несколько почетных званий и состоя членом разных братств, Лопе де-Вега получил впоследствии от папы Урбана VIII звание доктора богословия и крест ордена св. Иоанна Иерусалимского .
   Конечно, все эти отличия могут удивить всякого  если принять во внимание беспорядочную жизнь Лопе, но его современникам было известно, какими высокими добродетелями он искупал свою вину. Его грехи не ослабили ни его веры, ни его набожности, и чтобы судить о нем справедливо, надо, помимо его писем к герцогу де-Сесса, принять во внимание надгробные речи Перальта, Квинтона и Монтальвана. Если милостыня является венцом всех добродетелей, то этот венец украшал великого поэта: ни один несчастный, обращавшийся к Лопе, не уходил от него не утешенным, и часто он снабжал одеждой неимущих. На его столе всегда лежала куча мелких денег, которые в его отсутствие прислуга раздавала нищим, приходившим просить милостыню, а когда денег не было, поэт отдавал бедным свои вещи. Увидев однажды у дверей своего дома старого слепого священника, Лопе пригласил его войти и, заметив, что на несчастном была поношенная и грязная шляпа, немедленно отдал ему свою. Этот добрый поступок оказалось невозможным сохранить втайне: Лопе пришлось затем самому выйти из дому с непокрытой головой; это было замечено сопровождавшими его друзьями, из которых один тотчас купил ему новую шляпу. Зная милосердие Лопе, нищие постоянно толпились около его маленького  домика, словно в нем жил какой-нибудь богатый епископ. Насколько Лопе не жалел денег, настолько же не жалел ни времени, ни труда, и часто навещал больных и несчастных. Узнав однажды, что в госпитале умер странствовавший монах, Лопе собственноручно его похоронил, не желая, чтобы чья либо нечистая рука прикоснулась к телу человека, посвятившего  себя Богу.
   С годами Лопе удалось обуздать пылкость своей натуры. Труднее всего для него было смирять свой гнев. Так, оскорбленный однажды и вызванный на дуэль одним лицом, Лопе схватил свой плащ и воскликнул гневно: "Идем!" Затем, сделав над собой усилие, он добавил спокойным голосом: "Идем к обедне, которую я буду служить, а вы будете слушать".
   Во время тяжкой болезни поэта Гонгора, не раз бывшего несправедливым к Лопе де-Вега, последний девять дней кряду служил обедни, прося Бога исцелить страдавшего. Набожность Лопе де-Вега, усиливавшаяся по мере того, как увеличивалось бремя его грехов, сказывалась во многих стихотворениях, каковы, например, "Монологи души, влюбленной в своего Спасителя", "Священные рифмы", "Божественное торжество", "Размышления и остановки на крестном пути". В порыве религиозного экстаза Лопе нередко рыдал во время богослужений. Для умерщвления плоти, он часто налагал на себя посты, а после его смерти были найдены в его молельне власяница и плети, запачканные   кровью.
   Паскаль сказал: "Душа грешников бывает более смущена упражнениями в благочестии, чем мирской суетой", но, судя по всему, нельзя сказать этого про Лопе де-Вега. Он вовсе не принадлежал к людям, находящим особое наслаждение в том, чтобы преувеличивать трудность своего спасения. В простоте своего сердца он рассчитывал на бесконечное милосердие Божие. Во всей переписке Лопе де-Вега нигде нет намека на то, чтобы он сомневался в спасении своей души, а когда, перед самой кончиной, его духовник спросил, но тревожит ли его что-либо, Лопе ответил отрицательно. Впрочем, он прошел перед смертью чрез такие испытания, что самая чуткая совесть могла считать их искуплением грехов.

V.

