Во сне или наяву

Перед глазами та полнушка в белом халате и ее щелки-глаза – бойницы дзота, из которых вот-вот высунутся пулеметные стволы и, изрыгнут смертоносные свинцовые очереди… Ее губы, с росчерком жирного шоколадного масла, так же неплотно сдавлены между собою, как и ресницы. Из них и прозвучал приговор, как винтовочный залп: «Вы – старик! Охотник нашелся!»

Нет. Она не могла поверить, что перед ней мужчина, которому, хоть и недалеко за шестьдесят, имеет здоровье восемнадцатилетнего молодца. Давление, сердцебиение, легкие – здоровы, без выявленных симптомов риска. Тело мускулистое, поджарое, на щеках легкая небритость, и – издевательская ухмылка. А в паспорте ему шестьдесят плюс. Опечатка! Тогда, где? В анализах, или…

Такой же росчерк пера терапевта на медицинской справке – «здоров», должен вызвать у пациента восторг, радость, осмысление, что летишь на крыльях, тебе продлевается разрешение на владение оружием. Но, из-за того, как это был ему преподнесено врачом заключение «здоров», Михаил принял подсознательно, как весть об обратном, вдавливающую его в мгновенное старение. Теперь он должен, одумавшись, как положено, сгорбить спину, опираясь на клюшку, надрывно кашлять, как ярый курильщик, его глаза должны при этом вылезать из орбит. А вот дулечки!

– Михалыч, Михалыч, пора, пора-а вставать, – громкий голос Олега, вырвал Михаила из того удушливого состояния, в которое он был только что погружен, к счастью во сне. Хотя, то, что он сейчас видел, не фантазия, а было производным от навязчивых мыслей, в которые его полгода назад погрузил «приговор» той врачицы – «Здоров!»
Протянутый бутерброд – черный хлеб, накрытый тонким слоем сала, был очень кстати, настраивающим на то, чем должен заниматься здесь, на охоте, а не бестолково убивать себя в моральном плане.

– Короче, как и думал, он нас вокруг пальца обвел, – Олег присел на соседнюю кочку, покрытую хрустким одеялом снега. – Блин, как пацана обвел. Чувствовал же, не торопись, не торопись. Там, на той стороне кедрача, – он показал рукой на дальний горбик-островок, заросший соснами. – Он ждал нас на валежнике, потом с него перепрыгнул на другую кучу валежника, потом вернулся назад, и по следу своему же, ушел.

– Нужна собака? – высказал свое мнение Николай.

– Не-ет, это значит завтра сюда идти, а оно у нас – последний день, сыночек. А он рядом, там, – и указал на другой островок, зияющий темным колпаком, среди ровного поля болота, покрытого снегом.

– Папа, думаешь, подпустит он нас? Отсюда до кедрача метров – с полкилометра, снег покрыт ледовой коркой, торф под ним не промерз еще, проваливаемся, по самые, как говорится – «не хочу». Глупо тропить его, он нас слышит, видит.

– Не скажи, – помотал головой Олег. – По следу – старик, или близок к этому. Подняли мы его из берлоги утром, там еще, – отмахнулся рукой в сторону темной линии тайги. – Он после этого ушел в другую берлогу. Она в том кедраче точно есть. Начало октября, ему спать еще рано, нужно жирка накопить на зиму. А на этих островках шишки да ягоды полно. Так что, как смотришь, два часа у нас еще до вечера есть. Готов?

– Как Михал Михалыч, я то что, – поднялся Николай и вопросительно с Олегом смотрят на меня.

– Ребята, – развел руками, – я только за. 

Олег отвернулся и смотрит в сторону той небольшой сопки. поросшей лесом, Николай  – на него.

Рожков лет сорока пяти, или близко к тому. Суховат, среднего роста, в движениях быстр, как и в мыслях, и в выборе решений. По натуре он охотник, в реалиях – медвежатник, с восьми лет «взял» первого. Его сын, Колька, что стоит и не сводит глаз с отца, пошел по родительской стезе. Первого медведя добыл в свой день рождения, когда ему исполнилось девять лет. Сейчас ему двадцать два года. Десятка три косолапых добыл. Редкие люди, таких сейчас и днем с огнем не найти.

– Тогда сделаем так, – Олег присел и пальцем на снегу рисует карту. Полосу тайги, распростертую справа и спереди, островок, в котором сейчас находится медведь. – Михалыч, ты по следу, по которому мы утром сюда пришли, иди в лес и на границе там остановишься. Только чтобы тебя не видно отсюда было, и нас, когда будем возвращаться, ты должен видеть. Договорились?

– Хорошо.

– Хорошо, то, хорошо, но ответственность на тебя ложится, поровну, как на нас, а может и больше. С твоего карабина прямой выстрел в среднем пятьсот метров.
Понимаешь? Так что смотри, не перепутай нас со своим тезкой, косолапым мишкой, – улыбается Олег. – Без шуток только. Скоро будет темнеть, и если видишь, что кто-то к тебе приближается, то лучше не стреляй. Пропусти, – и перекрестился. – Тем более ветер оттуда идет, с сопки, мишка не учует тебя. А, как будет рядом, сам решай. Договорились? Ну вот.

Коля, а ты сейчас отсюда прямо, ровно через семь минут поднимешься и пойдешь к островку. Там выйдешь на коряги. Переберись через них, перед тобою небольшой выруб будет, с молодой сосной. Тридцать метров обзора, чтобы у тебя было. Не меньше, понял? Молодец.

А я обойду справа. Входить в сопку будешь, как я пропаду из твоего обзора. Все время пошло, семь минут у тебя, – напомнил Олег сыну.

Через минуты полторы-две мои ноги стали наполняться силами, спина забыла об усталости, шаг стал шире. Ну, это и понятно почему, вышел на наши же утренние следы. Они подморожены, опора для ног хорошая, они не вязнут во мху.

Олег на ногу быстр. Только, как говорится, распрощались, а он за эти две-три минуты уже преодолел на глаз метров триста. Удивительный человек, начальник крупного предприятия, а дух медвежатника, вложенный в него отцом, остался. Каждый год берет в октябре отпуск, поохотиться на медведя, да и по вызову всегда готов выехать. В поселках, раскиданных по тайге, косолапый – хозяин. Но не у каждого из них характер покладистый, по зиме-весне особенно: не только скот бьет, а и людей.
Колька тоже в отца пошел, всегда с ним, даже будучи студентом, отпрашивается в этот же период, и с отцом ходил на медведя.

Где он сейчас? О-о-о, тоже скор на ногу, как отец, его фигура еле-еле просматривается на фоне «островка». Олег – исчез. Вот скор, а.

А место то где выбрать, чтобы расположиться и ждать охотников? Желательно, чтобы было и удобно самому, и при этом иметь хороший обзор. В сосновнике молодой поросли много, она далеко и в болото уходит. Со стороны березняка, лучше. Здесь бугор повыше, поросль сосны в болоте мелкая, не мешает обзору. А присесть где? Осмотревшись по сторонам, причмокнул, здесь как в сказке. Вокруг растут березы семейками: из одного корня по три-пять стволов, а местами даже семь сестричек. Красавицы.

Белый ковер кругом. Ранняя зима. В принципе, верить тому, что именно это так, еще рано. Сегодня мороз, завтра оттепель, и так далее, и так далее. В пересменку.
Хлопок. Всматриваюсь в ту сопку, показалось или нет. Ветер то с сопки дует, если бы выстрелили, то, наверное, звук был бы громче. Это, наверное, где-то деревце стрельнуло: сук трется о соседний, или морозец сок подморозил и он лопается, или…, или…, и т.д., и т.п.

Время-то не стоит, бежит, сколько уже натикало? Хотел было вытащить из нагрудного кармана телефон, а глазами «мазнул» по ковру, а на нем пятно появилось. Кто это. Убрал крышку с оптического прицела, и смотрю в окуляр. Стекло тут же запотевает. Хоть матерись, хоть кричи, без носового платка не обойтись, больше нечем вытереть. Пока вытаскивал его, стекло в окуляре посветлело, стало прозрачным.
Настраиваю резкость, и губу прикусил, это же мишка, на четырех лапах, и прямо на меня бежит. Мишка? Не Олег ли? Да нет, это медведь. А ну-ка, ну-ка, настраиваю резкость, чтобы четче рассмотреть. Точно медведь. О, остановился, смотрит. Нет, не на меня, а туда, назад, на сопку. 

Блин, что делать, что делать? Ну, это же не Олег и не Колька. Ну! А ну-ка, еще раз припал к окуляру, и... Холодок прошел по телу, в локтях щиплет, в легкие холода нагнал… И вот он снова пошел, пошел на меня.