   Когда Марта овдовела, Лопе было более пятидесяти шести лет, и его привязанность к возлюбленной приняла иной характер, что видно из следующих строк, написанных к герцогу де-Сесса: "Я скорее играю роль отца, чем влюбленного; наша любовь стала вполне платонической". Сделавшись более чистой, любовь Лопе нисколько не ослабела. Он сознавал, что это была его последняя любовь, и чувствовал потребность привязаться серьезно. Марта окончательно завладела его непостоянным сердцем, и он сам сознается в одном из своих писем: "Для того, чтобы выйти из этого лабиринта, мне необходима золотая нить, которую я, впрочем, вовсе не желаю найти". Он посвящал свое время "Амарилье" и работе, которой предавался особенно усердно, и хотя уже написал не менее 800 пьес, но за последние пятнадцать лет своей жизни успел написать еще 700 других, не считая множества мелких произведений. На его глазах подрастали его дети: сын Лопе, причинявший ему беспорядочной жизнью не мало забот, и дочери Марчелла и Фелициана, которыми он очень гордился. На его же глазах росла и маленькая Антонина, на которую он всегда смотрел с умилением. С герцогом де-Сесса он продолжал поддерживать дружеские отношения и не проходило дня, чтобы он не навещал его или не писал ему. Казалось, тот и другой совершенно забыли о разнице в их общественном положении, что в особенности делает большую честь герцогу. В Испании было много сановников, которые из тщеславия окружали себя поэтами, платили им пенсии, хлопотали о наградах для них, но вместе с тем относились к ним свысока. Герцог же Сесса относился к Лопе де-Вега, как к другу, о чем свидетельствует и бесцеремонность поэта, когда он обращался за чем-либо к своему покровителю. Лопе просил герцога то одолжить ему свою карету для катанья или для продолжительной поездки, то шелковой материи на платье или плащ для Марты, собиравшейся участвовать в спектакле, то, наконец, денег.
   Когда герцог бывал в духе, он на досуге заходил запросто к Лопе де-Вега, по большей части от 6 до 8 часов, чтобы послушать музыку. Он очень любил детей поэта и настолько интересовался всем, их касавшимся, что однажды Лопе герцогу написал следующую записку: "Мой сынок впервые надел штанишки, и ему очень бы хотелось, чтобы ваше превосходительство его увидали".
   Конечно, Лопе были известны все похождения герцога. Хотя не Лопе было читать наставления, однако, герцог охотно их выслушивал. У герцога хранились многие рукописи Лопе, и он желал иметь все стихотворения, написанные  поэтом, не исключая даже тех, что были посвящены Марте. Хотя Лопе всегда был готов исполнить желание своего покровителя, однако, ему иногда стоило немалого труда убедить Марту расстаться с посвященными ей стихами. Иногда переговоры с Мартой велись через Марчеллу, которой, как избалованному ребенку, все прощалось. В письмах Лопе часто упоминается о его рукописях.
   Молоденькая Марчелла с самого детства была свидетельницей довольно странных и двусмысленных поступков, которых она по своей невинности, конечно, не понимала, но когда она, с годами, узнала истину, ей стало очень не по себе. Она почувствовала всю неловкость своего положения между отцом, его любовницей и другими тремя детьми, незаконными, как и она сама. Хотя она не считала себя в праве осуждать отца, но, сознав его вину, надеялась ее искупить поступлением в монастырь. Это решение было для Лопе тяжким ударом: Марчелла была его любимицей. Он гордился  ее  красотой и  ее  талантом, она писала стихи и очень любила поэзию, обнаруживая много поэтического  вкуса. 28 февраля 1621 г. она поступила в один из самых строгих монастырей.
   Не будучи в силах отказаться от радости видеть свою дочь, Лопе исходатайствовал себе разрешение служить обедню в монастыре и посещал его раз в неделю.
   Несколько лет спустя, ему пришлось перенести новое испытание. Его сын Лопе, причинивший ему сперва немало забот, образумился и поступил в морскую службу, в которой скоро отличился под начальством маркиза де-Санта-Круц. Хотя Лопе было всего девятнадцать лет, он уже был представлен за отличие в капитаны, и вдруг погиб во время кораблекрушения.
   Фелициана вскоре оставила отцовский дом, выйдя замуж за Луиса де-Узатегви, и таким образом при Лопе остались лишь Марта и маленькая Антонина, которым тоже было суждено причинить много горя своему родителю.