В голове кипяток, тупо смотрю на магазин. Он вставлен. Прильнул глазом к прицелу, ищу медведя. Где ты, косолапый, ко-со-ла… Дрожь молнией прошла по всему телу. Он рядом! Совсем ря-я-ядом. Как неудобно упирается приклад в плечо. Пытаюсь более удобно расположить его. Главное, не промахнуться, не промахнуться. Нашел его в прицеле, и немножко отлегло на душе. Он на самом деле, не так близко от меня, как сначала казалось. Это прицел его приближает. А он на меня и не смотрит, поднялся на задние лапы и гладит на сопку. О, оттуда бегут сюда еще два медведя. Блин, этого еще только не хватало…

Мишка повернулся ко мне, смотрит. Неужели увидел меня? Бли-ин, а я это не я, я ствол де-ре-ва, я де-ре-во, я не Михаил Михалы-ыч.

Рука дрожит. Ну, разве так можно, а? Медведь стал на четвереньки, и пошел ко мне, так неспокойно, оглядываясь. Снова остановился. Замер. И – рывок снова бежит ко мне. Бли-и-ин, давлю на курок, а он не стреляет.

«Ёклмн, ну стреляй!» – уже кричу я на весь лес. И медведь услышал меня?
Приподнялся и всматривается, вроде бы, куда-то мимо меня. Меня здесь нет, нету! Миша, меня здесь нету и я, не я.

И вот он снова кинулся, только правее меня. Остановился у вывернутого соснового корня-паука, забрался на него и смотрит на тех медведей, наверное, бегущих к нему. И только сейчас большой палец нащупал щиток предохранителя и с трудом опустил его вниз – щелкнув. Да еще, как назло, так громко.

А мишка уже ищет меня, нервничает, сломал ветку корня. Раздумывает.

Ага, вот крестик прицела нашел его голову, чуть ниже – туловище. Ну, это же медведь, медведь. А где он?

Хруст веток возвестил о том, что это существо уже совсем близко, где-то рядом. Дух захватило, не вздохнуть. Где же ты, мишка, где?

И вот эта махина совсем рядом, упав на спину, куда-то проваливаюсь, теряю карабин и головой вишу вниз, замерев, чувствую, что левое плечо, зажатое стволом дерева, начинает пролезать через него, и вот-вот провалюсь…

Что-то ухватило меня за ногу. Медведь, я жить хочу!

– Тихо, Михалыч, осторожно, не двигайся только, – кричит мне чуть ли не в ухо медведь. И голос у него такой знакомый.

Что ты, мишка, Олега уже съел?

– Михалыч, только не двигайся, а то ствол карабина уперся тебе в бок. Так, так, Коля, снизу его держи, я расстегну ремень. Во-от, так. Теперь тяни Михалыча к себе, во-от, карабин у меня, поставил на предохранитель…

Костер ожил, с треском поедает сосновые ветки, да с таким аппетитом, что искры разлетаются во все стороны, как салют.

Олег тычет меня в бок. Что? А чай, давай, давай.

Обжигаются губы, язык, но это меня даже радует. Я жив!

– Михалыч, если бы не эти стволы березы, он бы тебя  разодрал, – смеется Олег. – Даже, несмотря на то, что ты в него вогнал весь свой магазин.

– Какой магазин? Нашел магазин, – сплевываю я чайный лист, вернее, смородиновый.
– Что, думаешь у меня крыша поехала.

– Так не продуктовый, – в надрыв смеется Олег, – а который в карабин с улями устанавливается. Михал Михалыч, ты все десять патронов в него вложил.
– Нашли присказку, а сказка где? – Отмахнулся я от его шутки. – Это же вы его убили. А я так, с вами  здесь для приличия был.

– Так похоже на то, что мы с Колькой деревья шинковали, только одна наша пуля ему в бедро попала, только одна(!), и то, похоже, только тогда. когда он на тебя бросился.

А ты ему, Михалыч, всю грудь в фарш превратил. И знаешь когда, только после того, как он над тобой навис, если бы не было у березы этих пяти стволов, освежевал бы он тебя в две секунды. Вот эти деревца и дали тебе шанс.

Мои мозги стали остывать, а не только чай в кружке, а вместе с этим и сознание стало возвращаться в мою голову.

Медведя решили освежевать завтра, на рассвете.

А меня  во сне снова преследовала та же врачица и – медведь, говоривший, что ее пора освежевать. Просыпаясь, я понимал, что это сон, всего-лишь сон, и, засовывая в костер не сгоревшую часть ветки, смотрю, как он пожирает ее. И снова перед мною медведь, врачица, кричащая мне или ему, что кого-то нужно освежевать… И снова проталкиваю в цветущую золу березовую ветку, смотрю, с каким удовольствием огонь ее поглощает, и заново я среди врачицы, Олега, медведя… Заколебали, дайте поспать…