   Около 1630 г. "Амарилья" внезапно ослепла вследствие бывшей у ней болезни глаз. Было время, когда надеялись, что зрение вернется, но вскоре пришлось потерять всякую надежду. Несчастная женщина с замечательным смирением переносила свое горе, считая его искуплением своих грехов и находя утешение в заботливом уходе за ней дочери, Лопе и герцога де-Сесса. Она продолжала заниматься хозяйством, интересовалась всем и в особенности работой своего друга. Она даже шутила и от души смеялась... Но вдруг, неожиданно для всех, она сошла с ума. Когда Марта лишилась зрения, Лопе думал, что его горе уже достигло крайнего предела, а потому сумасшествие  ее  было для него новым и страшным ударом. Вот как он описывает свое отчаяние в одной из своих эклог: "Кто бы подумал, что такая кротость могла породить подобное бешенство? На что нам надеяться теперь, когда со светом очей погас и свет  ее  души?.. Она представляла собою тень живого мертвеца. Она, так гордившаяся прежде своими нарядами, теперь зачастую рвала свое платье или вдруг оставалась неподвижной, походя на чудное мраморное изваяние, вышедшее из под резца гениального ваятеля".
   Наконец, благодаря стараниям врачей, удалось возвратить Марте сознание.  Ее  друг, "влюбленный даже в  ее  страдания", был вне себя от радости, заметив, что она опять стремится жить, но радость эта была непродолжительной. Лопе рассказывает, что "два месяца спустя, уходя от него вечером, Марта с ним попрощалась, как будто собиралась в дальнее путешествие. "Дорогой друг,-- сказала она,-- да вознаградит тебя небо за все, что ты сделал для меня с такою любовью и преданностью!.." -- "Что побуждает тебя, душа моя, говорить мне это?-- сказал я.-- Ведь я скоро с тобою опять увижусь".-- "Мне всегда больно с тобой расставаться... Прощай, мой друг", возразила она со слезами.-- "Подожди еще немного, мое сокровище",-- хотел было я сказать ей, но не был в состоянии вымолвить ни слова и дал волю слезам". В ту же ночь Марта скончалась. Когда Лопе, за которым послали, прибежал впопыхах и подошел к кровати своей возлюбленной, она только слабо пошевелила губами. Лопе приложил руку к  ее  устам -- они уже похолодели. Поэт недолго пережил Марту, но грехи его не были еще искуплены, и ему суждено было еще страдать.
   Последняя его дочь Антонина, на которую он перенес всю свою нежность, тайком убежала из дому. Ей было семнадцать лет, когда один из придворных молодых людей, услышав в одном собрании  ее  пение, увлекся ею и подкупил ходившую за нею старуху, что дало ему возможность видеться с Антониной тайком. Так как в  ее  годы сердце представляет почву, готовую для любви, то ухаживателю удалось заставить себя полюбить. Замечая в дочери перемену и видя, что она часто наряжается, хотя никаких празднеств не было, Лопе почуял что-то недоброе и попытался выдать дочь замуж, но она упорно отказывала всем женихам. Однажды возвратясь вечером домой, отец нашел дом опустевшим. На его зов не отозвались ни дочь, ни старуха, и даже собака исчезла вместе с ними. Таким образом Антонина была потеряна для Лопе навсегда.
   Дочь, не покорная воле отца, любовник, входящий вечером в приотворенную дверь, обманувшая доверие прислуга -- все это было не раз изображено де-Вега в его комедиях. Каково было ему, обманывавшему не раз отцов и опекунов, убедиться в том, что сразивший его удар напоминал развязку комедии? Казалось, небо прокляло любовь, преступившую его законы, и дитя, родившееся от этой любви, должно было послужить наказанием для отца. Лопе был безутешен. Он бродил одинокий в маленьком садике, где все ему говорило об утраченном счастье. По словам Монтальвона, "он впал в меланхолическую страсть", и его крепкий организм, который так долго щадили годы, слабел с каждым днем. Приближавшаяся смерть была для него избавлением и, как он говорил сам: "Роковые ветви кипариса переплетались уже с божественными лаврами".


                "В;стникъ Иностранной Литературы", No 8, 1897